Текст книги "Мужчина в полный рост (A Man in Full)"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 54 страниц)

Эпилог. Публичный человек

– Я ненадолго, Уэс, – сказал Роджер. – Знаю, у тебя в приемной уйма народу, но я не мог не зайти – хотелось пожать тебе руку. Просто класс! Поздравляю. Я так рад, словно сам это сделал.

– Да ведь так оно и есть, – ответил мэр. Они стояли посреди комнаты с эбонитовыми стенами. Уэс показал Роджеру на знакомый белый диван: – Давай садись, поговорим.

– У тебя точно есть время?

– Ну конечно. – Уэс еще раз сделал жест в сторону дивана. – Я все утро о тебе думал.

– Обо мне? – поднял брови Роджер. – Как я удостоился такой чести?

Уэс только улыбнулся, правда, без всякой иронии. Несмотря на приблизивший мэра к народу крем-автозагар, лицо Уэса было пепельного оттенка. Под глазами темнели большие круги. Видимо, он неделю уже толком не спал, может, и две недели, а в эту ночь точно глаз не сомкнул – окончательный результат голосования пришел только в четыре утра. Уэс обошел Андрэ Флита с разницей в какой-то ничтожный процент.

Секунду Уэс задумчиво смотрел в большое окно за спинкой дивана. Стоял унылый ноябрьский день с тяжелыми серыми облаками, туманом и такой жуткой влажностью, что невозможно было понять – то ли там тепло и сыро, то ли промозгло и холодно. Уэс подвинул кресло к столику напротив, сел и опять заулыбался.

– Надеюсь, Глэдис или мисс Бизли предложили тебе что-нибудь выпить? Сегодня у нас есть даже шампанское. Вряд ли ты еще когда-нибудь увидишь здесь шампанское, если только сам не выиграешь следующие выборы.

Роджер весело хмыкнул, словно эта мысль казалась ему сущей нелепицей. Он и в самом деле считал такое маловероятным.

– Они очень заботливо меня угощали. Но, боюсь, я не в состоянии пить шампанское в одиннадцать утра.

Мэр поднял руку с воображаемым бокалом:

– Приветствую тебя, как трезвенник трезвенника. Ты решил исход этой борьбы, братишка.

– Я? Каким образом?

– Ты приволок на ту пресс-конференцию самого закоренелого ретрограда во всей Атланте – Чарли Крокера. Это стало переломным моментом в предвыборной кампании.

– Ты шутишь, да? Мы с тобой много раз говорили на эту тему, но при одной мысли о той пресс-конференции меня до сих пор в дрожь бросает. Я-то считал себя таким молодцом! Я был уверен, что выбил из Крокера все, что нам нужно. А он так надул нас! Подумать только: представил Фарика нахалом из черного гетто, наглым придурком, у которого все мозги между ног, который только и делает, что портит нежные белые цветки «Пидмонтского ездового клуба»! Если честно, я был уверен, что с треском провалил твои выборы…

– Наоборот, – сказал Уэс. – Теперь нам известно, – из результатов последнего опроса общественного мнения, – что каждый избиратель, по крайней мере, афроамериканский избиратель…

– Как к тебе прилипло это словечко «афроамериканский»! – перебил Роджер. – Выборы ведь уже кончились!

– Да, братишка, оно прилипло ко мне… точно, прилипло… именно прилипло. Даже приросло.

– Извини, – сказал Роджер, – я не хотел тебя перебивать.

– Ничего. Так вот, теперь мы знаем, что практически каждый афроамериканский избиратель расценил выступление Крокера как предательство по отношению к Фарику. Всем было очевидно, что по плану он должен был говорить нечто прямо противоположное, но в нужный момент подло, как змея, напал на Фэнона. Назвал его заносчивым, самовлюбленным, наглым, ограниченным нахалом, который делает что хочет, ни с кем не считаясь. Выступление Крокера принесло мне больше симпатий афроамериканской аудитории, чем все наши потуги за всю предвыборную кампанию. Оно выглядело как диверсия «влиятельных бизнесменов», то есть богатых белых, по отношению ко мне. А я, Роджер, как правило, не могу похвастаться тем, что горожане испытывают ко мне особые симпатии. Нет, в целом люди относятся ко мне хорошо, но, по-моему, я кажусь им немного… чересчур самоуверенным, что ли.

