Текст книги "Серое братство (СИ)"

Автор книги: Валерий Гуминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 41 страниц)

– Тебе виднее, – нисколько не удивился Мастер такому обороту дела. – Но, прежде всего, мне нужны люди, чтобы снова был десяток. И коней оставлю себе.

– Дерзкий раб! – Басага шумно выдохнул и глазами нашел Хлыста, неподвижно стоявшего чуть поодаль. – Хлыст! Я не люблю, когда кто-то смеется надо мной. Но этот бихур принесет пользу, чую своей печенкой. Или ты рискуешь потерять голову… У тебя свободно место пятидесятника?

– Вчера несчастный Улар помер, объевшись какой-то гадости, – Хлыст с отвращением сплюнул в сторону, чтобы брызги не долетели до сапог тысячника. – Я тоже думал о замене. Улар не справлялся со своими обязанностями. Ты поступаешь мудро, что ставишь Мастера командиром в первую полусотню. Надеюсь, уважаемый Басага, ты не будешь возражать, если я сейчас же представлю нового командира шакальему племени?

– Иди, покажи ему место. Пусть там проявит свою прыть! А кто займет его место в десятке?

– Его друг, – Хлыст даже не задумался над ответом. – Сдается мне, этот парень будет похитрее Мастера.

– Да кто они такие? – поморщился тысячник. – Откуда их Аршак выкопал?

– Они – члены тайной секты, – убежденно произнес Хлыст. – Да нам что с того? Умеют драться – и это главное. Опытные бойцы никогда лишними не бывают.

Уже немного понимавший местный язык, я порадовался такому обстоятельству. Теперь не было необходимости скрывать свои способности, чтобы не попасть на допрос под сухие крепкие палки телохранителей Басаги. Нас вполне могли принять за шпионов враждующей стороны. А со шпионами разговор во все времена короток.

– Твое место в отдельной палате, пятидесятник, – сказал в спину уходящему Мастеру Хлыст.

– Я буду там, где пожелаю быть, господин сотник, – поклонился Мастер командирам, – и буду делать то, что посчитаю нужным. А первым делом я считаю, что армия проиграет войну, если вы будете относиться к своим солдатам как к быдлу. Доверьте всех бихуров мне, и через месяц у вас будет боеспособный отряд.

– Не хватало слушать из твоих поганых уст такую похвальбу своим способностям, – Хлыст со злостью сжал рукоять ножа. – Твое слово я запомнил. Учи бихуров своей полусотни, а я посмотрю, как они поведут себя на поле боя. Если они побегут от врага – можешь сразу вспороть себе живот.

– Договорились, – Мастер улыбнулся, простенько так. Я посочувствовал Хлысту.

Оставшись наедине, не доходя до костров, я тихим шепотом спросил Мастера:

– Ты с ума сошел? Кто за короткое время сделает из крестьян армию?

– Я, – ничуть не удивился Мастер, глядя на меня. – И ты мне поможешь в этом. Ведь так? Не откажешься, надеюсь, если хочешь увидеть свою красотку.

Нет, иногда Мастер становится невыносим. Хочется избить его, сладострастно сбивая кулаки в кровь. До чего живуч в нем огонек тщеславия и заносчивости! Чего в Мастере больше: хитрости и храбрости, или плохо скрываемой злости на всех живущих на земле? Думать о чужих страстях мне совершенно не хотелось. Я устроился возле сопящего Черепа и быстро уснул, зная, что ночь, наступившая столь стремительно, словно солнце дернули за веревку, и оно упало за горизонт, так же неожиданно быстро закончится. Я до сих пор не могу привыкнуть к таким резким переходам. Перед глазами стоят долгие розовые закаты, обливающие своим светом лесистые пики Андальских гор. Сколько же я не был в родных местах? Резанула острой болью по живому мысль: а есть ли это место? После всех событий, произошедших со мной, я окончательно запутался в хитросплетениях жизни. Дом мне вроде бы обещали, но в Оламе. А родная Андалия тянет, сил нет. Без семьи, которую олицетворяла Брюнхильда, я уже не мог считать Андалию своим домом. Так что же получается, Гай Вадигор? Совсем плохо получается. Только бы Лацию увидеть, обнять, уткнуться ей в грудь, уронить скупую мужскую слезу – и снова в путь. В путь? Вот твой дом, парень! Дорога и оружие – привычное, как биение сердца, состояние. Мои вечные спутники жизни.

