Текст книги "Мужчина в полный рост (A Man in Full)"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 54 страниц)

– Знаешь, я тебе вот что скажу, – сказал он Роджеру. – В прошлом году мне пришло приглашение – конечно, по-тихому, без всякой помпы – вступить в «Пидмонтский ездовой клуб».

– Тебе?! Мне тоже пришло!

Теперь уже Уэс воззрился на Роджера. Лицо его приняло еще более кислый вид.

– Не думаю, что это добрый знак, – рассудил Роджер.

– Да уж, поверь мне на слово, – согласился Уэс. – Понимаешь, какая штука… сейчас я тебе все расскажу.

«Бьюик» катил в гору, мимо белой ограды с каменными колоннами, которая вела ко входу в «Пидмонтский ездовой клуб». Из-за крутого подъема самого здания не было видно.

– Видишь ли, в члены клуба я не хочу, – начал Уэс, – и в то же время кое-кто из этого клуба мне нужен.

– Нужен?

– Погоди, сейчас узнаешь. Это имеет отношение к твоему клиенту. Впрочем, как и вся наша поездка. Для начала расскажу тебе кое-что из истории. О расстановке сил на местности, так сказать. Да, о расстановке сил на местности.

Что ж, Уэс хорошо разбирается в топологии своей территории, этого у него не отнять. Роджер раньше не замечал, до чего же крут подъем из центра города вверх по Пидмонт-авеню и дальше к Северной стороне и Бакхеду. На вершине холма, если это, конечно, действительно холм гряды Голубого хребта, Пидмонт-авеню была сплошным бетоном и асфальтом, без единого деревца.

Тем временем они доехали до коммерческого района Бакхеда. Перед ними раскинулась сеть торговых пассажей, отелей, высоток из стекла, выставочных залов и ресторанов – самое сердце торговой Атланты. В центре города и прилегавших к нему районах высились одни офисные здания и башни отелей, магазинов почти не было. В самой верхней части холма Пидмонт-авеню переходила в Пичтри-стрит; «бьюик» свернул налево.

– Пичтри-стрит проходит по самому верху гряды, – пояснил мэр. – Вот почему она такая извилистая.

– А я слышал, ее проложили поверх старой индейской тропы, – сказал Роджер.

– Одно другому не мешает, – согласился мэр. – Не знаю, насколько сметливыми были эти индейцы, но уверен – у них хватило бы ума идти по верху хребта, а не по склону.

У офисной высотки «Бакхед Плаза» они повернули в сторону Уэст-Пэйсес-Ферри. Не успел Роджер и глазом моргнуть, как «бьюик» уже ехал под роскошным пологом зелени. Ветви с густой зеленой листвой, через которую кое-где пробивались лучи солнца, обрамляли дорогу воздушным тоннелем. Вдоль дороги на уровне трех-четырех футов от земли райскими кущами цвел кизил – те самые кусты, что так восхитили Роджера субботним вечером, когда он ехал по фешенебельному Бакхеду и впервые увидел дом Макнаттера.

Надо же, «бьюик» как раз пересекает Хэбершем-роуд!

– Хэбершем-роуд, – вслух произнес Роджер. – Чуть дальше – дом Макнаттера. – Рукой он показал направо. – Именно здесь я и встретился с моим… звездным клиентом.

– Ты ведь все еще не веришь мне, так? – спросил его мэр. И кивком головы показал: – Особняк губернатора.

Машина как раз проезжала мимо – особняк стоял немного в стороне от Уэст-Пэйсес-Ферри. Это было длинное, приземистое строение с множеством колонн, на первый взгляд довольно-таки скромное, напоминающее приземистый особняк Маунт-Вернона, родового имения Джорджа Вашингтона. Как это ни странно, гораздо большее впечатление производила широкая ограда из кирпича и сварочного железа, огибавшая отнюдь не малую территорию. Вскоре машина поравнялась с высокой глухой стеной. Такой высокой и так густо заплетенной растительностью, что разглядеть что-либо по ту сторону не представлялось возможным. День был в самом разгаре, солнце палило нещадно, но благодаря ярко-зеленой листве деревьев над главной улицей Бакхеда с ее великолепными особняками сохранялась мягкая, приятная тень. Стена закончилась, и «бьюик» свернул направо.

