Текст книги "Мужчина в полный рост (A Man in Full)"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 54 страниц)

– Ну, Джин, как поживает Марша? – Пипкас откинулся на экстравагантном стуле.

– О, великолепно! Кстати, нас очень позабавило ваше письмо, особенно пассажи о бакхедских вдовушках в совете Хай и о том, что такое Уилсон Лапет.

– А-аа! – Пипкас довольно улыбнулся. – Честное слово, я много бы дал, чтобы услышать, как они там обсуждали, проводить «эту ужасную выставку» или нет!

– Да, – сказал Ричман. – Старушка Атланта начала понемногу раскачиваться, но она делает робкие шаги по terra incognita [34]34
  Неизвестная земля (лат.).


[Закрыть]мировой культуры только от страха, что в Нью-Йорке ее сочтут провинциалкой. Не дай бог кто-то там назовет наш бомонд южной деревенщиной – при одной этой мысли все падают в обморок.

Какое-то время разговор продолжался в том же духе – Джин и Рэй рассуждали на тему «Как здесь, в провинции, все провинциально».

Пипкас вдруг заметил за трапециевидным столом Ричмана огромный квадрат толстого пластика в ореховой раме – рельефная карта Соединенных Штатов с оранжево-голубыми колышками, обозначающими фитнес-центры «Формулы Америки» по всей стране…

– Только что заметил, – кивнул Пипкас в сторону карты. – Должно быть, их сотни!

– Тысяча сто двенадцать, – сказал Ричман. – Каждый год открываем по сто двадцать пять новых.

– Поразительно, – покачал головой гость. – Кажется, такой бизнес может развиваться безгранично!

– Хотелось бы. Однако всегда существует угроза изменения вкусов.

– Изменения вкусов?

Несколько минут Пипкас слушал, как Ричман с тонким цинизмом прохаживается насчет нынешнего всеобщего помешательства на физических упражнениях – видимо, самого главы «Формулы Америки» и его управленцев оно не коснулось.

– Слава богу, сейчас около двадцати процентов взрослых американцев регулярно занимаются спортом – или, по крайней мере, делают вид, что занимаются.

Пипкас счел это подходящим предлогом.

– А вот у нашего друга Чарли Крокера имеется свой самобытный взгляд на физические упражнения, – заметил он.

– Вот как?

– Да-да, – кивнул Пипкас. – Недавно журнал «Атланта» делал репортаж о Крокере, и журналист поинтересовался режимом его тренировок. А он ответил, – Пипкас решил снова сымитировать речь Крокера, поскольку в «ГранПланнерсБанке» это прошло на ура, – он ответил: «Да у кого щас есть время для трениро-овок? А вообще-то, когда надо нарубить щепы для растопки камина, я принимаюсь за дерево».

– Да, похоже на него, – рассмеялся Ричман. – Крокер не сомневается – уж он-то живет естественной жизнью, в гармонии с природой!

– Я слышал, вы говорили Джулиусу – (нашему общему приятелю Джулиусу!), – что провели выходные на плантации Крокера. Как вы умудрились туда попасть?

– Э-э-э… Я едва знал хозяина, и тем не менее он меня пригласил. Догадываюсь, почему. Скорее всего, Крокер прослышал, что мы расширяемся. А у него трудности с поиском арендаторов для «Крокер Групп».

– Да уж, скажу я вам, трудностей у него предостаточно. – Пипкас всезнающе ухмыльнулся.

– Во всяком случае, я не жалею, что поехал, – продолжал Ричман. – Есть определенный тип южан… об этом много говорят, но о людях нельзя судить объективно, если не видел их вблизи, так сказать, в естественной среде обитания. Крокер – классический образчик южного менталитета. Он даже не догадывается, что на дворе новый век. Считает себя милостивым покровителем афроамериканцев, которые работают у него на плантации. Представляете, вызвал своего дворецкого и заставил беднягу расписывать перед всем обеденным столом, как старый масса облагодетельствовал его и его детей. Крокер даже… – Ричман тряхнул головой. – Нет, это надо было видеть! Такая трогательная забота! А что он выдавал о правах секс-меньшинств! «Сеек-смешинств», как он это произносит. И его приятель не отстает, некий Басе.