Сквозь веки я глядел на яркие россыпи звезд, пока сон не сморил меня. Лишь во сне я освобождался от всех пут, связывавших меня в реальном мире, и попадал в страну грез, где жила темноволосая, с гибким станом девушка, по воле небес ставшая королевой. Неплохая награда для человека, чья жизнь – война.

4

 
Я прощаю тебе мимолетный каприз.
Красоту изломанных линий
Губ, презрительно сжатых, и блеск…
 

Поэт с облегчением откинулся спиной к шершавому стволу дерева, вытянул ноги к жаркому пламени костра. Пальцы, давно не державшие графитовое стило, онемели от забытых навыков. Строчки лежали кривыми стежками на желто-бурой бумаге, словно пьяные, растянувшись на долгом пути домой. Треснул сучок – на поляну вышел Шип с котелком воды. Он повесил его над костром и прилег рядом с Поэтом.

– Пишешь? – спросил он, что первое пришло на ум.

– За это время накопилось много мыслей, которые мешают спать, – Поэт положил стило и бумагу в походный мешок, – а я не люблю держать их в голове. Давно не писал. Рука устала.

– И кому нужны твои мысли?

– Кому-нибудь захочется прочитать мои сочинения, а, прочитав – воскликнуть: «А ведь недурен этот сочинитель!» – Поэт улыбнулся. – Да и неважно, будут читать или нет. Не до прекрасного сейчас людям. Война уничтожает в человеке все самое лучшее, доброе. А озверевший от крови и сопутствующих войне несчастий простолюдин вряд ли захочет когда-нибудь внимательно послушать поэзию.

– Крестьянин безграмотен, – заметил Шип. – Твои стихи – метание бисера перед свиньями. В лучшем случае книги по поэзии займут подобающее им место в библиотеках правящих Домов.

– Н-да, ты прав, пожалуй. Где Ноздря? – решил сменить тему разговора Поэт.

– Караулит тропу. У меня есть время на пару храпков, чтобы потом сменить его.

– Лишь бы Магван пошел этой тропой, – сказав это, Поэт вытащил из ножен клинок с изящной гравировкой на гарде и рукояти, с видимым удовольствием оглядел оружие, заворожено наблюдая за тусклыми бликами на нем. Отточенным движением вернул клинок на место.

– Как долго он бегает от вас? – полюбопытствовал Шип.

– Три года, – Поэт задумался. – Если бы не старая Брюнхильда, то о нем до сих пор никто бы и не знал. Это она предупредила Братство о парне по имени Магван, который вынюхивал след Философа. А бабка не захотела, чтобы аламец вольно распоряжался жизнью ее питомца.

– Так почему Магван искал именно Гая? – Шип устроился возле костра удобнее и пристально посмотрел на Поэта. – Ведь для этого нужны основательные причины.

– Есть такая причина. Гай – наследник рода Вадигоров, которые когда-то имели неограниченную власть на Аламе; именно они подняли Серое Братство на те высоты морали и установили жесткие законы, по которым мы действуем и поныне. Гай не только Наследник, но и к тому же еще Претендент. Его жизненный путь – путь, указанный Короной Мира. Вот почему Магван путается у нас под ногами.

– Магван – Претендент? – хмыкнул Шип.

– Вероятно – нет. Но вот его сестра – королева Ваграма – как раз является Претендентом. Если бы Философ имел желание занять трон королевства, это было бы полбеды для партии противников, но в случае борьбы за Корону он любыми путями достанет Гая. За сестру Магван будет драться до последнего.

– Но почему он охотится именно за Гаем? Я слышал краем уха, что Претендентов очень много! – Шип заглянул в котелок.

– Это значит, что кроме него Магван ни о ком больше не знает, или не хочет замечать до поры до времени. В чем я сомневаюсь, – Поэт зевнул. – Недавно Егерь получил сообщение от Мастера, что какие-то подозрительные типы шарятся в землях Ансвера. Закончим с Магваном – направимся на ловлю этих парней. Егерь пока отслеживает их, не предпринимая никаких действий.

