Текст книги "Возрождение (ЛП)"

Автор книги: Уильям Дюрант

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 73 страниц)

II. БОЛОГНА

Если мы с неприличной поспешностью обойдем стороной Реджо и Модену, то не потому, что в них не было заветных героев меча, кисти или пера. В Реджио монах-августинец Амброджио Калепино составил словарь латинского и итальянского языков, который в последующих изданиях превратился в полиглотский лексикон из одиннадцати языков (1590). В маленьком Карпи был красивый собор, спроектированный Бальдассаре Перуцци (1514). В Модене был скульптор Гвидо Маццони, который потряс горожан реалистичностью терракотового Христа Морто; а хоровые помещения пятнадцатого века в соборе одиннадцатого века соответствовали красоте фасада и кампанилы. Пеллегрино да Модена, который работал с Рафаэлем в Риме, а затем вернулся в родной город, мог бы стать известным художником, если бы не был убит бандитами, которые хотели убить его сына. Несомненно, насилие эпохи Возрождения уничтожило в своем росте целый полк потенциальных гениев.

Болонья, стоявшая на главном перекрестке торговых путей Италии, продолжала процветать, хотя ее интеллектуальное лидерство переходило к Флоренции по мере того, как гуманизм оттеснял схоластику. Ее университет теперь был лишь одним из многих в Италии и больше не мог читать законы понтификам и императорам; но ее медицинская школа все еще оставалась верховной. Папы претендовали на Болонью как на одно из папских государств, и кардинал Альборноз мимоходом привел это требование в исполнение (1360); но раскол церкви между соперничающими папами (1378–1417) свел папский контроль к формальности. Богатая семья Бентивольи возвысилась до политической власти и на протяжении всего XV века поддерживала мягкую диктатуру, которая придерживалась республиканских форм и признавала, но игнорировала главенство пап. Как капо, или глава сената, Джованни Бентивольо управлял Болоньей в течение тридцати семи лет (1469–1506) с достаточной мудростью и справедливостью, чтобы завоевать восхищение принцев и любовь народа. Он мостил улицы, улучшал дороги и строил каналы; он помогал бедным подарками и организовывал общественные работы, чтобы смягчить безработицу; он активно поддерживал искусство. Именно он привез в Болонью Лоренцо Коста; для него и его сыновей Франчиа писал картины; Филельфо, Гуарино, Ауриспа и другие гуманисты были приняты при его дворе. В последние годы своего правления, озлобленный заговором с целью его низложения, он использовал жесткие методы, чтобы сохранить свое господство, и потерял добрую волю народа. В 1506 году папа Юлий II двинулся на Болонью с папской армией и потребовал его отречения от престола. Он уступил мирно, ему позволили уехать целым и невредимым, и он умер в Милане два года спустя. Юлий согласился, чтобы Болонья впредь управлялась сенатом, с правом вето папского легата на законы, против которых выступала церковь. Правление пап оказалось более упорядоченным и либеральным, чем правление Бентивольи; местное самоуправление было беспрепятственным, а университет пользовался удивительной академической свободой. Болонья оставалась папским государством, как фактически, так и по названию, до прихода Наполеона (1796).

Ренессансная Болонья гордилась своей гражданской архитектурой. Гильдия купцов возвела элегантную Мерканцию, или Торговую палату (1382f), а юристы перестроили (1384) свой внушительный Палаццо деи Нотари. Дворяне построили прекрасные дворцы, такие как Бевилаква, где в 1547 году проходили заседания Трентского собора, и Палаццо Паллавичини, описанное современником как «недостойное королей».3 Массивный дворец Подеста, резиденция правительства, получил новый фасад (1492), а Браманте спроектировал величественную винтовую лестницу для Палаццо Комунале. Многие фасады имели аркады на уровне улиц, чтобы можно было пройти много миль в самом центре города, не подвергаясь воздействию солнца или дождя – за исключением переходов.

