Текст книги "Геологическая поэма"
Автор книги: Владимир Митыпов
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 42 страниц)
3
Оставшиеся тридцать километров он спокойно сделал за пять с небольшим часов и в десять без чего-то уже взбегал на крыльцо неуклюжего старинного здания барачного типа, в котором когда-то размещалась приисковая контора, а теперь – Гирамдоканская разведочная партия. Из-за шуточек вечной мерзлоты пол здесь, как и во всех домах поселка, был перекошен настолько, что никто здравомыслящий не рискнул бы поставить на него ведро, наполненное водой до краев. Поэтому Валентин, войдя в кабинет начальника партии, Алексея Петровича Лиханова, начал прямо с порога:
– Джек Лондон говорил, что на Аляске водится порода медведей, у которых обе левые лапы короче правых. Чтоб было удобней ходить вдоль крутых, склонов. Как у вас тут с ногами?
– Спасибо, не жалуемся, – с достоинством пробасил Лиханов. – Здравствуй, Валентин. Откуда, елки-палки, взялся?
– С Кавокты, откуда ж еще. Вчера утром вышел.
– Ну, ты даешь. Мне бы, буквально, твои ноги. Где ночевал?
– Километрах в тридцати отсюда. Там в правом борту зимовье какое-то стоит…
– А, знаю-знаю! Как оно, не пошаливает? – Лиханов хохотнул. – А то здешний народ про него разные, буквально, страхи рассказывает.
– У вас, у поисковиков, куда ни ткнись, кругом пошаливает, везде памятные места – «Дунькин пуп», «Митькины уши», «Тропа смерти»… Сплошные арабские сказки!
– Га-га-га! – Лиханов даже залоснился от удовольствия. – То-то я слышал, что ты поисковиков нехорошо как-то обзываешь. Первопроходцами, что ли?
– Рудознатцами. И правильно. У вас, в поисковом деле, все еще продолжается фольклорный период. «В ашнадцатом году, на Ильин день, пошла-де бабка Маланья в лес за грибами и аккурат меж трех сосенок нашла клад несказанной ценности». Примерно такие у вас бывают геологические обоснования на постановку работ, а?
– Бывало и так, бывало, – охотно подтвердил Лиханов. – И заметь себе: верили ведь, вот что, елки-палки, характерно!
– Тогда и дурак мог верить, при нетронутых-то площадях. – Валентин хмыкнул. – Но та романтическая лафа нынче отошла. Вопрос теперь стоит так: или ориентироваться на «слепые» рудные тела, или, вроде вас, доить яловую корову.
– Хо-хо, шутник ты, буквально! Оно отчасти и верно – разведку мы поставили на отработанной площади, но… – Лиханов со значением поднял корявый крепкий палец. – Как ее, буквально, отрабатывали? Лотками да бутарами[2]2
Бутара – местное сибирское название примитивной установки для промывки россыпей; изготовляется из дерева.
[Закрыть]. Как в романе «Угрюм-река». А мы мало-мало технику сюда двинем. Худо-бедно, а работа для людей уже наметилась. Это, буквально, не хухры-мухры!.. Можешь, кстати, полюбоваться, – Лиханов вылез из-за стола и, с привычной невозмутимостью ступая по наклонному полу, направился в угол, где стоял массивный железный ящик. Послышалось как бы клацанье винтовочного затвора, глухо лязгнула крышка.
– Вот они, наши сегодняшние находки, – Лиханов извлек несколько бумажных пакетиков и небрежно кинул их на стол перед Валентином.
В пакетиках оказались маленькие образцы в виде округлых бляшек и причудливо-бесформенных кусочков, изрядно окатанных и изъеденных кавернами.
– Что ж, блажен кто верует… такие штуки мы изучали еще в университете, – Валентин без особого интереса потрогал их пальцем и отложил в сторону. Как нас учили, микроскопические доли любого элемента можно найти везде… Ну, почти везде, – поправился он, заметив протестующее движение Лиханова. – Я ж не говорю, что район совсем бесперспективен. Здешние породы насквозь заражены металлами. Так что через какой-нибудь десяток тысяч лет кое-что, глядишь, накопится в русловых отложениях и тогда можно будет возобновить широкую добычу…
– Так-так… – Лиханов смотрел с веселым любопытством. – Значит, советуешь повременить? Лет этак десять или двадцать тысяч, да?
