Текст книги "Мужчина в полный рост (A Man in Full)"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 54 страниц)

Очевидно, гордясь своими бицепсами, чернявый носил тугую белую футболку, короткие рукава которой открывали грубую татуировку – свернувшаяся змея с буквами «РУ» под ней. Тюремная наколка, с первого взгляда определил Конрад, – сплошные коллоидные шрамы. «РУ» означает «рожденный убивать». На коленях у наглеца лежала палка вроде тех, которые можно увидеть на аукционах по продаже скота, толстая, без всякой обработки, такой коров загоняют в загоны. Конрад поднял глаза к потолку. На белой полке не хватало целого батальона фарфоровых фигурок – они превратились в груду блестящих осколков на полу. Нетрудно было догадаться, как это произошло.

Чернявый уже угрожающе посмотрел на Конрада, смерил его взглядом и спросил у миссис Гарднер, подошедшей к двери:

– Кто это?

– Конни из фирмы «Картер: помощь на дому», – сказала она дрожащим голосом. – Он нам помогает по хозяйству.

Наглец опять повернулся к Конраду и снова окинул его взглядом с ног до головы.

– Помогает, значит, по хозяйству… – словно взвешивая эти слова, проверяя их. – Ладно, вот что, Конни, мы тут типа заняты. Давай-ка вали помогать куда-нить еще.

– Да, Конни, – нервно добавила миссис Гарднер, – я забыла попросить тебя принести еще кое-что… фильтры для пылесоса… жидкость… то есть губки. Сходи, если не трудно, еще раз…

Конрад сделал глубокий вдох, попросив у Зевса дать ему силу и стойкость, хотя ему никогда не пришло бы в голову назвать эту просьбу молитвой. Он скрестил руки на груди, чтобы продемонстрировать их наглецу. Повернулся к Гарднерам и сказал:

– Я слышал звон. Почему упали статуэтки?

В глазах пожилой пары отразилось ужасное предчувствие.

Сидящий на кровати тип взялся за свою пастушью палку и похлопал узким ее концом по ладони. Ухмыльнулся и протянул, кривляясь:

– Ты разве не слышал, Конни, дорогой, сейчас мы немножко заняты! Делай, что тебе сказала леди. Иди за фильтрами для пылесоса и губками. Будь хорошим мальчиком. – Он показал подбородком на дверь и презрительно посмотрел на Конрада сверху вниз.

Никакого плана у Конрада не было, но в ушах зазвучал голос Пять-Ноль: «Работай языком!»

– «РУ», значит, вот как? – спросил Конрад. – Значит, ходка не первая? Поздравляю.

Чернявый сильнее хлопнул палкой по ладони.

– Слушай, парень…

– Этот твой мазила на зоне или слепой, или под кайфом был. Не догоняешь?

– Ладно, приятель…

– Ты че залупаешься с нормальными людьми? Больше наехать не на кого, да? Не западло выеживаться перед стариками? Под крутого косишь?

Наглец выставил палку в его сторону.

– Слушай, я не знаю, что…

Конрад протянул руку к палке. Взялся за другой конец и рванул на себя с такой силой, что противник не удержал ее. Теперь уже Конрад стоял с палкой в руках, словно самурай перед схваткой.

– Ну что, довыеживался? Все, хорош, игра окончена. Или те кепку спилить? Врубаешься или как? Кепку спилить!

Чернявый выпрямился на кровати и спустил одну ногу на пол, но не решался занять позицию для драки.

В этот момент Конрад понял, что одолел его. Искра Зевса как будто осветила всю комнату.

– Ты знаешь, что значит «А»? – спросил Конрад. Он сам не понимал, какая ярость была у него на лице – зубы оскалены, весь кипит. – Знаешь?

Подонок ничего не сказал, но в глазах читалось, как на бумаге, – он прекрасно знает, что «А» значит «Арийцы».

– Наш девиз – «Всё для одного и все за одного», – продолжал Конрад. – Врубаешься? Если еще хоть раз сунешься в этот дом, мы тебе яйца отхватим и затолкаем в глотку. Мой главарь с прошлой ходки живет в двух кварталах отсюда. Он тебе в секунду кепку спилит, как пить дать. Бля, он протащится с этого! А ща вали отсюда, быра! Вали, пока я добрый еще.