Пока в университете скептики вроде Помпонацци сомневались в бессмертии души, народ и его правители строили новые церкви, украшали или ремонтировали старые и приносили чудотворным святыням обнадеживающие подношения. Францисканцы пристроили к своей живописной церкви Сан-Франческо один из самых красивых кампанилов в Италии. Доминиканцы обогатили свою церковь Сан-Доменико хорами, тщательно вырезанными и инкрустированными фра Дамиано из Бергамо; они пригласили Микеланджело вырезать четыре фигуры для богато украшенной арки или скинии, в которой ревностно хранятся кости их основателя. Большой гордостью и трагедией болонского искусства был собор Сан-Петронио. Еще в пятом веке этот Петрониус служил городу в качестве епископа и был глубоко любим за свою благосклонность. В 1307 году многие верующие утверждали, что исцелились от слепоты, глухоты и других недугов, омыв больные места водой из колодца под его святилищем. Вскоре городу пришлось предоставлять жилье для сотен паломников, ищущих исцеления. В 1388 году муниципальный совет постановил, что для Сан-Петронио должна быть построена церковь, причем в таких масштабах, что флорентийцы с их дуомо могли бы поспорить; ее размеры должны были составлять 700 на 460 футов, а купол возвышаться на 500 футов от земли. Денег оказалось меньше, чем гордости; были завершены только неф и приделы к трансепту, и только нижняя часть фасада. Но эта нижняя часть – шедевр, свидетельствующий о благородных устремлениях и вкусе искусства эпохи Возрождения. На портальных косяках и архитраве вырезаны рельефы (1425–38), оспаривающие по сюжетам и превосходящие по мощи ворота Гиберти во флорентийском баптистерии и уступающие им только в изысканности отделки; а во фронтоне, наряду с непритязательными фигурами Петрония и Амброза, вырезаны Мадонна с младенцем, вырезанные вкруговую, достойные сравнения с «Пьетой» Микеланджело. Эти работы Якопо делла Кверчиа из Сиены вдохновляли Микеланджело, и он мог бы спастись от мускулистых преувеличений своего скульптурного стиля, если бы принял больше классической чистоты в проектах делла Кверчиа.

Скульптура соперничала с архитектурой в Болонье. Проперция де Росси вырезала барельеф для фасада Сан-Петронио; он заслужил такую похвалу, что, когда Климент VII приехал в Болонью, он попросил встречи с ней; но она умерла на той же неделе. Альфонсо Ломбарди, чьи рельефы заслужили похвалу Микеланджело, вошел в историю на хвосте Тициана. Узнав, что Карл V во время конференции в Болонье (1530) должен сидеть у Тициана, он уговорил художника взять его с собой в качестве слуги; и пока Тициан рисовал, Альфонсо, частично скрытый за его спиной, лепил императора в лепнине. Карл подглядел за ним и попросил посмотреть его работу; она ему понравилась, и он попросил Альфонсо скопировать ее в мраморе. Когда Карл заплатил Тициану тысячу крон, он велел ему отдать половину Альфонсо. Ломбарди привез готовый мрамор Карлу в Геную и получил еще триста крон. Став знаменитым, Альфонсо отправился в Рим к кардиналу Ипполито Медичи и получил от него заказ на высечение гробниц для Льва X и Климента VII. Но кардинал умер в 1535 году, и Альфонсо, потеряв свои заказы и своего покровителя, через год последовал за ним в могилу.

Живопись в Болонье XIV века была в основном иллюминацией, а когда она перешла к фрескам, то следовала жесткому византийскому стилю. По всей видимости, именно два художника из Феррары пробудили болонских живописцев от окоченения Византии. Когда Франческо Косса обосновался в Болонье (1470), в его живописи все еще присутствовали мантегнезская суровость и скульптурная твердость линий, но он научился наполнять свои фигуры не только достоинством, но и чувством, приводить их в движение и купать в живой игре света. Лоренцо Коста приехал в Болонью, когда ему было двадцать три года (1483), и оставался там в течение двадцати шести лет. Он снял мастерскую в том же доме, что и Франчиа; эти два человека быстро подружились и оказывали друг на друга взаимовыгодное влияние; иногда они писали картины вместе. Коста заслужил похвалу и дукаты Джованни Бентивольо, написав превосходную «Мадонну с троном» в Сан-Петронио. Когда Джованни бежал при приближении грозного Юлия (1506), Коста принял приглашение стать преемником Мантеньи в Мантуе.

