Текст книги "Геологическая поэма"

Автор книги: Владимир Митыпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 42 страниц)

– …Да кто ж так ходит? – раздавался за спиной возмущенный крик Романа. – Это ж не по-игроцки!

Василий Павлович добродушно похохатывал:

– Нам не до огурцов, нам бы хоть рассольчику…

– Я остался без одной, а могли б его подсадить! Как выпить взять!.. За такие дела – бронзовой канделяброй по голове!

– А бутылкой из-под мальвазии не хочешь? – со смешком отвечал Субботин. – Своя рубаха, знаешь…

Самарин гудел вполголоса, утешая экспансивного москвича:

– Карта, Рома, не кобыла – к утру повезет…

Но «не кобылой» оказалась погода – она наладилась уже к вечеру.

Три цвета, не сливаясь, господствовали в сумеречный час: тяжелый пурпур – в стороне заката, чернота разорванных туч – над головой, все остальное – темно-синее.

К ужину весь отрядный люд дружно собрался у костра – сидеть целыми днями в палатках всем основательно, по выражению Романа, «остогидло». Даже пес Арапка, у которого хоть в какой дождь, естественно, не возникало проблемы сырой одежды и обуви, вертелся тут же с самым восторженным видом.

– Рад, холера, по хвосту видно, – хмыкнул, поглядывая на него, прораб.

– А погоду по его хвосту нельзя определить? – мигом прицепился Роман.

– Можно, – отвечал Самарин. – Переменная облачность, без осадков.

Субботин в наброшенной на плечи любимой телогрейке задумчиво прихлебывал чаек. Вздыхал, уставясь в костер.

– Да-а, полевая жизнь уже не для меня, – вдруг тихо проговорил он, не глядя на сидящего рядом Валентина, однако обращаясь именно и только к нему. – Почему, думаешь, я игру-то затеял? Шибко уж кости разнылись – вот и надумал отвлечься… Хоть немного… – Помолчал; молчал и Валентин. – Видно, последний свой лист снимаю. Вот так… Дальше, парень, действовать будешь сам…

Валентин протестующе шевельнулся, но ни слова не проронил.

– Летят года, летят… – после недолгой паузы продолжал Субботин. – На то и жизнь… Вот и отец твой тоже… Когда сейчас на базу выйдешь, не забудь по рации запрос сделать насчет отца.

– Конечно.

– А вообще-то, как он там? Доктора что говорили?

– Фронтовой друг его лечит. Старый друг по фронту. Ничего, говорил, вылечим.

– Вылечим… – Субботин все теми же невидящими глазами глядел в огонь. – От болезней-то есть лекарства… от смерти нет… – Спохватившись, виновато посмотрел на Валентина. – Ты это… не бери в голову – это я так, по-стариковски…

Насупясь, он поднялся от костра. Сделав несколько шагов, остановился, по-хозяйски обозрил небо, землю. Поразмыслил и с полнейшей уверенностью выдал прогноз на завтра:

– Маршрутный будет денек… Кто как, а я пошел спать, – чуть отойдя, обернулся – Подъем будет ранний, учтите!

Однако очень уж хороша была подступающая ночь, чтобы тотчас отправляться в глухую темень палатки. Поздняя заря, сжавшись в узкую каемку над мрачной массой западных хребтов, все тлела, тлела и не могла никак погаснуть. Картина эта перевернуто, но с ясностью необыкновенной повторялась в озерной глади, по-особенному черной и по-особенному зеркальной, будто озеро, безжалостно иссеченное трехсуточным дождем, наконец-то вкушало глубокий долгожданный сон. И ступившему на кромку береговой террасы это раскинувшееся почти прямо под ногами небо являлось с такой внезапностью, что тот на миг останавливался, ошеломленный.

Спустившись умыться перед сном, Валентин обнаружил на берегу Романа и Асю. Студентка сидела, обхватив руками колени, а москвич пробовал босой ногой воду и нерешительно поеживался.

– Вот думаю, искупаться или нет, – встретил он Валентина.