Чернявый медленно, ошарашенно слез с кровати и сделал несколько шагов. Конрад держал палку перед собой, но уже не кипел от ярости. Теперь он был спокоен и уверен в себе. Чернявый неуверенно зашагал к двери, Конрад за ним. При каждом шаге жидкие прядки сальных волос трусливо подпрыгивали на сгорбленной спине. Теперь он дышал тяжело, с присвистом, как астматик. Когда этот тип выходил, Конрад прошипел ему вслед:

– Мы уроем тебя, говноед! Спилим твою сраную кепку, так и знай!

Чернявый не ответил.

Когда Конрад вернулся в спальню, старики посмотрели на него с недоверчивым изумлением, явно гадая, что за птица к ним залетела.

– Извините меня, – сказал Конрад. – Это единственный способ общаться с такими людьми. С подонками. Нормального человеческого языка они не понимают.

– Но откуда вы… – слова застряли у миссис Гарднер в горле.

– Откуда я знаю этот идиотский жаргон? – переспросил Конрад. – Из кино, из фильмов про тюрьму. Я сразу понял, что этот парень только на словах смелый. Для грабителя он староват.

– Как только вы уйдете, он вернется, – сказал мистер Гарднер. «Он вернется» прозвучало как жалобный стон.

– Не вернется. Он думает, что я член банды.

– Какой банды? – удивилась миссис Гарднер.

– Банды «Арийцев», – ответил Конрад. – Если бы мне сказали, что за мной охотятся «Арийцы», я бы тоже испугался до полусмерти.

– Значит, этому конец? Правда? – Миссис Гарднер закрыла лицо ладонями и рассмеялась.

Потом она рассказала, как подонок в первый раз зашел к ним – уговаривал купить домашнюю сигнализацию. Они ответили, что им такая не нужна, но он пришел еще раз, якобы как организатор патруля безопасности. Старики поверили, сделали взнос, и он стал приходить все чаще и чаще. Вскоре стало ясно, что это чистое вымогательство. Этот тип преследовал Луизу Гарднер, когда та ходила за покупками. Проникал в дом сквозь закрытую дверь, неизвестно каким образом. Гарднеры были в ужасе. Подонок отбирал у них сто долларов в неделю. Сегодня он заявил, что повышает дань до ста пятидесяти. Миссис Гарднер сказала, что не может столько платить, тогда он схватил свою палку и разбил фигурки…

– Как же вы решились прогнать его? – спросила хозяйка. – Тут нужна такая храбрость! – Она опустила голову, потерла глаза и опять посмотрела на него. По лицу ее покатились слезы. – Как вы решились на… на такой поступок?

– В это трудно поверить, – сказал Конрад, – но большинство грабителей сильны только на словах. Ввязываться в драку для них последнее дело. Жертвами чаще всего становятся те, кто не может драться. Как только им попадается человек, способный дать отпор, они тут же отступают, особенно такие, как этот, ему ведь уже за сорок.

– Но что вы будете делать, если попадется грабитель, который готов драться? – поинтересовалась миссис Гарднер. – Что делать тогда?

– Если наткнешься на такого – будь готов землю есть, – сказал Конрад, но в ушах у него звучал голос гавайца: «Языком работай, брата, языком!»

Настроение было замечательное. Он поработал языком, и это помогло! Это – и еще искра Зевса.

ГЛАВА 29. Эпиктет в Бакхеде

Дом у Брата и Сестры такой старый, что ванная только одна, на втором этаже. Когда зазвонил телефон, Конрад стоял над раковиной с намыленным подбородком. Звонок едва можно было расслышать, так как телефон в доме тоже один и стоял он в крохотной комнатушке внизу – «в офисе», – практически погребенный под грудами «Всякой всячины». Чтобы позвать Конрада к телефону, Брату или Сестре приходилось выходить на лестницу и громко кричать.

На этот раз кричала Сестра, которая забавно выпевала его имя, повышая тон на втором слоге: «Кон-НИ-И-И!»

Конрад вытер с подбородка пену и помчался вниз. Звонили из «Картера», это точно. Никому другому он номер не давал.