– Петрович, хочешь откровенно? – с внезапной серьезностью спросил Валентин. – Вся сегодняшняя возня ваша – это… это затянувшееся детство экономики района. Пора, товарищи, начать заниматься солидным делом. Созвучным эпохе. А ходить по следам бабки Маланьи предоставим старательским артелям и юным краеведам.
– Что-то ты сегодня суров, Валя. Уж не захворал ли? Может, немного спирту выпьешь? Или пойдешь поспишь у меня?
Но поскольку Валентин в ответ лишь поморщился, Лиханов закряхтел и, не найдя чем еще выразить свое участие, спросил:
– Как там Василий Павлович поживает?
Василий Павлович Субботин был начальником Кавоктинской партии, и все, что Валентин – старший геолог этой партии – уже сделал и собирался еще предпринять в ближайшие два-три дня, все это происходило без его ведома. Поэтому Валентин на вопрос Лиханова ответил кратко:
– Здоров. Работает.
– Что слышно новенького у ваших соседей? Лиханов имел в виду Гулакочинскую партию, ведущую большие разведочные работы севернее той площади, где делала геологическую съемку Кавоктинская партия. Получив весьма сдержанный ответ на предыдущий вопрос, он постарался перевести разговор в нейтральное, как ему казалось, русло, но угодил пальцем в небо:
– Поссорился я с ними, – кисло усмехнулся Валентин.
– Ну! Что ж это вы, буквально, не поделили?
– Долго рассказывать. Ты мне лучше вот что скажи: самолет будет сегодня?
Лиханов отрицательно помотал головой:
– Опоздал ты, парень. Позавчера приходило два борта, а теперь до конца недели ничего уже не будет, это точно. А тебе куда?
– Вообще-то в город, но для начала хотя бы в Абчаду попасть, а там я на рейсовый устроился бы.
– Что вдруг за нужда припала? Может, с Данил Данилычем что?
– Да нет, с отцом все в порядке.
– Начальство вызывает?
– По собственной инициативе. Так сказать, в порядке нарушения трудовой дисциплины.
– Ну, ну… – несколько озадаченно произнес Лиханов. – Тебе, буквально, виднее. А с самолетами – видишь, как оно получается…
Лиханов тактично воздерживался от расспросов, что было вполне понятно: его партия подчинялась непосредственно городу, и поисково-съемочная партия Валентина, как и Гулакочинская разведка, входила в состав комплексной экспедиции, базирующейся в Абчаде, и если у Валентина, допустим, возникли какие-то трения с гулакочинцами, то это, разумеется, чисто их, внутриэкспедиционное, дело.
– Вот как оно, буквально, получается, – с сожалением подытожил Лиханов. – Ну, а на обратный путь я могу дать тебе лошадей и провожатого, лады?
Валентин невидяще уставился куда-то в переносицу Лиханову.
– Да, конечно…
Он легонько побарабанил пальцами по столу, встал и отошел к окну. «Что ж, – подумал он, – случилось то, чего я и опасался, остается один-единственный вариант – вызвать вертолет». Однако использовать этот вариант, строго говоря, было не то что нежелательно, а вообще нельзя. Во-первых, в свое время, при составлении проекта работ партии, Валентин, обосновав необходимость аренды вертолета, дотошно высчитал и заложил в этот проект точное количество потребного летного времени, а потому лучше чем кто-либо другой знал, что лишних часов там нет и быть не может. Во-вторых, то, ради чего Валентин столь упорно стремился попасть в город именно сегодня, к заданию Кавоктинской поисково-съемочной партии непосредственного отношения не имело. А стало быть, его самовольная отлучка в разгар полевых работ, да еще с использованием при этом вертолета, наверняка должна рассматриваться как серьезный должностной проступок – или как там это называется – со всеми вытекающими отсюда последствиями, из которых еще не самое неприятное носит извилистое название «вчинить иск»…
Валентин не торопясь вернулся к столу, взял авторучку и бумагу. Чуть подумал, затем, уже не колеблясь, набросал несколько строк и придвинул листок к Лиханову.
