Текст книги "Крестовый поход Махариуса"

Автор книги: Уильям Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 59 страниц)

Глава 27

Махариус смотрел на демона. Демон смотрел на него в ответ. Я переводил взгляд с одного на другого. Дрейк приблизился к Махариусу. С его лба градом катился пот. Из глаз текли кровавые слезы. Он явно сражался в психическом противостоянии, которого я даже не мог себе представить. Люди вокруг нас кричали, блевали и ногтями царапали глаза, словно хотели вырвать их из глазниц. В их действиях не было никакого смысла, если не считать того, что все они прибыли вместе с инквизитором. В рядах Гвардии я заметил людей в одежде санкционированных псайкеров, которые делали то же самое.

Даже могучая сила инквизитора не могла сломить заклятье демона. Махариус молча смотрел на то, что показывает ему демон, борясь с непередаваемыми соблазнами, которыми он пытался искусить его.

Наши солдаты были погружены в мистический транс наравне с еретиками, которые призвали демона. Люди стояли на коленях и рыдали. Некоторые воспламенялись и превращались в горсти пепла, от тел оставались только силуэты из золы на полу. Некоторые возносили хвалу Ангелу и унижались, падая ниц. Кровь текла из ноздрей и верующих, и еретиков. Падали и горели не только наши люди. То же происходило и с Сынами Пламени.

Я знал, что стою в самом центре круговорота событий, что последствия случившегося здесь разлетятся по всему сектору, а в конечном итоге по Галактике, что целые миры будут жить и сгорать из-за того, что произойдет дальше.

Махариус посмотрел на демона.

– Я отвергаю тебя! – произнес он.

Словно получив прилив сил, Дрейк пылко произнес молитву Императору. В голове что-то теснилось и вибрировало, волна высвобожденной энергии была такой мощной, что ощутить ее мог даже я. Демоническое заклятье спало так же внезапно, как нахлынуло. Инквизитор спас нас от влияния нечистого.

Я поднял дробовик, тщательно прицелился и выстрелил в верховного жреца. Звук выстрела показался ужасно громким среди зловещей тишины. Голова еретического главаря разлетелась в облаке крови и кусочков мозга. После этого разверзся настоящий ад.

Сущность демона опустилась на труп верховного жреца. Тело медленно поднялось, один глаз свисал из расколотого черепа на зрительном нерве. Другой был наполнен огнем. Из его спины вырвались огромные пламенеющие крылья, в руках появился меч из огня. Разрушенный труп человека превратился в сосуд Ангела. Чувство кошмарного присутствия немного ослабело.

– Он появился пока не полностью, – прокричал Дрейк. – Ангел не может воспользоваться всей своей силой. Мы еще можем победить его.

Я не очень-то поверил ему.

Труп направился к нам. Плоть на его правой щеке разошлась, обнажив скалящиеся зубы. Это выглядело отвратительно, страшно, но и наполняло нас гневом. Махариус ринулся ему навстречу с ревущим цепным мечом. Демон парировал удар. Казалось невозможным, что нечто нематериальное могло заблокировать оружие вроде цепного меча. Существо нанесло ответный удар, клинок взметнулся неимоверно быстро, полоса огня обожгла Махариусу щеку.

Дрейк и его псайкеры затянули песню. Махариуса окружило мерцание вроде того, что можно увидеть на религиозных изображениях Императора и его примархов. Тогда я впервые увидел это в реальности. Клянусь, вокруг головы Махариуса возник ореол света. Он походил на ожившего святого, что по-своему несло успокоение – чтобы победить, нам потребовалась бы помощь истинного святого, уж никак не меньше.

Махариус сражался с Ангелом Огня. Сквозь рев боя и песню я услышал чей-то крик. Я понял, что он принадлежал Дрейку.

– Убивайте жрецов! – воскликнул он.

Мы двинулись по рядам еретиков, закалывая, избивая до смерти и расстреливая. Я никогда не считал достойным убивать безоружных людей, но тогда был готов сделать исключение. Жрецы с криками умирали. Воздух вокруг Ангела начал вихриться – бросив взгляд вверх, я увидел нечто вроде дыры в ткани нашей реальности, врата в далекое царство Хаоса, из которого пришел Ангел.