– Билли Басе, – уточнил Пипкас. – Тоже застройщик, и тоже занял кучу денег в «ГранПланнерсБанке», но вовремя выплатил.

– А Крокер?

– Крокер из тех должников – кстати, мы никогда не называем дебитора «должником», пока он вовремя выплачивает кредит, – Крокер их тех должников, кто настолько эгоистичен, что даже очевидное не желает признавать. Стоит на краю пропасти – а ему хоть бы хны! Мы в любой момент можем его обанкротить, запросто, – Пипкас щелкнул пальцами, – но по ряду причин это будет не в нашу пользу. Самое крупное его фиаско – «Крокер Групп». Сто семьдесят пять миллионов – наших миллионов! – потратил на эту дылду! И кредит ему не выплатить, даже если сдаст все помещения по самой высокой рыночной цене. Что попросту нереально.

Джин Ричман открыл рот, будто искал подходящие слова.

– Не понимаю, – наконец сказал он, – как вы могли дать Крокеру такой громадный кредит? Ведь у банка наверняка есть система проверок, какие-то оценки проекта, оценки расходов на строительство, внутренний контроль, причем достаточно жесткий… Или я ошибаюсь?

– Нет-нет, так и есть, – подтвердил Пипкас, – но банк тоже стал жертвой бума, в нашем случае строительного. И это одна из причин, по которым нам невыгодно просто взять и обанкротить такого должника. Мы же сами выставим себя идиотами – любой банк постарается скрыть подобные факты от акционеров и общественности.

– И что вы собираетесь делать? – спросил Ричман.

– А-аа! – Пипкас поднял указательный палец и покачал головой, словно говоря: «Теперь мы подошли к самой сути». – Мой план – и руководство готово с ним согласиться – заставить Крокера передать нам права на четыре своих здания, включая «Крокер Групп». Сделка называется «передача прав на имущество вместо лишения права выкупа». Если мы начнем процедуру банкротства, тут же поднимется шумиха, ведь придется проводить открытый аукцион. А если он сам передаст нам здания, мы сможем уладить все дела тихо-мирно и по возможности быстро – управление большими объемами коммерческой собственности не по нашей части. – Пипкас сделал паузу, испытующе глядя в пухлое круглое лицо Ричмана. – Заявляю со всей ответственностью – «ГранПланнерсБанк» отдаст «Крокер Групп» за пятьдесят миллионов. – Еще более внимательный взгляд на Ричмана. – Я говорю это не как член правления банка. Мои коллеги вряд ли будут счастливы узнать, что я сообщил вам, по какой смешной цене они готовы спустить здание. Я говорю с вами как частное лицо, хотя готов помочь любому бизнесмену или синдикату, который заинтересуется сделкой. Фактически я оказываю «ГранПланнерсБанку» хорошую услугу.

Теперь Джин Ричман тоже смотрел на Пипкаса испытующим взглядом, время от времени приглаживая остатки волос.

– Я могу обеспечить покупку, – продолжал Пипкас, – если найдется покупатель, скажем, синдикат, который в состоянии внести двадцать процентов оплаты единовременно и будет регулярно выплачивать остальное. Итак, речь идет о десяти миллионах за здание, которое через два-три года достигнет своей реальной цены – примерно сто двадцать миллионов. Скажем, в синдикате будет четыре инвестора, каждый вложит по два с половиной миллиона. Через два-три года они продадут здание за сто двадцать миллионов. За это время, даже если помещения будут сдаваться так же плохо, как сейчас, то есть всего на сорок процентов, вырученного хватит на содержание башни да еще и на выплату долга, поскольку он составит всего сорок миллионов вместо ста семидесяти пяти. Через два-три года здание продается за сто двадцать миллионов, и каждый инвестор получает по двадцать семь миллионов, а долгосрочная прибыль составит двадцать четыре с половиной миллиона. Неплохо, а?

– Минутку, – сказал Ричман, – если инвесторов четверо, каждый должен получить по тридцать миллионов при продаже здания за сто двадцать, так? Или я что-то прослушал?

– Дело в том, что при продаже, – Пипкас постарался сохранить непроницаемое выражение лица, – брокерские комиссионные составят шесть процентов.

– Брокерские комиссионные?