– Надо же, – удивился Роджер, – интересно, с чего это? Кстати, не помню, говорил я тебе или нет, но этот пассаж насчет змеи – помнишь, Крокер бормотал что-то о Всевышнем Менеджере, пауках и змеях, а ты отодвинул его от микрофона и сказал, что никакого Всевышнего Менеджера не слышал, значит, его устами говорил паук или змея… помнишь?

– Еще бы.

– Слушай, Уэс, это было потрясающе. Лучший экспромт, который я когда-либо слышал! Только вот объясни мне один момент. Ты ведь привлекал Крокера к защите Фарика, потому что не хотел отталкивать своих белых сторонников, становясь на его сторону против дочери Армхольстера. Как поворот с Крокером отразился на голосах белых избирателей?

– Часть голосов я потерял. Тут никаких сомнений. Однако кое-что смягчило удар. Во-первых, это дало мне мощную поддержку афроамериканцев, их дополнительные голоса. Во-вторых, Крокер нес такую чушь – про какого-то Всевышнего Менеджера, про две сущности, про то, что лучше быть умиротворенным нищим у дороги, чем суетливым плутократом в Бакхеде… в общем, полную галиматью. Да еще заявил, что отказывается от всей своей собственности. Крокер произвел впечатление сумасшедшего, и большинство белых избирателей решили вообще не воспринимать его слова всерьез, в том числе и брань в адрес Фарика. Пресс-конференцию смотрели десятки тысяч людей, ведь темы-то были затронуты самые горячие – секс и расизм.

– Кстати, а что все-таки сталось с Крокером? Что-то с тех пор я ничего о нем не слышал.

– Да ну? – Уэс расплылся в широкой улыбке. – Так прислушайся, брат Роджер, приложи ухо к земле. Крокер нынче громко топает. Все сделал так, как сказал на пресс-конференции. «Ладно, ребята, говорит, – Уэс развернул руки ладонями вверх, словно показывая, что они пусты, – забирайте. Это все ваше. Делите теперь, как хотите». Он отказался от корпорации стоимостью в сотни миллионов долларов! Конечно, долги его составляют не менее чудовищную сумму, даже еще на пару сотен миллионов больше, и все-таки это просто невероятно! А сам Крокер подался в проповедники.

– Неужели?

– Да-да, и, судя по всему, очень успешные.

– По… поподробней, пожалуйста! Ради бога, что же он проповедует?

– Ради бога – ничего. Разглагольствует о Менеджере… да, о Всевышнем Менеджере и о Зевсе. Видимо, это одно и то же. Есть еще Эпит… что ли… в общем, кто-то на «Э», я точно не помню. И Посланник Конни, который скоро должен откуда-то вернуться на землю.

– Значит, и Зевса приплел?!

– Ага. Зевса и Всевышнего Менеджера – а себя Крокер называет стоиком.

– И где же он все это проповедует?

– Начал с округа Бейкер, – сказал Уэс, – а теперь кочует по Флориде и Южной Алабаме. Говорят, его проповеди – просто динамит, особенно для белых, которые ходят на всякие собрания. Так языком мелет, что носки летят с ног, а купюры из бумажника. Отказ от всего имущества ради служения Всевышнему Менеджеру – а имущество у Крокера было немаленькое – принес ему огромную популярность. Сейчас он подписывает синдицированный [49]49
  То есть с правом продавать программу сразу нескольким телеканалам.


[Закрыть]контракт с телеканалом «Фокс».

– С каналом «Фокс»?!

– Именно. Будет вести передачу «Час стоиков».

– Мамочка дорогая… – Роджер даже рот приоткрыл. – Всевышний Менеджер… Зевс… центральный канал… «Час стоиков»… Кажется, это я схожу с ума, Уэс.

Мэр рассмеялся.