В ней я узрел кружащиеся облака и причудливо танцующее пламя, принимавшие очертания предметов из реального мира, которые проецировал на них мой разум. Они чем-то походили на дворцы, которые иногда можно увидеть в огне. Я увидел плавящиеся пейзажи с выраставшими над ними цитаделями из пламени, вокруг которых порхали ангелы с огненными крыльями. Они собирались слаженными полками, готовясь к броску в наш мир.

Я оторвал взгляд от портала в альтернативную реальность и увидел, что Махариус еще бьется с воплощением Ангела Огня. Он, как обычно, двигался с пылающей стремительностью. Его движения сливались в сплошное пятно, слишком быстрое, чтобы за ним смог уследить человеческий глаз. Но, видимо, для демона это не составляло никакого труда.

Ангел парировал меч Махариуса своим огненным клинком. Он атаковал даже быстрее, нежели генерал. Меня удивило то, что под столь яростной атакой наш командир еще держится. Огненный клинок раз за разом опускался на доспех генерала, и все же Махариус не сгорал. Лишь через некоторое время я понял причину – его защищала сила наших псайкеров.

Махариус, как обычно, полностью контролировал ситуацию. Конечно, скорее всего, он не лучше меня знал, как победить существо. С другой стороны, у нас был кое-кто, кто знал это.

– Закройте адский портал, пока не поздно!

Услышав возглас, Дрейк немедленно подчинился.

Из имперских псайкеров вырвались лучи света, соединяясь на непоколебимой фигуре инквизитора. Он, в свою очередь, направлял их на сетку мощной энергии, которая возникла перед ним и окружила пылающие врата. Дрейк начал стягивать ее. Проем стал уменьшаться, но не без сопротивления.

Люди завопили. Я не понимал, что происходит, – в их криках чувствовалось нечто, чего мне прежде не приходилось слышать. Побледневшие псайкеры вокруг Дрейка валились с ног, из их ртов, ноздрей и глазниц текла кровь. Это был уже не тот звук, который издавали еретики во время бойни, а нечто иное, с ним люди лишались самого своего естества, когда их души вытягивали из тел и приносили в жертву чему-то более великому.

Из руки Дрейка вырвались лучи света, которые ринулись к вратам, формируя вокруг них паутину. Тело инквизитора сверкало от заключенной в нем энергии. Его глаза пылали Светом Императора. Люди, до сих пор соединенные с Дрейком, застыли на месте. Их глаза были широко распахнуты, рты застыли в ужасных оскалах, словно крик рвался из их душ. Один за другим они падали и умирали, как будто пожертвовали всей своей жизненной силой для экзорцизма, который проводил Дрейк.

Демон начал сопротивляться инквизитору и попытался прорваться через Махариуса, чтобы сразить его огненным клинком. Но Махариус ему не позволил. Он стоял между существом и Дрейком. Видя, что лорд верховный командующий в опасности, к нему мчалось все больше и больше наших солдат. Ангел безустанно рубил мечом, но не мог проложить путь сквозь поднявшуюся перед ним стену плоти. Все, на что способны человеческая отвага и человеческая сила, наши солдаты с честью использовали. Они стремились защитить Махариуса даже ценой жизни. Солдаты бросались вперед, снова и снова воздвигая баррикаду из окровавленной плоти. Я увидел, как Антон и Иван пытаются пробиться в первые ряды. Они были почти на расстоянии удара Ангела, когда я потерял их из виду среди давки.

Я ощутил изменение в воздухе. Там, где прежде в наш мир задувал ветер потусторонней энергии, он обратился в противоположную сторону. Пламя и энергия словно втягивались обратно туда, откуда появились, и, когда это случилось, я заметил, что Ангела Огня тоже начинает постепенно затягивать в его пламенное царство. Какое-то время он сопротивлялся, но наконец миновал портал, после чего странные врата закружились и захлопнулись.