– Да. Фирме, которая введет синдикат во владение и организует сделку. – Пипкас смотрел прямо в глаза Ричману, стараясь не моргнуть.

Джин Ричман ответил ему таким же взглядом.

– И эта фирма будет… – вопрос повис в воздухе.

– «Артур Уайндхэм и сын», – ответил Пипкас. – Штаб-квартира на Багамах.

Оба замолчали – кажется, на целую вечность. По взгляду Ричмана Пипкас понял, что тот видит схему насквозь.

– Новая фирма? – спросил Ричман.

– Нет, старая, насколько, конечно, старо само юридическое обеспечение строительства в Карибском регионе. Основана сорок восемь лет назад. Очень солидная, с хорошей репутацией.

Джин Ричман продолжал смотреть в лицо Пипкасу… смотреть, не моргая… Потом отвел глаза и улыбнулся своей обычной сдержанной улыбкой.

– Никогда не участвовал в подобных сделках, Рэй, но это весьма интересно… – Он опять посмотрел на Пипкаса все с той же улыбкой, и Пипкас наконец тоже улыбнулся.

Странное ощущение пронзило его насквозь, прошло через все поры, аж ладони вспотели – боязливый холодок вперемешку с головокружительным восторгом.

Что ж, он, Пипкас, сделал это. Отпустил рыжего пса порезвиться – карабин щелкнул, больше никакого поводка.

Роджер вместе с белым адвокатом Фарика Фэнона, Джулианом Сэлисбери, и черным адвокатом, Доном Пикеттом, стоял в служебной комнатке библиотеки «Ринджер Флизом энд Тик» и смотрел на разношерстное стадо, набившееся в читальный зал. Там гудела самая бесцеремонная и растрепанная компания из всех когда-либо собиравшихся на сороковом этаже Пичтри-Олимпус. Имя ей было… Пресса. Уэс Джордан оказался прав. История с Фариком Фэноном – имя девушки не называлось – в мгновение ока достигла газет, которые с беззубым рвением пытались сообщить хотя бы о самом слухе, распространившемся с веб-сайта. Одно издание все-таки дало осторожную передовицу под названием «Охота за Интернетом».

Для Роджера это была первая пресс-конференция, и он нервничал. Джулиан Сэлисбери, наоборот, улыбался, бормоча что-то себе под нос, и потирал руки, всем своим видом говоря: «Ну, я до них доберусь!» Дон Пикетт, ровесник Роджера, элегантный худощавый мужчина в безупречно сидящем двубортном костюме, лениво облокотился о книжную полку и с любопытством наблюдал за ужимками Джулиана. Очень темнокожий Дон напоминал Роджеру братьев Николас, знаменитых в тридцатых годах акробатов-чечеточников. В этом сильном и гибком теле, казалось, вовсе не было нервов.

– Ну, Родж, – широко улыбаясь, Джулиан показал на запястье с часами, – похоже, подошло время задать сывиньям пойла. – Он кивнул на Прессу, которая еще рассаживалась и наводила камеры на Мерседес Принс, офис-менеджера «Ринджер Флизом энд Тик».

Вот вам сразу два пункта из тех, что раздражали Роджера в Джулиане. Во-первых, Джулиан всегда обращался к нему «Родж». Никто никогда не называл Роджера Роджем, но Джулиан стал звать его так с первой же встречи. Кроме того, за все время их знакомства у него с языка не сходили «сывиньи» и прочие обитатели хлева. Три года назад Джулиан прославился на всю округу успешной защитой некоего Скитера Ломена, обвиняемого в убийстве. Его знаменитая речь начиналась так: «Окружной прокурор признает, что дело мистера Ломена базируется лишь на косвенных уликах. А дело, которое стоит лишь на косвенных уликах, – это как сывинья. Чек – „человек“ – иногда даже не знает, что сывиньи покрыты щетиной, потому что к сывинье плотно прилегает каждый волосок, каждый волосок! Значит, если на животном хоть один волосок топорщится – никакая это не сывинья. То же самое с окружным прокурором и его косвенными уликами. Если хоть одна из этих косвенных улик против Скитера Ломена топорщится и не прилегает к другим – Скитер Ломен невиновен». С тех пор он начал сыпать хлево-корытными сравнениями и пахучими, как свиное пойло, словечками. Ростом Джулиан не вышел, поэтому взбивал светлые волосы в трехдюймовое волнистое безе, а ботинки носил на толстенной подошве. С недавних пор он пристрастился к эдвардианским костюмам – пиджаки в четыре пуговицы, рубашки с высокими и твердыми, словно целлулоидными, воротничками. Джулиан явно хотел быть Личностью и в присутствии Прессы аж дрожал от энтузиазма.