– Роджер, я тебе вот что скажу. Большинство белых свысока смотрят на нашу манеру молиться. Для них это слишком эмоционально, демонстративно и все такое. Наши хоры раскачиваются, когда поют, хлопают в ладоши до посинения. Проповедники наши не просто говорят – ораторствуют. Паства у нас не сидит молча, не бормочет что-то себе под нос, все кричат: «Правильно!», «Аллилуйя!», «Давай, брат!», «Аминь!» Однако я на это вот что скажу. По крайней мере, мы без заскоков. Никто из наших никогда не будет молиться какому-то Менеджеру или Зевсу и называть себя стоиком, а все только потому, что какой-нибудь громко мычащий старый буйвол придет в город с палаткой на горбу. В общем…

– А что…

– Извини, перебью, – продолжал мэр, – просто хотел показать тебе небольшую заметку о Крокере, Зевсе, Всевышнем Менеджере и иже с ними. – Уэс вышел в кабинет, вернулся с газетной вырезкой и протянул ее Роджеру. – Взгляни на заголовок.

Заголовок гласил: «Освободи меня, Зевс».

– Это из оклендской газеты, летом напечатали. Тут об одном молодом человеке по фамилии Хенсли, белом пареньке. Он сбежал из тюрьмы в Калифорнии во время того землетрясения, помнишь, а в июле сам сдался полиции. Ему должны были дать новый срок, но когда судья предоставил Хенсли слово, парень сказал: «Делайте свое дело, судья, а я буду делать свое». Судья удивился: «Вас что, совсем не волнует приговор?» – «Я совершенно спокоен», – ответил тот. Именно так и сказал – совершенно спокоен. «Я нахожусь в полном согласии с природой». А потом добавил, – Уэс ткнул пальцем в нужное место статьи, – «Тело мое – лишь глиняный сосуд с кружкой крови, да и тот дан мне взаймы. Но Зевс даровал каждому из нас также и частицу своей божественной сущности, свободу соглашаться с истиной и отрицать ложь. Никто не может отнять у нас эту свободу, даже в тюрьме». – «Зевс, значит? – хмыкнул судья. – Побег – серьезное нарушение, но пусть у вас будет шанс. Даю вам два года условно и отпускаю под надзор Зевса». Роджер, ты ни за что не догадаешься, кто этот белый паренек.

– Хм, Зевс… Наверно, какой-нибудь духовный сын Крокера. Элайя Иел, начальник полиции, прислал мне вырезку на прошлой неделе. Весной им пришел запрос из штата Калифорния – просили объявить в розыск этого самого паренька, который сбежал из тюрьмы и предположительно находился где-то в районе Атланты. ФБР начало записывать телефонные разговоры. Хенсли посадили впервые за разбойное нападение при отягчающих обстоятельствах. Когда наша полиция наконец напала на его след, он давно уже уехал из Атланты. Здесь он работал в фирме «Картер: помощь на дому», кем-то вроде сиделки и помощника по хозяйству для больных. Одним из его клиентов был – ты прочно сидишь на стуле? – Крокер собственной персоной. Не знаю, помнишь ты или нет, – он помогал Крокеру подняться на подиум во время пресс-конференции.

– Помню! Я его видел и в доме Крокера! У него еще руки с такими мускулами, – Роджер обвел ладонью воображаемые бугры.

– Да-да, – сказал Уэс. – Заключенные в тюрьмах только и делают, что качают мышцы и штампуют номерные таблички для автомобилей. Но ты понял, что произошло? Крокер обратил этого несчастного придурка в свою религию, а парень пошел да и вывалил всю его чепуху про Зевса на голову калифорнийскому судье – и сработало! Просто невероятно! Я уже говорил: может, наши братья и выглядят в церквах смешно, но, по крайней мере, не ударяются в странности. Хорош заголовок, да? «Освободи меня, Зевс»! Даже не знаю, как такое в голову-то может прийти… Ладно, извини, Роджер, я тебя перебил.

– А, да… черт, что же я хотел спросить? Вспомнил! Что сталось с женой Крокера? Помнишь эту фифу?

Мэр кивнул.

– Что, она тоже отправилась в палаточное турне с Крокером?

– Насколько я знаю, нет, – сказал Уэс. – Вряд ли молодая миссис Крокер отличается особой духовностью. Скорее всего, она полагает, что все наслаждения этой бренной жизни вместе с жизнью и заканчиваются, так что глупо их лишаться.

– Кажется, у них есть ребенок? – спросил Роджер.

– Девочка. По имени Кингсли Крокер. – Уэс скорчил гримасу, словно говоря: «Вот так имечко, а?»