А затем наступила тишина. Ангел Огня исчез. Портал закрылся, оставив лишь слабую дрожь в воздухе, которая стихла у нас на глазах. Дрейк стоял в окружении груд тел. Его псайкеры в момент нужды пожертвовали своими жизнями и даже большим, чтобы защитить инквизитора и преградить путь, по которому демон смог бы войти в реальный мир. Дрейк выглядел более усталым, чем любой человек, которого мне приходилось видеть. Его плечи поникли, глаза оставались полузакрытыми, за несколько минут он постарел на пару десятков лет. Махариус подошел к нему и что-то сказал. Я не расслышал, что именно.

Я оглянулся, пытаясь найти товарищей. Иван лежал на земле, держась за руку. Половина его лица будто расплавилась, судя по глазам, ему явно было больно. Антон стоял на коленях возле него и поил из фляги. Новичок был рядом с ними, крепко сжимая лазган в побелевших руках. Неподалеку я увидел и Заместителя. Его лицо не выражало совершенно ничего, как обычно. Грандиозные события, которые произошли только что, не оставили и следа в его разуме.

Я продолжал рыскать взглядом, выглядывая опасность. Похоже, она исчезла. Еретиков осталось совсем немного, да и те, похоже, утратили волю к сражению. В святилище входило все больше и больше наших солдат. На их лицах читалось облегчение, словно они понимали, какой судьбы только что избежали.

Я приблизился к Антону и Ивану.

– Как у вас дела?

– Мы живы, – сказал Антон.

Иван просто застонал от боли. Он посмотрел на меня, отчаянно пытаясь что-то сказать. Я нагнулся, чтобы услышать его.

– В чем дело? – спросил я.

– Скажи этому ублюдку Антону, что, если он не сойдет с моей руки, я ему яйца отрежу!

Посмотрев вниз, я увидел, что тяжелый ботинок Антона действительно прижал здоровую руку Ивана. Я отпихнул его. В этот момент собравшиеся гвардейцы начали выкрикивать имя генерала. Поначалу медленно и тихо, но затем все громче и громче, пока скандирование солдат не покатилось, словно гром, по лестнице и не разнеслось эхом по всему собору. Сейчас здесь словно собралась и объединила свои голоса вся армия. Даже камни дрожали от звука имени Махариуса, и, казалось, оно отразится от стен Карска и разлетится по Галактике.

Думаю, именно это и произошло. Имя верховного командующего превратилось в боевой клич, который будет звучать в течение многих лет на тысячах миров. Он изменит судьбу целого сектора и Империума, и я полагаю, что все началось именно здесь. Стоит закрыть глаза, и я явственно вижу этот момент, слышу, как это имя отдается у меня в костях, словно предвещая триумф и судьбу:

– Махариус. Махариус! МАХАРИУС!

Выдержка из расшифрованных личных дневников инквизитора Иеронима Дрейка

Документ скреплен печатью.

Возможное свидетельство об измене бывшего верховного инквизитора Дрейка.

Перекрестная ссылка на приложение 107Д-21Н (отчет верховному инквизитору Толлу).

На следующий день после столкновения с Ангелом Огня я стоял с Махариусом на платформе в великом крематории в южном секторе Железограда. Он смотрел на громадные конвейерные пояса. На нем лежали десятки тысяч тел, все в форме Имперской Гвардии. Движущие механизмы пока безмолвствовали. Пояса не двигались. Махариус оглядывал бесконечные ряды покойников, словно пытаясь запомнить их всех. Я спросил, зачем он позвал меня. Генерал поблагодарил меня за помощь в бою с Ангелом Огня и спросил, что я собираюсь изложить в отчете начальству.

Я знал, о чем он думает. Мы видели великое космическое зло. Людей казнили и за меньшие проступки. Целые армии и миры гибли из-за подозрения, что их могла коснуться скверна и они обратятся против Империума. Махариус спрашивал себя, что я собираюсь написать и не будут ли его армии уничтожены, а сам он убит во сне или приговорен к казни иной организацией Империума.