– Эрдэ, – пояснил он. – Завизируй. Пусть твой радист передаст в Абчаду.
Лиханов взял радиограмму и с нескрываемым удивлением прочел: «Ревякину тчк Весьма срочно тчк Немедленно высылайте вертолет зпт ожидаю порту Гирамдокана тчк Мирсанов». Он хмыкнул, покосился на сдержанно улыбающегося Валентина и перечитал снова. Вздохнул.
– М-да… Елки-палки, любой начальник экспедиции поседеет от такого эрдэ. Он же черт знает что подумает!
– Л это не мое дело, – сухо заявил Валентин. – Пусть думает, что хочет. Важен результат.
– Сюда и туда – это два часа с большим, буквально, гаком. Выложишь ты из своего кармана рубликов шестьсот как миленький. Да еще и строгача схватишь…
– Подписывай, подписывай, я тебе потом все объясню.
– Гляди сам, мое дело телячье… – Лиханов пожал плечами, поставил в углу визу и подписался.
Валентин между тем озабоченно провел ладонью по щекам, после чего извлек из рюкзака горный компас, раскрыл и посмотрел на себя в визирное зеркало на внутренней стороне крышки.
– Да, придется-таки навести марафет, – пробормотал он.
– Елки-палки, ты на свадьбу, что ли, собрался? – не выдержал с интересом наблюдавший за ним Лиханов.
– Ну, на свадьбу не на свадьбу, а… в некотором роде на рандеву, – туманно объяснил Валентин, продолжая о чем-то размышлять. – Слушай, Петрович! – он щелкнул пальцами. – У тебя деньги есть?
– Было б – не жалко, есть – да не дам! – хохотнул Лиханов. – Сколько тебе надо?
– Сколько?.. Рублей, скажем, триста должно хватить.
– Только-то? – Лиханов грузно встал и, на ходу доставая ключи, снова приблизился к железному ящику. Повозился, пошуршал, вернулся, скрипя половицами, и выложил перед Валентином пачку красных десяток.
– Слышь, парень, а ты не запьешь там, в городе-то? пошутил он. – Грех, буквально, на душу беру…
– Магазин работает? – вставая, перебил его Валентин.
– Магазин-то? А что ему сделается… Ты через часок-то подходи – ответ на эрдэ, наверно, будет, и пообедаем вместе! – уже вдогонку прокричал Лиханов.
4
По предыдущим посещениям Гирамдокана Валентин знал местонахождение магазина. Впрочем, если бы он даже и не знал этого, плутать в его поисках было бы мудрено, ибо то, что могло называться улицей, имелось в поселке в единственном числе. Все же остальные узкие, кривые и извилистые промежутки между домами в лучшем случае могли быть отнесены к разряду переулков, закоулков, проездов и проходов.
Здание, в котором располагался магазин, безусловно, знавало когда-то лучшие времена – фасад его был обшит тесом с сохранившимися следами побелки и нехитрых украшений. В этот утренний час Валентин оказался едва ли не единственным покупателем. Правда, на завалинке у входа сидел невысокий крепыш, широкий, как комод. Несмотря на прохладный серенький день, малый был в грязной сетчатой майке, в спецовочных брюках и босиком. На земле рядом с ним стояла, девственно белея серебряным горлышком, целехонькая бутылка шампанского. Малый с интересом глядел на приближающегося Валентина, кашлянул, когда тот проходил мимо, но ничего не сказал.
Магазин был смешанный. Налево – продовольствие, прямо – прилавок с промтоварами, две шушукающиеся бабки и продавщица. – красивая пышная женщина средних лет в несвежем халате, направо – разобранные железные кровати с панцирными сетками, мотоцикл в деревянной упаковочной раме, алюминиевая лодка. При виде Валентина, истолковав, должно быть, по-своему появление мужчины в экспедиционном одеянии, продавщица тотчас перешла за продовольственный прилавок и остановилась в выжидательной позе. Позади нее парадно красовались бравые шеренги консервных банок, бутылок питьевого спирта, шампанского и коньяка.