Тем временем Франческо Франчиа становился главой и короной болонской школы. Его отцом был Марко Райболини, но поскольку фамилии в Италии были свободны, Франческо стал известен по имени ювелира, у которого он учился. В течение многих лет он практиковался в ювелирном искусстве, работе с серебром, чернью, эмалью и гравировкой. Он стал мастером монетного двора и гравировал монеты города для Бентивольо и римских пап; его монеты отличались такой красотой, что стали предметом коллекционирования и вскоре после его смерти принесли высокие цены. Вазари описывает его как любвеобильного человека, «столь приятного в общении, что он мог развеселить самых меланхоличных особ, и завоевал расположение принцев и лордов и всех, кто его знал».4

Мы не можем сказать, что привело Франчиа к живописи. Бентивольо обнаружил его талант и поручил ему – ему уже было сорок девять – написать алтарный образ для капеллы в Сан-Джакомо-Маджоре (1499). Диктатор был доволен и поручил Франчиа украсить фресками свой дворец. Они были уничтожены, когда народ разграбил дворец в 1507 году, но у нас есть слова Вазари, что эти и другие фрески «принесли Франчиа такое почтение в городе, что его стали считать богом».5 Заказы сыпались на него, и, возможно, он принял их слишком много, чтобы дать возможность раскрыться своим лучшим способностям. Мантуя, Реджио, Парма, Лукка и Урбино получили панно его кисти; в Болонской пинакотеке их целая комната; в Вероне – Святое семейство, в Турине – Погребение, в Лувре – Распятие, в Лондоне – Мертвый Христос и поразительный портрет Бартоломмео Бьянкини, в Библиотеке Моргана – Богородица с младенцем, в Метрополитен-музее – восхитительный портрет Федериго Гонзага в молодости. Ни одна из этих картин не является первоклассной, но каждая из них изящно нарисована, мягко раскрашена и пронизана нежностью и благочестием, что делает их предвестниками Рафаэля.

Эпистолярная дружба Франчиа с Рафаэлем – один из самых приятных эпизодов эпохи Возрождения. Тимотео Вити был в числе учеников Франчиа в Болонье (1490–5), а в Урбино стал одним из ранних учителей Рафаэля; возможно, какие-то качества Франчиа передались молодому художнику.6 Когда Рафаэль добился известности в Риме, он пригласил Франчиа к себе. Франчиа оправдывался тем, что он слишком стар, но написал сонет в похвалу Рафаэлю. Рафаэль прислал ему письмо (5 сентября 1508 года), изобилующее вежливостью эпохи Возрождения:

M. Francesco mio caro:

Я только что получил ваш портрет, доставленный мне в хорошем состоянии… за что сердечно благодарю вас. Он очень красив, настолько реалистичен, что я иногда ошибаюсь, полагая, что нахожусь рядом с вами и слышу ваши слова. Молю Вас извинить и простить за задержку и отсрочку моего автопортрета, который из-за важных и непрекращающихся занятий я до сих пор не смог выполнить своей рукой в соответствии с нашим соглашением….. Тем не менее, я посылаю Вам другой рисунок, Рождество Христово, выполненный среди стольких других вещей, что я краснею за него; я делаю этот пустяк скорее в знак послушания и любви, чем для чего-либо другого. Если взамен я получу [рисунок] вашей истории о Юдифи, я помещу его среди вещей, которые мне дороже и дороже всего.

