Текст книги "Мужчина в полный рост (A Man in Full)"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 54 страниц)

– Гони, не спи! – выкрикнул откуда-то Кенни, на этот раз фальцетом.

Энерджайзер, опершись о кожух электрокара, откинул голову и таким же фальцетом, только с переливами, пропел:

– Гони, не спи!

И со свистом пронесся мимо.

Вдруг из колонок зазвучал густой бас Тома:

– Уборка! Уборка! Бэшка четыре! Бэшка четыре! Живей!

Значит, где-то что-то пролилось. Бэшка четыре – это ряд Б, ячейка 4. Наверняка электрокар на повороте занесло, и соскользнула коробка. Или кто из погрузчиков уронил что-нибудь с верхней ячейки. А может, и целый электрокар – с погрузчиком, паллетом и прочим – перевернулся, и все рассыпалось по полу. Под словом «уборка» подразумевались двое уборщиков, филиппинцы Ферди и Бёрди. Оба не отличались физической силой, и потому их задачей было убирать с бетонного пола разлитое или рассыпанное. Сегодня они без дела не останутся. Так бывает каждую «легкую» ночь: погрузчики носятся в мерзлом светящемся тумане, не разбирая дороги, – во имя бога морозильной камеры самоубийц, Тестостерона.

Конрад прислушался к сумасшедшим воплям напарников и вдруг поймал себя на том, что и сам становится безвольным, впуская в себя «Нет!». То, что он здесь делает, не имеет ничего общего с электрокарами и ячейками, замороженными продуктами или «гонками на выживание» – он старается ради своей молодой семьи, ради лучшей жизни. Конрад глубоко вздохнул, выпустив длинную струю пара, запрыгнул на кожух электрокара и забрался в верхнюю ячейку. Долгоносик, говорящий себе «Да!», опять вгрызся в скалу из одиннадцати коробок говяжьей голени. А вечер только начинался.

К тому времени как Конрад загрузил на паллет все двенадцать коробок, лицо у него горело, а усы до того заледенели, что ощутимо тянули вниз. Он еще раз быстро проглядел распечатку: двадцать четыре коробки пирожков с мясом… надо же, не заметил… ряд Д, ячейка 21… пятьдесят фунтов каждая. Ну да чего уж теперь… Конрад тронул электрокар и повез двенадцать коробок говяжьей голени.

Впереди по ряду плавно шел электрокар Кенни. Глаза парня поблескивали сумасшедшим огоньком, затемненные козырьком бейсболки и капюшоном тренировочной куртки. Паллет у него был загружен больше чем наполовину. Как только Кенни заметил Конрада, ехавшего навстречу, он расплылся в широченной улыбке и завопил:

– Эгей, Конрад!

Конрад нажал на тормозную педаль – электрокар плавно остановился. Кенни поравнялся с ним.

– Слышь, Конрад, чё это у тя с усами?

– В смысле? – не понял Конрад. У самого Кенни усы подернулись изморозью.

– Ни фига се – прям ледяные! – удивился Кенни. – Ни дать ни взять две сосульки из носа!

Конрад стащил с руки перчатку – в самом деле. Усы крепко смерзлись, от ноздрей до самых кончиков.

– Веришь?! – не унимался Кенни. – Натурально сосульки из носа! Чё ты делал-то?

Конрад жестом показал на коробки с говядиной:

– «Санта-Рита».

– Вона как… Прямо кирпичи тягаешь, точно? – ответил Кенни. И, включив электрокар, дрогнувший от подачи тока, резво покатил вдоль ряда.

Конрад, лучший из долгоносиков, продолжил вгрызаться в стейки, фишбургеры, соус, мороженое, апельсиновый сок, бобы, чеддер, маргарин, острую пиццу, рубленую говядину, бекон, вафли… А гвалт все нарастал, со всех сторон раздавалось: «Гони, не спи!», с грохотом падали коробки, погрузчики носились как угорелые, а из колонок несся зычный голос Тома: «Уборка! Уборка! Ка четыре! Ка четыре! Живо, Ферди! Давай-давай, Бёрди! Оба, оба!» – азарт «легкой» ночи разливался по морозильной камере потоком вырвавшихся из-под контроля гормонов.