«Офис» Брата и Сестры представлял собой каморку без окон. Телефонный аппарат черный, единственный черный телефон в жизни Конрада, дитя семидесятых. На проводе, конечно, был работодатель – немолодая китаянка (или американка китайского происхождения) Люси Нг, то есть «Энг», как правильно произносится ее фамилия. В офисе «Картера» Конрад был только однажды, когда его нанимали или, вернее, вносили в список «помощников» для оплаты согласно отработанному времени. Судя по реестрам и количеству часов в них, «Картер» был одной из крупнейших городских компаний, занимающихся помощью на дому, но весь офисный персонал состоял только из Люси Нг, ее мужа Виктора, двух бухгалтерш и трех секретарш (все китаянки). Они отвечали на непрерывные телефонные звонки и вносили информацию в реестры наемных работников – дипломированных терапевтов, медсестер и «крепких спин» вроде Конрада.

Виктор Нг выбрал для фирмы такое название, полагая, что оно вызовет ассоциации с бывшим Президентом Джимми Картером – нечто сугубо американское, джорджийское, напоминающее старые добрые времена. Их офис был в двух шагах, на Спринг-стрит.

Люси Нг, самым жизнерадостным тоном:

– Конни! Как твои дела?

– Хорошо, миссис Нг. – Конрад не помнил, чтобы работодатели были когда-нибудь так рады его слышать.

– Не знаю, что ты такое делаешь с людьми, но они тебя любят!

– Правда?

– Правда! Мистер и миссис Гарднер говорят, что ты оказал им очень большую услугу! Твоя работа всем нравится, но миссис Гарднер просто рассыпалась в благодарностях!

– Они очень хорошие люди, миссис Нг…

– Люси!

– Люси. Спасибо. Рад был помочь им.

– Они сказали, что ты проявил большую храбрость, Конни, но ничего не объяснили.

– Они пожилые люди, миссис… Люси, и то, что молодому здоровому парню не трудно, для них целая проблема.

– Ладно, Конни, у нас для тебя очень важный наряд. Ты меня слышишь?

– Да.

– Требуется помощник медсестры для мужчины, который сегодня приезжает домой из больницы, – ему шестьдесят лет, это очень важный человек, очень влиятельный… ты слышишь меня?

– Да. Кто он?

– Крупный бизнесмен, работает с недвижимостью, хорошо известен. Только что после операции – замена коленного сустава, очень сильные боли. Он живет в Бакхеде, в огромном доме. Его зовут Чарли Крокер.

Конрад отметил про себя имя: «Крокер». Но ведь этот бизнесмен работает с недвижимостью, а не в оптовой торговле продуктами. Так что Конрад не придал этому никакого значения.

– Для нас он очень важный клиент, – сказала Люси Нг. – Говорят, голос большого человека далеко слышен. Если у него останется хорошее впечатление, это пойдет нам на пользу.

– Все понял, – ответил Конрад. – Я постараюсь.

Люси (теперь просто Люси) объяснила, где именно на Блэкленд-роуд находится дом Чарли Крокера. Можно сесть на поезд до станции Ленокс-сквер, а оттуда на автобусе до Уэст-Пэйсес-Ферри-роуд или на другом автобусе до Нортсайд-драйв.

– От Ленокс-сквер можно дойти пешком? – спросил Конрад.

– Можно, но это далеко, а сегодня жарко – я не хочу, чтобы ты пришел к Крокерам весь потный. Обещаешь, что поедешь на автобусе?

– Хорошо.

Чарли стал мрачным, раздражительным и, с точки зрения врачей, медсестер и прочего персонала, чудовищно неблагодарным пациентом. Сначала это относили на счет НПД и МРЧ. МРЧ, монитор респираторной частоты, крепился под грудью. Когда дыхание пациента замедлялось, что чаще всего происходило во сне, включался звонок. Благодаря успокоительным Чарли начинал иногда проваливаться в сон – впервые за несколько месяцев! – и…

Дзы-ы-ы-ы-ы-ы-ынь!