– Наверно, она осталась с матерью?

– Чего не знаю, того не знаю. Когда такие молоденькие вампирши выходят за богатых стариков, они частенько стараются побыстрее заиметь ребенка – своего рода страховой полис. Что происходит с этим ребенком, если страховать становится нечего, даже думать не хочу.

– А что стало с корпорацией?

– Кредиторы… помнишь, он сказал: «Я кладу ключи на стол, это все ваше, делите, как хотите», – ну, что-то вроде того? Так вот, сперва «ГранПланнерсБанк» и остальные были в восторге. Крокер не собирался чинить им препятствий на основе одиннадцатой главы кодекса о банкротстве, что могло затянуть процедуру на годы. Теперь все имущество корпорации и лично Крокера принадлежит им – и они занялись претензиями и исками друг к другу, что может затянуться на десятилетия. Кстати, был один любопытный эпизод во время разборок с крокерской собственностью. Ты юрист, Роджер, и наверняка слышал о передаче прав на имущество вместо лишения права выкупа?

Роджер кивнул.

– Так вот, юридически Крокер добровольно передал права на все свое имущество, включая и ту его часть, которая погубила корпорацию – «Крокер Групп». Помнишь «Крокер Групп»?

Роджер опять кивнул.

– Если права на имущество передаются добровольно, а не принудительно, аукцион по закону можно не проводить. Но после пресс-конференции финансовые затруднения Крокера приобрели такую известность, что «Крокер Групп» заинтересовалось множество аферистов и спекулянтов, которые надеялись заполучить его по дешевке. Они стали перебивать друг у друга цену, и фактически «ГранПланнерсБанк» все равно проводил аукцион. В результате он получил за здание сто тридцать миллионов. «Крокер Групп» купила какая-то финансовая группа из Далласа. Конечно, Крокеру банк дал на строительство гораздо больше, но хоть шерсти клок они урвали. Посреди всей этой возни с продажей выяснилось, что один из сотрудников их отдела кредитования, некий Пипкас, втихаря сколотил синдикат для покупки «Крокер Групп» за пятьдесят миллионов и пытался подбить руководство отдать здание своим покупателям. Конечно, его турнули, но интересно не это. Интересно другое – месяц назад этот Пипкас женился на первой жене Крокера! Роджер, я не шучу! И теперь живет припеваючи в бакхедском особняке, построенном на деньги Крокера, с женщиной, которой тот отвалил по бракоразводному соглашению кругленькую сумму. Правда, какая-то особа из Декейтера предъявила ему иск об установлении отцовства, но бывшую миссис Крокер это, видимо, не беспокоит. – Уэс покачал головой и улыбнулся своей излюбленной ироничной улыбкой. – Жизнь – потрясающая штука, если не раскисать. Роджер рассмеялся.

– Уэс, я все-таки не понимаю, каким образом пресс-конференция с Крокером решила исход предвыборной кампании, – или это была гипербола?

Уэс снова пустил в ход свою ироничную улыбку, но потом отвернулся к большому окну, к тяжелым облакам за ним. И простоял так довольно долго. Наконец посмотрел на Роджера:

– Помнишь, когда ты пришел сюда в первый раз, я просил, чтобы все сказанное осталось между нами, братом Роджером и братом Уэсом? С тех пор, кстати, я ни разу об этом не пожалел. Помнишь?

– Конечно, помню.

– Давай поговорим так еще раз – только брат Роджер и брат Уэс, ладно?

– Идет.

– Отлично. Помнишь, как я сказал тебе, что, баллотируясь на выборах городского масштаба, в первый месяц предвыборной кампании умножаешь свои познания в политике на сто процентов, во второй – на двести процентов и так далее?

– Помню, помню.

– Может быть, это несколько самонадеянно, но я вычислил, что даже просто приняв участие в моей предвыборной кампании, ты узнал о политике процентов на двадцать пять больше, чем раньше. Цифра верна?

– Нет, – сказал Роджер, – я уверен, на самом деле она должна быть гораздо выше.

– Что ж, братишка Роджер, сейчас я сообщу тебе еще кое-что для поднятия твоего политического IQ. В первый раз, когда ты пришел ко мне, ты сказал: Инман Армхольстер очень зол, он собирает команду – рассказывает людям из Технологического, что Фарик Фэнон изнасиловал его дочь. Правильно?