Что я мог ему сказать? Его испытали и признали достойным. Возможно, он был именно тем, кого мы так долго ждали. Возможно, именно поэтому его так хотел заполучить Ангел. Он мог стать столь же грозным оружием тьмы, каким был в качестве чемпиона Империума.

Мы переглянулись. Махариус держал руку на оружии и собирался убить меня, если я дам неверный ответ. Я улыбнулся и сказал, что моя смерть ничего не изменит. У Империума хватает и других агентов. Нас – легион. Я сказал, что не хочу причинять ему вреда и доложу, что лично встретился с созданием Хаоса и одолел его. Он спросил меня, почему.

Конечно, я солгал. Я не мог объяснить ему, почему одна группировка Инквизиции хочет, чтобы он жил, а другие фракции желают его смерти. Я сказал так потому, что Махариус нужен Империуму, который необходимо объединить перед тяжелейшими испытаниями, ждущими нас в новом тысячелетии. Царство человека должно быть сильным, чтобы достойно их встретить. Я сыграл на тщеславии генерала, и, вероятно, в какой-то степени мне это удалось. Но иная, более глубокая и прозорливая часть его разума поняла истинную причину. Больше мне было нечего ему сказать, поэтому я спросил, почему он пришел в крематорий, чего надеялся этим добиться.

Он поведал мне о королях древней Терры. У них была традиция после битвы объезжать поле брани и смотреть на лица покойников, которые оказались там по их приказу. Так они осознавали цену власти, понимали, что в действительности значит подчиняться их воле. Махариус сказал, что каждый из людей на конвейерных поясах оказался там потому, что следовал его приказам, а затем нажал огромный рычаг, запустивший двигатели. Пыхнув жаром, распахнулись огромные врата крематория, и бесконечные ряды тел устремились в ревущее пламя.

Махариус все еще наблюдал за ними, когда я ушел несколько часов спустя. Я слышал, он стоял там день и ночь напролет, а тела все продолжали гореть.

Кулак Деметрия

Приложение 509-Н

Выдержка из транскрипции ксеноартефакта, найденного на Прокрасте-4. Внимание – данная передача еретическая и духовно нечиста. Доступ частично открыт в связи с расследованием, проводимым касательно возможности канонизации лорда верховного командующего Солара Махариуса, и в связи с судом над бывшим верховным инквизитором Иеронимом Дрейком, обвиняемом в ереси и измене Империуму.

Эти записи будут перемежаться с показаниями бывшего сержанта Льва Лемюэля (пропавшего без вести, предположительно погибшего), чтобы обеспечить частичный материал для повествования о кампании на Прокрасте и сопутствовавших ей событиях.

Пролог

Я купаюсь в их криках. Их боль обновляет меня. Аромат их страха наполняет меня радостью. До чего же они жалкие создания. Я надеялся, пусть в глубине души и осознавая тщетность таких желаний, хоть на какой-то вызов, на что-то, способное прогнать скуку этого краткого мига вечности, но все, что мне досталось, – хнычущие животные, едва достойные умастить мои клинки своей кровью.

Я стою на горе трупов и разглядываю поле боя. Я бы счел все эти смерти пустой тратой ценных рабов, если бы там, откуда они пришли, не было куда больше людей. Они плодятся, словно грызуны, наполняя Вселенную, когда-то принадлежавшую нам, своими визжащими отпрысками. Хорошо вновь указать им их место.

Один из людей поднимает свое грубое оружие и целится в меня. Существо такое медленное. Я отскакиваю в сторону, и лазерный луч попадает в труп, на котором я только что стоял. Плоть обугливается. Живот, вздувшийся от газов, взрывается. Меня это мало волнует. Я уже не там.

Я вижу, как невзрачные черты человеческого лица, будто вылепленного из глины, исказил страх. Он неспособен оценить изящество моих движений. Он понятия не имеет, что умереть от моей руки и отдать жизнь, дабы накормить меня, – для него благословение.