– Попустись, – посоветовал Валентин. – Лучше утречком, перед маршрутом.

Роман с видимым облегчением отошел от воды и присел рядом с Асей.

– О, глядите! – вдруг проговорил он с удивлением. – Свет-то идет из озера, замечаете?

И в самом деле, и на них самих, и на всех предметах близ берега лежала – точнее, не лежала, а была легчайше обозначена – исходящая от воды сумеречная подсветка. Охлажденное бестеневое полуосвещение делало лицо Аси странно и тревожно нежным, а физиономии Романа придавало столь чуждую ему печальную серьезность. Видимо, оно же невольно настраивало на меланхолический лад и самого Валентина.

– Дубге, – глухо проговорил вдруг москвич.

Что-то в голосе Романа заставило Валентина насторожиться. Не спрашивая ни о чем, он украдкой повел глазами в его сторону. Возможно, причиной тому были быстро густеющие сумерки, однако фигура Романа являла собой нечто нелепое до крайности. Согнувшийся в три погибели, плечи угловато торчат выше понурой головы, он сидел и, неестественно вывернув шею, глядел куда-то вбок – искоса всматривался в поверхность воды.

– Дубге, – повторил он прежним тоном. – Вон она… Валентин с Асей переглянулись, ничего толком не понимая. В глазах студентки мелькнуло беспокойство.

– Правая верхняя звезда Большой Медведицы. Дуб-б-ге, – Роману будто хотелось продлить звучание этого необычного слова. – Ниже – Мерак… Фегда левее, а дальше там – Меграц, Алиот, Мицар… и последняя в ручке ковша – Бенетнаш…

Проследив за его взглядом, Валентин различил смутные точки отраженных в озере звезд.

– Арктур… Денеб – в хвосте Лебедя… Альтаир… Вега… Мира… Аламак… – продолжал называть Роман, видя или не видя что в застывшей глади озера.

– Жалеешь? – неожиданно вырвалось у Валентина. Роман не пошевелился. И ответил не сразу.

– Как тебе сказать… Иногда мне кажется, что там я был бы более на месте… У какого-нибудь альтазимутального телескопа… Козероги, Альдебараны… Нет, без трепа, бывает, глянешь на этот зверинец над головой – и такое ощущение, что моторчик дает сбой…

«Потому и вверх не смотришь?» – едва не вырвалось у Валентина, но одновременно с этим в мозгу пронеслось: «Вот случись, не попади я в геологию и тоже пялься на нее со стороны, на отражение, – давал бы сбои мой моторчик? Или нет?»

Роман будто прочитал его мысли. Он неуловимо изменил позу, и его согбенная фигура мгновенно сделалась по-ястребиному нацеленной.

– «Жалеешь?» – желчно передразнил он. – Психолог нашелся! Вот есть у тебя твои дурацкие плавающие материки – ну и тихо радуйся себе! Меня-то что тюлючишь в это дело? Подсунул, понимаете, чемодан без ручки – и нести невозможно, и бросить нельзя!.. Вот чего б тебе не открыть свое месторождение нормальным человеческим способом?

«А не бывает так, что открыть истину важнее, чем открыть месторождение?» – хотелось спросить Валентину, но это было бы выспренне и глупо. Вместо этого он сказал:

– Не в месторождении дело. За него у меня голова не болит. Если оно существует, то лет через двадцать пять или там через пятьдесят найдут. Но если открывать его сейчас, то не абы как, а… – Валентин споткнулся, не зная, как лучше выразить свою мысль.

Роман выжидательно безмолвствовал. Отчужденно, застывшим изваянием сидела Ася, на темном профиле ее лица чуть поблескивал глаз, точно вкраплина мориона – черного кварца. Совсем некстати вспомнился вдруг ее недавний вопрос: «Почему ты всегда пасуешь перед Романом?» Валентин мысленно чертыхнулся. С каждой ушедшей секундой делалось все труднее сказать, не мудрствуя: удача с месторождением должна стать торжеством принципа, нового подхода, а не торжеством геолога Вальки Мирсанова в приятном качестве первооткрывателя. Вот и все. Ничего сложного. Но как всегда бывает в таких случаях, на ум упорно лезло совсем не то, что нужно.