– Где сейчас Философ? Вот что я хотел бы узнать, – Шип задумался, глядя в огонь.

– За ним отправились Мастер и старуха. Корабль из Ваграма ожидают со дня на день. Что он там натворил, интересно.

– Признаться, я не ожидал, что Философ выскочит живым из той передряги, – Шип поежился от дуновения сырого ветра. – Когда мы прорвались сквозь хессов, я слышал звуки отчаянной рубки. Хессы визжали как резаные. Да оно так и было.

– Философа учил Ронгар, – напомнил Поэт, – а это говорит о многом. Мы можем дать лишь каплю того, что имеется в запасе у Отшельника. Только он учит молодых волков выживать и побеждать. Даже за очень короткий срок. В этом ему нет равных.

Поэт стал готовить себе постель. Он лег на заранее заготовленный лапник и укрылся теплым плащом, подбитым мехом. Закрыл глаза и тихо пробормотал:

– Вообще, Егерь хочет видеть Философа во главе Братства через много лет, но мальчишке уготована другая судьба. Возможно, что яркая и трагичная.

– Это почему? – удивился Шип и поежился. То ли от порыва холодного ветра, то ли от будничности сказанных Поэтом слов.

– Гай и королева Ваграма – Претенденты. Это первое, – загнул палец Поэт. – У них, возможно, взаимное чувство – это второе. Если для них это любовь – то для нас большая проблема. Значит, что? Не допустить этого чувства, а плавно перевести в дружеский союз – это третье. А этого Гай нам никогда не простит. И значит, два Претендента сойдутся лоб в лоб. Кто уступит? Знаешь?

– Я даже не боюсь ошибиться, – усмехнулся Шип.

– Вот то-то и оно, – внимательно посмотрел на него Поэт. – Душевные мучения убивают человека гораздо сильнее, чем боевые раны, парень. Так что поддержи Философа, когда ему будет трудно.

Шип ничего не ответил и посмотрел в котелок. Вода уже била ключом. Он бросил туда горсть сухих трав темно-коричневого цвета, от которых сразу пошел аромат, приятно щекочущий нос. Сняв котелок с огня, поставил на его землю и завалился спать.

Поэт дождался тихого сопения парня, осторожно поднялся и накинул на себя плащ. Смутные предчувствия чего-то упущенного засели колкой занозой в глубине души, царапая острой кромкой позвоночник. За Ноздрю можно было не беспокоиться – если это предчувствие касалось сидящего в засаде напарника. Бывалый боец, пять лет мотавшийся в долине Гроз, откуда открывается красивейший вид на Драконьи Зубы, был вызван Егерем в срочном порядке из-за острой нехватки людей. Ноздря ловил контрабандистов, волхвов, колдунов-шарлатанов, сподвижников Храма Странников и огневиков. Последние вовсю использовали свои связи и возможности, помогая патриканцам, сдавая тайные каналы сообщений доминиканцев, что существенно вредило и Серому Братству. Не та была ситуация, чтобы гоняться за мелочью.

Две недели назад человек Ронгара сообщил, что Магвана видели в Ринге, и особо отмечали его возросшее любопытство к старым лесным дорогам. Стало ясно, что гость стремится прорваться в Розетту. Егерь срочно вызвал Поэта, Шипа и Ноздрю – всех, кого смог найти за короткий период времени – и поставил конкретную задачу. Магвана проще было перехватить на лесных тропах. По оживленным дорогам он не пойдет – осторожен и хитер. Но и перекрыть все тропы бойцы Егеря физически не могли. Для преследуемого существует тысяча путей, тогда как для загонщиков – одна. В этом еще раз убедился Поэт. Егерь тогда просто посмотрел на него и сказал, что надеется на интуицию бывалого воина. А кто может убедить Поэта, что ошибок в его жизни не было? И кто поверит, что он может легко просчитаться? Смирившись с обстоятельствами, Поэт на свой страх и риск выбрал самую глухую тропу, о которой знали два-три жителя Ринга, да и сам он. Будучи уверенный, что именно здесь захочет проскользнуть Магван, Поэт организовал пост прямо на тропе. Пришельца из Алама гнали в капкан умело, но осторожно. Десятки человек дышали в спину Магвана, заставляя того нервничать и спешить. Поэт усмехнулся в темноту. Гость не знал, что Философа нет в Пафлагонии вообще, не говоря о Берге. Вот и пусть не знает.