Чего нельзя было сказать о Роджере. Он тоже дрожал, но скорее от нервов. Даже безукоризненная экипировка – синий шерстяной костюм, только что с иголочки Гаса Кэрола, рубашка с высоким воротничком, идеальный узел голубого крепдешинового галстука – не придавала ему уверенности. Он должен был открыть пресс-конференцию. Все трое согласились, что лучше провести ее в «Ринджер Флизом». Здесь и спокойно, и интерьер солидный, а главное, никаких ассоциаций с уголовными делами. Так что Роджер был за хозяина. Когда он спрашивал Зэнди Скотта, одного из директоров фирмы, можно ли провести в библиотеке пресс-конференцию, Зэнди размышлял минут пять (т. е. не больше тридцати секунд), прежде чем согласиться. Оптимизма это Роджеру не прибавило.

Джулиан, видимо, заметил неуверенность Роджера и, подойдя к нему поближе, сказал самым дружеским тоном:

– Да, и не забывайте – говорить надо не спеша, спокойно и твердо. Громкая торопливая речь производит впечатление неуверенности. Что бы вам ни сказали, не повышайте голоса, не поддавайтесь на ругань. И не спорьте – а если все же придется, отвечайте кратко. Чем больше препирательств с журналистами, тем слабее вы будете выглядеть. И главное, помните: мы вовсе не защищаем Фарика, ему никто никаких обвинений не предъявлял. В хорошем хлеву мух от сывиньи отгонять не надо.

Роджер кивнул, но взгляд его был прикован к растущим рядам Прессы. Мерседес Принс провожала на последнее свободное место пятую – или уже шестую? – съемочную группу. Девяносто процентов этой коллекции непрезентабельных человеческих типов составляли белые. Возраст варьировался от двадцати пяти до пятидесяти. Старшим были по вкусу – если это можно назвать вкусом – бороды из клочков недельной щетины, ползучими сорняками покрывавшей скулы почти до самых кадыков. При одном взгляде на них лицо начинало чесаться. Просторные рубашки-поло – все пуговицы расстегнуты, короткие рукава свисают до локтей. Галстука не было ни одного. Пиджаков оказалось два, один из них на сутулой спине низенького толстяка, судя по блокноту в руках, газетного репортера. Рубашка его потеряла всякий вид – он неправильно застегнул пуговицы, и правый конец воротника задрался выше левого. Черных в этом разношерстном стаде было четверо, и двоих из них Роджер более-менее знал. Вот Мелани Уоллес, единственная из всей гомонливой стаи, кто оделся прилично. Она тоже живет на Ниски-лейк, но Роджер с ней почти не общался. Мелани Уоллес, симпатичная мулатка, делала телерепортажи для одиннадцатого канала. Свободно лежащие волосы были уложены аккуратными волнами – дорогая прическа. Брюки цвета молочного шоколада, шелковая блузка в тон. Второй черный, которого Роджер знал, – крупный мужчина в синем полосатом костюме, надетом на синюю футболку. Вот так, запросто – футболка с костюмом. Роджер не раз видел его фотографии в местных «чернокожих» газетах. Этот тип был ярким представителем бесчисленной армии профессиональных борцов с несправедливостью, Роджер Белый считал их жалобщиками на все и вся. Один вид черного журналиста тут же напомнил ему о собственном проклятом прозвище. Мужчина в костюме был Седрик Стифелл, редактор еженедельника «Тревоги Атланты».

И вот этот Седрик Стифелл бесцеремонно развалился на стуле в библиотеке «Ринджер Флизом энд Тик». Все два этажа «Ринджер Флизом» в Пичтри-Олимпус обшиты красным деревом. В коридорах всегда сумерки, и прочесть что-нибудь можно только стоя прямо под светильником. Но библиотека была просто piece de resistance [35]35
  Здесь – вершина, жемчужина (фр.)