И тогда, махнув на все рукой, он заговорил, уязвленно горячась и сбиваясь:

– Ладно, пусть так: чемодан без ручки. Согласен. Но, старик, согласись и ты: фиксизм – это закрепленность, фиксация. В конце концов, это элементарно скучно. Миллионы, сотни миллионов лет повторение одного и того же: вверх-вниз, вверх-вниз. Как на курортной волне. Угореть можно!.. На позициях фиксизма даже стоять не надо – на них куда удобнее лежать… под пляжное баюканье своей теории. Мысль, кстати, не моя… Другое дело – дрейфующие материки… Роман… И ты, Ася… Столкновение Индии с Азией, а?.. Грандиозная катастрофа. Или великий акт творения. Называй как хочешь. Но без этого облик Евразии был бы другим. Не существовало б высочайших гор планеты. И возможно, та обезьяна не спустилась бы с дерева… Или спустилась, но позже… «Дурацкие плавающие материки!» Роман, я понимаю, ты сказал это не всерьез, но все-таки… все-таки… Да возьмите вы Байкал – он же не просто озеро, вернее – просто не озеро. Он – овеществленный процесс. И не седой старец – ей-богу, слышать уже этого не могу! – а океан в стадии зарождения. Дитя океана, если хотите. Можно такое понять без теории дрейфа? Без учета индийского фактора? Через пятьдесят миллионов лет…

– Через пятьдесят миллионов лет, – язвительно подхватил Роман, – восточные и западные берега Байкала окажутся по разные стороны океана. Но к тому времени все человеческие проблемы будут уже решены. И научные в том числе…

Вот только теперь студентка нарушила свое затянувшееся молчание:

– Что значит – решены?

Роман галантно и чуть ли не с удовольствием разъяснил:

– То и значит. Гавкнет человечество. С концами. По бездорожью.

– Вымрет, что ли? – сумрачно уточнила Ася. – Или, допустим, в космос улетит?

– Не имеет конца только то, что не имеет начала, – наставительно изрек москвич и вслед за этим внезапно продекламировал:

 
Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
Все зримое опять покроют воды,
И божий лик изобразится в них!
 

Валентин буквально онемел – до того это не вязалось: Роман – и стихи (Постой, чьи же это? Кажется, Тютчева…) Вот уж точно, полный завал!..

– Любимые вирши Стрельца, – деловито сообщил москвич. – После них он обычно добавляет: «Хорошо еще, коль лик божий, а если харя термоядерной бомбы?» И при этом как загнет-загнет привет от Матвея! – в голосе Романа опять появились желчные нотки. – Стрелец свобод но шпарит на всех европейских языках. И почти хорошо говорит по-русски.

– То есть… как это – почти? – не поняла Ася.

– Выражается, – был лаконичный ответ. – Иногда – при сотрудницах. Впечатление такое, будто красуется этим: что, мол, позволено Юпитеру… Да, многомерный человек!.. – Роман на мгновенье задумался. – Бывает душевным – хоть отбавляй. Начинает рассуждать о смысле жизни, и нам уже ясно: у шефа депрессия. Вы знаете, говорит, еще в древности очень неглупыми людьми было сказано: «Во многом знании есть много печали». Я вот пожил, говорит, насмотрелся и вижу: все – пыль…

– Нет, не все. Эстафета – не пыль… – Валентин скорее подумал это вслух, чем сказал, заглядевшись в полную звезд дегтярную черноту озера, и реальность отраженного неба была такова, что он вдруг поднял голову, как бы убеждая себя: настоящий-то небосвод там, вверху.

– Вы что-то сказали? Или мне это послышалось? – изысканно-вкрадчиво, «по-одесски», осведомился Роман.

– Что за эстафета такая? – пробурчала в свою очередь студентка.