Включался будильник. Да, мало кто из пациентов был так недоволен уходом и так неприветлив с «архангелами милосердия» (с врачами, особенно с Эммо Тудри) и «ангелами» (медсестрами и инструкторами по лечебной гимнастике), как этот отвратительный тип, Чарли Крокер. Медики объясняли его поведение расхожей больничной сентенцией: именно большие начальники, воротилы крупного бизнеса, бывают самыми трудными, капризными и мнительными пациентами. Глубокой депрессии Чарли никто не заметил. Ему твердили: если не будете разрабатывать колено сверх того минимума, что делает НПД, в крови образуются сгустки, которые могут добраться до легких и даже до сердца. «Отлично, – решил для себя Чарли, – пусть будут сгустки. Может, с ними я хоть немного задержусь здесь, подальше от всяких Роджеров Беллов и „ГранПланнерсБанков“».

Однако сегодня утром Крокер – все его двести тридцать пять фунтов – сидел, угрюмо сгорбившись, в кресле-каталке, которое две санитарки с натугой вкатывали по мосткам в нанятый фургон больничных перевозок «Безопасный путь». Рядом стояли Серена и Маг, напоминавшие Чарли распорядителей похоронных церемоний. Надежды на сгустки, инфекции, воспаление, кровотечение, дефекты сгиба, а также прочие патологии не оправдались, и он возвращался домой.

Строго говоря, ни в кресле-каталке, ни в больничном фургоне необходимости не было. Эммо Тудри возражал против такой выписки, инструкторы и медсестры тоже, и уж больше всех против были две санитарки, толкавшие кресло по мосткам. Все настаивали, чтобы Крокер упражнял колено – вышел бы из больницы с алюминиевой тростью, дал суставу небольшую нагрузку. Нагрузка – кратчайший путь к выздоровлению после операции по замене колена. Предписание это лишало Чарли тайной надежды лечь на дно, прикрыться вынужденной неподвижностью, спрятаться за больным коленом, выпасть из жизни… пока жизнь не переменится к лучшему.

– Мистер Крокер, – сказала одна из провожавших его медсестер, двадцатитрехлетняя штучка по имени Стейси, – пожалуйста, запомните, что я вам скажу. Единственный способ поправиться – упражнять колено! Прошу вас, делайте упражнения регулярно. Если не будете заниматься, сустав затвердеет и потом вы уже никогда не сможете разработать его.

Чарли прикинул, будет ли окончательно затвердевший сустав подходящим поводом подольше не возвращаться к делам и вообще не показываться на люди… но тут же понял, что нет, не будет.

– О'кей, – ответил он. Скорее простонал, чем ответил, даже не глядя на медсестру. А ведь не так давно, в прошлой жизни, он смотрел бы на нее во все глаза. Но в депрессии мужчины не возбуждаются.

– Чарли, – сказала Серена, – я отведу машину домой. Постараюсь добраться туда раньше тебя, но Жермен и Нина в любом случае дома.

Ничего такого жена не сказала, но Чарли не понравился тон. В нем звучало недовольство и скрытое раздражение, с которым обращаются к безнадежному инвалиду, посягающему на твое личное время.

Еще один то ли вздох, то ли стон:

– О'кей.

Санитарки уже втолкнули кресло в фургон. Снаружи послышался голос Мага:

– Пока, Серена. Мне пора в офис. Скажи Чарли, чтобы позвонил мне, если возникнет необходимость.

Ну конечно, все это Магу надо было сказать Серене, а не ему. Будто финансовый директор уже сбросил Крокера со счетов из-за какой-нибудь болезни Паркинсона, хореи Хантингтона, гранулематоза Вегенера… или чего еще похуже… наслушался в этой больнице… Сопровождающий закреплял кресло и в пятый раз спрашивал Чарли, словно дряхлого старика, все ли в порядке.

Двор у дома на Блэкленд-роуд демонстрировал все великолепие буйной летней растительности Бакхеда (к северу от Уэст-Пэйсес-Ферри). Ветки дубов, платанов, кленов, берез и сосен сплетались в живой балдахин, под которым стоял зеленовато-золотистый полумрак. Магнолии и самшит никогда еще не были такими пышными. Ровные бордюры агератума, армерий, бегоний и анемонов яркими цветовыми волнами обрамляли подстриженную траву на лужайке-«груди».

Теоретически Чарли отдавал должное этой роскошной флоре, но сейчас она не доставляла ему ни малейшего удовольствия. Скорее наоборот. Его газону, его деревьям, его кустам, цветам и траве не следовало устраивать такое шоу, когда хозяин в депрессии. В депрессии человек предпочитает свинцовые тучи, плотный туман, холода, ливни с градом.

