Текст книги "Геологическая поэма"

Автор книги: Владимир Митыпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц)

Буровик был действительно буровик. Без обмана. Может быть, даже мастак ликвидировать аварии в буровых скважинах. И его «свэтр», кажется, в самом деле был из верблюжьей шерсти (он его носил чуть ли не до дипломной практики). Что до «Марголина», то тут, как говорится, бог его знает. И однако ж на их курсе все пять лет, вплоть до самого выпуска, трепачей звали не иначе как «буровиками»…

В тот год в Иркутске осень стояла будто на заказ. Золото, ярчайшая голубизна, белейшие гряды облаков. В полдень солнечные лучи ослепительно дробились в волнах Ангары. На Вузовской набережной, в парке Парижской коммуны, на Иерусалимской горке сухо шелестели вороха опавшей листвы. Чудные стояли дни. Нескончаемые прохожие на улице Карла Маркса были светлы лицом, миролюбивы, деловиты без суеты. Глаза девушек… но Валентину было не до них. Он просто шатался по городу, переходя из улицы в улицу, заглядывал в магазины, торчал у витрин, листал разложенные на лотках книги. Ел мороженое – кстати, тоже впервые в жизни. Ему все больше нравилось здесь. Он начинал привыкать к большому городу. Переставал дичиться многолюдья. Научился правильно переходить улицы и даже, не краснея, спрашивать у прохожих, как, мол, пройти туда-то и туда-то.

Он вырос в убеждении, что геология – это «экспедиция». Собственно, в их местах так оно и было. Но вот на днях он слышал разговор однокурсников – тех, что в свое время закончили техникумы и успели поработать. Люди с опытом, они держались сплоченной кучкой и меж собой говорили всегда о чем-то таком, мало для остальных доступном. О чем-то неизвестном они толковали и на этот раз. Один из них – курсовая кличка Ржец – то и дело вкусно выговаривал: «Иргередмет… Сибгеолнеруд… Цветметразведка…» Как догадался Валентин, все это были названия геологических организаций, расположенных здесь же, в Иркутске. Они звучали таинственно и значительно. Это вам не какая-то просто «экспедиция». «Вы где работаете?» – «В Сибгеолнеруде!» Нет, ты понял? Кого ловить! Адский труд!.. Впереди распахивались черт знает какие дали. Валя отчаянно шагал по иркутским улицам, и земля весело вращалась у него под ногами, как глобус со всеми своими меридианами и параллелями…

10

Или эти воспоминания, или то, что Валентин внутренне готовился – правда, не как студент, конечно, – предстать перед известным профессором, – но что-то вдруг заставило выпорхнуть из закоулков памяти мелодию студенческой песенки, и понесло ее, бедовую, точно легкомысленную бабочку, по перегруженной магистрали его сегодняшних забот:

 
Нас курами и утками не кормят повара,
Мы заняты науками с утра и до утра,
И чтобы не проспать рассвет,
У нас в подушках вовсе нет
Ни пуха, ни пуха, ни пуха, ни пера!
 

Мотивчик этот как-то сам собой возник под гул мотора еще до посадки самолета, накрепко привязался и, вроде бесшабашного походного марша, продолжал сопровождать Валентина и дальше – пока он звонил по телефону-автомату, а потом мчался в такси из аэропорта в город.

Сначала он позвонил в приемную начальника управления и установил, что Андрей Николаевич Стрелецкий пока еще не уехал. «…Нет-нет, он проводит сейчас совещание с сотрудниками геологического отдела… Сколько оно продлится? Точно не могу сказать, но, видимо, еще не менее получаса… Остановился он в гостинице «Байкал»… Нет, номер мне неизвестен…»

Что ж, неизвестен так неизвестен. Валентин бросил взгляд на часы – без двадцати пяти пять. Темп, темп!

Второй звонок – гостиница. «Стрелецкий? – томительная пауза, неразборчивые голоса вдали, гул и наконец – Стрелецкий… Так… Он остановился в двести восемнадцатом номере…»

Третий звонок – это уже по чисто личному делу: вопрос – ответ, вопрос – ответ и два-три завершающих слова.