– Такседо-роуд, – пояснил Уэс. – А сейчас будет Такседо-парк. Так, ничего особенного… Здесь все похоже.

И снова эти необъятных размеров зеленые холмы-«груди», те самые, которые он видел в тот вечер, когда ехал к Макнаттеру! А на вершине каждого холма… особняки, окруженные кустами кизила с шапками цветов. И деревья… удивительно высокие… с кронами золотисто-зеленой листвы.

– Обрати внимание, Роджер, – сказал Уэс. – Видишь те деревья? Сосны? А еще там клены, дубы, робинии, платаны, буки, каштаны… В нашем же районе, в Южной Атланте, только и увидишь что сосны. Даже в Ниски-лейк, которым ты так гордишься. Деревьям лиственных пород необходима зимовка, хотя бы две-три недели в году. Атланта находится на возвышенности, и в южной части действительно бывает довольно прохладно. Но вот в районе Бакхеда случается и более холодная погода. Потому и лиственных деревьев здесь больше… Катимся под гору, Роджер, прямиком в Ниски-лейк, «стекаем вниз».

Такседо-роуд сначала огибала подножия «грудастых» холмов с особняками, а потом плавно сворачивала в восточном направлении. Особняки с участками земли становились все крупнее, листва на деревьях – все более насыщенного золотисто-зеленого оттенка.

Уэс показал в окно:

– Старая усадьба Кортни Дэнфорта. Не помню, как называется… то ли Виндмер, то ли Вуд Траш… В общем, как-то так. Да-а… что значит быть самым богатым человеком к югу от Делавэра. Дэкстер, останови-ка.

Роджер пригнулся, чтобы получше разглядеть стоявший на холме особняк – невероятных размеров кирпичное строение с четырьмя громадными колоннами перед главным входом. Тут и замысловатая угловая кладка, и крестовые своды, и пилястры… На втором этаже – десять окон, на первом – девять и входная дверь. Трудно даже представить, сколько в таком особняке комнат. На переднем плане, на лужайке разбросаны все те же кусты кизила, радовавшие глаз шапками цветов.

– Знаешь, как обращались к Дэнфорту рабочие на его шоколадной фабрике? – спросил Роджера мэр.

– Как?

– «Босс». «Босс, вы позволите?» И ему нравилось. Нравилось, когда к нему обращались «босс». У Дэнфорта была огромная плантация около Томасвиля – Троно. Если и не самая большая в Джорджии, то уж точно вторая по площади. На плантации трудилось около сотни черных, и все обращались к нему «босс». Дэнфорту это было прямо как бальзам на сердце. Мне рассказывал старый Джон Фогг, адвокат. Кажется, из «Фогг Нэкерс Рэндеринг энд Лин». Он был там. Когда к «боссу» приезжали гости и садились за стол, черные распевали для них спиричуэлы. – Мэр, пародируя, округлил глаза и запел: – «Бли-и-иже к тебе, Госпо-о-одь…» Очень трогательно, в лучших традициях. Уверен, у всех гостей глаза были на мокром месте.

– А у тебя, Уэс, приятный голос! – заметил Роджер.

– А то ты не знал, – усмехнулся мэр. – Не ты один интересуешься музыкой. Только вкусы у нас разные. Малер, Стравинский… да ну их! Спорим, даже Букер Вашингтон не разбирал вопли этих мартовских котов. Ну, ладно… Дэкстер, поехали дальше!

Они проехали еще немного, и мэр попросил шофера:

– Останови у того почтового ящика.

«Бьюик» остановился.

– Вот это я и хотел показать, – сказал мэр. Роджер посмотрел туда, куда он показывал. – Прямо как в джунглях. Но если присмотреться, можно разобрать.

Действительно, вокруг были сплошные деревья, кустарники, цветы… волны цветущего кизила. Но, присмотревшись, Роджер разглядел сквозь великолепную золотисто-зеленую листву холм с роскошной зеленью, на котором возвышался палаццо в стиле итальянского барокко – такие можно увидеть в Венеции или Флоренции. Палаццо был огромным, с розовато-красной лепниной на фасаде. Вверху, над окнами, шел изгиб высокого барочного карниза белого цвета; белая кайма доходила до крыши полуфронтона. На втором этаже под каждым окном можно было рассмотреть четкий рельеф гребня, тоже белого. Вся лепнина палаццо представляла собой пышные, волнообразные изгибы розовато-красного оттенка. С одной стороны палаццо имелся старомодный навес с большим цилиндрическим сводом; с другой – крыло с таким же сводом, в карнизах и с огромными арочными окнами. Через весь фасад тянулся белый поясок каменной кладки, пересекавшийся с поистине шикарным изогнутым карнизом над парадным входом.