– Самую большую плитку шоколада, – вкрадчиво попросил Валентин.
Таковая нашлась, и действительно оказалась весьма внушительной и роскошной, благо снабжение тут было приисковое да и район приравнивался к Крайнему Северу.
– Я не знаю вашего имени, – продолжал вполголоса Валентин, чувствуя, что бабки, остававшиеся за спиной, замолчали и придвинулись ближе. – Но чтобы наши с вами товарно-денежные отношения всегда были на высоте, от души прошу принять этот скромный презент! – Тут он ловко вложил шоколад в руку недоумевающей продавщицы и деловито добавил – Стоимость, само собой, приплюсуете ко всей остальной покупке. А теперь давайте перейдем к промтоварам.
– Глянь-ка, экспедишник, а культурнай! – удивленно-одобрительно заметили бабки.
– Надо же… – нерешительно произнесла продавщица и, помедлив, двинулась к прилавку, загроможденному штуками материи и толстенными рулонами ковров.
– Допустим, я собираюсь на смотрины к родителям своей невесты, – Валентин свойски подмигнул бабусям. – Что для этого нужно?
– Пинжак тебе нужен, сынок, – сказала слева подошедшая бабуся.
– Из хорошего сукна, – становясь справа, уточнила другая.
– Правильно!.. Спасибо! – Кивок налево, кивок направо и широкая улыбка рубахи-парня, адресованная продавщице.
Та оценивающе оглядела покупателя, поколебалась и после минутного отсутствия вынесла из подсобки большую и плоскую картонную коробку. Стала вытирать пыль с украшенной яркими заграничными надписями крышки, говоря хриплым голосом:
– Кажись, с позапрошлой зимы тут лежит. Не берут – экспедишникам он ни к чему, а своим… куда, в какую чертову филармонию они его наденут?.. Сто семьдесят рублей.
– Ох-ох! – дружно вздохнули бабки. – Дорогой, холера…
– Не в цене дело, – хмуро возразила продавщица. – Денег у людей навалом. Некуда выйти – вот в чем беда. – Глянула на Валентина – Скорей бы хоть ваши нашли что-нибудь… Наедут люди – все веселей… А то, кроме своих охламонов, никого и не видишь…
– Будет, все будет, – бодро сказал Валентин. – И рудники будут, и города, и железные дороги…
– Господи, страх-то какой!.. – только и вздохнули старушки.
– Ну, до городов-то небось еще далеко, – продавщица в первый раз за все время улыбнулась.
В нарядной коробке под папиросной бумагой оказался темно-серый французский костюм, и при одном взгляде на него Валентин, знающий толк в одежде, сразу понял: это будет как раз то, что принято называть «удачной покупкой». Пиджак сидел на нем, отлично. Брюки Валентин примерять не стал, но, прикинув на глазок, определил, что и они будут впору.
– Беру… но это не все. Еще дайте белую рубашку, что-нибудь приличное на ноги… – он окинул взглядом полки, посоображал и уверенно закончил – А также всякую там мелочь: носки, галстук, смену белья, мочалку, мыло…
Бабуси захихикали с одобрением.
– Ловкий парень… аккуратнай! Вот тожно-то тестю с тещей приятно будет поглядеть на такого жениха!..
Когда Валентин, неся в руках то, что не поместилось в рюкзаке, вышел на крыльцо, давешний гражданин с шампанским по-прежнему обретался на завалинке.
– Что, кореш, в город на выхлоп собрался? Или здесь погудишь? – дружелюбно спросил он. Лицо у него было по– детски округлое, румяное, из тех, что плохо поддаются загару. Глаза простодушные, светлые, со следами непрошедшего хмеля, выгоревшие волосы – торчком. Мощные руки и грудь – сплошь в наколках.