Все, теперь – такси. Время – без двадцати пять. Темп!!

Восемнадцать километров, отделяющие аэропорт от города, промчались на скорости, вполне приличной для конца рабочего дня, когда на шоссе становится особенно тесно.

 
Пройдут года аллюром, друг,
И вместо шевелюры вдруг
Ни пуха, ни пуха, ни пуха, ни пера!—
 

резвился где-то внутри юный голосишко.

В пять часов без каких-то секунд Валентин выскочил из машины перед крыльцом управления. Когда он бегом поднимался на третий этаж, навстречу ему, окончив работу, поодиночке и группами спускались управленцы. Некоторых из них он знал – никого из геологического отдела среди них не было. Это обнадеживало.

Еще не дойдя до знакомой двери с наполовину закрашенным стеклянным верхом, Валентин с облегчением убедился, что совещание все еще продолжается. Кто-то что-то излагал негромким монотонным голосом, слушатели покашливали, время от времени двигали стульями, возили по полу ногами – словом, типичная звуковая обстановка делового совещания. Чтобы взглянуть на мгновенье поверх закрашенной части дверного стекла, Валентину при его росте не было нужды становиться на носки. Выступал кто-то из геофизиков – Валентин знал его в лицо, но сейчас не мог припомнить ни его фамилии, ни занимаемой должности. Стрелецкого он никогда до этого времени не видел ни лично, ни на фотографиях, но что-то вдруг подсказало: «Вот он!» Седые пышные волосы, худощавое, даже чуточку изможденное и очень смуглое лицо, усталый и немного скучающий взгляд из-под снисходительно набрякших век… Валентин был уверен, что не ошибся.

Он медленно спустился в вестибюль, размышляя, как быть дальше. Конечно, штурмовать Стрелецкого тотчас после совещания и думать нечего: маститого гостя постараются деликатно оградить от непрошеного собеседника, а во-вторых, надо же и совесть иметь: старику, естественно, надо поужинать, отдохнуть хотя бы с часок. Исходя из этих соображений, Валентин склонялся к гостиничному варианту беседы. Но, с другой стороны, приходилось учитывать и то, что вечера у профессора несомненно расписаны наперед и, возможно, именно сегодня хлебосольными хозяевами запланирована для него какая-нибудь разновидность демьяновой ухи, угощать которой столичных гостей столь горазды на местах.

Чуточку посоображав, Валентин избрал тактику выжидания.

Он вышел из здания, пересек улицу и со скучающим видом занял наблюдательный пост в сквере напротив. Сидя здесь на скамье, он мог видеть вход в управление, а если повернуться градусов на сто двадцать – то и подъезд гостиницы «Байкал». И в то же время его самого вряд ли могли заметить при выходе знакомые из геологического отдела, встреча с которыми отнюдь не входила сейчас в планы Валентина. По привычке он засек время, вынул из полевой сумки приобретенный в аэропорту научно-популярный журнал – на обложке цветное фото веселого лысого человека в вышитой украинской рубашке – и начал листать, не забывая поглядывать на двери управления.

Ждать пришлось дольше, чем он рассчитывал. Его чуть не подвела небольшая заметка с восхитительным названием «Сорбционные свойства активного центра эн-ацетил-бета-дэ-глюкозаминидазы из эпидидимиса хряка». То, что хряк, самец обыкновенной свиньи, является обладателем столь умопомрачительной штуки, настолько подействовало на Валентина, что он чуть было не упустил Стрелецкого. Когда же спохватился, седая шевелюра, венчающая по-мальчишески сухую фигуру в свободной серой куртке, виднелась уже в десятке метров от выхода, продолжая не спеша удаляться, огибая площадь, по направлению к гостинице. Профессора сопровождали трое мужчин. Одного из них Валентин узнал – это был главный геолог управления, совсем недавно назначенный на этот пост, а до того работавший в экспедициях где-то в южных районах.

Рассчитано помедлив, Валентин встал и с ленцой, прогулочным шагом начал пересекать площадь по диагонали. Он видел, как группа, за которой он следовал, у дверей «Байкала» разделилась – после краткого прощанья Стрелецкий с главным геологом вошли в гостиницу, а двое других сели в, видимо, поджидавшую их машину и укатили.