После недюжинных усилий, кряхтенья и пыхтенья водитель и сопровождающий из «Безопасного пути» подкатили кресло-каталку с его тяжеленным содержимым по двум невысоким пандусам к главному крыльцу. Дверь открыли Жермен и Нина с широченными улыбками (насквозь фальшивыми, подумал Чарли) и множеством умильных «мистер Крокер!».

– Постель быть готова в библиотеке, как вы велели, – сказала Жермен.

«Безопасные путейцы» собрались было уходить, но один из них, водитель, сутулый белый мужчина с рано поседевшей шевелюрой и криво подстриженными усами, обошел кресло и заметил Чарли:

– Тут советов и без меня довольно…

«Но ты от них не удержишься», – подумал Чарли.

– …Да и не доктор я….

«Но это тебя не остановит».

– …Только мне кажется, на первом этаже лучше не располагаться, мистер Крокер. Я в свое время столько лечебной гимнастикой занимался и знаю как мало кто – ходьба вверх-вниз по ступенькам, – он показал на огромную парадную лестницу, – это сейчас лучшее упражнение. Я столько пациентов перевидел…

– Спасибо, – оборвал его Чарли. Он бессильно ссутулился в своем кресле, вытянув шею вперед, и наградил Мистера Почти Доктора самым сердитым взглядом, на какой только был способен.

– Я хотел как лучше, – забеспокоился водитель.

– Спасибо, – сказал Чарли без тени улыбки, и асиметричные усы советчика скрылись за массивной парадной дверью.

– Черт бы всё это побрал, он и сам знает – водитель прав. Но какое это имеет значение? Для чего ему поправляться? Зачем выполнять кучу упражнений с утра до вечера, зачем мучиться от боли, делая вид, что стремишься к какому-то будущему, – прекрасно зная, что никакого будущего нет?

Погруженный в депрессию человек открывает, что все мелкие повседневные дела требуют веры в Завтра и каждое из них – просто злая шутка, потому что никакого Завтра, разумеется, больше не существует.

Пока Жермен катила кресло к библиотеке, Чарли вдруг понял, какое огромное состояние – не только деньги, но и время, и труд – вложено в первый этаж этого дома. С ума сойти! Он оглядывался вокруг. Жермен что-то говорила над ухом, и Нина хлопотала, как могла хлопотать только она одна, но Чарли не обращал на обеих никакого внимания. Ему было ужасно жалко себя… этого полуразвалившегося старика, которого катят на кресле к его кровати. Жалкий старик, обводящий бессмысленным взглядом свои земные богатства… Вот напольные часы из африканского падука, «прадедушкины часы» восемнадцатого века, которые ни один прадедушка – ни его, ни Серены – в глаза не видел… А денег на них угрохано больше, чем любой из этих прадедушек заработал за всю жизнь, пока с утра до вечера горбатился на стройке всяких дурацких домов или месил трясину в болотах округа Бейкер… Эти – как их там? Фотилы? Фотеилы, кресла с обивкой, – ткань из… как называется та нью-йоркская лавочка? Лампы из магазина в Небраске, шкафы… Бомбей-комоды, так, кажется, говорит Серена… Все эти названия всплывали в голове у старика, которого везли по ковровой дорожке, еще одной эксклюзивной покупке, доставленной в Джорджию Рональдом Вайном. Серена впала в настоящий экстаз, впервые получив неограниченный бюджет для покупки этих… вещей… эксклюзива… обстановки… До чего эта роскошь бессмысленна! Как пусто и мелко пристрастие к вещам! Однажды – и довольно скоро! – нас уже не будет, и в наших вещах будут рыться другие люди… как черви… Что такое, в конце концов, антиквариат, если не такие же вещи, через которые уже прошли до тебя другие черви? И весь их роскошный дом… в их непревзойденном Бакхеде… что это, если не жилье, которое он снимает до тех пор, пока на его место не заступят другие арендаторы, так же стремящиеся в престижный район? Всего лишь временно арендованное жилье! Ну да, мы воображаем, что купили эти вещи, что владеем ими. Какой чудовищный самообман! Стоимость дома плюс упущенная выгода от двух-трех миллионов, вбуханных в так называемую обстановку, – вот арендная плата. Ты здесь лишь на короткий срок. Ты занимаешь это место до тех пор, пока твоя смертная оболочка не истреплется. Твои дети не будут жить в этом великолепном доме. Хватит себя дурачить! Они будут жить с отвратительными типами, своими ровесниками, в каком-нибудь сарае чикагского Старого города, или сан-францисского Норт-Бич, или Нижнего Манхэттена, или Корал-Гейблз… Они ни слезинки не прольют из-за этого старого особняка с… обстановкой… разве что заграбастают деньги, которые дадут им новые личинки, копающиеся здесь… Надо рассказать обо всем этом Уолли, рассказать, как устроена жизнь… Надо… но Чарли с ужасом чувствовал, что пропасть между ним и сыном уже слишком велика. Давно прошло то время, когда он мог обнять Уолли за плечи и поговорить с ним «по-мужски». А всё эта школа-интернат, этот «Триниан», куда Марта его запихнула! Бедных детей там пичкают политкорректностью, делают из них каких-то слюнтяев… Родной сын! Боже, когда они в последний раз ездили в Терпмтин, Уолли был… не лучше Джина Ричмана. Смотрел на отца, будто тот… варвар какой-то… Некому подать детям пример. Только и знают, что воротить нос…