Монсеньор иль Датарио ожидает вашу маленькую Мадонну с большим беспокойством, а кардинал Риарио – большую…. Я жду их с тем удовольствием и удовлетворением, с которым я вижу и хвалю все ваши работы, никогда не видя других более прекрасных, или более благочестивых и хорошо выполненных, чем ваши.

Тем временем мужайтесь, заботьтесь о себе с присущим вам благоразумием и будьте уверены, что я чувствую ваши страдания, как свои собственные. Продолжайте любить меня, как я люблю вас всем сердцем.

Всегда к вашим услугам,

ваша Раффаэль Сансио.7

Мы можем допустить здесь некоторую манерность, но то, что эта взаимная привязанность была настоящей, следует из другого письма, в котором Рафаэль отправил свою знаменитую Святую Цецилию Франчиа, чтобы поместить ее в капеллу в Болонье, и попросил его, «как друга, исправить любые ошибки, которые он может найти в ней».8 Вазари рассказывает, что когда Франчиа увидел картину, он был так потрясен ее красотой и так болезненно осознал собственную неполноценность, что потерял всякое желание писать, заболел и вскоре умер, на шестьдесят седьмом году жизни (1517). Это одна из многих сомнительных смертей у Вазари; но он милостиво добавляет, что существовали и другие теории.

Возможно, перед смертью Франчиа увидел несколько гравюр, сделанных в Риме его учеником Маркантонио Раймонди по рисункам Рафаэля. Посетив Венецию, Марк увидел несколько гравюр Альбрехта Дюрера на меди или дереве. Он потратил почти все свои дорожные деньги на покупку тридцати шести гравюр нюрнбергского мастера на дереве, посвященных Страстям Христовым; он скопировал их на медь, сделал с них оттиски и продал оттиски как работы Дюрера. Отправившись в Рим, он выгравировал на меди рисунок Рафаэля, причем настолько точно, что художник разрешил гравировать множество своих рисунков, делать с них оттиски и продавать. Раймонди копировал также картины Рафаэля и других художников, переносил копии на медь и продавал гравюры. Пока он зарабатывал на жизнь таким оригинальным способом, художники Европы, не посещая Италию, могли теперь узнать дизайн знаменитых картин мастеров эпохи Возрождения. Финигуэрра, Раймонди и их преемники сделали для искусства то же, что Гутенберг, Альдус Мануций и другие сделали для науки и литературы: они построили новые линии связи и передачи информации и предложили молодежи хотя бы в общих чертах ознакомиться с ее наследием.

III. ПО ЭМИЛИАНСКОМУ ПУТИ

К востоку от Болоньи расположена целая вереница небольших городков, которые внесли свой вклад в общее великолепие эпохи Возрождения. В маленькой Имоле был свой Инноченцо да Имола, который учился у Франчиа и оставил Святое семейство, почти достойное Рафаэля. Фаэнца дала свое имя и частично промышленность фаянсу; здесь, как и в Губбио, Пезаро, Кастель-Дуранте и Урбино, итальянские гончары в XV и XVI веках совершенствовали искусство покрытия фаянса непрозрачной эмалью и нанесения на нее металлическими оксидами рисунков, которые при обжиге становились блестящими пурпурными, зелеными и синими. Форли (в древности Форум Ливий) прославили два художника и одна мужественная героиня. Мелоццо да Форли мы отложим до Рима, его любимого театра военных действий. Его ученик Марко Пальмеццано писал древнехристианские сюжеты для сотни церквей или меценатов и оставил нам обманчиво очаровательный портрет Катерины Сфорца.