Роджер не мог оторваться от удивительного особняка, создававшего ощущение движения. Вполголоса, обращаясь скорее к себе, чем к Уэсу, он выдохнул:

– Филип Шутцэ.

– Кто-кто? – переспросил мэр. – Это и есть дом Инмана Армхольстера.

– Армхольстера?

– Именно. Сзади – еще одно большое крыло, только отсюда не видно. А ты глянь на подъездную дорогу!

Подъездная дорога была вершиной расточительства. Взбираясь на холм, она дважды описывала широкие, не имеющие никакой практической ценности петли. По всей длине ее обрамляли кусты кизила, самшита и клумбы сине-желтых анютиных глазок.

– Согласно данным налоговой службы, – комментировал мэр, – это самый дорогой дом на одну семью. Длина фасада – триста двадцать четыре фута, длиннее, чем футбольное поле. В особняке тридцать две комнаты, библиотека, проекционная, гимнастический зал – куда, на мой взгляд, Армхольстер заглядывает нечасто, – застекленная терраса с балконом, встроенная оранжерея и лужайка для игры в сквош. Да, ванных комнат – девятнадцать. Девятнадцать!

– Откуда ты знаешь? – удивился Роджер.

– От налоговой службы – информация совершенно открытая.

– И сколько человек в семье? В смысле, сколько живет здесь?

– Трое, – мэр едко усмехнулся, – аж целых три человека: сам Армхольстер, его жена и дочь. Тридцать две комнаты. Вот в таком доме росла Элизабет Армхольстер. Кстати, в заднем крыле находятся восемь комнат для прислуги, кухня для прислуги и холл опять же для прислуги – уж не знаю, что под этим имеется в виду. Да, а где-то в задней части – бассейн, два теннисных корта и застекленная пристройка для пересадки растений.

– И еще это дом Филипа Шутцэ, – вставил Роджер. – Готов поспорить.

– Чей?

– Филип Шутцэ вместе с партнером Нилом Рейдом были самыми известными архитекторами жилых зданий в Атланте. Этот палаццо – классический пример работы Шутцэ. Стиль – итальянское или венецианское барокко. Такие палаццо строили для венецианских купцов. Кажется, в шестнадцатом веке. Помнишь «Венецианского купца»? Когда-то они были самыми богатыми людьми в мире. А изумительные произведения искусства в Венеции? Это все купцы… состязались друг с другом… у кого самая роскошная потолочная фреска.

Мэр в недоумении уставился на Роджера:

– Слушай, а ты прямо подсел на это «бледненькое» искусство, а?

Роджер чуть не задохнулся от гнева. «Подсел»? «Бледненькое»? Вот ведь сукин сын!

– Знаешь, Уэс, чтобы по достоинству оценить искусство, совсем не обязательно, как ты выразился, подсаживаться на него! Ради бога, перестань! Живопись и архитектура не бывают «черными» или «белыми» – искусство оно и есть искусство! Ты меня просто удивляешь своими заявлениями! Может, этот твой Андрэ Флит и способен нести всякую чепуху насчет «черного» искусства, но ты… Вот уж не ожидал!

Роджер и не заметил, до чего разошелся. Понял только тогда, когда поймал в зеркале заднего обзора внимательный взгляд шофера – тот будто прикидывал, не требуется ли мэру Атланты защита.

Уэс тут же пошел на попятную:

– Ладно-ладно, Роджер, ладно… Конечно, ты прав. Логика целиком и полностью на твоей стороне, а я, признаюсь, не всегда действую логично. Иногда мне кажется, что так называемое западное искусство не имеет ничего общего не только со мной, но и со всем населением Южной Атланты.

– Ну конечно, теперь ты продвигаешь идею, что являешься неотъемлемой частью Южной Атланты! Мои поздравления! А может, дело в том, что западное искусство не впечатляет твоих избирателей? Ты это имеешь в виду?