– Мистер Крокер, вы сейчас будете ложиться? – голос Жермен.

Она дотолкала его кресло до кровати в библиотеке. Кровать здесь действительно смотрелась ужасно. Во-первых, библиотека довольно мрачная (раньше Чарли этого не замечал) – сплошное темное дерево да еще и старомодная кровать с крашеной металлической рамой… Господи… напоминает «Джима Буи на смертном одре», вот-вот ворвутся мексиканцы с кинжалами… И это еще не все. Кое-что он просто забыл предусмотреть. На первом этаже был только один туалет, бесполезная дорогущая комнатка, которую Рональд отделал мрамором, эмалью и латунью. Внутри она ослепительна – но без душа и ванны, негде даже поставить пузырьки и коробочки с лекарствами, которыми снабдил его Эммо, не говоря уже о чем-то еще. Потом, совершенно негде повесить одежду, халат, например, или что-нибудь другое… Хотя что кроме халата может ему понадобиться? Ничего. Он инвалид, инвалид на долгий срок. У него же будет помощник, какой-то помощник медсестры, который должен делать всю эту ерунду, непосильную для старой развалины. Вот пусть этот помощник халатом и занимается.

Пока лучше посидеть в кожаном кресле. Чарли вовсе не хотелось, чтобы Жермен или Нина видели, как он стаскивает одежду и влезает в пижаму. Они помогли ему выбраться из кресла на колесиках, Чарли перекочевал в кожаное, откинулся на спинку и упер отсутствующий взгляд в книжные полки. По правде говоря, колено сейчас почти не болело. Но оно заболит, обязательно заболит! Ведь это ширма, отгородившая его от мира.

Так он размышлял, когда в дом вошла Серена. Чарли слышал, как жена сказала что-то Жермен или Нина, хотя слов не разобрал, потом по мраморному полу зацокали каблучки. Вот она встала в дверях библиотеки, уперев руки в бока. Чарли опустил голову, как заранее чувствующий себя виноватым ребенок.

– Чарли! Господи боже мой! Ты что, не понимаешь, что творишь? Ты ни шагу не сделал с тех пор, как приехал! Я только что разговаривала с Нина. Она сказала, что ты перебрался из больничного кресла прямо в это кожаное. Ты помнишь, что тебе говорил Эммо? Помнишь, что говорили инструкторы по гимнастике?

Чарли думал совсем о другом. Глядя сейчас на Серену, он мог думать только о том, как она… ослепительно молода. В холле за ее спиной было больше света, чем в библиотеке, и Чарли видел только ее изящный силуэт… фигуру самой Юности… ореол пышных черных волос… длинную шею… прямые плечи, тонкую талию… легкое шелковое платье с подолом на добрых шесть дюймов выше колен – на такое могла решиться только очень молодая женщина с безупречными ногами… а ноги у нее и правда безупречные, вплоть до мелочей… даже атлетические конусы мышц над коленями… стильный изгиб узких бедер… изящные голени… твердые бугорки лодыжек… Грудь Чарли не видел, потому что свет падал Серене в спину, но и без того прекрасно знал, что грудь тоже безупречна… Умом знал, но не ощущал этого ни на миг – ее красота не вызывала в нем никаких эмоций. Ясно как день: он импотент, давно уже импотент. Крокер принял меры, чтобы никогда не проверять это на практике, но не сомневался, что это так… дряхлая никчемная туша, вот во что он превратился… Уже разваливается, а еще не удосужился умереть… хотя бы из приличия. «Я – старый гниющий кусок мяса, а она – сама Юность! И ни за что не станет возиться со мной. Уж это точно!»