Я прыгаю, благодаря суспензорам преодолевая сразу тридцать шагов, и приземляюсь напротив человека. Клинок стремительно бьет. Он ошеломленно глядит на меня. Пока еще человек ничего не почувствовал. Он опускает глаза и видит, что его грубо сотканный мундир разошелся там, где мое оружие оставило порез. Секунду его лицо выражает облегчение. Это последние безболезненные мгновения его жизни. Затем он видит, как из плоти начинает сочиться кровь. Он не понимает, что случилось. У него нет представления о том, как убивать с театральным изяществом или умирать с достоинством.

Я улыбаюсь и снова взмахиваю клинком. Мои движения выверены, словно скальпель гомункула. Я отслаиваю кожу, как прежде его мундир. Обнажаются мышцы, за ними вены, следом белый, белый блеск кости. Рот человека округляется, как и его глаза. Он хрипит, а затем руками закрывает губы, пытаясь сдержать вой.

Я работаю осторожно, стараясь ничего не сломать и не отсечь лишнего. Для человека все произошло слишком быстро. Его заторможенная нервная система только-только начала регистрировать первые проблески настоящей агонии. Я расцветаю от крошечного импульса наслаждения. Его рот открывается снова, как будто у выброшенной на берег рыбы. В уголке его губ, поймав слабый солнечный свет, поблескивает тонкая струйка слюны, словно роса на листке.

Я на мгновение замираю, дабы оценить красоту, и за это время в моем поле зрения появляются несколько тупоумных спутников первого существа. Их лица искажены звериной яростью. Они прервали мою медитацию, поэтому я решаю утопить их злобу в их же крови, раздуть пламя их страха, пока тот не превратится в раскаленный жар солнца.

Я протягиваю свободную руку, чтобы накрыть лицо умирающего человека бритвенно-острыми пальцами перчатки, и вгоняю лезвие в глазницу. До меня доносится вопль. Простое удовольствие, однако оно неизменно развлекает меня.

Люди застыли на месте. Их командир ревет приказы. Его резкая речь оскорбляет мои уши, поэтому я выхватываю пистолет и открываю огонь. Я стреляю не ради того, чтобы убить, поэтому выстрел и не убивает. Он прожигает язык и обрывает гнусное хрюканье существа, и рев сменяется нечленораздельным скулежом. Остальные люди продолжают свои медленные, медленные движения, поднимая оружие на изготовку.

Я подхватываю умирающее существо и раскручиваю его, будто партнера в Тарентине Черепов, пока его тело не оказывается передо мной. Я убеждаюсь, что у него еще осталось время осознать происходящее, чтобы он увидел оставшимся глазом направленное на него оружие товарищей. По его ноге заструилось что-то влажное – кровь или моча. Неважно.

Человек напрягается, поняв, что вот-вот произойдет. Он оказался лицом к лицу с расстрельной командой из собственных друзей. На нужное время его тело частично закрыло мое. Он кричит, думая, что ему уготована роль живого щита между мной и его товарищами. У него даже не хватает мужества понять, что он всего лишь использован для отвлекающего маневра.

Я прыгаю, когда кожа умирающего человека начинает шипеть под шквалом лазерных лучей. В носовые фильтры моей брони проникает сальный запах жарящегося мяса. Я делаю на будущее заметку должным образом покарать бронника за его небрежность, прежде чем он умрет. Тысяча часов криков кажется вполне уместным наказанием.

Я долетаю до свеса древнего храмового здания над отрядом людей. Они продолжают стрелять, отвечая на вопли своего умирающего сослуживца, радостно крича и пыхтя, все еще пребывая в жалком заблуждении, будто причиняют мне вред. Секунду я просто смотрю на их клоунские дурачества. Громадное лицо, вырубленное в склоне горы у меня над головой, насмешливо взирает вниз. Я смеюсь, и усилители в броне громогласно передают издевку.

Они озираются, их звериные разумы пребывают в смятении, им недостает мужества даже поднять глаза. Сейчас я могу убить их всех. Это будет совсем несложно. Одна граната, и дело сделано, но разве это изящно?