– Правильно.

– А я ответил, что именно Армхольстер обеспечивает Андрэ Флита деньгами на разводку голосов. Так?

– Так.

– Я сразу понял, что информация очень важная, но сперва не знал, как лучше ею воспользоваться. Новость о том, что Армхольстер жаждет крови Фарика, распространялась довольно быстро, но никто не отваживался опубликовать статью об изнасиловании или сделать телесюжет – ведь официальное обвинение не предъявлено да еще замешаны такие известные люди. Потом откуда-то вылезли два этих типа со своей «Охотой на дракона».

– Кстати, кто они?

– Пара сетевых крыс, насколько я знаю, – пожал плечами мэр. – Похожи на две разваренные макаронины с длинными патлами на головах. От одного взгляда сразу начинается чесотка по всему телу. Но они действительно выпускают интернет-колонку светской жизни. В Атланте это дело не налажено. Вот в Нью-Йорке, там каждый чих сколько-нибудь известного человека тут же попадает в колонки светской жизни, этих колонок видимо-невидимо. А в Атланте их догадались сделать только два долговязых компьютерных маньяка.

– Такое впечатление, что ты с ними встречался.

– Конечно, – сказал Уэс. – После такого успеха они стали появляться в мэрии как «репорте-ееры» – ждали заслуженной награды за свои подвиги.

– Надо же!

– Что ж, Роджер, они действительно взбудоражили весь город – дней десять кипели страсти. Когда они написали об этом случае, а вслед за ними потянулись и газеты, я понял, что надо делать.

– И что же? – спросил Роджер.

– Созвать общегородскую пресс-конференцию. Я действительно опасался, что эта история может вылиться во что-то уродливое и грязное, – именно так я и сказал Армхольстеру, когда пригласил его к себе. Однако пресс-конференция, если уж говорить откровенно, была чем-то вроде перестраховки. Южная Атланта восхищается Фариком, но нельзя сказать, что там его горячо любят. Нет, все целиком на его стороне, все гордятся, что один из них достиг таких высот, тамошние школьники подражают ему. Но Фарика не назовешь добрым, сердечным, душевным, он не поддерживает связи с местами своего детства, ничего не делает для своего района и, в конце концов, начисто лишен обаяния. По данным опросов, афроамериканцы Атланты считают, что Фарика обвинили несправедливо, но широкомасштабного недовольства с возможными угрожающими последствиями зафиксировано не было. Все беспорядки – одна пятиминутная драка, о которой я тебе рассказывал. Но у меня имелись свои причины для созыва той пресс-конференции. Это была моя единственная возможность говорить от имени твоего клиента.

– Что ты имеешь в виду, Уэс?

– Ни один политик не может принимать ту или иную сторону в деле об изнасиловании, ведь в любую минуту могут всплыть новые факты и треснуть тебя по лбу. Но если речь идет не о чьей-то вине, а о честности, справедливости, гражданских правах – тогда можно высказаться, и я постарался защитить Фарика Фэнона, насколько это в данном контексте было возможно. А когда Крокер попер на Фарика, получилась прямо живая иллюстрация к моим словам! «Бизнес-лидеры» показали себя вероломными и несправедливыми! И я остался единственным публичным защитником Бомбардира! Я стал «рупором черных»! А где все это время был Флит? А Флит отсиживался в зрительном зале, молчал в тряпочку. Он по этому поводу практически не высказывался. Что он мог сказать? Флиту не с руки было защищать Элизабет Армхольстер, как я защищал Фарика, это стоило бы ему слишком многих голосов в Южной Атланте, на которую он так рассчитывал. Но именно этого хотел от него Армхольстер! Как минимум – атаки на Фарика! Однако Флит будто воды в рот набрал. И Армхольстер впал в такое бешенство, что перестал давать ему деньги на разводку голосов! Флит остался с носом! В полном пролете! – Уэса разобрал такой смех, какого Роджер еще никогда от него не слышал. – Вчера Флит носился по улицам, высунув язык! Ему стало не на что покупать голоса! Совсем не на что! – Опять хохот, хохот до слез. – Роджер, когда ты привел Крокера на пресс-конференцию – ты выиграл выборы!