[Закрыть]фирменного стиля «Ринджер Флизом». Настоящее царство красного дерева. Не только обшивка на стенах, но и всевозможные детали, украшения, полки с книгами, тяжелые столы, стулья, даже выключатели – всё было из красного дерева. И в противоположном конце читального зала тоже стоял стул красного дерева, на который Роджеру Белому вот-вот предстояло сесть, а перед ним – букет уже включенных микрофонов на массивном столе красного дерева. Шесть больших телекамер вопьются в него, как лазеры. Роджера мучил страх. Речь еще вчера была выучена наизусть, но что, если он станет позорной жертвой собственных расшатанных нервов? Больше всего он боялся показаться белым клиентам, вроде Гертланда Фуллера, очередным черным карьеристом, бегущим впереди паровоза борцов за равноправие, при том, что для седриков стифеллов Атланты он так и останется… Роджером Белым. Ну и, само собой, «Ринджер Флизом энд Тик»! Роджер сообщил Зэнди Скотту о своем новом клиенте Фарике Фэноне немедленно, как только его пригласили, но он никогда не посвящал Зэнди в детали и тем более не говорил о сложности этого взрывоопасного дела. Зэнди наверняка не обрадовался, когда Роджер Белый представил ему Джулиана Сэлисбери, это кое-как одетое недоразумение, и проворного гладкого Дона Пикетта, тоже явно не соответствующего уровню «Ринджер Флизом энд Тик». Господи Иисусе, что же он скажет об этом сброде под названием Пресса?!

Стоило Роджеру вспомнить начальство, как оно появилось на горизонте – Зэнди шел в служебную комнатку откуда-то из задних рядов читального зала. Высокий светлокожий мужчина, ростом примерно шесть футов четыре дюйма, слегка за пятьдесят, рыжие волосы уже начали понемногу сдаваться приливу седины. Гладкие щеки и внушительная полнота, как на портретах Копли [36]36
  Джон Копли (1738–1815) – американский живописец. Известен своими реалистическими портретами и историческими композициями.


[Закрыть], – классический символ благосостояния и высокого положения. У Зэнди случались вспышки бешеного гнева. Сейчас он разгонит к черту всю пресс-конференцию, подумал Роджер, и вышвырнет всех вон, весь этот сброд, недостойный ни Ринджера, ни Флизома, ни Тика!

Вместо этого Зэнди Скотт тихо-мирно дошел до служебной комнатки и улыбнулся:

– Привет, Джулиан! Привет, Дон! Роджер, Мерседес говорит, телефон не умолкает ни на минуту! Журналисты все идут и идут! Надеюсь, ребята, вы готовы? – Дружелюбная улыбка. Даже заискивающая! Зэнди в восторге от того, что творится в библиотеке! Именно из его уважаемой фирмы в Атланту устремятся сигналы микрофонов и телекамер! После десятилетий подготовки контрактов, планирования судебных выступлений, разработки завещаний чопорный мавзолей «Ринджер Флизом энд Тик» вольется наконец в бурлящий поток внешнего мира!

– Джулиан и Дон знают свое дело, Зэнди, – сказал Роджер. – Разве что я подкачаю. Я ведь этим никогда не занимался. Может, вы сядете вперед – будете суфлировать, если что?

– Ну что вы, все пройдет замечательно, – заверил его Зэнди.

– Вот и я, Зэнди, то же самое говорю, – расплылся в улыбке Джулиан. – Родж сильно смахивает на того парня, который заявляет: «Вы знаете, я просто старый окружной адвокат… так что покрепче держитесь за кармашек с часами!» – Джулиан в очередной раз приподнял рукав на запястье и показал свои часы. Пять минут одиннадцатого. – Кстати о хронометрах. По-моему, как я уже говорил, подошло время задать сывиньям пойла.

Еще один выброс адреналина, и Роджер вошел в читальный зал, за ним Джулиан и Дон. Свет софитов привел его в ужас. Он словно бы окунулся в совершенно новую атмосферу, к которой не были приспособлены ни легкие, ни глаза. Отовсюду смотрели красные огоньки. Эти красные огоньки означали, что камеры включены и уже снимают его. Роджеру они казались глазами, неотступно следившими за ним, пока он шел к столу и садился на стул, массивный стул красного дерева, на котором всё тело и руки сгибались подковой. Джулиан сел справа, Дон слева.