Как только Конрад бросил на паллет последнюю, двенадцатую коробку замороженных гречишных вафель для «Санта-Риты», он потер перчаткой нос, разбивая ободки льда внутри ноздрей. На уровне верхних ячеек начал клубиться густой туман, образовавшийся от тепла работающей техники и людских тел. Трубки ламп под потолком, окутанные этим туманом, едва мерцали, давая тусклый, синюшно-туберкулезный свет. На паллете электрокара возвышалась гора коробок, грозивших вот-вот упасть. Конрад направил электрокар к выходу из морозильной камеры. У выхода потянул за рычаг на цепи, и дверь на гидравлическом механизме отъехала. Медленно проехав через щель в виниловом пологе, Конрад оказался на бетонированной погрузочной площадке.

И тут же окунулся в удушливую жару – на улице все еще было под девяносто градусов. Фуры ревели и испускали вздохи; несколько нагруженных машин уже отъезжали. По всей площадке высились груды коробок, баков, канистр, мешков на паллетах. Конрад почувствовал, как волосы, брови и усы начали оттаивать – по лицу потекла вода. Как же он выглядит в глазах грузчиков, водителей-дальнобойщиков и всех тех, кто живет в мире реальном? Жалким, покрытым коркой, толстым долгоносиком, выбравшимся из полярных глубин, мутантом с затуманенными глазами, подслеповато копошащимся в знойной духоте калифорнийской ночи… Конрад невольно выпрямился, пытаясь сохранить собственное достоинство.

Но когда он опускал паллет с невероятным количеством коробок в отсеке 17, ни контролер, ни грузчики, ни даже водитель не обратили на него никакого внимания. Они привыкли к таким созданиям – серым долгоносикам из ледяной морозилки…

Прежде чем вернуться в морозильную камеру, Конрад соскочил с электрокара и потянулся. От долгой, без перерывов работы нижнее белье насквозь пропотело.

Конрад глянул вдаль, поверх длинных белых фур с надписью «КРОКЕР», поверх пышущей жаром погрузочной площадки, поверх парковки, туда, где простирались низины и болота. На небе высыпали мириады звезд, они как будто наливались и пульсировали, излучая свет. Под звездами, ближе к горизонту, Конрад разглядел другие мерцающие огни – Сан-Франциско, Саусалито, Тибурон… прямо через залив… и так далеко. Точно на другом континенте. Интересно, что на том берегу, под таким же великолепным звездным небом, поделывают его сверстники, парни двадцати трех лет? Конрад не мог даже представить; усилием воли он заставил себя выкинуть из головы пустые мечтания, иначе в сердце прокрадется «Нет!». Утопающий в зелени Дэнвилл в округе Контра-Коста, на который он пожелал, нет, посмел замахнуться, ничуть не хуже чудесного калифорнийского побережья.

Конраду стоило больших трудов заманить в сердце «Да!». И получилось это у него далеко не с первого раза.

Не успел Конрад войти в морозильную камеру, как раздался оглушительный грохот. Прямо перед ним погрузчик, возвращавшийся из главного отсека склада, где хранились сухие продукты, управлял буксирным электрокаром, тянувшим три металлические вагонетки, доверху наполненные пачками стирального порошка, банками с томатной пастой, мешками фасоли, огромными упаковками красного пищевого красителя… Вагонетки все тянулись и тянулись. В буксире было сиденье, совсем как у мототележки в гольфе, и на нем восседал пухлый рыжий парень не старше Конрада, одетый в спортивную рубашку с коротким рукавом, рабочие перчатки и ботинки на резиновой подошве. Иногда погрузчикам сухих продуктов доставались распечатки с одним-двумя наименованиями замороженных продуктов; в таком случае они сами отправлялись в морозильную камеру. Специальной униформы у них не было, но они могли взять ее: с морожеными коробками случалось и повозиться.

Этот рыжий толстяк остановился перед огромной дверью морозилки, гадая, как она открывается. Конрад остановил свой электрокар рядом, показал на цепь и потянул рычаг. Дверь отъехала, и Конрад жестом пригласил рыжего проехать в щель полога, как бы говоря: «Только после тебя, приятель».

Рыжий осторожно повел свой буксир с вагонетками, следом за ним поехал Конрад. Гвалт «легкой» ночи не умолкал ни на секунду. Крики, проклятья, шлепки коробок, визг тормозов… и голос Кенни в ледяных клубах тумана:

– Гони, не спи!

– Гони, не спи! – вторили ему «гонщики» из каждого ряда, стойки, из каждого заледенелого, затуманенного угла.