Валентин с силой растер ладонями лицо, избавляясь от головокружительного призрака раздвоившихся небес. Обратясь к Асе, ответил:

– То, что в гроб не прихватить. Знания, опыт, традиции… Ну, что еще?.. «Пароходы, строчки и другие долгие дела!» – Он негромко засмеялся. – Сначала надо донести эстафетную палочку, передать ее, а уж потом… Что ж, можно и так сказать: пыль…

Роман раздраженно фыркнул. Сообщил Асе:

– Никогда не любил говорящих шибко правильно – у них всегда задняя мысль. Но, принимая во внимание его казачье происхождение… Да-да, он казак, не удивляйся… Так вот, казак, пляши и радуйся: во-первых, существует межзвездная пыль – из нее образуются солнечные системы. А во-вторых… во-вторых, сдвиг будет…

– Какой сдвиг? – чуть помедлив, спросил Валентин. Роман издал язвительный смешок:

– Разрешат двигать континенты.

– Ой, надо же! – студентка хихикнула. – На это требуется разрешение?

– В полный рост! – Роман, слава богу, возвращался к своему нормальному состоянию. – Думаешь, почему он приволок меня в тайгу? Собираются передвинуть кусок земной коры, а для этого ему нужна подпись Стрельца. Точно, Валя?

– Трепач!

– Наливай! – москвич повеселел окончательно. – А насчет сдвига – это я тебе на полном серьезе. Он будет. Жизнь заставит. Ты ведь сейчас не один такой герой. Это раз. Другое: я знаю зубастых парней из соцстран, которые работают хотя бы по тем же Карпатам. Китам, даже калибра Стрельца, вряд ли захочется, чтобы при сопоставлении наших геологических карт с ихними возникал разнобой. Сам понимаешь, – в голосе Романа проскользнула ухмылка, – для контактов с загранкой требуется уровень, стиль… Разумеется, все это очень даже не завтра. Обновление пойдет осторожно, с оглядкой на китообразных. Его обставят массой «если», «но», и «может быть». Будут дозволены твои любимые шарьяжи, но сперва, конечно, в рамках приличия. И континенты двинутся – на первых порах еще не по горизонтали, но уже и не по вертикали: по диагонали для начала. Они уже и сейчас есть, диагоналисты…

– Как ты сказал? – Валентин со смехом ухватил его за руку. – Диагоналисты? Потрясающе! И нашим, и вашим! Сам придумал или слышал от кого?

– Запомни: у Романа Свиблова своя голова на плечах. Он наблюдает и делает выводы. Собственноручно! И доложу вам так: не хотел бы я оказаться китом в эпоху большой уборки в моей квартире. Бог ты мой, я всю жизнь что-то там кропал, ажур наводил, и тут вдруг возникают какие-то молодые нахалы и начинают двигать мою мебель…

– Мебель – это что, континенты? – вполголоса поинтересовался Валентин, не надеясь, впрочем, на ответ. Так оно и вышло.

– …По какому, собственно, праву?! – безоглядно несся Роман. – А мне отвечают: «Папа, надо немного проветрить помещение!..» Нет, ребятишки, иногда это страшно вредная работенка – ходить в китах. А что делать? Самому дезавуировать свои наиболее одиозные, труды? Или дожидаться, пока это сделают другие? – Роман сочувствующе вздохнул. – Топать в Каноссу кому ж охота? Вот они и тилипают вперед половинками шагов – в этом, мол, научная солидность…

– Тилипают? – как бы даже ужас просквозил в голосе Аси. – Это про таких-то людей?..

Несмотря на темень, Валентин почти увидел, как у Романа бедово заискрились глаза.

– Я москвич, Асенька, коренной, а Москва на авторитеты всегда смотрела оч-ч-ень хладнокровно.

– Ну, а шеф твой… тоже тилипает? – с некоторой осторожностью задал вопрос Валентин.