Ноздря сидел тихо, как мышь, укрывшись под раскидистыми лапами ели, опустившихся почти до самой земли. Он кинул камешек под ноги крадущегося Поэта, показывая, что не спит. Поэт нырнул под ветвистый шатер.

– Тихо?

– Даже слишком. Скучаю, – тихо пророкотал Ноздря, поведя широкими плечами. – Помню, в Гуарде трое суток караулил одного стервеца в копне соломы. Мыши одолели, труха за шиворот сыпется, все тело чешется. Но поймал. Вот тогда и отыгрался за милую душу. Изукрасил как картину того художника из Фобера, ты помнишь? «Адская карусель» называется. Мы ее изничтожили, чтобы неповадно было всяким там художникам мутить души. Чего смеешься? Шельма эта по заслугам получила. Я уже не про художника…

– Да, представляю, как ты кулаками мазки наносил, – Поэт улыбнулся в темноте. – Красный посредине, синий под глазами, зеленый на ребрах.

– Под глазом был фиолетовый, – проворчал Ноздря.

– Тихо! – Поэт резко поднял руку, весь обратясь в слух.

Молчание затягивалось. Испытывая томление, Ноздря пошевелился, и одними губами спросил:

– Идет?

– Крадется, голубчик. Сучья хрустят, неосторожно идет. Не прогадал я, – возбужденно прошептал Поэт.

– Ты гений, брат, – Ноздря подобрался как кошка перед прыжком. – Попал с первого раза. Как брать будем? Где Шип?

– Дрыхнет. Пропускаем на два шага и бьем со спины.

– А, может, под ноги?

– Упустим. Он нас увидит, как только из-под дерева выползем.

На тропе показался темный силуэт человека. Ночные прогулки, судя по его шагу, являлись для него делом обычным. Он шел медленно, не расходуя почем зря силы, тщательно выбирая место, куда поставить ногу. Это насторожило Поэта. Что-то было не так. Еще не осознав полностью, почему сомнение мучает его, он схватил Ноздрю, приготовившегося выскочить из укрытия, за руку и приложил палец к губам.

– Что? – одними глазами спросил напарник.

– Не тронь его. Пропустим.

– Уйдет! Что случилось?

– Это не Магван!

– А кто? Поэт, он уходит! Даже если это не он, лучше будет повязать его. Потом разберемся.

– Сидеть! – рявкнул шепотом Поэт. – Подождем еще немного.

Вот теперь сосущее чувство напряжения и беспокойства исчезло. Поэт уверил самого себя, что сегодня Магван предстанет перед Егерем.

Подул ветер, раскачивая верхушки деревьев, враз зашумевших грозно и величественно. Напрягая слух – сейчас немудрено пропустить даже ломящегося сквозь заросли медведя – Поэт закусил губу. Сколько бы он не выглядывал из-за ветвей на тропу, до рези в глазах ощупывая пространство, появление очередного любителя ночных прогулок стало неожиданностью. Что это был Магван – Поэт поверил сразу. Слишком часто незнакомец останавливается, прислушивается к лесным звукам, вертит головой, неуверенно топчется на месте. Ноздря от избытка чувств потряс Поэта за плечи. Он тоже поверил в случившееся. Враг, которого они преследовали столько времени, сам шел в сети.

Темный силуэт проскользнул мимо засады и показал спину. Поэт неслышно выдохнул воздух из груди и одновременно с Ноздрей ринулся следом за ночным гостем. Как ни старались они не шуметь, чужак их заметил. Он резко повернулся, выхватил клинок, махнул им, рассекая пространство перед собой. Ноздря был готов к такому повороту событий. Его прыжок в ноги сопернику оказался действенным. Сильными руками напарник Поэта схватил долгожданного Магвана за лодыжки и рванул на себя. Поэт уже пытался блокировать руки отчаянно сопротивляющегося гостя веревкой, накидывая ее на запястья. Каким образом охотники упустили этого шустрика, Поэт так и не понял. Тело лежащего под ними человека стало извиваться и крутиться в немыслимых движениях, пока руки его не освободились. Первый удар пришелся в переносицу Поэту. Тот завалился на спину. Ноздре тоже досталось – он рыкнул от боли. Чужак вскочил на ноги и бросился прочь от места драки, не разбирая дороги. И наткнулся на Шипа. Жесткий кулак встретил летящее тело на полном ходу и опрокинул его на землю.