Их всего двадцать семь – число, делимое на три, а эту цифру я всегда считал для себя счастливой. Я решаю пощадить каждого третьего, позволить им выжить, чтобы встретиться с истязателями. Треть я убью безболезненно, дабы выжившие жалели, что их не постигла та же участь, а крики оставшейся трети хором вознесутся к небесам.

Я спрыгиваю в их ряды, хищник среди стада травоядных животных. На мгновение я оказываюсь в гуще тел, окруженный легко рвущейся плотью, разглядывая мясные игрушки, сотворенные в насмешливом подражании эльдарам. Я ощущаю восхитительное покалывание абсолютной ненависти. Секунду я стою совершенно неподвижно, любуясь картиной, прежде чем взорваться движением.

Они так и не поняли, что случилось. Я валю одного сзади, прилагая именно столько силы, чтобы не проломить череп. Другому ломаю шею. Вгоняю кулаки-лезвия в живот того, что как раз оборачивался ко мне, и вырываю мотки внутренностей. Они дергаются, как будто липкие фиолетовые змеи. Я вижу бьющееся сердце внутри грудной полости существа и борюсь с желанием вырвать его. Это было бы слишком быстро. Я наматываю внутренности вокруг глотки еще одного и затягиваю их. Я хочу не убить его, а всего лишь поглумиться. Перепрыгиваю через плечо дергающегося солдата, попутно пинком ломая шею другому.

Я делаю колесо, пока они пытаются выследить меня, паникуя и паля наобум. Своим неточным перекрестным огнем они жгут друг друга. Вгоняю лезвие-бритву в глотку одному, стреляю в другого. Я убиваю их прежде, чем они смогли бы сразить тех, кому я решил сохранить жизнь. Я не хочу, чтобы они разрушили симметрию моего шедевра.

Я стреляю, бью и ныряю, убивая одних, щадя других, калеча третьих. Люди слишком неповоротливы, чтобы остановить меня. Наконец один из них осознает это и выхватывает гранату. Страх в его глазах мне приятен. Я знаю, что он хочет сделать. Он так напуган, что собирается бросить гранату себе под ноги и забрать меня с собой.

Граната начинает медленно, медленно падать на землю. Подхватываю ее в воздухе, ловлю человека за голову и заталкиваю бомбу в его рот и дальше, в глотку. Затем с помощью суспензора отлетаю назад, взмывая в воздух, а голова и грудь существа взрываются в фонтане крови.

Люди снова потеряли мой след. Я случайным образом выбираю троих из них и казню прицельными выстрелами в голову. Они носятся кругами, лишившись командиров, зная, что их что-то убивает, но будучи не в состоянии нанести ответный удар. Они – ничтожества, недостойные даже презрения.

На меня вдруг накатывает скука. Меня одолевает соблазн закончить игру, просто убив их всех, но это было бы не дисциплинированно. Начатое нужно доводить до конца. Нужно придерживаться изначального плана. Настоящий творец не теряет из виду своих целей, хотя агония, как и страх, уже сама по себе награда.

Я улавливаю феромонный след чего-то нового, человеческий запах, который, к моему удивлению, не говорит о страхе или ужасе, который несет ледяной привкус спокойствия и самоконтроля. Я кручу головой, выглядывая его источник.

К отбросам, готовым броситься наутек, шагает человек в длинной черной шинели. Он кажется опрятнее, более стоическим и дисциплинированным, чем прочие, впрочем, это то же самое, что говорить, как будто один монкей выглядит менее идиотично, чем другие, швыряя свои экскременты в решетки клетки. Он выкрикивает приказы, но паникующая толпа не обращает на них внимания. Тогда он достает пистолет и казнит одного из бегущих людей. Я слегка раздражен. Новоприбывший грозит нарушить симметрию моего труда. Есть только один способ пресечь подобное непотребство, а это значит, что он должен занять место только что убитого человека.

Я приземляюсь перед человеком в черной шинели.

– Ксеноотребье! – рычит он. Этот человек чуть догадливее, чем остальные. – Умри!