– Стрелец… – Роман хмыкнул. – Однажды – тогда я только начинал работать в отделе – кто-то спросил у него, как он смотрит на мобилизм. Стрелец отшутился: у них, говорит, у этих вегенерьянцев, своя планета, а я, извините, не Жюль Верн, чтоб из пушки да на Луну.

– Это что значит?

– Тебе и разжевать надо? Нет, все-таки ты тундра!.. Это значит, сынишка, что у Стрельца тоже своя планета, сечешь? Материки на ней не двигаются. Ни вверх, ни вбок. Застывшие структуры. И он берет их такими, какие они есть. Анатомия…

– «Звуки умертвив, музыку я разъял, как труп…» – вполголоса сказал Валентин.

– Что?

– Это Пушкин. «Моцарт и Сальери».

– Больно грамотные все стали, – проворчал Роман и, чуть помедлив, продолжил – Вот я и говорю, работа на мертвом теле. Остальное – до фонаря. И тут Стрелец маг, ас – что да, то да! Возможно, несостоявшийся гений… Чего скалишь зубы? – внезапно набросился он на Валентина, хотя увидеть сейчас чьи-либо зубы можно было, лишь будь они фосфорическими. – Гений – это письмо «до востребования», сечешь? Оно есть, лежит на почте, но за ним надо идти. Геология не ходила. Почему – вопрос сложный. Требования эпохи, состояние общества, то да се… Есть гении философы, художники, поэты, математики, биологи… физики – у этих вообще каждый через одного гений… Кто еще? А, есть даже гениальные полководцы. Гениальных геологов нет. Нету. Хотя стоп – Ломоносов! – Роман коротко рассмеялся. – Да и то, если проводить его по нашей конторе… А так, крупные ученые – не больше и не меньше. Даже Вернадский, даже Ферсман…

– Если… – недовольным голосом проговорила студентка – Почему – если?

– Что?

– Я насчет Ломоносова, – пробурчала она. – Почему «если проводить его по нашей конторе»?

– Энциклопедист, – коротко объяснил Роман. – Нам его не отдадут. Поднимут вой все – астрономы, химики, металлурги, те же поэты и художники… Вплоть до архангельских рыбаков…

– Не понимаю… – медленно, явно думая о чем-то своем, начал Валентин.

– Мой отец говорил, – перебила его Ася, – что Стрелецкий видит сквозь землю. Он консультировал на одном их месторождении и вычислил скрытые руды, которые не засекались никакими приборами.

– Стрелец есть Стрелец! – не без удовольствия отметил Роман.

– И все же я не понимаю, – Валентин настырно гнул свое. – Не понимаю, как можно заниматься структурами и не пытаться выяснить, почему они именно такие, а не другие. Ведь от этого зависит точность прогноза!

– Можно, сынишка, все можно, – снисходительно отвечал Роман. – Я тебе говорил про старика Рутковского? Он дал классификацию вертикальных движений, а в душе-то был мобилист мобилистом, сам в этом признался. Пошутил еще – говорит, это вроде как с паровозом Стефенсона: важно хоть чуть-чуть сдвинуть континент с места, а там уж пошло-поехало… Ну, а насчет Стрельца…

Москвич вдруг встал, беспокойно крутнулся на месте, точно хотел уйти, да тут же и раздумал. Постоял, озираясь.

– Точняк, как на Памире, – глухо проговорил он. – Здоровенные звезды. Горы голые, хотя масштабы там, конечно, другие… да и конфигурация… Но особенно – озеро. Днем еще не так, зато сейчас… Чистое, холодное… и без ничего. Мертвое… – Голос его сделался суров и отрывист. – Страна – что вам сказать! Допустим, если сдох баран, он не сгниет – он высохнет где-нибудь на плоскогорье. Мумия натуральной выделки… Мне рассказывали: как-то геолог потерялся. Молодой парень. Пошел в маршрут – и с концами. Начали искать. Капитально шурудили. Дупль-пусто. Ну, пошли разговорчики: граница, мол, рядом, а у него с собой документы были, планшеты, и вообще… Дядя его, уважаемая личность, так он совершенно офонарел, забегал по инстанциям: на меня пятно легло, всякие разговоры идут, а парень-то тот мне почти и не родственник!.. Нашли. Через год, кажется. Местный житель один шел по тропе, а она с ладонь шириной – слева озеро, справа скальная стена. И видит – под водой человек стоит. Вертикально. На вид – абсолютно живой, даже смотрит. Вода-то прозрачнейшая, из ледников. Когда достали – тот геолог. Видно, что-то случилось, сорвался, а на нем были горные ботинки на триконях, тяжесть та еще!.. Документы, конечно, все при нем, в полевой сумке… Вот так…