Роджер посмотрел вниз, на стол, потом выше, на толпу репортеров, прицелы камер, и остро почувствовал каждый микрофон, направленный ему в лицо. Они торчали со всех сторон, словно вокруг Роджера было какое-то магическое поле. Он едва различал сидящих перед ним людей. То ли из-за яркого освещения, то ли еще почему, но всё было как в тумане. Речь Роджер помнил, но сомневался, что сможет вымолвить хоть слово. «Телекамеры! – пронеслось у него в голове. – Эти красноглазые машины выставят меня на обозрение тысяч, миллионов людей! Теперь я не просто сижу в этой комнате! Я распространяюсь по воздуху, во все стороны разом! Как я могу хоть что-то сказать?» И в этот миг Роджер вспомнил об Уэсе Джордане. Рано утром он позвонил ему, хотел сообщить о пресс-конференции. Но Уэс уже откуда-то все знал. Уэс сейчас смотрит на него. Неужели он предстанет перед Уэсом Джорданом перепуганным придурком?! И, как многие начинающие ораторы, Роджер Белл взял себя в руки и загнал свой страх глубоко внутрь, не желая выглядеть мямлей.

Он еще раз обвел взглядом красные глаза телекамер, небритые лица и заставил себя сказать:

– Леди и джентльмены, я Роджер Белл, – как странно было слышать свой голос, произносящий собственное имя перед этими людьми! – партнер фирмы «Ринджер Флизом энд Тик», в офисе которой мы сейчас находимся. – Не ляпнул ли он лишнего? Не слишком ли хвастливо это прозвучало? Беспокойные мысли роились под черепом, даже когда Роджер заговорил дальше: – Справа от меня, – нерешительное движение руки, – адвокат Джулиан Сэлисбери, а слева, – более уверенный жест, – адвокат Дональд Пикетт. Мы представляем интересы мистера Фарика Фэнона. И хотели бы заявить, что…

– Он здесь? – бесцеремонно перебил низкий голос. Тот самый репортер в перекошенной рубашке. Роджер замер, пораженный и злой. Репортер сбил его с толку.

– Кто?

– Фарик Фэнон.

«Говорить спокойно и твердо, не спеша» – вспомнился совет Джулиана Сэлисбери. На секунду Роджер застыл с открытым ртом, глядя на репортера с недельной сивой щетиной, но все-таки сказал – спокойно, твердо, без спешки:

– Принимая во внимание ложную и абсолютно безответственную природу слуха, из-за которого мы сегодня здесь собрались, в присутствии мистера Фэнона нет ни малейшей необходимости. – Криков и воплей не последовало, и Роджер почувствовал себя гораздо увереннее. – Сейчас, как я уже сказал, мы сделаем заявление, а потом вы можете задавать вопросы. – Роджер обвел взглядом неопрятную толпу, красные глаза телекамер, циничную ухмылку Седрика Стифелла, непроницаемое лицо Мелани Уоллес, и сердце его отчаянно заколотилось. – Как вам известно, сегодня утром в одном из уважаемых печатных органов вышла статья, касающаяся Фарика Фэнона. Основанием для статьи послужило сообщение, распространяемое уже неделю веб-сайтом, – «веб-сайт» в устах Роджера прозвучало как «порножурнал», – в Интернете. Электронные СМИ сейчас не имеют органов управления, и этот случай наглядно демонстрирует их безответственность. То, что достойная городская газета может взять информацию с веб-сайта в Интернете, – «веб-сайт в Интернете» он произнес как «бордель в массажном салоне», – за основу своей статьи, вызывает самое серьезное недоумение. Суть дела в том, что никакой сути нет, как нет, собственно, и никакого дела. Против Фарика Фэнона не было выдвинуто обвинений в какой бы то ни было форме – ни в суде, ни в полицейском участке, ни в общественных организациях Технологического. Мистер Фэнон отрицает свою причастность к действиям, упомянутым в этой истории, – «в этой выдумке», судя по интонации Роджера, – и никто не сделал ответственных заявлений, утверждающих обратное. Я и мои коллеги пришли сюда, чтобы заручиться поддержкой прессы в своем желании уберечь репутацию этого талантливого молодого человека от совершенно безосновательных и безответственных нападок.