Устройство-переводчик придает его голосу плоский металлический звон. Человек направляет на меня пистолет, чтоб пристрелить, как своего бежавшего сородича. Стремительно двигаясь, я наслаждаюсь тем, как у него изо рта брызжет пена, когда он пытается взять меня на прицел. Я рад, что решил пощадить его, поскольку сокрушить его волю и научить послушанию будет куда как веселее, чем просто убить.

Я хватаю его за запястье прежде, чем он успевает нажать на спусковой крючок. Бью в нервный узел, способный, как я давным-давно узнал, обездвижить человека, и одним ударом вырубаю его с презрением, которое, уверен, он позже поймет. Остальное стадо панически бежит. Я поочередно расправляюсь с ними, расходуя пару дополнительных мгновений на то, чтобы тела падали приятным для глаза узором, кровь хлестала наобум, но красиво, и было видно, что над опустошением поработал изощренный разум.

Я в раздумьях останавливаюсь среди сотворенной мною картины. Это были несколько минут приятного отдыха, но работа сделана. Вновь открываю каналы связи и выслушиваю последователей, которые занимались собственными делами.

Похоже, так называемые защитники этого некогда священного места не сумели и им оказать сколь-либо значительного сопротивления. Это печально. Во Вселенной осталось так мало вызовов, так мало интересного. Я слушаю доклады о захваченных пленниках, и это поднимает мне настроение. Скоро начнутся пиршества, состязания гладиаторов и увеселения с нашими новыми рабами. Хоть что-то хорошее.

Этот жалкий мирок теперь наш. Мы установили плацдарм. Вскоре я открою Врата Древних и заполучу их утраченные сокровища. Я сделал первый шаг на долгом пути обратно в Комморраг, к триумфу над врагами.

Доклады поступают ко мне со всей ничтожной планеты. Ее оборона настолько убога, насколько и предполагали разведчики. Города пали. Башни-цитадели – под нашим контролем. Население большей части континента покорено. Теперь мы – хозяева этой долины и вскоре заполучим ее древние, сокровенные тайны. Людям нас не остановить.

Эти долины играют важную роль в их примитивной вере. Естественно. Они взирают на творения высшей расы, и какими бы слабыми ни были наши предки, в великом плане бытия те эльдары все равно настолько превосходили людей, насколько человек стоит выше ящерицы.

Я отгоняю подобные мысли. Не знаю, зачем вообще раздумываю над подобным. Должен признать, в этом месте присутствует что-то слегка тревожное. Храмы наших предков вздымаются над нами, словно могилы позабытых богов, и в определенном смысле так оно и есть. Я поднимаюсь по холму, по пути принимая почтительные салюты от своих воинов. Их дисциплина оставляет желать лучшего – некоторые уже начали пиршество, заживо свежуя жертв, чтобы поглотить их приятную агонию. Я запоминаю имена живодеров и позже накажу их в должной мере неприметным образом. Они поймут мое послание.

Я останавливаюсь под сенью храма Полуночно-Темного. Мне пришлось преодолеть немалый путь, дабы найти это святилище в месте, где никто из моих врагов не догадался бы искать. Мои противники все еще сидят в Комморраге, погрязнув в своих бесконечных распрях и интригах. Неужели лишь я один читал древние книги? Едва ли. Я научился не доверять удаче. Слишком часто она оказывается улыбающейся маской, скрывающей планы врагов. Когда Вселенная преподносит подарок, не поленись присмотреться внимательнее. Многим она протягивает отравленную чашу, так похожую на кубок победителя. Мне пришлось заплатить высокую цену, чтобы это понять. Цена поражения в комморрагских интригах велика.

Я разглядываю огромный вход. Надо мною нависает таинственный каменный гигант. Его прекрасное лицо, длинное и худощавое, несколько напоминает мое. У гиганта заостренные уши. Он высок и строен в сравнении с теми нескладными человеческими трупами, на которые взирает.