Ася поежилась и сердито сказала:

– Ничего другого не нашлось рассказать на ночь? В ответ москвич неразборчиво буркнул что-то. Помедлив, сел на прежнее место.

– Да, Стрелец… – задумчиво проговорил он, не поворачивая головы. – Здоровье – на первом месте. Теннис, бассейн, массаж. Какая-то особая гимнастика… Регулярные медицинские осмотры. Свой врач, профессор… Зимой – лыжи, лучшие курорты – это каждый год… Продукты – только самые свежайшие. В институтскую столовку под пистолетом не пойдет… Конечно, умница. Большой ученый. Но… можно быть мастером спорта по теннису, а можно – по альпинизму. Разница есть?.. Новое – это ж сплошные нервы, драки. Новое – это отмена старого, поэтому – противники, естественно. А среди них – фигуры дай боже! И есть люди, но есть и сволочи. Стрелец же мне и рассказывал про те времена. Был тогда такой профессор Арнаутов. В двадцатых годах выдал какую-то статью, и в ней была фразочка, что без иностранных концессий в Сибири невозможно поднять хозяйство. Черт его знает, может, в те годы так оно и казалось, но только дедуля тут сглупил, стал рубить не ту березу – он же геолог был, не экономист. Однако не в этом дело: через много лет отыскался деятель, который ту статью припомнил, и профессор загремел в полный рост… И томскую школу геологов поставили на уши из-за таких же подонков. Причем, свои же всё гадили – не кто-нибудь со стороны! Такие всегда найдутся – мало что бездари, так еще и внутренне низкорослые. Как говорится, чем килька килестей, тем она селедистей… Ясно, Стрелец все это скалькулировал и… выбрал для себя не альпинизм, а лаун-теннис: на корте, мол, шею не свернешь – разве что вывих, самое большее…

Глядя в сторону, студентка произнесла безразличным тоном:

– А что, это так плохо – заботиться о себе?

– Точно! – легко и весело подхватил Роман. – Разумный эгоизм. Я не раз замечал такое у э-э… седых красавцев. Осуждать воздерживаюсь – может, и нас ждет подобное, верно, Валя?

Валентин принужденно засмеялся:

– Да, твой шеф великолепен, я даже удивился… Но вот сейчас вспоминаю его, и что-то… что-то мне в нем… м-м…

– Ну-ну?

– Как тебе сказать… – все с той же неохотой продолжал Валентин. – Есть такое выражение: заедать чужой век…

Москвич недоуменно уставился на него и – после краткой паузы:

– Полный завал… Старик, у тебя явный перебор с почвенной мудростью. Засиделся в своей Абчаде… Ты не думай, Стрелец – мужик честный. В меру, конечно, – как и все мы.

Валентин повторил, будто про себя:

– Честный в меру… То есть не полностью? Чепуха какая-то…

– А есть такая – безмерная честность? – иронически осведомился Роман.

– Нет, я не спорю, – поспешно сказал Валентин и замолк, потом тихо, упавшим голосом проронил – «Все пыль…» Дети у него есть?

– У Стрельца-то? – Роман, как показалось, удивленно зыркнул на него, ответил с некоторой заминкой – Есть, но… – И тут он внезапно раздражился. – Дети! Да у него жена сейчас почти что дети! Не то двадцать два, не то двадцать три.

– Умереть не встать! – насмешливо произнесла Ася.