Уэс сверкнул глазами, но тут же к нему вернулась прежняя доброжелательность.

– Может, и так, может, и так… Но мне кажется, надо копать глубже. Иногда мои знакомые, из тех, кто живет здесь, в северной части города, – а это люди с деньгами, спонсоры… так вот, иногда они пытаются затащить меня на крупную выставку или открытие сезона симфонической музыки, но все это не то. Все эти дела… я к ним не имею никакого отношения. Таким уж родился, и с этим ничего не поделаешь. Меня искусство совершенно не трогает, ну, разве что только те суммы, которые вложены в него.

– А как же йорубские вещицы? В твоем кабинете их хоть отбавляй.

– Ну, понимаешь, Роджер, по крайней мере… Впрочем, к черту все это! Я не затем привез тебя сюда, чтобы вести споры об эстетике. Ведь мы же с тобой из одного братства, так?

– При чем тут эстетика? – возразил Роджер.

– А, какая разница! Я пытаюсь заключить союз. Вот увидишь – коллеги из «Ринджер Флизом энд Тик» будут гордиться тобой. Дэкстер, поехали к Блэкленд-роуд.

– А что там? – поинтересовался Роджер.

– Сейчас расскажу. Но сначала ты должен это увидеть.

Блэкленд-роуд находилась всего в четверти мили от особняка Армхольстера. Дома на этой улице отличались еще большим великолепием.

– Дэкстер, останови прямо здесь, – попросил мэр.

Перед Роджером возник необычный дом из камня, по крайней мере необычный для Атланты, – он имел вид средневекового английского поместья. Однако наблюдение это Роджер решил оставить при себе. Огромный дверной проем парадного входа венчался резным фронтоном, по всей длине фасада шли большие окна с крестообразными средниками и бесчисленными окошечками. Роджер и об этом предпочел умолчать. Видимо, Уэс ничего не желает слышать ни о резных фронтонах «белозадых», ни о крестообразных средниках «беложопых». Перед особняком стояла низкая каменная стена с парой богато украшенных каменных колонн. Подъездная дорога проходила через широкий, без ворот проем в стене и поворачивала прямо перед домом; эта часть дороги была выложена бельгийским булыжником. Все вместе смотрелось очень по-европейски – впрочем, замечание это не для ушей мэра Атланты. Одно только ставило Роджера в тупик – статуи двух птиц с распростертыми крылами; птицы замерли на колоннах фронтона. Обычно там помещали орлов, соколов или каких других хищников. Эти же выглядели на удивление безобидными птахами, даже какими-то испуганными.

– Не такой большой, как у Армхольстера, – заметил Уэс, – но все равно громадина, а?

– Да уж, – отозвался Роджер.

– А что это за птицы? – спросил Уэс. – Ну ни на что не похожи. Прямо чертовщина какая-то!

И надо ж было Уэсу спросить именно о том, чего он, Роджер, и сам не знает!

– Понятия не имею, – с едва заметным раздражением ответил Роджер.

С переднего сиденья, где сидел шофер, послышалось:

– Хе-хе-хе… Бьюсь об заклад, вы никогда не жили в деревне. Да любой в округе Догерти скажет вам. На нее нельзя охотиться – плантаторская птица. Наша добыча – белки да кролики. Ну да мы своего не упустим… – Дэкстер мотнул головой в сторону каменной стены. – Это ж перепелка! Только раз в десять больше. Ну да, перепелка и есть.

– Молодец, Дэкстер! – похвалил Уэс, явно довольный своим шофером. – Итак, каменный особняк, каменная стена и плантаторские птицы! Превосходно!

– Чей это дом? – спросил Роджер.

– Погоди, всему свое время, – ответил мэр. – Да ты не думай, я не в игры играю. Просто выстраиваю свое, если можно так сказать, повествование. Чтобы оно разворачивалось естественным образом.

– Ладно, – согласился Роджер, – давай выстраивай и разворачивай. – Сказал и почувствовал в собственном голосе нотки раздражения.

– Дэкстер, – обратился к шоферу мэр, – давай к Вайн-сити, Инглиш-авеню. На этот раз через Пичтри.

– Вайн-сити? – переспросил Роджер. Мэр кивнул:

– Покажу тебе твой старый дом.