Я вхожу в портал и оказываюсь в прохладном коридоре. Когда-то эта пещера имела ритуальное значение для моих мягкотелых предков, еще в те времена, когда они верили в своих богов-слабаков. В стенах высечены ниши и альковы с множеством небольших святилищ, где когда-то оставляли подношения, цветы, благовония и тому подобную чушь. Я снимаю шлем и оставляю подношение слюной в лицо одному из справедливо забытых божеств. Человек, облаченный в рясу их жреческой касты, потрясенно охает. Мой заместитель Силерия вонзает палец-лезвие в его нервный узел, и тот кричит.

– Позабытые нашли себе новых верующих, – весело говорит она.

– Они их вполне заслуживают, – отвечаю я, и она смеется. Между нами всегда было своего рода взаимопонимание. – Монкеи понятия не имеют, кому поклоняются, даже не знают, что те, кому они молятся, давным-давно мертвы, пожраны Той, Что Жаждет.

– Я взяла святилище под контроль, как вы и приказывали, лорд Аштериот. Никто не приближался к нему, и не приблизится, пока вы лично не проверите его.

Я вижу в ее взгляде непонимание. Она, очевидно, задается вопросом, зачем мы здесь, вместо того чтобы разграблять человеческие города этого мира и уводить рабов для Темного Пира. Я размышлял над тем, чтобы ввести ее в круг приближенных лиц, но я не самоубийца. Она может попытаться вернуть себе расположение в Комморраге, сдав меня врагам. Она узнает то, что ей необходимо знать, в положенное время. Интересно, успела ли она проникнуть во внутренний санктум, чтобы самой поглазеть на то, ради чего мы преодолели такой путь?

Естественно, она проникла и пребывает в смятении потому, что не нашла там ничего достойного внимания.

Силерия – прелестное создание, но ей не хватает ни понимания, ни воображения. Для нее все, что не блестит или не кричит, не имеет никакой ценности. Она не понимает, что еще можно найти в старом пустом святилище. Я вижу, как она изнывает от желания расспросить меня, поэтому я ободряюще киваю ей.

– Правда, что вы собираетесь осквернить эти святилища, мой господин?

Силерия произносит слово «господин» с чуть заметной сексуальной интонацией. Я помню, как она извивалась под моей плетью во время наших постельных игр в доминирование и подчинение. Но она уж точно не так глупа, чтобы считать, будто я позволю подобным воспоминаниям повлиять на себя. Впрочем, я могу получить кое-какую пользу, если укреплю ее в этом заблуждении.

– В некотором смысле, Силерия, – говорю я.

По-своему, это тоже правда. Если древним текстам можно верить, я совершу акт осквернения, когда врата откроются.

Я возьму то, что сотворили древние, и извращу ради собственных целей, которых, по всей вероятности, они не разделяли. Она кивает, словно я сказал ей что-то важное. Возможно, для ее ограниченного понимания это и есть что-то важное. Впрочем, какие бы хитрые планы ни строила Силерия, она всегда будет последователем. Одни рождаются, чтобы возглавлять, а другие – следовать, даже среди Венца Творения.

– Я иду внутрь, – говорю я. – Пусть меня никто не тревожит.

Я оставил ее задумчиво колоть человека своими лезвиями.

Его хныканье – это смесь наслаждения, ужаса и боли. Не сомневаюсь, что какое-то время Силерия будет занята новой игрушкой. Я же направляю помыслы на более возвышенные вещи, пока спускаюсь во мрак под храмовым комплексом. Меня ждет долгая дорога, прежде чем я найду искомое.

Она совершенно не похожа на что-то важное. Даже я, осведомленный о ее значимости, не могу избавиться от разочарования. И ради этого я преодолел все те световые годы? Ради этого странствовал по паутине, устранился от интриг Комморрага и потерял место в рядах Возвышенных? Вот этого?

Я стою посреди огромного зала, окруженный оскверненными статуями павших богов. Передо мною высится арка, достаточно широкая, чтобы через нее прошел корабль-скиммер, вот только это невозможно. Идти там некуда. Арка выглядит так, будто высечена прямо в толще стены. За ней лишь сплошной камень, усыпанный сверкающими кристаллами. Мог ли я ошибиться, задаюсь я вопросом, могли ли древние тексты ошибаться, мог ли я стать жертвой великой космической шутки?