– Ну, это уже не наше собачье дело, – пробурчал Валентин; после слов Романа он чувствовал крайнюю неловкость, словно нечаянно подглядел что-то интимное в неведомой ему жизни почти неведомого Стрелецкого. «Треплется, наверно, – подумал он и тут же поправил себя – Наверняка их институтский треп… – На миг представил себе невероятное: его отец женат на двадцатитрехлетней особе, и ему сделалось не по себе. – Скорее всего, не двадцать три, а, допустим, тридцать два… да, наверно, так!» Но он не смог бы толково объяснить себе, почему в данном случае тридцать два лучше, чем двадцать три.

Студентка вдруг резко поднялась. Глядя сверху вниз, объявила:

– Знаете что? Я б скорей пошла за вашего Стрелецкого, чем за такого, как вы… сынишки!

Рванулась – и только щебенка зашуршала по склону террасы под стремительными шагами.

Роман всем телом повернулся к Валентину.

– Нет, ты понял этот финт ушами? Тот хмыкнул.

– Почвенная мудрость подсказывает мне, что мы с тобой ведем себя как-то не так. Наверно, у себя в университете она привыкла к вниманию и…

– До фонаря мне ее университет! – вспылил москвич. – Без разницы, кто она у себя там – прима курса, факультета или всего города. Здесь – поле! Здесь она рабочая единица – и от винта!

– Ну-ну, – Валентин урезонивающе поднял пятерню.

– Легкий флирт в деревенском стиле! – кипел Роман. – Море удовольствия!.. Нет, я не против, если в поле кто-то там к кому-то неровно дышит. Я молчу, как рыба об лед. Но когда в своем же отряде – это уже полный завал! Хана подкралась незаметно! Я знаю случай, кошмарная жуть…

– На Памире было? – спросил Валентин невинным тоном:.

Роман осекся, с шумом выдохнул и рассмеялся.

– Идешь ты пляшешь!

– Вот именно – идем спать, а? Василий Павлович, если уж обещал, поднимет затемно, вот увидишь.

– Чувствую, – уныло отозвался Роман. – Только ляжешь – подымайсь! Только встанешь – подравняйсь!..

– Подожди, чуть не забыл, – сполосну физиономию. Валентин отошел к воде, быстро умылся. Вытираясь, вдруг произнес – невнятно, сквозь полотенце, как бы для себя:

– Кто ж говорит, что хорошо жить – это плохо… Массаж, курорты… Но наши горняки говорят: сладко жрать и гладко с…ть. – Усмехнулся. – Да, видимо, ты прав – засиделся я в Абчаде…

Оказавшись в палатке, Роман приткнулся у входа и затих. Он что-то не спешил раздеваться.

– Ты чего? – Валентин, свернув аккуратно куртку, подложил ее под голову: портянки расстелил поверх матраса, под спальным мешком: к утру они будут сухими, почти поглаженными.

Москвич беспокойно шевельнулся.

– Братила, слушай сюда! – торопясь, зашептал он. – Кажется, я дорубил, приблизительно… Эта твоя аграрная мудрость, идешь ты пляшешь!.. «Заедать чужой век»… Короче, я усек: Стрелец закомплексовал… Слышал про комплексы? Хотя где тебе в твоей Абчаде!.. – Роман беззвучно хихикнул. – Кроме шуток, есть треп, что Стрелец когда-то не то учился, не то работал у профессора… как же его… ну, до войны еще… А, Бруевич, точно!..

– Слышал… Отец как-то упоминал о нем, один раз…

– Вот-вот!.. И с этим дедулей у Стрельца что-то вышло. Вроде бы на почве твоего любимого мобилизма. И еще про какую-то монографию трепались – не то Стрелец ее использовал, не то зарубил с концами. Русские народные сказки!.. Но если это правда, то… то оно не могло у него пройти за так себе – он же интеллигент в четвертом поколении! Это мы с тобой казацко-крестьянское отродье… Помнишь, я тебе рассказывал, как шеф нарисовался у меня в номере, в «Байкале». На рассвете. Гротеск! Я думал, он поддатый… «Поедешь в тайгу, там какому-то ослу померещились шарьяжи». Простите, шеф, фамилия осла? Где с ним встретиться?.. Тут он закурил и вышел. Кино – и только!