Валентин вошел в вестибюль минутой позже и, оглядевшись на всякий случай, установил, что ни профессора, ни его спутника здесь нет. «Двести восемнадцатый – это, кажется, в левом крыле, – припоминал он, поднимаясь по лестнице. – Заходить следом неудобно… Надо выждать хотя бы минут пять…» Он уселся в холле второго этажа, выбрав крайнее кресло, с которого можно было видеть сумрачную даль коридора с глухой ковровой дорожкой, дверными нишами по обе стороны и единственным окном далеко в торце.

Ему доводилось слышать, сколь иногда капризны бывают именитые старцы, и из этого следовало, что очень многое может зависеть от первого впечатления, которое он произведет на Стрелецкого. Надо было срочно избрать наиболее рациональную линию поведения, а это, при полнейшем незнании характера почтенного профессора, представляло немалую трудность. Валентин задумался. Как обычно бывает в таких случаях, в голову лезло черт-те что, только не то, что нужно. Ни к селу ни к городу вспоминались давно слышанные истории из студенческого фольклора о чудаковатых профессорах. Например, о математике, который якобы никому за свою жизнь не выставил оценки выше «удовлетворительно», говоря при этом, что все в мире знают математику на «уд» и «неуд», сам он знает ее на «хорошо», а на «отлично»– лишь один господь бог… Или о другом профессоре, сразу говорившем экзаменуемому: «Шпаргалки есть? Если есть, один балл плюс, ибо составить грамотную шпаргалку – для этого надо хорошо овладеть материалом».

Промаявшись безрезультатно минут десять, он так и не пришел ни к чему толковому. «И чего это я буду лебезить? – вдруг подумал он с внезапным раздражением. – Что я, бедный родственник, пришедший за толикой от щедрот богатого дядюшки? Останемся самими собой!»

Решительными шагами Валентин приблизился к двести восемнадцатому номеру и, сказав сам себе: «Ну, форвертс!». – твердо постучал. В ответ донеслось глуховатое «да-да», и Валентин толкнул дверь.

Стрелецкий, в белой сорочке, стоял перед зеркалом, вдумчиво повязывая галстук. Главный геолог сидел в глубине комнаты возле низенького журнального столика. В комнате было светло, тихо, уютно, слегка пахло одеколоном – видно, профессор только что побрился.

«Явно куда-то собирается, – пронеслось в голове. – Черт бы побрал наше пресловутое сибирское гостеприимство! Может, старику оно как раз в тягость: у него гастрит, язва желудка, печень… Может, ему слаще всего пища для ума, а они со своим медвежьим хлебосольством…»

Валентин выдержал точно отмеренную паузу и неторопливо, с достоинством произнес:

– Здравствуйте, Андрей Николаевич!

– Добро пожаловать, молодой человек, – звучно отозвался Стрелецкий, на миг отвлекаясь от зеркала.

11

В момент, когда он переступил порог, все его колебания мигом испарились, и где-то в глубинах мозга автоматически включилась установка экспресс-анализа, тотчас отметившая и рассеянно-праздный вид Стрелецкого, и начальное недоумение в глазах главного геолога, секундой позже сменившееся выражением узнавания и одновременно – вопроса.

– А, Валентин! – главный поспешно встал, пояснил Стрелецкому – Наш геолог, с севера, из Абчадской экспедиции.

– Ясно: молодой коллега, – приветливо сказал Стрелецкий. – Милости просим, Валентин. Рад видеть!

Профессор, очевидно, полагал, что появление молодо го коллеги предусмотрено хозяевами, а главный ничего, конечно, пока не понимал, и неопределенность этой ситуации следовало немедленно обратить себе на пользу.

– Спасибо, Андрей Николаевич, – Валентин пристально поглядел ему в глаза, добавил как бы между прочим и ни к кому из них персонально не адресуясь – Извините, я кажется, немного опоздал, – и продолжал уже быстро и уверенно – Я только что из аэропорта. Отряд свой вынужден был оставить прямо в поле. И совершил, можно сказать, угон вертолета, чтобы только застать вас, Андрей Николаевич. Так что времени у нас, к сожалению…

«Итак, начало есть, – отметил про себя Валентин, – профессор, кажется, польщенно улыбается, главный – помалкивает». Обстановка все еще продолжала оставаться неопределенной, но это долго не могло тянуться. Пора было вовлекать их в разговор, и он решил начать с вопроса, ибо инициатива, как известно, всегда у спрашивающего, но отнюдь не у отвечающего.