С этими словами Роджер откинулся на спинку массивного стула и удовлетворенно вздохнул, давая понять, что заявление сделано.

– Значит, вы утверждаете, – начал репортер в криво застегнутой рубашке, – что «одного из крупнейших бизнесменов Атланты», который выдвинул против Фэнона такое обвинение, просто не существует?

Вопрос застал Роджера врасплох, поскольку на самом деле он прекрасно знал о существовании такого лица. Пауза становилась все длинней.

– Это все равно, что спросить, – вмешался Джулиан Сэлисбери, – существует ли сывинья, танцующая менуэт. Может, и существует – как известно, сывиньи умнее охотничьих собак. Но, я бы сказал, это спорный вопрос! Ведь никаких обвинений не было! – Добравшись до «спорного вопроса», Сэлисбери уже хохотал, и Пресса тоже – то ли оценили шутку, то ли их забавляло, что коротышка запускал своих «сывиней» в любой разговор, к месту и не к месту.

– И Фарик Фэнон отрицает эти обвинения? – спросила Мелани Уоллес.

– Никаких обвинений нет, – сказал Роджер. – Их никто не выдвигал.

– Хорошо, значит, Фэнон утверждает, что события… э-ээ… факты, упомянутые сегодня в печати, не имели места?

– Совершенно верно, – вот так, не спеша, спокойно и твердо. Роджеру нравилось наблюдать, как Пресса жеманно танцует вокруг предмета статьи. Никто до сих пор не произнес слова «изнасилование».

– Если ничего не было, – снова подал голос репортер в криво застегнутой рубашке, – тогда что вы вообще здесь делаете, Джулиан, и вы тоже, Дон? Ведь вы оба адвокаты по уголовным делам.

– Мы здесь… на всякий случай, Брайс, – сказал Дон Пикет своим низким приятным голосом. – Пока нам тут действительно нечего делать, и мы хотели бы, чтобы так оставалось и дальше.

– Как, по-вашему, возникают подобные слухи? – Явно голос чернокожего. – Кто и зачем их распускает? – Это был Седрик Стифелл из еженедельника «Тревоги Атланты».

– Понятия не имею, – сказал Роджер Белый. Здравый смысл подсказывал ему на этом остановиться. Но Седрик Стифелл был «черной» прессой, а он, Роджер, был Роджером Белым, и, вопреки всякой логике, ему было важно именно здесь, в белейшем из белых «Ринджер Флизом энд Тик», понравиться этому человеку – да, этому нелепо одетому журналисту. С другой стороны, он, Роджер Белл II, хотел дать понять, что он кроме всего прочего еще и образованный юрист. Поэтому адвокат продолжал: – Вы знаете, Ницше как-то сказал, что обида, зависть и ненависть – самые малоизученные из основных человеческих свойств. Он считал, что существует определенный тип людей, которые не могут улучшить своего места в мире, и они всю свою энергию тратят на то, чтобы стащить вниз других. Ницше называл их «тарантулами». Мне кажется, в Атланте есть определенный тип людей, которые завидуют таким, как Фарик Фэнон, сумевшим подняться из низов Инглиш-авеню и стать звездой спорта.

Как только «Инглиш-авеню» слетело с губ, Роджеру тут же захотелось взять свои слова обратно, вырвать их из воздуха, из эфира, из электрических проводов всех этих микрофонов у него перед носом. Теперь, пусть и косвенно, он затронул расовую проблему. Ни один район Атланты так явно не ассоциировался с чернокожими, как Инглиш-авеню.

– Кого вы имеете в виду? – Белый мужчина лет тридцати пяти, рубашка расстегнута почти до пояса, выставляя напоказ футболку с карикатурным клоуном и подписью: «Красти». Отросшие волосы журналиста свисали на уши – в точности, как у клоуна.