Роджер даже не улыбнулся.

– Да, Уэс, для тебя это все было очень хорошо, а каково Фарику? Его имя столько времени трепали как хотели, вываляли в грязи…

– В грязи? – резко перебил Уэс. – Брат Роджер, ты не знаешь, что такое грязь! Когда влиятельный папаша какой-нибудь девушки заявляет на каждом углу, что ты изнасиловал его дочь, это еще не грязь. Грязь – это когда тебя арестуют, снимут отпечатки пальцев, сунут в камеру, выпустят под залог, потом приволокут в суд, предъявят обвинение, и вот ты сидишь на скамье подсудимых, со своим внушительным ростом, весом, бритой башкой, бычьей шеей, и пытаешься выглядеть невинной жертвой навета, а хрупкая белая девушка со слезами на глазах рассказывает, как ты надругался над ней! Вот что такое… вот что такое грязь!

– Но…

– Вот это называется «вывалять в грязи», – язвительно сказал Уэс. – Однако ничего подобного не случилось, не так ли?

– Но…

– Никаких «но», брат Роджер! Ведь официальных обвинений не было, правда? И знаешь, почему? Потому что Армхольстеры прекрасно понимали, через какой ад им придется пройти, если они начнут процесс.

– Ты это точно знаешь?

– Ну… точно знать невозможно, но разве есть другие объяснения? Армхольстер – трепач, да, но не только трепач. Рано или поздно он еще как-нибудь отомстит Фарику. Бог знает, как именно. Надеюсь только, что это произойдет за пределами Атланты, не на моих глазах. Видимо, Армхольстер не хочет делать этого официально, с газетной шумихой и всем прочим. По крайней мере, я так думаю. Мои действия были благом и для Фарика, и для нашего города.

– Хорошо, пусть для Фарика это было благом, хотя тут я с тобой не согласен, – сказал Роджер, – но для города-то почему?

– Потому что я нужен Атланте, – заявил Уэс без тени иронии. – Ты представляешь себе, какая это была бы катастрофа, стань мэром Флит? Это отбросило бы Атланту на два поколения назад. Все его познания об управленческих стратегиях – сейчас, на пороге нового века! – сводятся к «видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий».

Роджер невольно улыбнулся.

– Что ж, пусть будет по-твоему: Фарик вышел из этой истории свободным и незапятнанным. Хотя знаешь, я не думаю, что он хоть раз терял из-за нее сон или аппетит, даже когда положение его было действительно хуже некуда. Фарик убежден, что живет на Олимпе, среди бессмертных богов.

– Вроде Зевса, – кивнул Уэс. – А как его успехи на футбольном поприще?

Еще одна невольная улыбка.

– Даже лучше, чем в прошлом сезоне. Чуть не схлопотал дисквалификацию, но сейчас опять на коне. Говорят, ему собираются вручить приз Хисмана [50]50
  Ежегодный приз, вручаемый лучшему футболисту университетских сборных. Победителя выбирают спортивные комментаторы.


[Закрыть].

– Вот видишь? – сказал Уэс. – А у тебя как? Как обстоят твои дела? Как там «Ринджер Флизом энд Тик»?

Теперь на лице Роджера появилась улыбка-капитуляция: «Сдаюсь, ты победил».

– Вообще-то нечего доставлять тебе такое удовольствие, но признаюсь – в конце лета, после этого дела с Фариком, я получил очень приятные дивиденды.

– Дивиденды?

– Ну, премию.

– Тебе сказали, за что?

– Нет, но догадаться было нетрудно. Дело Фэнона выставило их в нужном свете. Старые юридические фирмы в Атланте обычно держат в штате парочку афроамериканских юристов, приличия ради. Лучше, конечно, чем совсем ничего, но все понимают – это только хорошая мина. А вот поучаствовать, да еще так успешно, в громком деле афроамериканца – вот это да, это уже серьезно. Теперь никто больше не посмеет назвать их контору отсталой, старомодной, высокомерной. Больше всего они боятся прослыть старомодными. Белые юристы в «Ринджер Флизом» все как один плевать хотели на афроамериканцев. Но нынче в Атланте даже расисты не желают выглядеть старомодными, а расистское поведение старомодно само по себе. Один из директоров фирмы, Зэнди Скотт, приобрел за счет дела Фэнона невероятную популярность. Он и сейчас, наверно, при каждом удобном случае старается ввернуть что-нибудь про Фэнона, будто сам был одним из организаторов защиты. Ну, да мне все равно.