Рожденная вне брака с Галеаццомарией Сфорца, герцогом Миланским, Катерина вышла замуж за жестокого и хищного Джироламо Риарио, деспота Форли. В 1488 году его подданные восстали, убили его и захватили Катерину и ее детей; но верные ей войска удержали цитадель. Она пообещала своим похитителям, если их отпустят, пойти и убедить солдат сдаться; они согласились, но оставили детей в качестве заложников. Оказавшись в замке, она приказала закрыть ворота и энергично руководила сопротивлением гарнизона. Когда мятежники пригрозили убить ее детей, если она и ее люди не покорятся, она бросила им вызов и сказала с крепостной стены, что в ее чреве находится еще один ребенок, и она легко может зачать еще. Лодовико Миланский прислал войска, которые спасли ее; восстание было безжалостно подавлено, а сын Катерины Оттавиано стал повелителем Форли под железным пальцем своей матери. Мы еще встретимся с ней.

К северу и югу от Эмилианского пути сохранились две древние столицы: Равенна, когда-то бывшая резиденцией римских императоров, и Сан-Марино, нерушимая республика. Вокруг монастыря святого Маринуса (ум. в 366 г.), построенного в IX веке, образовалось крошечное поселение, которое со своего некогда легко обороняемого места на скалистой вершине горы оставалось неуязвимым для всех кондотьеров эпохи Возрождения. Его независимость была официально признана папой Урбаном VIII в 1631 году и сохраняется благодаря любезности итальянского правительства, которое не находит здесь особых поводов для налогообложения. Равенна вернула себе мимолетное процветание после того, как венецианцы захватили ее в 1441 году; Юлий II отвоевал ее для папства в 1509 году; а три года спустя французская армия, выиграв знаменитую битву неподалеку, сочла себя вправе разграбить город так основательно, что он так и не оправился до Второй мировой войны, которая снова разрушила его. Там, по заказу Бернардо Бембо, отца кардинала-поэта, Пьетро Ломбардо спроектировал гробницу (1483), в которой покоятся кости Данте.

Римини – место, где Эмилианский путь, пролегавший к югу от Рубикона, достигал своего Адриатического конца, – вошел в историю Ренессанса благодаря своей правящей семье Малатеста – Злые Головы. Впервые они появляются в конце X века как лейтенанты Священной Римской империи, управляющие Анконскими марками для Отто III. Натравливая друг на друга группировки гвельфов и гибеллинов, повинуясь то императору, то папе, они получили фактический, хотя и не формальный, суверенитет над Анконой, Римини и Чезеной и правили ими как деспоты, не признававшие никакой морали, кроме интриг, предательства и меча. Князь Макиавелли был слабым отголоском их реальности – кровь и железо превратились в чернила, как Бисмарк в Ницше. Это был Малатеста, Джованни, который в момент моногамии убил свою жену Франческу да Римини и брата Паоло (1285). Карло Малатеста создал репутацию семьи в области меценатства и литературы. Сигизмондо Малатеста возвел династию в зенит власти, культуры и убийств. Его многочисленные любовницы подарили ему несколько детей, причем в некоторых случаях с удивительной одновременностью.9 Он женился трижды, а двух жен убил под предлогом прелюбодеяния.10 Утверждалось, что он сделал свою дочь беременной, пытался совершить содомию со своим сыном, который отразил его нарисованным кинжалом,11 а также развратничал на трупе одной немецкой дамы, которая предпочла смерть его объятиям;12 Однако об этих подвигах мы имеем только слова его врагов. Своей последней любовнице, Изотте дельи Атти, он оказал незаслуженную преданность и в конце концов женился; а после ее смерти установил в церкви Сан-Франческо памятник с надписью Divae Isottae sacrum – «Священная божественной Изотте». Похоже, он отрицал Бога и бессмертие; он считал веселой шуткой наполнить чернилами стопу святой воды в церкви и наблюдать, как богомольцы обмазывают себя, входя в нее.13