– В город…
– Завидки берут! – крепыш мечтательно зажмурился, пошевелил пальцами ног. – Я месяца три как оттуда. Тоже на выхлоп ездил… Какой мы там в «Байкале» гуж держали! Каждый вечер…
Он покосился на Валентиновы сапоги.
– Прохоря-то у тебя на б… ногу! Какой размер носишь?
– Сорок второй, – Валентин с интересом ждал, что будет дальше.
– Мой размер… – вздохнул босой обладатель шампанского. – Может, того… оттаранишь их мне? Тебе ведь все равно в город…
– А свои где?
– Прохоря-то? Забодал я их одному кирюхе. И тужурочку забодал… «Забодали тужурочку, забодали штаны и купили бутылочку на поми-и-н души!»– с блатным надрывом пропел малый. – Ну, отдаешь?
– Жалко вообще-то. Разношенные они и как раз по ноге… Но для хорошего человека…
Валентин присел на ступеньку, стянул сапоги и отдал их крепышу вместе с портянками. Тот, довольно сопя, начал обуваться. Валентин тем временем разглядел на его мощном предплечье корявую синюю надпись: «Нет прухи в жизни» – и невольно задумался: «Прухи… пруха… Ага, это то же самое, что везуха. Понятно!»
– В самый доске раз! – Малый бойко топнул ногой, встал и прошелся. – Давай, кореш, замочим это дело, – предложил он и широченной пятерней подхватил с земли шампанское, словно серебряного павлина за шею.
– Не можем жить без шампанского?
– А кто запретит роскошно жить и материться! – Малый ухмыльнулся, пояснил – Хотел водяры взять, да Клавка не дает. Почему, спрашивает, ты ее пьешь?.. А потому, что жидкая, была б, говорю, твердая – я бы ее грыз!.. Слышь, а ты где пахал?
– В Кавоктинской партии, знаешь?
– Это от Абчадской экспедиции, что ли? Как там мужики – ничего заколачивают? Или безнадюга?
– Будешь пахать – получишь.
– Шурфы-канавы? Бери больше – кидай дальше?
– Да, горные выработки.
– Ага… – малый задумался. – Я, вишь, с топографами шарился, а сейчас откололся от них. Пока вышки в тайге ставили – еще ничего, кругом шестнадцать выходило, а таскать рейки – это мне не в жилу. Я это дело знаешь где видел… согласно колдоговору!
Валентин рассмеялся. В этом квадратном малом, несмотря на неуклюжую приблатненность, чувствовалось обаяние натуры здоровой и бесхитростной.
– У тебя документы-то есть? – спросил он. – Паспорт, трудовая книжка…
– Ну есть, – малый уставился настороженно. – Что дальше?
– А дальше вот что: если надумаешь, то слетай в Абчаду и зайди там в отдел кадров экспедиции. Пусть тебя оформят в Кавоктинскую партию.
– А ты кто такой?
– Я-то? – Валентин усмехнулся. – Я, брат, шибко большой бугор. Старший геолог партии… Так ты запомни – Кавоктинская, усек? Зовут-то тебя как? – Юра Махонин…
– Вот так, Юра Махонин, надумаешь – приезжай, нам горняки нужны. Бывай здоров!
– Пока, – пробурчал Юра, усиленно размышляя о чем-то. – Может, и приеду…
Осторожно ступая босыми ногами, Валентин миновал узкий переулок, стиснутый с обеих сторон ветхими заборами, и по каменистому откосу спустился к некогда прославленному своими россыпями руслу Гирамдокана. Берег был гол, пустынен и – странное дело! – отчего-то дик, хотя вот он, одноименный поселок, прямо тут же, и слышно, как собаки побрехивают во дворах.
Метров на триста ниже по течению, там, где подступали к самой воде чугунного цвета скалы, виднелись искореженные металлические опоры со свисающими обрывками тросов – скорее всего, остатки подвесной дороги.
Высокие склоны противоположного борта долины когда-то, конечно, были покрыты лесом, а теперь там среди тоскливо-сизого разлива крупноглыбовых россыпей лишь кое-где торчали одинокие хилые деревца.