– Хорошо, что я проснулся, – довольный своей работой, сказал Шип. Он внимательно смотрел на сконфуженных бывалых волков.

– Ты бы связал его для начала, – буркнул Поэт, прижимая ладонь к носу. – От такого удара быки дохнут.

– Ты убил его! – Ноздря рухнул на колени и приник к груди лежащего. – Фу! Хвала Единому! Дышит. Больше так не шути, мальчишка!

– Да я только раз приложился, под правый сосок! – удивился Шип, помогая Ноздре связывать ночного путешественника.

– А теперь скажи мне, брат: зачем первого пропустил? – Ноздря пытливо взглянул на Поэта.

– Он шел слишком уверенно, словно знал тропу насквозь. Я вовремя задержал тебя. Магван пустил проводника вперед именно с этой целью. Представляешь, что бы он сделал, начни мы возиться с проводником посреди ночного леса?

– Верно, – хмыкнул Ноздря и взвалил на свои плечи бесчувственное тело и понес его к костру.

Связанный зашевелился. Его слабый стон заставилохотников обратить на него внимание. Поэт неспешно подошел к лежащему Магвану – теперь он окончательно уверился в этом – и рывком поднял того на ноги. Оглядел с ног до головы и остался доволен. Пора было идти к лагерю. Поэт подтолкнул пойманного в спину.

– Иди вперед, дружок, да не вздумай бежать. Враз ноги поломаешь. Давно тебя ждали, Магван.

По тому, как пленник дернулся, Поэт с ликованием в душе утвердился в своем мнении: да, это был тот, кого они искали так долго и упорно. Неуловимый для Братства и опасный для Философа, Магван наконец-то попался в их руки!

– Слушай, а что делать с проводником? – озабоченно спросил Шип.

– Как будто ты поймал и его, – проворчал Ноздря.

– Да я и не пытался его ловить специально, – удивился парень. – Он сам выскочил на меня. Пришлось связать его и положить у костра.

– Ладно, на месте поговорим, – нетерпеливо пошевелился Поэт и легонько толкнул Магвана, приказав ему двигаться.

При свете костра пойманного рассмотрели повнимательнее. Лицо Магвана не представляло собой нечто необычное, скорее, было одним из многих тысяч лиц, встречающихся на улицах городов и деревень. Только глаза резали глубокой чернотой, да над верхней губой виднелся белесый шрам, тянущийся к щеке. Поэт даже разочаровался, ожидая увидеть мужественное, чуточку хищноватое, может, даже порочное лицо, чтобы больше не возникало сомнений в том, что они делали на протяжении стольких лет. Обыкновенный человек…

– Насмотрелся? – разомкнул губы Магван. – Может быть, господа позволят мне присесть?

– Садись прямо на землю, если не боишься застудить свой зад, – Ноздря не церемонился.

– Ого! – вдруг воскликнул пленник, и кивнул в сторону Поэта. – А я ведь помню вас, сударь. Где-то наши пути пересекались. Причем два раза. Я проходил мимо, буквально под носом, но ваша сноровка и выучка не помогла! Ведь так?

– Прекрати задираться, умник, – Ноздря был настроен решительно. Ведь из-за него ему пришлось без передышек скакать в этот чертов лес и сидеть в засаде, не обращая внимания на дожди и холодные ночи. – Что будем с ним делать, Поэт?

– Привязать к дереву и караулить всю ночь, – отрезал Поэт, – а проводника – к другому. А то начнут помогать друг другу. С восходом солнца снимаемся с места и идем в Фобер.

– Эй! – подал голос связанный проводник. – А что со мной будет, парни? Я-то здесь не при чем! Он только нанял меня!