– Черт! – Валентин лег, но тотчас снова сел. – Ничего не понимаю! Так у нас есть шанс – как ты считаешь?

– У нас! Я тебе что, овцебык? На мне докторская диссертация висит – дай бог с ней-то раскрутиться… Нет, сынишка, это у тебя есть шанс, у тебя, усек?

Валентин не ответил. Молча прилег, подложив под затылок сцепленные ладони. В голову отчего-то назойливо лезла всякая посторонняя чепуха. Вдруг вспомнилось, что в этом вот месте, возле изголовья, из козырька палатки выдран люверс<sup>[59]59
  Люверс – металлическое кольцо, окантовывающее отверстие, в которое продевается веревка-оттяжка.


[Закрыть]</sup>, оттяжка привязана прямо за грубо скрученный угол козырька, поэтому весь угол морщит – некрасиво да и в дождь протекает. Надо бы вшить туда люверс – сделать его пара пустяков, хотя бы из проволоки, но все руки не доходят… Показалось, что москвич тихонько позвал его.

– Что?

– Понимаешь… Я говорю, с Асей в самом деле получилось не очень… Схожу, что ли, извинюсь… Задета честь московского парня, – Роман издал приглушенный смешок. – Тебе нельзя, ты – начальство…

– С ума сошел – утро ж скоро!

– А я на пару минут, – и Роман бесшумно выскользнул наружу.

Валентин досадливо фыркнул ему вслед. Подумал: «Вот ведь заполошный! Неожиданная личность… Кстати, он о Стрелецком говорил так же – неожиданный человек. Или – непредсказуемый?.. И еще какие-то комплексы – это-то что такое?.. Да, отстал ты от жизни, деревенский геолог…» Однако, как ни называй его, Романа, – честен он бесспорно. Предупредил же в тот раз: ничего не обещаю и обещать не могу. Все понятно, у парня докторская, дело нешуточное. С ним все ясно – не овцебык же, действительно. Но вот Стрелецкий… Странный человек. Неожиданный. Непредсказуемый… «Что касается ваших увлечений слишком современными течениями, то это пройдет»… «Там одному ослу померещились шарьяжи»… «Оказывается, ваша фамилия Мирсанов. Когда-то мы были знакомы с вашим отцом… С вами поедет мой ученик. Вернувшись, расскажет мне, и тогда будем принимать решение»… «У него своя планета… Анатомия. Работа на мертвом теле»… «На другой день в Нефтедаге ударил грандиозный нефтяной фонтан… Все зависит от тех, кто вкалывает на месте»…

– Вот именно! – произнес он вслух и уже мысленно подытожил: «Все зависит от тех, кто работает на месте. Прав Ромка. Тут он прав. И очень жаль, что мы не попутчики. Жаль! А Стрелецкий – это… это мираж, фантом. У меня есть Захар – вот что реально… Вертолет МИ-4… Радиограмма… Площадка… посадочная площадка… От болезней-то есть лекарства – от смерти нет… Батя…»

Валентин спал. Небо на востоке предутренне засинело, в то же время еще больше почернев в зените. Роман с Асей сидели на берегу, на прежнем месте, и он с ночной грустью рассказывал ей о Сарезском озере на Памире, о том, что вода в его Ирхтском заливе видится странно молочно-зеленой, если в солнечный день смотреть на него с юга, с почти пятитысячных высот Северо-Аличурского хребта; об оцепеневшей в древнем сне пустынной долине реки Аличур, где вот уже который век одиноко белеет старый мазар, обманчиво выглядящий издали почти новым, и где, шаг за шагом отмеряя «великий шелковый путь», кажется, еще только вчера прошел пестро-шумный караван великого бродяги Марко Поло…