Преступления не имели достаточного количества разновидностей, чтобы истощить его энергию. Он был способным генералом, известным своей безрассудной храбростью и решительной стойкостью во всех тяготах военной жизни. Он писал стихи, изучал латынь и греческий, поддерживал ученых и художников и наслаждался их обществом. Особенно он любил Леона Баттиста Альберти, Леонардо до да Винчи, и поручил ему превратить собор Сан-Франческо в римский храм. Оставив готическую церковь XIII века нетронутой, Альберти украсил ее классическим фасадом по образцу арки Августа, возведенной в Римини 27 года до н. э.; он планировал покрыть хор куполом, но тот так и не был построен; в результате получился неприятный торс, названный современниками Tempio Malatestiano. Искусство, с помощью которого Сигизмондо облагородил интерьер, было паяцем язычества. На блестящей фреске Пьеро делла Франческа Сигизмондо изображен стоящим на коленях перед своим святым покровителем, но это был почти единственный христианский символ, оставшийся в церкви. В одной из капелл была похоронена Изотта, на могиле которой за двадцать лет до ее смерти была сделана надпись: «Изотте из Римини, в красоте и добродетели слава Италии». В другой капелле находились изображения Марса, Меркурия, Сатурна, Дианы и Венеры. Стены церкви были украшены мраморными рельефами высокого уровня, в основном работы Агостино ди Дуччо, изображающими сатиров, ангелов, поющих мальчиков, олицетворения искусств и наук, и украшены инициалами Сигизмондо и Изотты. Папа Пий II, любитель классики, охарактеризовал новое сооружение как «nobile templum… настолько наполненный языческими символами, что он казался святилищем не христиан, а неверных, поклоняющихся языческим божествам».14

По Мантуанскому миру (1459) Пий заставил Сигизмондо вернуть свои княжества Церкви. Когда же дерзкий деспот вновь ухватился за них, Пий издал буллу об отлучении, обвинив его в ереси, отцеубийстве, кровосмешении, прелюбодеянии, изнасиловании, лжесвидетельстве, государственной измене и святотатстве.15 Сигизмондо посмеялся над буллой, сказав, что она ничуть не уменьшила его удовольствия от еды и вина.16 Но терпение, оружие и стратегия ученого Папы оказались слишком велики для него; в 1463 году он преклонил колени в покаянии перед папским легатом, передал свое королевство Церкви и получил отпущение грехов. Все еще пылая энергией, он принял командование венецианской армией, одержал несколько побед над турками и вернулся на сайт Римини с тем, что казалось ему столь же ценным, как кости величайшего святого, – прахом философа Гемиста Плето, греческого платоника, который фактически предложил заменить христианство неоплатонической языческой верой. Сигизмондо похоронил свое сокровище в великолепной гробнице рядом со своим Темпио. Через три года (1468) он умер. Мы не должны забывать о нем, создавая образ Ренессанса.

Если Сигизмондо представлял то небольшое, но влиятельное меньшинство, которое более или менее открыто перестало принимать средневековое христианское вероучение, то нам достаточно проследовать по Адриатическому морю от Римини в Марки до Лорето, чтобы найти живой символ старой религии, все еще теплившейся в итальянских сердцах. Каждый год в эпоху Возрождения, как и в наше время, тысячи искренних паломников отправлялись в Лорето, чтобы посетить Casa Santa, или Святой дом, в котором, как им рассказывали, Мария, Иосиф и Иисус жили в Назарете и который, согласно чудесной легенде, был чудесным образом перенесен ангелами сначала в Далмацию (1291), а затем (1294) через Адриатику в лавровую рощу (лавровый сад) близ Реканати. Вокруг маленького каменного домика по эскизам Браманте была построена мраморная ширма, Андреа Сансовино добавил скульптурные украшения; а над Казой Джулиано да Майано и Джулиано да Сангалло возвели церковь под названием Сантуарио (1468f). На небольшом алтаре внутри Святого дома стояла фигура Марии с Младенцем из черного кедра, которую благочестие приписывало руке художника-евангелиста Луки. Сгоревшая в 1921 году, группа была заменена репродукцией, украшенной драгоценностями и драгоценными камнями; серебряные лампы горят перед ней днем и ночью. Это тоже было частью эпохи Возрождения.