– Помолчи, живее будешь! – рыкнул Ноздря и показал тому кулак.

Проводник благоразумно заткнулся.

****

Мастер развил непомерно шумную деятельность в гарнизоне, как только мы там появились. Первым делом он озадачил кузнецов важным делом: обеспечить свой отряд боевыми топорами, наконечниками для копий, клинками и ножами. Хлыст, зараженный непрерывными метаниями пятидесятника по Гудящему Улью, замучил Басагу такими же требованиями.

– Я соглашусь только потому, что впервые вижу бихура с головой. Он не будет подставляться под удар, – ворчал Басага. – Прикажи Тиргару подстегнуть кузнецов. Время дорого, а у нас еще ничего не сделано. Да, еще ведь нужно выковать крючья для стаскивания всадников с лошадей.

Басага взял на себя управление Гудящим Ульем, и каждое утро две с половиной тысячи воинов выходили из лагеря и укрепляли насыпные валы кольями, разбрасывали железные шарики с шипами, чтобы конница врага калечилась при попытке прорваться к гарнизону. Вскоре вал был отсыпан полностью, окружив Улей железом и деревом, окованным смертоносными остриями клинков, наконечников и шипов. На валах Басага поставил стражу с приказом смотреть во все глаза, и в случае обнаружения мусасирцев поджигать заранее сложенные кучки сухого тростника. В этом была необходимость: гарнизон был большим, и весть о приближении врага будет долго лететь от одного отряда к другому. А дым виден со всех точек лагеря.

С момента стычки нашего отряда с разведкой мусасирцев (оказывается, это были союзники тех, с кем предстояло драться) прошло десять дней, но до сих пор стояла тишина, и это беспокоило Басагу. Он созвал военный совет, пригласив Тиргара, бывшего тысячником и начальником Улья одновременно, своих сотников. О чем они говорили в большой палате – мы не особо старались выяснить. Мастер, пользуясь выпавшей возможностью, отвел меня в сторону от стоянки нашего отряда и тихо зашептал, постоянно оглядываясь:

– Все их потуги бессмысленны. Я смотрел карту и понял, что в Адириях можно пройти и по морю, и через Великую Пустыню. А можно и сквозь нас и все гарнизоны, стоящие в междуречье. Самое лучшее в нашей ситуации – идти вперед с боями, стараясь проникнуть в тыл нисайцев и больно клевать их, пока они, совершенно обезумев, не начнут совершать ошибки.

– Такая авантюра была бы успешной, если в твоем подчинении есть десять-двадцать человек, обладающих такими же способностями как и мы, – вздохнул я.

– Так в чем дело? – усмешка, столь мне знакомая, расползлась по лицу Мастера. – Наберем способных ребят, обучим их.

– Это риск. Они не успеют овладеть всем набором боевых навыков, – возразил я. Мне было понятно, куда клонит Мастер, но с трудом верилось, что за короткий срок нам удастся из безликой массы рабов вылепить настоящих бойцов.

– Предстоят большие битвы, Философ. Те, кого мы чему-то научили, впервые попробуют вкус чужой крови. А оставшиеся в живых и станут тем костяком, на который нарастет мясо. Согласен, что у нас мало времени на все. Нужны годы, да. Только война, в которую мы поневоле оказались втянуты, вдвое быстрее научит их дорожить жизнью.

Я не возражал. Мастер говорил правильно, направляя все свои усилия на одну цель: вернуться в Пафлагонию, соединиться с Братством. Мы нужны там, в который раз повторял я про себя, и ради этого подчинюсь старшинству Мастера, его опыту, его интуиции.

Через неделю томительного ожидания, которое скрашивалось бесконечными тренировками, Мастер попросил Хлыста поговорить с Басагой, чтобы тот разрешил отправить его отряд в глубокую разведку. Ведь сидя в неведении невозможно оценить происходящее вокруг. Вражеские отряды почему-то до сих пор не появлялись на горизонте. Мастер мечтал взять свою полусотню и столько же запасных коней, хорошее оружие и еды на десять дней, чтобы проверить, наконец, куда подевались нисайцы и мусасирцы. Басага опять разворчался, но на этот раз тише обычного. Он уже привык к нововведениям Мастера, задавшегося, кажется, удивлять полководца неожиданными решениями. Да ему самому надоела тревожная тишина, в которой томился гарнизон, постепенно расслабляясь в бездействии. По сути, дело было предрешено. И вскоре гарнизон провожал нас в опасный рейд. Басага привел к нам двух человек и тоном, не терпящим возражений, сказал:

– Эти люди будут наблюдать за тобой, хитрый бихур. Если в твоих действиях появится корысть и предательство, они лично прирежут тебя.