Все это, вместе с жестоко и как бы напоказ перекопанным аллювием[3]3
Аллювий – отложения, образуемые постоянными водными потоками в речных долинах (ил, песок, галечник).
[Закрыть] русла, являло картину не то былых сражений с применением полевой артиллерии, не то акта бессмысленного вандализма, учиненного какими-то сказочными великанами.
Можно было сказать еще хуже, – подумал Валентин, – впечатление такое, словно здесь прошло стадо свиней с железными рылами, но ведь и сам я тоже – хочешь не хочешь – имею какое-то отношение к горнодобывающему делу. М-да… из всех элементов таблицы Менделеева золото обладает, должно быть, наиболее «колониалистским» характером – там, где речь идет о нем, потребительская сущность человека по отношению к природе выступает в наиболее, так сказать, чистом виде: пришел, добыл и ушел, оставив после себя разоренную, загаженную землю. Ну что это такое? Сейчас у нас тысяча девятьсот шестьдесят пятый год, и поселок стоит на Гирамдокане вот уже почти век, а отойти от него на сто метров – и хочется взвыть от запустения и какой-то обреченности и наколоть на себе большими буквами: «Нет в жизни прухи!» Действительно, что больше скажешь, когда тысячи людей десятилетиями гнули хребет на этих вот холодных берегах, дичали, спивались, харкали кровью, подыхали, как псы, – и все это ради того, чтобы какой-то миллионер, кто-то там последний из семейства здешних золотопромышленников, слюнявой развалиной доживал сейчас в далекой Америке свою никому не нужную жизнь. У долгой и жестокой эпопеи итог оказался гнуснейшим!
Валентин сплюнул на как бы доныне хранящий следы прошлого песок и принялся снимать куртку.
Как понятное продолжение раздражающих мыслей вспомнилось вдруг ночное происшествие, и тогда он пожалел, что не порасспросил Лиханова, когда тот давеча упомянул о «пошаливающей» зимовьюшке. Подумалось: а почему обязательно надо считать того старика плодом бредового полусна? В конце концов, притопавший за полночь дедок, пусть даже и с некоторым изъянцем в голове, явление отнюдь еще не сверхъестественное. Рассказывал же старый друг отца Лабазников о том, как он некогда ночевал один у костра в безлюдной Приамурской тайге и, проснувшись вдруг среди ночи, увидел по ту сторону огня голую женщину с копной вздыбленных волос; она некоторое время смотрела на геолога, потом, дико вскрикнув, бросилась прочь, в непроглядную лесную темень. «Вот тогда-то я, единственный раз в своей жизни, действительно испытал настоящий страх», – говорил Лабазников. А дело объяснилось потом довольно-таки просто: в селении километрах в двадцати от того места, где он заночевал, утонул ребенок; его мать, от горя повредившись умом, уже несколько дней скиталась по тайге; позже ее, конечно, изловили, отправили в больницу, и чем там завершилось дальше дело, Лабазников не знал. Валентин допускал, что нечто подобное могло быть и в случае с ним, но настораживало другое: многое из того, что наговорил старикан, было связано, пусть даже полярным образом, с кое-какими мыслями и соображениями самого Валентина. Стало быть, старичок – фантом, творение подкорки?.. Все это крайне подозрительно…
Было холодновато. В вышине ветер гнал с юга вороха серых облаков и сваливал их куда-то за волнистый гребень водораздела на той стороне долины.
Валентин разделся догола и, поеживаясь, остановился у кромки воды, чтобы остыть.
«Нет, – подумал он, – с одним золотом настоящего освоения здесь не получилось и не получится. Хотя бы в силу чисто психологических причин. Остро, прямо-таки до зарезу необходимы уголь, строительное сырье, железо, полиметаллы, медь, фосфаты, химическое сырье. Не помешала бы и нефть, но это уже в идеале. Железная дорога нужна, черт побери! Вместо всех этих экзотических автозимников по замерзшим рекам и аэродромов-пятачков среди тайги. К чертям собачьим такую романтику! Вот разве только в память о наших доблестных предшественниках – и об отце в том числе – сохранить один-два работающих прииска, пусть даже в качестве музея!»