– Подожди немного, – сказал мэр, – скоро это будет уже не только хороший имидж. В Атланте полно афроамериканских корпораций, афроамериканских собственников и руководителей. «Ринджер Флизом» вскоре оценит масштабы их бизнеса, и все благодаря тебе, брат Роджер.

Сам того не желая, Роджер довольно заулыбался.

– Ну… не могу сказать, что ты ошибаешься. Мы сегодня получили письмо из Суит Оберна – знаешь сеть кафе Кларенса Харрингтона?

– Ага, вот видишь?

– Я вижу, что Букер Вашингтон был кругом прав, – ответил Роджер, – вот что я вижу. «Ринджер Флизом энд Тик» – самая старая, солидная, неповоротливая юридическая контора белых в Атланте, и она просто счастлива иметь дело с успешными афроамериканскими предпринимателями вроде Кларенса Харрингтона.

– Значит, для тебя все это тоже оказалось хорошо и полезно, – заключил мэр. – Признайся?

– Пожалуй, да. – Роджер немного помолчал, словно хотел добавить что-то еще, но передумал. И все же решился: – Мы с тобой по-прежнему брат Уэс и брат Роджер, да?

– Да.

– И это относится не только к тому, что брат Роджер говорит брату Уэсу, но и ко всему остальному, да?

– Можешь не сомневаться, брат Роджер.

– Хорошо, тогда я тебе скажу кое-что, о чем не рассказывал даже Генриетте. Я очень волновался, когда приступал к делу Фарика. Он сразу отнесся ко мне очень неприязненно. Для него я, конечно, был Роджером Белым с ног до головы. Кроме того, существовали опасения, что мое участие в деле Фарика отпугнет белую клиентуру «Ринджер Флизом», – а я годы потратил на то, чтобы хорошо выглядеть в глазах «бизнес-лидеров». Однако этот случай принес довольно забавные плоды. Все началось сразу после пресс-конференции, которую мы организовали в библиотеке «Ринджер Флизом». Люди на улицах – наши, афроамериканцы, – стали узнавать меня, ведь пресс-конференцию показали по телевидению. Они улыбались мне, говорили: «Молодец, брат!» и «Мы с тобой!» Представляешь – «Мы с тобой!» Джибли Берм – ты знаешь Джибли Берма?

– Конечно.

– Так вот, уже после твоей пресс-конференции Джибли Берм подошел ко мне – надо сказать, я ни разу его в глаза не видел, знал только по газетным фотографиям, – и вот он подошел и сказал: «Хорошо работаешь, брат! Мы с тобой!» Мы с тобой! Уэс, ты знаешь… мне было так приятно! Передать не могу, до чего приятно!

– Ну еще бы, – ласково сказал мэр. – Ты впервые попал на политическую арену. Это сильнее любого наркотика.

– Может быть, и так, но больше всего я радовался тому, что перестал быть афроамериканцем, который слишком высоко взлетел и оторвался от своего народа. Наконец-то я был среди своих.

– Добро пожаловать в клуб, – так же ласково сказал мэр. – Это тоже политика.

Роджер поймал себя на том, что улыбается во весь рот – глупой, мечтательной улыбкой.

– Брат Уэс, должен признаться, я даже тешился на досуге мыслью о том, чтобы самому поучаствовать в выборах… ну, как-нибудь потом. Только вот пока не решил, в каких. – Он постарался произнести это самым непринужденным, шутливым тоном.

– Ага! Думаешь, я не заметил, как ты тоже начал говорить «афроамериканцы»! Что ж… ты будешь иметь успех, – ответил мэр вполне серьезно. – Теперь, благодаря делу Фэнона, у тебя есть имя. Ты человек семейный, живешь в Южной Атланте. Про Ниски-лейк всегда можно умолчать. И потом, не так уж много народу знает, что на Ниски-лейк – сплошные особняки.