– Самые последние данные по Гулакочи вам известны? – внезапно обратился он к главному.

– Ну, я не знаю… – тот немного замялся от неожиданности. – Возможно, мои сведения немного устарели…

– Это не важно, – поспешил успокоить его Валентин. – Суть остается прежней: на Гулакочи мы имеем все при знаки кондиционного месторождения, за исключением одного-единственного параметра, вы согласны?

– Да, пока что разведанных запасов не слишком… – осторожно отозвался главный, все еще не понимая, зачем этот разговор и к чему он клонится.

– А между тем это именно нормальное месторождение. Доказательства уже есть, – кинул он, решив идти ва-банк, и мигом переключился на Стрелецкого – Андрей Николаевич, все охотно соглашаются с тем, что тектоника – философия геологии, а как доходит до дела, то практики не очень-то спешат руководствоваться новейшими положениями этой самой философии. Вы, конечно, замечали такое?

– Лично я не склонен осуждать кого-либо за это, – отвечал Стрелецкий. – Теорий рождается слишком даже много, порой самых противоречивых, а практики – я имею в виду разведчиков, а не эксплуатационников – предпочитают проверенные пути. И вполне, надо сказать, оправданно. Однако же нет правил без исключений…

Вот это последнее замечание профессора было для Валентина, без преувеличения, сущим подарком – сам того не зная, Стрелецкий давал ему великолепную возможность плавно и корректно перевести разговор из плоскости предварительной подготовки в основную и главную. «Сопряжение, – мельком подумал он. – Кажется, в начертательной геометрии это называется сопряжением».

– Да, нет правил без исключений, – подхватил он и сделал шаг к столу, говоря – Вот, может быть, одно из таких исключений…

Упрямо игнорируя встревоженный взгляд главного геолога, он потянулся было к полевой сумке, где лежала загодя приготовленная геологическая карта, очень четко вычерченная и раскрашенная, но тут приглушенно звякнул телефон, и Валентину волей-неволей пришлось умолкнуть.

– Извините, – Стрелецкий поднял трубку. – Да, это я… Спасибо… Значит, машина вот-вот будет? Что ж, в та ком случае сейчас же и выходим.

Он дал отбой и, повернувшись к Валентину, сокрушенно развел руками:

– Вот видите, не получается у нас с вами разговор – люди ждут…

– Тогда, может быть, завтра? – все еще на что-то уповая, спросил Валентин.

– Увы, утром улетаю… уже и билет в кармане. Но вы не огорчайтесь, – поспешил успокоить Стрелецкий, – Если что-то не клеится, почаще советуйтесь с товарищами. Коллектив у вас в управлении сильный, так что добрый совет и помощь вам всегда обеспечены. Не так ли? – отнесся он к главному геологу и стал надевать пиджак.

– Ну разумеется, разумеется, – живо поднимаясь, с явным облегчением отозвался главный. – Надеюсь, мы не опаздываем…

Это был нокаут. Валентин безвольно шагнул к выходу. Уже взявшись за ручку, он вдруг поймал взглядом торчащий в двери ключ с привешенной к нему громадной деревянной грушей, этим гениальным изобретением, гарантирующим от забывчивости отдельных рассеянных граждан, могущих этот самый ключ унести с собой. Еще не отдавая отчета в своих дальнейших действиях, он взялся за ключ и машинально задержал на нем руку. Перед глазами, словно в немом кино, бесшумно воздвиглась сизая от каменных россыпей, истекающая каменными реками-курумами, утыканная редкими выморочными деревьями безрадостная, тоскливая громада Учумух-Кавоктинского водораздела; затем, как это не раз было в снах, что-то неуловимо изменилось, и та же картина предстала в вертикальном срезе, обнажающем почти полукилометровую толщу протерозойских гнейсов<sup>[8]8
  Протерозойские гнейсы – полосчатые горные породы, образовавшиеся около 2 млрд. лет назад. Протерозой – эра «первичной жизни», одна из древнейших в геологической истории.