– Насколько я помню, – сказал Роджер, – мы оба уехали оттуда в одно и то же время, кажется в четвертом или пятом классе.

– Скорее, в шестом, – уточнил Уэс. – Помнишь, утром, перед тем как мы убегали гулять, твоя мама наказывала: «Чтобы к обеду были дома!» А мы носились по всей округе. Помнишь? До самого Блаффа и вниз, к лощине. А потом, уставшие, брели обедать. И ничего, никто за нас не боялся.

– Надо же! – поразился Роджер. – А я и забыл. В самом деле, так оно и было.

– Ну вот, а сегодня, господин юрисконсульт, – сказал Уэс, – сегодня наших с тобой мамочек хватил бы настоящий удар. Впрочем, сам увидишь.

По дороге в центр Роджер впервые заметил, что длинная Пичтри-стрит – сплошной холм, причем с довольно крутым подъемом. Вскоре они уже подъезжали к центру. Справа мелькнул Музей Хай – современное белое здание из разных геометрических фигур, торчавших во все стороны.

– Глянь на этот дурацкий музей, – сказал мэр. – Прямо завод по производству жидкости от клопов.

С переднего сиденья раздался громкий хохот Дэкстера.

Здание музея было спроектировано известным архитектором Ричардом Майером (белым!), но Роджер Белый снова промолчал. Только заметил:

– Я слышал, скоро открытие какой-то грандиозной выставки – сотни картин Уилсона Лапета. Вроде как он спрятал их перед смертью. Ты в курсе?

– Ага. Сотни картин в так называемом «гомоэротическом жанре».

– Пойдешь?

Уэс презрительно усмехнулся:

– Ну уж нет, этот официального благословения мэра Атланты не получит. Меня, само собой, приглашали, и не один раз. Очаровательные леди, возглавляющие музей, – а я говорю о дамах из Бакхеда, дамах при деньгах, – приходили ко мне в мэрию целой делегацией. Убеждали, что это будет одно из ключевых событий в истории города и без присутствия мэра не обойтись.

– Что же ты им сказал?

– Улыбнулся, поблагодарил за приглашение и сказал, что сверюсь со своим расписанием.

– А потом?

– Оказалось, что я занят. – Уэс смотрел прямо перед собой, через переднее стекло, будто бы глядя на скопление небоскребов, цепочкой растянувшихся по линии горизонта. Потом перевел взгляд на Роджера. – А знаешь, занятно получилось… Как раз тот случай, когда мое политическое чутье один в один совпадает с личными ощущениями. – Мэр улыбнулся своей очаровательной улыбкой. – Боюсь, я слишком разоткровенничался насчет своего отношения к «западному искусству».

– Да уж, – со значением произнес Роджер.

– И, кажется, ясно дал тебе понять, что думаю насчет движения «голубых» и так называемой «борьбы за права»?

– Яснее некуда.

– Так вот, открытие выставки Лапета станет, кроме всего прочего, торжественным почитанием этих самых прав. Пришлось бы весь вечер просидеть на самом видном месте с благообразной миной – благословляя эту «борьбу» и этого старого гомика. Стоит мне проторчать в этом «клопогоне» всего три-четыре часа, как я лишусь значительной части своего самого преданного электората.

– Как так? – не понял Роджер.

– Думаю, леди из Бакхеда, да и белые вообще, даже не подозревают, насколько черным до лампочки эти их выставки. А все потому, что и сами не понимают, для чего устраивают шумиху вокруг «западного искусства». Они ведь празднуют достижения в области своей культуры, тем самым как бы говоря: «Мы – сипа! Творческий поиск, талант… все это у нас! Историю творим мы!» Конечно, время от времени белые устраивают и выставку черного художника, но это всего лишь из чувства вины… или ради просвещения… или, к примеру, так: «Видите? Мы выставляем всех. Но заметьте, до чего мало их – тех, кто дотягивает до наших стандартов!» Эти люди – настоящие шовинисты от культуры, но такая мысль просто не приходит им в голову. Нашему народу придется не по нраву, если их черный мэр явится на подобное торжество белых шовинистов от культуры. А у самого черного мэра еще меньше желания идти на выставку, славящую «борьбу за права сексуальных меньшинств».