– Ну, не такие уж там особняки…

– Неважно, это дело десятое, – махнул рукой Уэс. – Есть еще кое-что. С самого начала у тебя будет поддержка бывшего мэра Атланты.

– Кого это?

– Меня. Как известно, мэр Атланты не может занимать свой пост больше двух сроков подряд.

Уэс говорил об этом как о чем-то таком возможном, таком реальном, что Роджер снова невольно заулыбался во весь рот.

– Звучит неплохо, а, Роджер?

Волна мучительного смущения. Как можно так открыто демонстрировать свои чувства? Роджер резко встал и протянул руку мэру Уэсли Доббсу Джордану.

– Брат Уэс, я не хотел так долго донимать тебя своими мечтаниями. Поздравляю с победой! Я так горжусь тобой, одно наше знакомство для меня уже большая удача. Я не шучу. Ты замечательный морхаусец и замечательный мэр, а в будущем пойдешь еще дальше.

Уэс встал, и они пожали друг другу руки.

– Спасибо, только вот насчет будущего я не уверен. Черному мэру Атланты особо податься некуда. Когда заводишь речь о должности губернатора или сенатора, все опасения белых прослыть старомодными куда-то испаряются. Энди выяснил это на собственном опыте.

– А как насчет Конгресса? – спросил Роджер.

– Это шаг вниз, – сказал Уэс. – Мэр Атланты – куда более серьезная должность, чем представитель какого-нибудь Пятого округа.

– Чем бы ты ни занимался, брат Уэс, ты великий человек. – Боясь показаться слащавым, Роджер весело улыбнулся и добавил: – Самый великий человек, у которого я мог отнять столько времени после победы на выборах.

– Ерунда, брат Роджер. Ты, главное, вот что не забудь. Тебе надо начинать выходить в свет и пожимать людям руки. Благотворительные обеды, обеды по случаю выхода на пенсию, получения премии или награды, сбор средств, собрания жителей районов, церковных приходов. Надо знакомиться с пасторами, такими, как Айк Блейки.

Роджер чувствовал себя глупо. Нечего было так много болтать.

– Я просто думал вслух, брат Уэс.

– Все мы так начинаем, брат Роджер, – сказал мэр, – думаем вслух и надеемся, что нужные люди услышат нас.

Брат Роджер и брат Уэс обнялись, и Роджер повернулся было к выходу, но взгляд его зацепился за йорубские церемониальные мечи на эбонитовой стене.

– Должен признать, Уэс, – Роджер кивнул в их сторону, – мечи просто великолепны. Что с ними будет дальше?

– Придется вернуть, хотя очень жать. Когда я задумал повесить их сюда, это был всего лишь ловкий предвыборный маневр. Но теперь я тоже ими восхищаюсь. Корни, брат Роджер, это корни.

Роджер вышел в приемную, где к тому времени уже началось что-то вроде вечеринки с коктейлями. Человек двадцать, почти все с бокалами шампанского, стояли группками и громко переговаривались.

– Эй, Родж!

Это был Джулиан Сэлисбери, единственный белый в приемной, кроме дежурного полицейского. Рядом с Джулианом стоял Дон Пикетт, и Роджер подошел пожать им руки и выслушать последние новости о кампании в поддержку Фэнона. Роджер уже собрался уходить, когда его окликнул низкий голос:

– Мистер Белл!

Элайя Йел, начальник полиции. Роджеру и во сне не могло присниться, что Элайя Йел знает его в лицо. Но он знал! Роджер и ему пожал руку, обменялся впечатлениями об итогах выборов… сейчас он чувствовал себя публичным человеком.

Наконец Роджер совсем уже добрался до двери приемной, но еще один голос, на этот раз женский, пропел за спиной:

– Мистер Бе-елл!

Роджер обернулся – и увидел мисс Бизли с бокалами шампанского. Действительно очень симпатичная, просто красавица, – сейчас на лице ее играл румянец от радости, шампанского и присутствия стольких мужчин, которые, конечно, восхищались ею не меньше Роджера.

– Нельзя же уходить, не попрощавшись! – улыбнулась она.

– Я и не думал, – сказал Роджер, – спасибо вам за все.

– Не забывайте дорогу к нам!

– Не волнуйтесь, мисс Бизли, – кивнул публичный человек Роджер Белл, – я скоро вернусь!