[Закрыть]</sup> глухого подземного цвета, смятых в прихотливые, художественно-изысканные складки, обведенные мертвенно-белыми извивами кварцевых жил; а под ней, под чудовищным гнетом этой толщи, тускло мерцал и переливался огненной побежалостью мощный, сложенный пентландитом, халькопиритом и пирротином – этой классической триадой минералов мировых месторождений никеля – пласт сплошных руд, срезанный сверху, но полого и уверенно уходящий вниз, на еще большие глубины. Цветное и необыкновенно реальное видение держалось лишь долю секунды, но этого было достаточно. «Нет уж, дядя, дудки!»– вмиг ожесточился Валентин. Замедленно, уже не по своей воле, а повинуясь какому-то отчаянному вдохновению, что ли, он осторожно повернул ключ, вынул его, положил в карман и, пройдя мимо ничего пока не понявших Стрелецкого и главного, стал у окна.

Стрелецкий беззаботным шагом приблизился к двери, дернул ее, покрутил вверх-вниз ручку, опять дернул. Тщетно.

– Странно… – пробормотал он, снова делая безуспешную попытку открыть дверь, помедлил и с несколько растерянным видом обернулся к Валентину. – Простите, но мне почему-то показалось, что вы… э-э… заперли дверь…

– Нет, вам не показалось, – Валентин постарался изобразить самую что ни на есть доброжелательную и безмятежную улыбку. – Я действительно сделал это.

Последовала немая сцена. Стрелецкий недоуменно воззрился на главного, а тот в свою очередь – на него.

– Э-э… вы что-нибудь понимаете? – проговорил наконец Стрелецкий, пожимая плечами.

– Да нет, Андрей Николаевич, – отвечал главный с нервным смешком, но взгляд, который он метнул на Валентина, был крайне свиреп. – Объясни-ка, дружище, что означают эти неумные шутки, а?

– Это не шутки, – Валентин чувствовал, что внутри у него все натянуто, словно струна. – Просто я не вижу иного способа привлечь ваше внимание к своим словам.

– Ах вон оно что! – озадаченно проговорил главный и посмотрел на Стрелецкого, словно бы говоря: «Ну, что вы на это скажете?»

Стрелецкий отстраненно молчал. Мол, разбирайтесь сами, уважаемые хозяева. С величественно вскинутой головой и презрительно надломленной бровью, он являл собой, так сказать, экстракт оскорбленного достоинства.

Главный, о котором Валентину доводилось слышать, что мужик он неторопливый, но иногда крут и вспыльчив, только теперь, кажется, начал в полной мере осознавать всю возмутительную и, пожалуй, даже скандальную сущность происходящего.

– Валентин Данилович, вы что – пьяны? – рявкнул он, багровея, и властным жестом протянул руку. – Давайте сюда ключ и убирайтесь к чертовой матери!

Валентин все с той же застывшей на лице улыбкой отрицательно покачал головой:

– Извините, но я вас отсюда не выпущу, пока вы не выслушаете меня.

– Та-ак, – главный зловеще сузил глаза и вдруг шагнул к телефону. – Сейчас свяжусь с администратором – пусть вызывает милицию!

– Минуточку! – встрепенулся Стрелецкий и с недобрым интересом оглядел Валентина. – Не стоит горячиться. Этот молодой нахал ведет беспроигрышную игру: призвав э-э… представителей закона, мы с вами рискуем оказаться в крайне неловком положении. Судите сами: два солидных, занимающих ответственные посты геолога сдают в милицию своего младшего коллегу, и за что? За то, что он специально явился из тайги с каким-то там делом, пусть даже вздорным, но которое ему самому представляется чрезвычайно важным и не терпящим отлагательства. Правда, ведет он себя при этом не лучшим образом, однако, уверяю вас, все ваши истинные полевые геологи его оправдают, а вот нас с вами предадут анафеме. Нет-нет, воля ваша, но я в такие игры не играю…

Стрелецкий говорил с желчной ехидцей, не особенно дружелюбно, но уже явно, хоть и с неохотой, примиряясь с необходимостью уделить какое-то время «молодому нахалу».