Рыжий парень в замешательстве повертел головой туда-сюда. Увидев стойки, он тут же направил буксир к ним; машина громко выла под напором подаваемого электричества.

Конрад остановил свой электрокар у стола бригадира. Там же, рядом со своим электрокаром, стоял и Кенни – просматривал только что взятую распечатку.

– Вот черти! – вырвалось у него. Заметив Конрада, он протянул тому листок: – «Нэт энд Нейт». – И скривился.

«Нэт энд Нейт» был крупным гастрономическим магазином, одним из старейших в Сан-Франциско; он находился неподалеку от Маркет-стрит. Погрузчики ненавидели заказы из этого магазина – приходилось ворочать тяжеленные коробки готового мяса.

Конрад вытащил из корзинки распечатку себе… медицинский центр «Морден» в Санта-Розе… Проглядел – не так уж и плохо. Встав на уступку электрокара, Конрад отчалил, углубляясь в каньоны посреди ледяных скал.

Скоро он уже таскал на спине коробки, а всего через ячейку работал Кенни, ворча и чертыхаясь вполголоса. Конрад грузил на паллет коробку со свиными ребрышками, когда из-за ледяной скалы показался Кенни в обнимку с упаковкой готовой индюшатины восьмидесяти фунтов весом. Вдруг раздался оглушительный визг и страшный грохот. К ним на полной скорости мчался тот самый рыжий парень из отсека сухих продуктов; буксир тянул три доверху наполненные вагонетки. Парень собирался проехать вдоль ряда; он повернул, но сделал это слишком быстро. Вместо того чтобы выехать на прямую, он лег в крутой вираж. Под влиянием центробежной силы вагонетки накренились, встав на два колеса, и коробки повалились на гладкий бетонный пол. Огромный мешок разорвался, высыпая содержимое. Дробь! Нет, фасоль – так и покатилась во все стороны. Твердые фасолины, гладкие и скользкие, совсем как шарикоподшипники. Из-за угла стремительно вырулил груженый электрокар… показался бронированный шлем… Херби Неудачник… Херби стал поворачивать, пытаясь объехать фасоль, но электрокар наехал на зерна, и его с бешеной силой завертело. И Херби, и электрокар, и груз на паллете – вертелось все. Тяжелые мороженые коробки разлетались во все стороны; несколько коробок полетело прямо на Кенни, который стоял спиной, возясь с мороженым мясом…

– Кенни! – завопил Херби, пытаясь поймать рукоятки управления машиной.

Р-р-раз – и его выбросило из электрокара прямо на пол. Пол окрасился красным. Красным! Кенни повернул голову. Он увидел, что электрокар Херби несется прямо на него, но застыл, не двигаясь, только прижимал к себе коробку. Конрад в прыжке ринулся на Кенни – оба кубарем покатились в сторону. И почувствовали огромной силы удар, от которого перехватило дыхание… Море красного… Они скользили по морю красной фасолевой кашицы… Кенни и Конрад… не разобрать, где чьи ноги и руки… окутанные клубящимся туманом стойки вертелись у них перед глазами… Все происходило как при замедленной съемке, но в конце концов скольжение прекратилось.

Конрад оказался перевернутым на голову и правое плечо и смотрел на свои ноги, задранные кверху – сплошь красные! – лежа поперек Кенни, измазанного… «В моей крови?!» – мелькнуло у Конрада. Он медленно, не веря, что вообще в состоянии двигаться, убрал свои ноги с Кенни. Все вокруг – красное! Да он истекает кровью! Но Конрад никак не мог сообразить, что у него поранено.

Лежащий рядом Кенни скривился от боли, пытаясь перевернуться на спину. Вокруг в ужасном, кроваво-красном месиве валялись коробки, банки, мешки… Все тело Херби Неудачника, этого серого долгоносика, было в красном… Херби попытался сесть, но рука заскользила по зернам фасоли, и он снова шлепнулся в красную жижу. Электрокар Херби разбился вдребезги, врезавшись в машину Кенни. У машины Кенни от удара сорвало кожух мотора, а рукоятки переплелись с рукоятками электрокара Херби. Доски паллетов разлетелись крупными щепами. Обе машины ударились об одну из сторон металлической стойки.

Посреди прохода лежали все три вагонетки рыжего погрузчика; они перевернулись, но буксир устоял, только заехал носом в стойку одного из рядов. Рыжий толстяк все еще оставался на сиденье; он стонал, навалившись всем телом на рычаги.