– Пусть лучше глядят друг за другом, – усмехнулся Мастер. – Какая мне корысть переходить из одних колодок в другие?

Подготовка к походу была завершена, и рано утром пятьдесят два человека выехали из ворот Гудящего Улья и погнали лошадей на полдень, стараясь не растягиваться по дороге. Мы стремились выйти на побережье, где стояли рыбачьи поселки; Мастер считал, что там можно разузнать, не проходили ли недавно чужие корабли в сторону Адирияха, и если – да, то сколько. После этого повернуть к реке Гуржал, текшей с высоких гор и ледников.

– Много их здесь, этих поселков? – поинтересовался на первом привале Мастер у одного из соглядатаев.

– По берегу моря их не слишком много, а вот в междуречье будут встречаться чаще, – пояснил тот.

– Как твое имя?

– Башар.

– А тебя? – Мастер повернулся к другому, ни на миг не оставляющего своего напарника в одиночестве. Сейчас он беспокойно ерзал на месте.

– Друзья называют меня Молотом, – ответил слуга Басаги. – Ты можешь тоже называть…

– Ладно, – согласился Мастер, – пусть так и будет. Я уже предупредил вас, красавцы: если вступим в бой – держаться всем вместе, слушать мои приказы. Это закон командира. Я решил идти в междуречье и там разнюхать кое-что полезное для меня.

Молот попробовал было возразить, уже и руки вскинул для размахивания, как это любили делать ахайцы, но Мастер насмешливо сощурился, и слова соглядатая застряли в горле.

– Командир здесь я, – напомнил Мастер. – И мне решать, что делать.

– Мы все же не рабы, – обиделся Молот. – Не позволено бихуру указывать нам на то, что мы не увидели.

Чтобы прекратить ненужные споры, Мастер велел сворачивать стоянку. Отряд бешеным аллюром понесся к морю. И к вечеру уже въезжали в поселок, полностью разрушенный. Кое-где дымились развалины домов. Откуда-то несло тошнотворным запахом гнилой рыбы, перемешивавшимся с гарью медленно угасающих углей. Мертвых жителей мы нашли на краю поселка. Они были свалены в кучу, все кто имел несчастье попасться под горячую руку вражеского отряда. Над трупами вились тучи мух, и зрелище это было настолько омерзительным, что многие побледнели. А я вспомнил Ленту, заваленную такими же несчастными, не умевшими держать в руках меч, и умиравшими как бараны. Комок подступил к горлу.

– Дальше, – Мастер не стал долго раздумывать и стегнул коня плеткой. – Впереди – десяток Философа!

Я вывел своих людей в авангард, и мы помчались вдоль унылого берега, заваленного остатками сгнивших сетей, обломками лодок, кучами водорослей, облепленных усыхающей пеной. Нам встретились еще два поселка, которых постигла участь первого. Нисайцы или мусасирцы – кто их разберет – совершенно обезумели, вырезая все население побережья.

Когда я доложил об увиденном Мастеру, он задумался.

– Действует один отряд, я уверен. И его нужно найти, во что бы то ни стало. Хочу взглянуть на этих мясников.

Мы настигли их на отдыхе в пожухлой траве, едва достававшей нам до стремян. Нисайцы – Бахай определил их принадлежность, как только разглядел одежды и вооружение – вольготно раскинулись лагерем, не выставив даже охранение. Настолько они были уверены в собственной безопасности. Мастер не стал играть в благородство, желая побыстрее познакомиться с нисайцами. Наш отряд ударил по ним с налета, опрокинул и начал сечь. Пока враг приходил в себя, мы отправили на небеса больше половины.