– Чарли, ау! Ты меня слышишь? – Прекрасный силуэт скрестил руки под безупречной грудью.

– Да. Я просто… ну… просто немного устал… с дороги. – Виноватый мальчишка еще ниже опустил голову. Чарли больше не вспоминал о своем непреложном правиле: настоящий мужчина никогда не оправдывается перед подчиненными и женщинами. Сейчас он был ребенком, играющим на своей болезни.

– Устал? – съязвил силуэт. – От чего же? Ты за все утро и пальцем не шевельнул! Чарли, тебе надо начинать ходить! Нельзя так над собой издеваться!

Он промолчал. Шторм пронесется быстро. Серена все равно устанет от инвалида, как бы он себя ни вел. Это вопрос времени, даже не часов, а минут. Скоро жена решит, что ей совершенно необходимо отправиться за покупками, сгибает он свое несчастное колено или нет.

Зазвонил звонок, и Серена тут же пошла в прихожую. Ну вот, что он говорил? Даже не стала ждать Жермен или Нина. Сама пошла открывать. Любой предлог хорош, чтобы отделаться от инвалида.

Чарли слышал, как она разговаривает с кем-то, но не разобрал ничего, кроме: «Проходите».

Конрад был поражен. Он никогда не видел такой великолепной женщины – если она и старше его, то ненамного. На ней было яблочно-зеленое платье с цветочным рисунком, такое тонкое, полупрозрачное и короткое, что оно казалось дымкой, лишь слегка прикрывающей гибкое молодое тело. На губах у нее возникла игривая улыбка. Что бы это значило?

Конраду стало очень неловко. Он почувствовал себя всего лишь ничтожным смертным, стоящим в униформе «Картера» – белой рубашке-поло с зеленой эмблемой, белых брюках и кроссовках из искусственной кожи – перед этим роскошным домом, перед этой невероятной красавицей.

– Здравствуйте, я Кон… – запнулся. Чуть не сказал «Конрад». – Я Конни Де Кейзи, из фирмы «Картер: помощь на долгу».

– Да-да, – сказала красавица, – проходите. – И уже в холле добавила: – Я Серена Крокер.

Дочь или сноха их пожилого клиента, решил Конрад. Кивнув в ответ, он тут же отвел глаза, боясь, что такой прямой взгляд примут за желание рассмотреть хозяйку, что ему и правда очень хотелось сделать. Холл, в котором они стояли, тоже поражал воображение.

Красавица жестом пригласила Конрада следовать за собой. Пока они шли из холла по коридору, она сказала:

– Мой муж временно расположился здесь.

«Мой муж»? То есть эта ослепительная молодая женщина – жена шестидесятилетнего Крокера?

Перед самой дверью Серена Крокер жестом остановила Конрада.

– Главное, что требуется моему мужу, – приглушенно заговорила она, – это постоянный присмотр и помощь, если он захочет пройтись, принять душ или еще что-нибудь. Он бывает не в духе. Сейчас настроение у него не самое лучшее. Совсем не хочет двигаться, даже в лечебных целях. Но он человек упрямый и своевольный. Через минуту может встать и пойти вверх по лестнице. Лестница и душ меня больше всего беспокоят. Падать Чарли нельзя ни в коем случае. Сейчас ему трудно будет туда добраться. Я говорила, что не надо стелить постель в библиотеке. Здесь, на первом этаже, нет ни душа, ни ванной. Но он такой упрямый. Думаю, к вечеру он все же решит перебраться на второй этаж.

– Понимаю, – кивнул Конрад. Он различал все оттенки ее духов.

– И еще, – прошептала хозяйка. – Если Чарли будет скандалить или делать какие-нибудь глупости, прикрикните. Это единственное, что он понимает. Уговаривать и убеждать бесполезно.