Один из черных погрузчиков, Тони Чейз, подбежал к Конраду и Кенни. Внезапно ноги у него разъехались – он наступил на фасоль. Парень шлепнулся в красную жижу. Конраду удалось подняться. Стоя на коленях, он чувствовал твердые как мрамор зерна. Роба сочилась красным… кровь!

«Ну-ка, ну-ка… На кровь вроде не похоже, слишком уж яркая…» Тут Конрад увидел их… две упаковки объемом в галлон… красный пищевой краситель… Краситель и зерна фасоли… огромное количество разлитого и рассыпанного…

– Рука… рука… – Это стонал рыжий погрузчик – он оставался в той же позе, нависая над рычагами.

Парень зачем-то снял перчатку и забыл надеть, а потом схватился за рычаг, чтобы вырулить буксир, и рука у него примерзла к металлу.

Кенни сидел, таращась на разбитые электрокары. Было очевидно, что останься он там, где стоял, рядом с электрокаром, с коробкой в руках, его бы попросту размозжило. Конрад своим броском отшвырнул Кенни подальше. Зато сам оказался как раз на пути вертевшегося электрокара Херби. Прыгни он чуть выше, и ноги непременно задело бы слетевшим кожухом. А если чуть ниже – срезало бы вращавшимся как серп паллетом.

Голубые глаза Кенни уже не светились сумасшедшинкой. Вокруг собирались погрузчики. Кенни раскрыл было рот, но так и не смог ничего сказать.

Сверху раздался зычный голос Тома:

– Уборка! Уборка! Вэшка восемь! Вэшка восемь! Топаем-топаем, живей! Верди! Ферди! Оба! Тут целый проход! Вэшка восемь! Вэшка восемь!

Вдруг Кенни, все еще сидевший посреди красного месива, тихо-тихо – Конрад никогда еще не слышал, чтобы тот говорил так тихо – сказал:

– Господи, Конрад… ты мне жизнь спас.

В эту смену уборщики Ферди и Бёрди отработали свою зарплату сполна. Вдоль прохода и по ряду В валялось не меньше тонны всяких продуктов – рассыпанных, пролитых, разбитых в лепешку, – и все это начинало подмерзать, превращаясь в красное ледяное крошево. Лишь чудом никто не пострадал. Скорее всего, спасли погрузчиков робы на подкладке и поддетые под них вещи. Больше всех досталось рыжему толстяку – пытаясь высвободить руку, он оторвал лоскут кожи. Зато у остальных вид был как после бомбежки. Робы, перчатки – все испачкано в красном красителе. У Конрада, да и у Херби перемазаны волосы. У Конрада даже с уса капало – как будто выстрелом ему угодило в ноздрю.

Подошел Том и вывел всех пострадавших из морозильной камеры на погрузочную платформу, чтобы те отдышались, отогрелись и вообще пришли в себя. Вот когда все – и контролеры, и грузчики, и водители – уставились на них выпучив глаза. Примерзшая к робам красная жижа начала оттаивать, и казалось, что робы сочились, истекали кровью, от них то и дело отваливались кровавые сгустки – фасолины. Конрада затрясло в лихорадке, и это несмотря на удушливую жару. Только что он едва не распрощался с жизнью, его едва не покалечило. И его, и Кенни – обоих.

Кенни молчал, что ему было совсем уж несвойственно. Он все держался Конрада. А когда заговаривал, бормотал что-то невнятное, вроде «Мне кажется… мне кажется…». Но так и не договаривал, а смотрел куда-то вдаль, будто видел на милю вперед.

Подошедший Херби долго извинялся – мол, так и так, ребята, но машина стала неуправляемой, ничего нельзя было поделать. Странно было слышать такое от Херби – до сих пор он никого не удостаивал извинениями.

– Да знаю я, знаю… – ответил Кенни. – Слыхал я твои вопли… видал эту хреновину… мчалась прямо на меня. А я с чертовой коробкой! И никак не могу ее бросить, хоть ты тресни! Прямо остолбенел. Если бы не этот чувак… – Кенни мотнул головой, показывая на Конрада и едва заметно улыбаясь. Но улыбка потухла – он снова уставился вдаль.

Подошел Том и сказал, что скоро будет перерыв на еду, так что пусть они побудут здесь. Отозвав Конрада в сторону, бригадир положил руку ему на плечо:

– Ты-то как, парнишка? Да-а-а… показал же ты нам!