Между тем вереницы высотных зданий проносились уже по обе стороны Пичтри – улица и в самом деле была просто создана для таких высоток. Да и где еще возводить подобные здания, как не здесь? Казалось, те, кто строил, именно так и думали. Одна башня выше другой… тридцать восемь этажей зиккурата из розового стекла – «Променад Два»… здание повыше, разделенное на две части, – «Променад Один»… затем пятьдесят два этажа башни «ГранПланнерсБанка», небоскреба из стекла, казавшегося вверху шире, чем в основании… «1 Атлантик Центр»… «Феникс-центр»… «Джи-Эл-Джи Гранд»… «Мейфэр»… «Колони-сквер»… высотное здание под номером 1100 по Пичтри-роуд… «Кэмпенили»… «Мосс-Ко-Тауэр»… «Фёрст Юнион Плаза»… и вот они уже в самом центре Атланты, на дне каньона, образуемого башнями по обе стороны Пичтри-роуд… «1 Пичтри Центр»… еще более высокий небоскреб «Армакско Колизей»…

Уэс показал на небоскреб:

– Памятник Инмана Армхольстера самому себе – «Хайят Ридженси»… «Мерчендайз Март»… отель «Уэстин Пичтри Плаза»… Пичтри-роуд, сто девяносто один… Да, настоящий парад… – И пояснил: – Я повез тебя по Пичтри-роуд затем, что на этой улице наши друзья из деловых кругов Атланты воплотили свои мечты двадцатого века. Все эти небоскребы должны свидетельствовать о том, что Атланта не какой-нибудь там региональный центр, а крупнейший город в масштабах всей страны. И надо отдать деловым кругам должное – они преуспели. – Мэр сделал чуть заметное движение рукой в сторону возносившихся в небо башен. – Им это удалось! Атланта любит мегаломанов – кажется, так их называют, – которые в своей одержимости отметают все возражения, однако не переступают грань разумного.

Шофер свернул направо, и мэр сказал Роджеру:

– Обрати внимание на указатель. – На указателе было написано: «Интернациональный бульвар». – Это новое название. Теперь посмотрим на мечты наших воротил в двадцать первом веке. Знаешь, что они задумали? Они хотят превратить Атланту во всемирный – всемирный! – центр… Вроде Рима, Парижа, Лондона, которые были всемирно известными городами в прошлом… Вроде Нью-Йорка, современного города мирового масштаба. Они не говорят об этом вслух, но наверняка думают, что заткнуть Нью-Йорк за пояс – лишь дело времени. Взять хотя бы аэропорт… По сравнению с нашим три нью-йоркских выглядят скромными посадочными полосами в какой-нибудь глубинке. И с такими людьми лучше не спорить! Они добьются своего… у них достанет амбиций, энергии, чтобы воплотить свои замыслы.

Тем временем «бьюик» уже подъезжал к огромному угловатому строению из известняка, возникшему по левую сторону дороги, – «Си-Эн-Эн Центру».

– Глянь-ка, – сказал Роджеру мэр, – самое грандиозное достижение Атланты со времен железной дорога и аэроплана. Прямо мировой центр; война в Персидском заливе помогла воплотить самые смелые планы деловых кругов. Помнишь – мир вдруг увидел на своих экранах Бернарда Шоу и Перера Арнетта, корреспондентов Си-Эн-Эн? Всем тогда стало ясно, что собственная служба Си-Эн-Эн Атланты – единственная международная телевизионная сеть.

Справа постепенно открывался вид на приземистое – всего в четыре-пять этажей, – но занимающее огромную площадь здание.

– Длина этой штуковины – полмили по диагонали, – комментировал Уэс. – И обрати внимание, как ее назвали. Не какой-нибудь там «Дворец конгресса Атланты» – к чему такая скромность? «Всемирный центр конгресса Джорджии» – ни больше ни меньше. Ну а это ты наверняка узнаешь.

Они проезжали через парк, появившийся совсем недавно; по правую сторону был «Всемирный центр конгресса Джорджии», по левую – «Купол Джорджии», крытый футбольный стадион и выставочный зал, возведенный в 1991-м. Парк – тщательно подстриженный газон со скульптурой двух гимнастов в прыжке и двумя вышками вечернего освещения.