– Я постараюсь. – Конрад не решался смотреть ей в глаза. Смотрел куда-то между носом и ртом.

Серена Крокер кивнула, приглашая его войти за собой. Ну и комната… куда ни бросишь взгляд – строгие темные панели, книжные полки, красное дерево, кожаные корешки книг, которые, видимо, подбирали в тон мебели и закупали большими партиями. Огромный, выше пояса, глобус в опоре из темного дерева, инкрустированной узором из древесины посветлей. Конрад заметил кровать, неуклюже стоящую посреди комнаты. И только потом – крупного старика. Он сидел, откинувшись на спинку большого кожаного кресла. Старик даже не посмотрел на Конрада, пока красавица не подошла к креслу и не сказала:

– Чарли, это… э-ээ… молодой человек из «Картера» – помнишь, мы вызывали? Он пришел помогать тебе.

Она вопросительно посмотрела на Конрада. Тот не сразу понял, что красавица не запомнила его имени.

– Я Конни Де Кейзи, мистер Крокер, – представился он. – Пожалуйста, зовите меня просто Конни.

Никакой реакции. Пожилой клиент смотрел куда-то в пол между собственных колен, видимо, занятый мыслями о чем-то очень далеком и неприятном. Конрад подумал, что Крокер, наверно, страдает каким-нибудь старческим расстройством. Однако клиент медленно поднял голову и сказал:

– Хорошо, Конни, я хочу лечь в постель. Может быть, ты мне поможешь?

– Конечно.

– Чарли, пожалуйста, – попросила его молодая жена, – не надо из одной кровати прямиком отправляться в другую. Нужно разрабатывать колено. Ты же знаешь.

– Я и еще кое-что знаю. Я устал, – вышло тягучее «уста-аал».

– Боюсь, Конни, муж решил показать характер. Успехов вам. – Она попыталась обратить всё в шутку, но это никак не удавалось.

– Кто здесь перенес операцию, хотел бы я знать? – Чарли Крокер тоже пытался изобразить шутливый тон, но его раздражение было очевидно.

Серена Крокер вышла, и они остались вдвоем.

– Помоги мне встать с кресла, сынок, – сказал старик Конраду. – Колено болит, как черт знает что.

– Которое колено?

– Правое.

– Хорошо, – ответил Конрад, вставая слева от кресла, – сейчас я положу руку вот так, а вы держитесь вот здесь, и на счет три встаем.

Старик взялся за плечо Конрада.

– Раз, два… три.

Старик поднялся, морщась от боли в негнущемся колене. Конрад поддерживал его, пока тот не обрел равновесие.

Теперь обхватите меня за шею. Так вес будет меньше давить на правую ногу. Вот так, идем к кровати.

Кровать была в трех шагах. Тяжело опираясь на Конрада и хромая, старик заметил:

– Я и не думал, что ты выдержишь.

– Что выдержу, сэр?

– Меня. Что ты меня поднимешь. Во мне двести тридцать пять фунтов. Сила в руках большая должна быть.

– Я же вам только наполовину помог, мистер Крокер. Остальное вы сами, не забывайте.

Пыхтя и постанывая, мистер Крокер с помощью Конрада забрался наконец в кровать. Тяжело вздохнул и откинулся на подушки, уставив вверх подбородок.

– Сэр, – сказал Конрад, – принести вам газету или еще что-нибудь?

Протяжное:

– Не-е-е-е-ет…

Старик закрыл глаза. Конрад и не догадывался, как мало человека в депрессии интересуют газеты.

– Хорошо. Если вам что-нибудь понадобится, я здесь.

Молчание.

Конрад сел на стул у двери, куда падал свет из холла, и открыл «Стоиков».

«Эпиктет спросил:

„Так бренное тело вы имеете свободным или рабским?“

„Не знаем“, – сказал один из учеников.

„Разве вы не знаете, что оно – раб лихорадки, подагры, офтальмии, дизентерии, тирана, огня, железа, всего того, что сильнее его?“

„Да, это так“.

„Так как же может быть свободным что-либо, принадлежащее телу? А как может быть великим или замечательным мертвое по природе, земля, брение? Что же, значит, ничего вы не имеете свободным?“