Череп, Бахай, Худоба и Халим держались вместе рядом со мной, боясь, что без моего присутствия им не справиться с грозными нисайцами. Но постепенно входили в раж. Пока они рубили только бегущих врагов, которые орали от страха, но я не препятствовал этому. Пусть привыкают к крови. Главное – дисциплинированно держат строй, не рассыпаются.

Избиение длилось недолго. За этот срок мы изловчились уничтожить восемьдесят пять нисайцев. Никто не ушел, щедро устлав своими телами золотистые пески.

На следующий день мы круто изменили маршрут и направились в междуречье. Я и Мастер ехали впереди и тихо переговаривались. Победа победой, но стоило рассуждать здраво. Наш отряд еще не готов к настоящему бою. Мастер изнывал от жары и прилаживался к горлышку глиняной фляжки довольно часто. Он никогда не любил жару, иссушающую его нутро.

– Только из-за этого адского пекла я готов бежать в Пафлагонию, – невесело хмыкнул Мастер.

Мы уже неплохо говорили на местном наречии, что позволяло нам напрямую общаться с Башаром и Молотом и пополнять сведения о Муфазаре и причинах возникшей войны. Так, за разговорами мы незаметно выехали еще на одну деревеньку, которая, конечно же, была абсолютно пустой.

– Они выживают людей с насиженных мест, – пояснил Мастер, – чтобы за спиной их армии не было населения. Что бы это значило?

– Вторжение нисайской армии на наши земли, – хмуро буркнул Башар.

Ночь сменилась днем, опалившим нас нещадным солнечным светом. Здешнее светило нисколько непохоже на солнце Андалии. Мягкое, северное – оно ласкало и не давало кипеть крови в жилах. Здесь же все мысли были направлены на поиски места, спасающего от жары. Тени от коричневых курганов лишь на время укрывали отряд. Мастер стремился сократить время привалов; он продолжал двигаться от деревни к деревне, но повсюду натыкался на стойкий запах разложения и гари. Казалось, он будет преследовать нас повсюду. Нисайцы, видимо, решили уничтожить все живое на много лиг вокруг. Мастера и меня такое обстоятельство стало удивлять. Для чего совершалось скверное дело? Напугать? И только? Если вражеская армия хочет идти по землям междуречья – она обязана сохранять места, где могла отдохнуть, пополнить фураж, запасы еды и воды. Но амбары с зерном сгорели, вода в колодцах отравлена. Это мы выяснили случайно, когда пара нетерпеливых бойцов напилась такой воды, а потом изошли пеной и кровью. Мастер строго-настрого запретил брать воду, пользуясь лишь остатками прежней.

На одном из очередных привалов Мастер отозвал меня в сторону и с выражением недоумения на лице спросил меня:

– Ты что-нибудь понимаешь во всем этом?

– Только одно, – ответил я сразу. – Армия нисайцев не пойдет по междуречью. Думаю, что они переправятся через Сузай и рванут скорым маршем к Ахайе.

– Точно! – улыбнулся Мастер. – Там мало войск, а вытянувшиеся в линию гарнизоны не сумеют помочь тем, кто вступит в бой.

– И что ты предлагаешь? Изменить маршрут?

– А не боишься, что я предложу? – Мастер оценивающе поглядел на меня. Словно и не было за плечами нескольких лет совместной борьбы.

– Уже давно отвык от такой напасти. Кто пережил хессов, тот уже ни за что не испугается.

– А зря. Опасаться надо любого бугорка, пусть он даже неказист на вид…

– Мастер, – прервал я своего командира, – я же говорю: «испугаться», а не «опасаться». Разницу чуешь? Говори, что задумал.

– Скоро начинаются земли Нисаи. Мы забрались слишком далеко. Я даже уверен, что нам уже перерезали все дороги. Так что надо быть осторожными. Переплывем Сузай, пристроимся в хвост нисайцам, и начнем понемножку отщипывать кусочки. Это серьезно осложнит их наступление. А мы будем действовать быстро, нагло, скрытно. Как тебе мой план?

– Авантюра, конечно, но это в нашем стиле, – я не удивился очередной выдумке напарника, и даже не пробовал возразить, насколько это опасно. – Только я не могу сейчас с тобой спорить, лучше это или хуже. Давай, попробуем. Заодно ребят проверим в бою.