– Никого, – поспешно оправдывался Роджер, – я не имею в виду какого-то конкретного человека. Это всего лишь абстрактные размышления, которые, возможно, не стоило высказывать. Вряд ли факт проживания Фарика Фэнона на Инглиш-авеню имеет отношение к… э-ээ… к чему-либо. – Голос его стал очень взволнованным, почти испуганным, и Роджер это понимал. Что ж, потеря спокойствия еще не конец света. Зато он взял свои опрометчивые слова обратно… ну, хотя бы попытался… И надо же было ему демонстрировать свои глубокие познания в философии! Болван, зарвавшийся хвастун! Роджер… Белый!

Вопросы продолжались, но отвечали теперь в основном Джулиан и Дон. Встревоженный Роджер сидел между ними, следя за дискуссией внешней и внутренней, своей собственной… Ницше, «тарантулы»… Зачем он это сказал? Вдруг кто-то напечатает, покажет по телевидению? Да нет, кому надо цитировать разглагольствования юрисконсульта Белла о Фридрихе Ницше… А если кому-то надо? Чем это может обернуться? Да еще Инглиш-авеню! Господи, ну зачем, зачем он приплел сюда Инглиш-авеню?! Зачем брякнул про «низы Инглиш-авеню»?! Кто мешал ограничиться «звездой спорта»?! Как же, надо было угодить Седрику Стифеллу и читателям «Тревог Атланты»! Показать, что он, Роджер Белл, не такой уж и Белый, да? К счастью, никто из разношерстной толпы не вспоминал ни «тарантулов», ни Инглиш-авеню… Спрашивали о том о сем, тщетно пытаясь выудить что-нибудь существенное об этой щекотливой ситуации… В тарантулах и Инглиш-авеню ничего существенного не было… Однако Роджер не мог не заметить, что Джулиан и Дон – сколько бы «сывиней» ни запускал в разговор первый и как бы ни улыбался второй – строго держались намеченной линии: никаких обвинений нет, так что и говорить не о чем. Не важно, сколько раз придется это повторить – четко, медленно, спокойно.

– Мистер Белл, – раздался вдруг женский голос, – вы говорили о «тарантулах». Предположим, некий «тарантул», глава крупной корпорации с центральным офисом в Атланте, выдвигает против Фарика Фэнона открытое обвинение – к примеру, по телевидению. Как вы думаете, будет ли ваш клиент испытывать серьезные затруднения из-за того, что он выходец с Инглиш-авеню, что он чернокожий?

Секунду Роджер рассматривал ее. Белая женщина с короткими взбитыми волосами, в черной кофточке из джерси, черных брюках и грубом черном пиджаке. Говорила она резко и агрессивно, как выстреливала. «Тарантулы! Инглиш-авеню! Чернокожий!» Журналистка точно подметила его промахи.

– Забудьте, пожалуйста, о моих «тарантулах». – Роджер хотел расплыться в обезоруживающей улыбке, как Дон Пикетт, но улыбка вышла натянутой, только выдавая его волнение. – Я совсем не хотел сыпать пауков в наш разговор. – Ни одного смешка. Все видели, как он нервничает. – Отвечая на вопрос, я пустился в абстрактные рассуждения, рассуждения совершенно беспочвенные, за что хочу извиниться, – но, в конце концов, именно беспочвенные рассуждения послужили поводом к нашей пресс-конференции. – Он все говорил правильно, но дрожь в голосе сводила его усилия на нет.

К концу пресс-конференции Роджер так ссутулился, что только усилием воли заставлял себя смотреть на пеструю, кое-как одетую стаю журналистов.

Когда репортеры пошли к выходу, а съемочные группы принялись складывать оборудование, Джулиан сказал Роджеру:

– Ну что? Видите, совсем неплохо. Вы молодец.

Однако в этой фразе не было ни малейшей радостной нотки, ничего похожего на похвалу боксеру-дебютанту, хорошо показавшему себя в первом бою. Джулиан говорил механически, и в его словах звучало: «Вот видите? Все могло быть ужасно, но оказалось не так уж плохо».

– Да, хочу сказать вам буквально пару слов, – добавил Джулиан. – Не увлекайтесь сравнениями типа «тарантулов». Армхольстер и так достаточно зол, не надо раздражать его еще сильнее. Даже восьмисотфунтовая сывинья куда симпатичнее паука. Инглиш-авеню тоже лучше не упоминать. Мы хотим представить Фарика как замечательного молодого человека и студента Технологического. Но не волнуйтесь, вы все сделали отлично.