– Вы полагаете? – с неудовольствием пробурчал главный. – Что ж, желание гостя – закон.

И он отошел к дальнему окну, всем своим видом давая понять, что не намерен поощрять явное безобразие и хулиганство.

Валентин мигом извлек из сумки геологическую карту и одним движением развернул ее.

– Вот, взгляните…

Дважды просить не пришлось – нет геолога, от зеленого молодого специалиста и до академика включительно, который отказался бы посмотреть карту, только что привезенную с поля.

Пока Стрелецкий, со скептической усмешкой склонясь над картой, вникал в суть изображенного, не выдержал и главный – как бы нехотя приблизился, глянул искоса раз, другой, заинтересовался и уже с растущим вниманием тоже стал разглядывать карту. Валентин тайком перевел дыхание. Так или иначе, но инициативой сейчас владел он, однако самое-то главное еще только начиналось.

– Масштаб, как я понимаю, стотысячный? – поинтересовался главный, не поднимая головы.

– Да, – Валентин внутренне весь подобрался, и речь его невольно стала лаконичной. – На стотысячной топооснове.

– Ясно…

Вопрос этот, чисто, впрочем, риторический, оказался единственным – ничего больше объяснять не потребовалось. И Стрелецкий, и главный были достаточно опытными специалистами, чтобы очень скоро выжать из карты все, что можно. Профессор раза два хмыкнул и наконец коротко, желчно рассмеялся, стуча пальцем по карте:

– Нет, вы только посмотрите, что этот гусар делает!.. Они, словно сговорившись, враз выпрямились, посмотрели друг на друга, затем оба уставились на Валентина. А он поспешил с объяснениями и, поскольку не знал, с каким искушенно-ядовитым собеседником свела его судьба, сразу допустил досадный промах, начав так:

– Генеральная идея тут такова… Стрелецкий мгновенно перебил его:

– Ваша, как вы изволили выразиться, генеральная, – тут он с язвительной ловкостью проглотил «р», так что получилась «гениальная», – идея, заложенная в этих построениях, нам ясна. – Стрелецкий, наклонив голову, пружинисто прошелся до окна и обратно, остановился и взглянул на главного – Вообще говоря, стремление молодых геологов-производственников быть на уровне современной научной мысли следует, мне кажется, всячески поощрять и приветствовать. Но… – тут он чуть насмешливо глянул на Валентина, спросил быстро – Вам известно, что такое «бритва Оккама»?.. Нет?.. Это был такой английский философ. Он выдвинул, так сказать, гносеологическое правило, гласящее: «Без необходимости не следует утверждать многое».

– Понимаю, – сдержанно отозвался Валентин. – В математике это называется, кажется, «принципом необходимого и достаточного».

– Именно, – кивнул Стрелецкий. – Так вот…

И в этот момент снова разразился звоном треклятый телефон.

– Да, я слушаю, – с досадой проговорил в трубку Стрелецкий. – Извините, мы немного задерживаемся… Видите ли, зашел посоветоваться один наш коллега… Да, мы уже заканчиваем… Не беспокойтесь, скоро будем. – Профессор поло жил трубку и, строго глядя на Валентина, продолжил – Так вот, к прискорбию, за душой-то у многих ниспровергателей обветшалых, как им представляется, идей очень часто ничегошеньки существенного нет. Смелости и задора не занимать, а вот разумно и, главное, – Стрелецкий назидательно поднял палец, – уважительно осмыслить фактаж – вот это-то и есть их ахиллесова пята! Терпение и мудрость – вот чего частенько не хватает нашим молодым героям!

Валентин похолодел: елки-палки, неужто Стрелецкий – фиксист? Но ведь сколько было его статей в научных журналах, и ни в одной он не ополчался против мобилистских идей. «Правда, он и в защиту их не выступал, – вспомнил Валентин. – Но на то могли быть свои причины. Черт побери, неужели я так по-глупому пролетел? Вот тебе и эпидидимис хряка!»