Конрад не нашелся что ответить. Вообще-то сам он легко отделался. Вот только все еще не пришел в себя, потому и остался равнодушным к похвале бригадира.

Перерыв объявили в половине первого ночи; все собрались в так называемой столовой – небольшом закутке на территории склада, в отсеке сухих продуктов, отгороженном кусками фанеры. Погрузчики скинули с себя робы, освободились от теплых жилетов, шапок, перчаток, всяких одежек на ватине и уселись на пластиковые стулья за массивными складными столами. В одних джинсах и рубашках они выглядели измотанными и липкими от пота – столько коробок перетаскали, работали на износ. Кенни сидел напротив Конрада, безвольно откинувшись на спинку стула. Конрад раскрыл бумажный пакет и вытащил один из сэндвичей с мясом, приготовленных Джил. Десятка два погрузчиков со своими сумками-холодильниками выстроились в очередь к микроволновкам. Они все посматривали в его, Конрада, сторону. Конрад решил, что видок у них с Кенни еще тот – все перемазаны в красном красителе.

Энерджайзер подошел с дымящейся – только-только из микроволновки – пластиковой тарелкой и присел рядом.

– Ма-а-атерь божья, – произнес он. – Ну и ка-а-ак вы, парни? Руки-ноги це-е-елы? – Казалось, будто Энерджайзер заикается, только не на согласных, а на гласных. Дойдя до «це-е-елы?», этот «гонщик» уже смотрел не на обоих, а уперся взглядом прямо в него, Конрада, и весь светился радостью. Конрад почувствовал, как заливается краской. Впервые в голове мелькнуло: «Они же считают меня героем».

Но при мысли об этом Конрад не испытал никакого подъема. Скорее, наоборот, устыдился. Да, он прыгнул, но это был не хладнокровно просчитанный шаг перед лицом ужасного и неизбежного. Просто он… прыгнул, и все тут. Прыгнул, в то же время испытывая ужас. И ведь ему до сих пор страшно! «Меня же могло убить!» И откуда Конраду было знать, что подобные чувства – вины, подавленности и чего-то еще, совершенно не поддающегося описанию, – испытывали во все времена те, кому довелось совершить геройский поступок.

Но тут, к огромному облегчению Конрада, в столовую вошел помощник менеджера ночной смены, Ник Дердосиан; он прижимал к себе темно-оранжевую папку. В такой папке разносили квитки на зарплату – каждому теперь найдется о чем подумать.

Дердосиан был смуглым парнем лет тридцати пяти. На макушке у него зияла лысина, однако короткие рукава рубашки открывали густую растительность, доходившую до самых пальцев. С легкой руки Кенни погрузчики звали помощника менеджера Ником-галстучником. Менеджеры вместе с коммерческими агентами сидели наверху, в офисах, выходивших окнами на бульвар Восточного залива. Кенни всех их прозвал сворой «галстучников». Многие менеджеры в самом деле носили галстуки, но в последнее время перестали. Стоило только Нику появиться в столовой, как Кенни принимался орать: «Ник-галстучник!», а кто-нибудь из «гонщиков» подхватывал фальцетом: «Ник-галстучНИК!» Их выходки вконец добили Ника, спокойного, даже флегматичного парня, по природе своей неспособного справиться с «гонщиками», – он перестал носить галстуки и перешел на рубашки с открытым воротом. Но стали видны курчавые волосы, покрывавшие грудь Ника сплошным ковром, и Кенни с дружками наградил его новым прозвищем: «Ник-волосатик». На этой неделе Ник снова появился в галстуке, и когда он заговаривал с командой погрузчиков, то растягивал губы в подобострастной улыбке.

Однако сегодня парень вошел вообще без всякой улыбки. Сегодня он выглядел мрачным и неразговорчивым, будто чувствовал, что Кенни выкинет очередной финт и сделает его жизнь еще несчастней.

Но Кенни только кивнул:

– Привет, Ник.

Сегодня он и сам выглядел не веселее.

Дердосиан положил папку на ближайший стол, вытащил стопку конвертов с квитками и начал по алфавиту называть фамилии. Конрад взял свой конверт; даже не заглядывая внутрь, он сложил его пополам, сунул в карман клетчатой рубашки и вернулся к столу.

За соседним столом зашумели Тони Чейз и еще двое чернокожих погрузчиков. Тони со злым лицом показывал этим двоим белую бумажку. Энерджайзер крутанулся к их столу – послушать.