– «Интернешнл Плаза», – произнес Уэс. – Сказать, почему сюда поставили именно этих двух гимнастов?

– Почему?

– Вообще-то американцам на гимнастику плевать. За исключением трех дней раз в четыре года, когда по телевизору транслируют Олимпийские игры. Гимнастика ассоциируется с Олимпийскими играми, а Олимпийские игры – с величайшим триумфом Атланты международного масштаба, Олимпийскими играми девяносто шестого. Вот где мегаломания расцвела пышным цветом – несмотря на всевозможные «против», Олимпийские игры провели-таки в Атланте. И то были не простые Олимпийские игры, а столетний юбилей. И наши деловые круги никак не могут допустить, чтобы о таком событии забыли. Ты был в Парке столетия Олимпийских игр?

– Да вроде нет…

– Ну так вот он, прямо перед тобой, – показал Уэс. – Глянь на фонтан. Помнишь символ Олимпийских игр – пять колец?

– Угу– Фонтан выбрасывает струи воды в виде пяти колец. Каждые пять секунд или около того. Да, надо отдать должное этим деловым кругам – что задумали, то и сделали. Запросто превратят городишко в мировой центр, пуп земли. Эти парни знают, как делать деньги, знают, на что их пускать. Ты даже не представляешь, какие немыслимые комбинации выстраивают эти члены правлений из всех компаний нашей Атланты – без чертежа не разберешься! Просто невероятно! Но им недостает одного – того, что находится здесь, в этой машине.

Усмехнувшись, Уэс большим пальцем ткнул себя в грудь:

– Власть черных. Я рассказывал тебе, какой номер отколол недавно Айзек Блейки?

– Это преподобный Блейки? Пастор? Нет, не рассказывал.

– Ну так вот… Целая армия белых застройщиков, подрядчиков, профсоюзных работников обратилась к Блейки с просьбой устроить встречу с «лидерами черных кварталов». Чтобы узнать, нельзя ли как-то договориться с оппозицией, выступающей против строительства скоростной трассы шестьсот, которая должна пройти через Южную Атланту. И вот со стороны белых выступает адвокат… на подаче стоит, так сказать. Вещает о месте Атланты в региональной экономике, о глобализации, о космосе… то… сё… А Блейки возьми и перебей его. «Извини, – говорит, – брат, ничего, если мы дадим финишную отмашку – сразу к главному? Дело ведь в чем: у вас деньги, у нас власть. Так что нам бы деньжат».

– Что, так и сказал? Это же прямое вымогательство взятки! – поразился Роджер.

– Ну почему сразу взятки? – возразил мэр. – В Атланте взятки не приняты, это тебе не Нью-Йорк. У нас скорее так: «Вы строите нам детские сады, дворцы молодежи, поликлиники, парки, бассейны. Мы – своим избирателям: „Посмотрите, что для вас сделали“. Ну а тогда уже можно поговорить и об ответной услуге». Вот как заведено в Атланте.

Едва они миновали «Купол Джорджии» и пересекли «Интернешнл Плаза», как шофер перестроился влево, свернул, проехал по Нортсайд-драйв и… чпок! Весь блеск помпезного пупа земли куда-то исчез, лопнул как мыльный пузырь.

«Бьюик» ехал вдоль Университетского центра, кампусов Морхауса, Спелмана и Кларка – из них по большей части и состоял район Вайн-сити. Старые кирпичные здания, дерновые лужайки, окружающий ландшафт – в свое время все было самым тщательным образом подготовлено к Олимпиаде 1996-го и до сих пор сохраняло приличный вид.

Вскоре они свернули на улицу Сансет; мэр попросил шофера:

– Дэкстер, останови здесь, прямо у Университетской площади, или как ее там.

Шофер затормозил, и мэр показал на небольшой холм, на гребне которого стоял кирпичный особняк с шестью двухэтажными коринфскими колоннами и парой пилястров в том же стиле, придававших фронтону особняка грандиозный вид. По всей длине крыши тянулась белая балюстрада, совсем как в Монтиселло [13]13
  Поместье Томаса Джефферсона (штат Виргиния).


[Закрыть].

– Ну как, узнаешь? – спросил мэр.

– Еще бы, – ответил Роджер. – Алонсо Херндон.