– Ма-а-атерь божья, – сказал он. – То-о-они только что по-о-олучил у-у-уведомлепие. Его у-у-уволили.

Конрад выпрямился – Тони пришел на склад одновременно с ним.

Кенни с Энерджайзером уже вытащили свои конверты и теперь рылись в них, проверяя, нет ли там чего еще кроме зарплатного квитка. Видно, не нашли – не уволили, значит. Все в столовой схватились за конверты. Где-то у себя за спиной Конрад услышал чей-то возглас:

– Ни хрена себе!

Конрад медленно вытащил свой конверт и большим пальцем поддел клейкую ленту, разрывая ее. Внутри, как обычно, оказался розовый чек. А за ним – белый клочок бумажки.

Конрад прочел первые слова: «В связи с вынужденным сокращением штатных единиц на складе ваши услуги…» Он поднял голову. Кенни с Энерджайзером уставились на него. Конрад будто онемел. Только кивнул им, как бы подтверждая: «Так и есть».

– Ну, нет, к черту все это! Не верю! – возмутился Кенни. Потянулся через стол. – Ну-ка, дай глянуть. – И, выхватив у Конрада бумажку, посмотрел в нее.

И тут же взвился, вскочив из-за стола. Пластиковый стул с грохотом упал на бетонный пол. Гневно уставившись в спину уходящего Дердосиана, Кенни крикнул:

– Э! Ник!

Дердосиан остановился уже на пороге. Он тут же закачал головой из стороны в сторону, как бы говоря: «А вот с этим уже не ко мне».

– Ник! Чё, черт возьми, происходит!

Огромными ручищами Кенни оперся о стол, выставив вперед подбородок. Длинная широкая шея взбугрилась мускулами. Он подобрался, как будто вот-вот прыгнет, одним махом покрыв расстояние до порога, где стоял струсивший помощник менеджера. Кенни сверлил того своими широко распахнутыми диковатыми глазами. И вдруг как заорет:

– И какой такой умник все это придумал, а, Ник?

Снаружи, из отсека сухих продуктов, все еще доносились лязг и громыхание, но здесь, в закутке, никто не шелохнулся. Все замерли, точно пригвожденные этим взрывом ярости.

– Кто эта задница, а, Ник? Ты кого увольняешь, Конрада? Конрада?!

Оглушенный криком, Дердосиан пожал плечами, разводя руки и опуская голову, как бы говоря: «Разве ж это я! Ведь не я принимаю такие решения!»

– Ник… он же дом собирался купить! У него… у него жена и двое детишек! Он такой парень… у него есть сердце, Ник, понимаешь! Да вся ваша свора «галстучников» мизинца его не стоит!

Помощник менеджера так высоко поднял плечи и так низко втянул голову, что казалось, он старается вжаться в самого себя.

– А я знаю, Ник, знаю! Ты ведь не «шишка» какая-нибудь, так? Ты ведь не принимаешь решения, верно? До чего же ты жалкий, Ник! Послушай, а не убраться ли те к чертовой матери? Как там зовут того хрена, который владеет этой, чтоб ее, компанией? Какой-то там Крокер? Он чё, тот самый умник? Так пускай тоже убирается ко всем чертям, не то я…

Кенни вдруг осекся; посмотрев на Конрада, он опустил голову. И сжал губы, уже задрожавшие вместе с подбородком. Глаза у него сделались большие, и он медленно закрыл их. Когда же открыл, в глазах стояли слезы – он плакал. Тяжело опираясь о стол, Кенни закрыл ладонью лицо. И опустил голову – костлявое тело задрожало от плеч до самого ремня поверх футболки.

Конраду бросился в глаза казалось бы пустяк: светлые волосы Кенни, мокрые, свисающие тонкими прядями, уже сильно поредели на макушке. Необузданный «гонщик» вдруг показался слабым и усталым.

Кенни поднял голову и стал вытирать слезы – сначала ладонью, потом плечом. И через силу улыбнулся.

– Вот видишь, приятель, я был прав. Они просто-напросто не дадут те скопить денег. Да и ты оказался прав. Ты говорил, что меня лишают воли, заставляют сказать «Нет!». И это тоже правда. Да, в сердце у меня поселилось «Нет!». – Он схватил себя за горло. – Вот оно уже где у меня… достало все это дерьмо… ползешь в колее, куда тебя загнали эти лысые…