Алонсо Херндон родился рабом, но многого добился – основал вторую по величине страховую компанию в Америке. Его «достопримечательность» на гребне холма послужила примером для других представителей чернокожего среднего класса, перебравшихся в район Вайн-сити после пожара 1917-го, когда в огне сгорела большая часть Суит-Оберна.

– Херндона едва ли кто переплюнет, – заметил Уэс. – В Бакхеде есть дома и побольше, но, сдается мне, по красоте все они явно уступают.

– Возможно, – согласился Роджер, не желая понапрасну ломать копья там, где дело касается эстетических вкусов.

«Бьюик» двинулся дальше, вдоль Сансет. Уэс попросил шофера:

– Здесь помедленнее.

И Роджеру:

– Узнаешь?

– А как же… Мартин Лютер Кинг, – ответил Роджер. Здание было кирпичным, довольно большим, но без всяких архитектурных изысков, и походило скорее на загородный дом. Его поддерживали в хорошем состоянии; рядом стояли дома в таком же стиле. На момент убийства Мартин Лютер Кинг жил в этом самом доме; его вдова, Коретта Кинг, до сих пор здесь. Они двинулись дальше.

– Послушай, а Флоппи Баулз не здесь раньше жил? – спросил Роджер. – Случаем, не в том доме?

– Похоже на то, – ответил Уэс.

«Бьюик» катил дальше – мимо проплывали дома, которые казались Роджеру не такими большими, как в детстве, однако выглядели не так уж и плохо… где-то поблизости жил Джулиан Бонд… и Мейнард Джексон… Правда, кое-каких домов уже не было… сразу и не сообразишь, где находишься… Но как только они проехали восемь – десять кварталов к северу, смутное узнавание сменилось изумлением… Три пустые площадки подряд… все заросло сорняками… А это что такое?.. Какие-то лужи… болота… На среднем пустыре, заросшем буйной травой, стояла небольшая лесенка со ступеньками, ведущими в… никуда. Вот и все, что осталось от целого дома, – лестница да несколько разбитых досок фундамента. Рядом с остатками дома среди травы Роджер разглядел лужу со стоячей водой… Чего там только не валялось!.. Всякий хлам: швейная машинка с ножным приводом, проржавевшая аптечка, что-то вроде старого предохранителя, велосипедная рама без колес, холодильник с неизвестно кем и как покореженной стенкой, моток проволочной сетки под штукатурку, автомобильные шины и старое, желчно-зеленого цвета одеяло, прожженное, распоротое, с торчащей синтетической набивкой… На поверхности лужи плавала белая пластиковая бутылка из-под чистящего средства. От одного вида этого гниющего болота Роджеру стало не по себе. Он все возвращался взглядом к той лесенке.

– Дэкстер, притормози-ка, – попросил мэр.

Как только «бьюик» замер, Уэс поинтересовался у Роджера:

– Ну как, узнаешь?

– Узнаю что?

– Да ту лестницу. Лестницу от парадного входа твоего дома!

– Ну надо же… – осенило Роджера. – Вот оно что! То-то этот забавный узор по низу показался мне знакомым.

Место напоминало первозданный хаос – как будто все сделанное руками человека снова возвращалось к изначальному состоянию доисторической жижи.

– Что, дрогнуло ретивое? – спросил Уэс.

– Не то чтобы… Вообще-то я всегда считал родными местами Уэст-Энд. И все же… все же тут было очень даже неплохо.

– Да… – мэр повел рукой, – вот она, Южная Атланта. Семьи вроде наших перебрались на запад, а те, кто заселился в опустевшие дома, не стали их полноправными собственниками, они всего лишь снимали жилье. Со временем прибыль домовладельцев уменьшалась – вот они и побросали все. Теперь недвижимость переходит к городским властям в качестве уплаты за налоговые задолженности. То есть дом все равно что без хозяина.

– Пожалуй, я пройдусь, посмотрю, – сказал Роджер и взялся за ручку дверцы.

– Чего не советую, того не советую, – предостерег мэр.

– Почему? Вокруг ведь никого.

– Это тебе только кажется.

Уэс сказал это так убедительно, что Роджер внял ему. И снова откинулся на спинку сиденья.

– Поехали, – сказал мэр шоферу, – вон до того угла. Когда они доехали до угла, мэр спросил у Роджера: