Текст книги "Путь к Софии"

Автор книги: Стефан Дичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

– Не хватает только, чтобы Сулейман оказался французом!

– Нет, он еврей.

– Полный набор! – воскликнул Андреа. – Я узнал, что прибыл еще и какой-то англичанин... Бейтер, нет, Бейкер-паша.

– Я его видел вчера, – сказал Климент.

– Из-за этого англичанина Джани-бей послал в Горубляны жандармов, – сказал он.

– Зачем он послал жандармов?

– Ты что, не слышал про пожар?

– Какой пожар?

Они подходили к Язаджийской мечети. Улица здесь расширялась, образуя небольшую площадь, кое-где затененную акациями, с которых осень уже сорвала покров. Вокруг площади беспорядочно теснились харчевни, лавчонки, где торговали бузой, кофейни, переполненные в этот обеденный час базарным людом, турецкими солдатами и болгарскими крестьянами, мобилизованными вместе со своими телегами на перевозку грузов.

Пока Андреа тихонько рассказывал брату, что узнал от Позитано и от шопов у бай Анани, Климент с волнением слушал, не выпуская, однако, из поля зрения сновавших по площади людей. Среди них было немало его знакомых и старых друзей, и надо было отвечать на приветствия.

– Смотри кто едет! – сказал Климент Андреа.

На площади показался фаэтон французского консула. Андреа лучше брата знал, кто в нем сидит. Из-за спины кучера он видел только огромную шляпу с перьями и блестящий цилиндр. Но о том, что Неда все еще находится в обществе французов, он догадался по тому, с каким интересом глазели на фаэтон мужчины из кофеен.

– Катается по городу с будущей свекровью, – сказал он. И вдруг почувствовал, что неприязнь к Неде, которая его мучила с утра, обратилась против зевак, бесцеремонно разглядывавших девушку.

– Что ж такого – она симпатичная старая дама. Немножко смешная, по нашим понятиям...

– Ты откуда ее знаешь?

– Наш лазарет ведь напротив консульства. Я видел ее вчера вечером, когда она приехала с генералом Бейкером.

Клименту захотелось добавить, что именно тогда он увидел впервые и миссис Джексон, но он сдержался, и то, что ему пришлось сделать над собой усилие, его рассердило.

– А с ними и мадемуазель Сесиль! – радостно воскликнул он, когда фаэтон подъехал ближе. Он любил дочку Леге, которую спас прошлой зимой от дифтерита.

В самом деле, между мадам Леге в огромной вычурной шляпе и бледной, несмотря на прогулку, Недой Задгорской примостилась двенадцатилетняя дочка консула. Она с любопытством рассматривала своими карими глазками людную площадь. Увидев Климента, который кланялся ей и улыбался, Сесиль вся вспыхнула, привстала и, помахав рукой, крикнула:

– Добрый день!.. Добрый день, господин доктор!

– Как вам понравилась прогулка, мадемуазель Сесиль? Добрый день, господин консул! Добрый день...

Последнее приветствие относилось к дамам, и те молча кивнули. Консул приказал кучеру остановиться. Климент подошел поближе к фаэтону, и Андреа ничего не оставалось, как последовать за ним.

– Позвольте представить вас моей матери, господа! – сказал любезно Леге и назвал их имена.

После мучительной прогулки, во время которой мадам Леге убедилась, что, как она и ожидала, все в этом городе – сплошная отсталость и дикость (хотя Неда ее поразила, в чем она не хотела признаться даже самой себе), ее дальновидный сын был рад представить ей и других говорящих по-французски болгар, образованных и с положением. Таких болгар он знал несколько. Но к доктору Будинову консул испытывал живейшую симпатию и благодарность. О брате доктора ему было известно, что тот путешествовал в далеких краях и говорил на довольно дурном французском языке.

– Док гор Будинов – наш домашний врач, мама! – пояснил он старой даме, которая, не раскрывая рта, потому что у нее не хватало передних чубов, растянула в улыбке густо напомаженные губы и закивала с неожиданным интересом.

– Доктор Будинов меня вылечил, бабушка! Помните, я вам писала о нем? – горячо заговорила девочка. – Это самый замечательный доктор во всей Турции!

– О! О!.. Вы просто мне льстите, мадемуазель Сесиль!

Андреа слушал, не вникая в смысл разговора. Когда наконец и он научится вести светскую беседу? И научится ли? Станет ли таким, как Климент? Нет, не станет!.. «Да мне это и не надобно, – подумал он и перевел взгляд со старой дамы на консула и Неду. – Этот господин Леге годится ей в отцы! Сколько он еще продержится? А ей самое большее двадцать». Андреа встретился с Недой глазами, но она быстро отвернулась. Обижена? Или расстроена? Неожиданно в хоре голосов он услышал голосок Сесиль.

– Я буду очень рада, если придет и ваш брат, господин доктор... Будет очень весело. Папа, я прошу тебя, пригласи и другого господина Будинова.

– Прошу и вас пожаловать к нам, – любезно сказал консул, обращаясь к Андреа. Тот, застигнутый врасплох, понял только, что говорят о нем. Но куда пожаловать? Где будет весело?

– Благодарю, – ответил он, не подавая вида, что не слышал разговора.

Обменявшись еще несколькими фразами, они попрощались. Но прежде, чем фаэтон отъехал, Андреа поймал еще один взгляд прекрасных золотистых глаз. Что-то было в этом сразу скользнувшем в сторону взгляде. Гордость? Пренебрежение или ненависть? Нет, нет... Он не мог определить, что именно, но, пока они выбирались из толпы, продолжал размышлять над смыслом этого «что-то».

– Собственно, по какому поводу нас приглашают и куда? – спросил Андреа брата.

– Это неважно. Тебя пригласили из приличия. Потому что девочка настояла.

– Но куда нас приглашают, я так и не понял!

– В четверг день рождения Сесиль, и по этому случаю консул устраивает небольшой прием.

– Прием? В честь этой малявки?

– Ты заблуждаешься. День рождения – только предлог. Вероятно, он хочет, воспользовавшись случаем, собрать кое-кого из важных персон. Может быть, приедет и какой-нибудь паша, комендант, например.

– Ты пойдешь?

– Я не могу не пойти. Я их домашний врач.

Какое-то время братья шли молча. И вдруг Андреа заявил:

– Я пойду тоже.

Климент встревожился, как бы брат чего не натворил на этом приеме.

– У тебя нет подходящего костюма, – сказал он наконец.

– Я надену твой петербургский фрак.

– А я?

– А ты пойдешь в своем новом мундире. Ты ведь говорил, что он тебе к лицу!

– Не иронизируй, Андреа! Я тоже могу тебя поддеть – вечно нападаешь на иностранцев, а как только представилась возможность попасть в их общество...

– Ты забыл про Дяко?

Климент поколебался.

– Ты прав, – сказал он наконец. – Мы пойдем туда оба.

Глава 13

А Дяко в это время лежал ничком на холодных плитах Черной мечети, превращенной с начала войны в темницу. Как он сюда попал, как дался им в руки, он себя уже не спрашивал и не терзался этим. Только изредка в его сознании вставали короткие отрывки событий прошедшей ночи: мелькали свирепые лица, мешались в одно собачий лай, крики и стрельба, а затем следовал тот страшный, оглушивший его удар по голове и провал в памяти.

Теперь он лежит в этой глухой полуосвещенной келье. Давно ли? День сейчас или ночь? Он жестоко избит, весь в крови, лицо распухло, израненное тело горит. А над ним орут не переставая:

– Говори, кто тебя послал?

– Говори, у кого ты был?

– Назови имена! Имена назови!

Сначала он все надеялся, что как-нибудь вывернется и выйдет отсюда живым. Но потом явился молодой офицер с бритой головой и прочитал записи в его блокноте. С этой минуты все пошло кувырком.

– Московский шпион! – дико взревел офицер.

– Нег, болгарин! – приподнявшись, ответил он.

Больше он ничего не сказал. «Болгарин!» – повторял он как свое единственное утешение и оправдание близкого конца. Повторял с мучительным наслаждением, с вызовом и с горечью. Земля, что сейчас впитывает его кровь, – это его земля, и он принадлежит ей. Пускай он умрет – все смертны. Там, на небе, есть кому его ждать. И ему есть к кому идти. «Только и с вами будет покончено, – думал он со злорадством. – До самой Анатолии вас погонят братушки. Всех вас!.. Милости не ждите! У самих-то у вас была она?»

– Кто дал тебе сведения?

Плеть впилась в голую спину, в глазах потемнело, голова пошла кругом.

– Говори, подлый гяур! Говори!..

«Не скажу. Знаю, что умру. Не скажу. – Дяко сжался в ожидании нового удара, а мысль его ушла назад, к тому страшному, что случилось в прошлом году и что он всегда боялся оживлять в памяти. – И с ними было так же, как со мной, – ужаснулся он. – Детушки мои... Жена моя, святая... Восстание тогда все перевернуло. А потом налетели башибузуки Тымрышлии... А я-то где был? – лихорадочно вспоминал он. Водоворот событий отшвырнул его отряд в другую сторону, а когда ночью он пробрался в село, чтобы разыскать семью, то не поверил глазам. Сотни убитых, насаженных на пики, сожженных, обезглавленных, изрубленных... – Господи, видишь ли ты все это или ты слеп? Как может человек быть кровожадней зверя, ненасытней дьявола? Неужто нет конца твоим мукам, болгарин, неужто нет им конца? Есть! – прорезало вдруг его мозг. – Он близок. Это будет и ваш конец...» Дяко поднял голову и с лютой ненавистью уставился в склонившееся над ним лицо. Нет, оно не молодое... Торчащие усы, торчащая борода, шрам между густых бровей. Злой взгляд близко поставленных глаз. Когда появился этот человек? Что-то смутно мелькнуло в сознании Дяко. Этот шрам...

– Ну, говори!

Голос хлестнул сильней плети. «А у того, что погубил моих, тоже был такой шрам?»

– Тымрышлия! – прохрипел он и, вытянув шею, в дикой ярости потянулся к нему всем телом.

– Кто? – взревел турок. Это был Джани-бей. – Врешь, свинья, что еще за Тымрышлия?

Дяко бессильно повалился на каменный пол. Больше он ничего не слышал, ничего не видел. В сознании его засело одно: шрам... Шрам! Тот ли это турок?.. Только однажды он видел его вблизи, и то когда в него целился. Промахнулся. «Какая встреча! Ох, какая встреча! А я так и не отомщу, я погибну, и от его же руки», – твердил он про себя в бессильной ярости.

«А если я вдруг накинусь на него и задушу? Или вопьюсь зубами ему в глотку? Нет, мне его не задушить, он здоровущий, как бык. Да и бритый убьет меня прежде, чем я это сделаю». Но, лихорадочно оглядев все вокруг, он обнаружил, что молодого бритого офицера нет. У фонаря стоял только горбун с плеткой. А вон и нож, которым горбун колол его. На нем кровь – выхватить этот нож и смешать свою кровь с кровью Тымрышлии!

Дяко стал приподниматься, медленно, незаметно подтянул под живот колени... уперся ими в плиту... Замер в ожидании...

Джани-бей бушевал.

– Оговаривать правоверного, гяур проклятый? Дай ему как следует, Коч-баба, бей!..

Горбун выступил из темноты, захихикал тоненько, злорадно, щелкнул плеткой. Дяко трясся всем телом. «Вот сейчас!.. Сейчас! – гулко стучало у него в висках. – За вас, мои родимые... Вскочу... выдерну нож... В Тырмышлию... а потом... один раз умирают... – Он не спускал глаз с горбуна. – Подходит... замахивается... Сейчас вскочу... нож...»

Он собрал все силы, затаил дыхание – секунда, вторая... Но горбун опустил плеть и попятился в тень. Повернул свою собачью морду к Джани-бею. Тот сам повернулся и смотрел в широко раскрытую дверь, через которую входили трое. Двое гражданских – длинный и короткий, третий – военный. Военный был бритый офицер. Но кто другие? Их лица смутно белели. Высокие цилиндры подсказали ему, что это иностранцы. Зачем они сюда пришли? Этим-то что от него нужно?

Лежа неподвижно, в луже крови, он с пола следил за ними и с отчаянием думал о том, что все пропало. Много еще домов осиротит этот злодей, покуда придет и его черед... И все-таки незаметно для него самого в нем мало-помалу пробуждалась еще неясная надежда. Эти иностранцы, может быть, не дадут Тымрышлии убить его тут же! Может, будут еще допрашивать или отдадут его под суд...

И в самом деле, длинный – это был Сен-Клер – сразу же отошел с Джани-беем под фонарь и стал с ним о чем-то разговаривать. Неверный желтый свет дрожал на его сером цилиндре и на плоской феске турка, отбрасывая резкие тени на их лица, замыкая обоих, таких разных, в одном зловещем круге. Они что-то разглядывали долго и пристально.

– Исчерпывающе, – сказал Сен-Клер. – И о снабжении и о вооружении батальонов... Число их. А это что? Схема старых городских укреплений.

– И их нарисовал, негодяй! Все! Все! – задыхался от гнева грузный Джани-бей.

– Любопытно!

– Я спрашиваю, кто мог дать ему эти сведения?

– Это мне следовало бы спросить у вас, бей-эфенди!

Турок пожаловался:

– Этот негодяй хотел меня одурачить. Он заявил, будто бы здесь замешан мусульманин. Подлая ложь! Понял, что я не верю, и замолчал.

Длинное лицо иностранца еще больше вытянулось. Пощипывая короткие усики, он пристально вглядывался турку в глаза.

– В Константинополе раскрыта целая шпионская сеть, – произнес он многозначительно. – И ни одного гяура, бей-эфенди.

– Аллах свидетель! Не могу поверить!

– Деньги, бей-эфенди!

– За деньги? Предать отечество? Веру? Не может быть!

Сен-Клер иронически приподнял брови.

– Когда это было? – спросил Джани-бей.

– Дней десять назад.

– Почему же я об этом не знаю? Ведь моя должность...

– Сведения, видимо, поступают нерегулярно, – усмехнулся англичанин, пожал плечами и вышел из-под фонаря.

– А теперь посмотрим на нашего гостя, – услышал Дяко над своей головой его голос. – Что это у вас такая темнота? И потом, здесь душно. Не правда ли, доктор?

Доктор Грин ничего не ответил, и Дяко опять услышал голос иностранца:

– Разве здесь нет окна?

Воздух поступал через отверстие в потолке и дверные щели. Джани-бей распорядился, чтобы дверь открыли настежь. Принесли еще фонарь и низкие стулья. Иностранцы и Джани-бей уселись. Теперь Дяко хорошо видел всех.

– Так, – сказал Сен-Клер весело, словно предвкушая приятное занятие. – Ну как, Ральф, приступим?

Доктор Грин что-то мрачно проворчал, раскрыл пузатую, как он сам, сумку, вытащил пузырьки. Расставил их на стульчике перед собой, рядом положил блестящий инструмент, похожий на маленький насосик. Дяко озадаченно за ним наблюдал. «Уж не собираются ли они меня лечить?» – подумал он, и удивление его так возросло, что он на минуту забыл про жгучую боль израненного тела.

– Ну, дорогой гость, плохо твое дело, – медленно и раздельно сказал по-болгарски Сен-Клер (он знал и болгарский, но в Софии мало кому это было известно).

От неожиданности Дяко не понял его. Но иностранец действительно говорил по-болгарски. Он сказал «дорогой». И тон его, слегка насмешливый и шутливый, оживил зародившуюся в нем смутную надежду. Его тут не убьют, будут допрашивать, будут судить...

– Встань, – продолжал Сен-Клер тем же тоном, с подкупающей улыбкой. – Встань, поговорим... Коч-баба, помоги ему, – добавил он по-турецки.

Горбун подхватил Дяко под мышки, пытаясь его приподнять, и Дико снова совсем близко увидел нож.

– Вставай, скотина! – рявкнул турок и потянул его вверх.

А Дико уже лихорадочно соображал, как вытащить у него нож. Успеет ли он наброситься на Тымрышлию? Все смотрят на него. И бритый тоже, а он самый опасный... Раньше Дяко не задумался бы, другого выхода не было, все было потеряно. Но теперь... теперь... Разве что-то изменилось? Разве он больше не ненавидит убийцу своих детей? Ничего не изменилось, он ненавидит его, ненавидит смертельно. И все же искорка надежды удерживала его от этого. Не теперь! Не теперь! Он сделал усилие и со стоном поднялся. Ноги дрожали. Он шатался.

– Посади его на стул. Так. Поддерживай сзади! – распоряжался Сен-Клер.

«Это какая-то хитрость. Чтобы я выдал наших людей. Нипочем не выдам тебе, англичанин (он чутьем угадал его национальность)! Я тоже что-нибудь придумаю... И перехитрю тебя».

– Я не стану спрашивать, кто ты и что ты. Что было, то было. А теперь давай договоримся по-хорошему.

– По-хорошему? – Дяко устремил на него тяжелый, неподвижный взгляд опухших глаз.

– Мы с тобой договоримся. Какая нам выгода тебя убить? Какая тебе выгода скрывать своих соучастников? Они сейчас лежат в мягких постелях, а ты? Ты вот где! Скажи, кто они, и покончим с этим. Я тебя отпущу... На волю! Даю слово!

Дяко молчал. Не шевелился. За его спиной сердито пыхтел Джани-бей. Сен-Клер строго взглянул на турка и продолжал, обращаясь к Дяко:

– Подумай хорошенько. Слышишь? Зачем болтаться на виселице тебе, а не другим, тем, кто виноват? Впрочем, им это не грозит, – поспешил он поправиться с едва заметной усмешкой. – Просто позаботимся, чтобы они больше не делали плохого. Согласен со мной? По глазам вижу, что согласен...

Согласен – он хочет жить, увидеть конец народных мук, сквитаться с тем убийцей, что стоит за его спиной. «Но выдать? Засадить сюда другого вместо себя...» – думал Дяко, и перед ним возникла комната и Андреа, старый комитетский товарищ, а рядом с ним доктор. Он сказал им тогда: «Ждете, чтобы прийти на готовое». И вот доктор уже один, они смотрят друг другу в глаза; взгляд доктора прожигает насквозь... А ты что? Поверил им, спас себе жизнь, выдал нас. «Не выдал и не выдам, братья! Ни за что! Ни за что!»

– Вот доктор, – снова слышит Дяко голос англичанина. – Он тебе сделает укол, чтобы ты почувствовал себя лучше, бодрее. Скажешь все и пойдешь к своей жене, к детям... Хорошо?

Кто-то взял его руку, что-то кольнуло ее. Он как в тумане увидел широкое холодное лицо второго англичанина. И вдруг ему пришло в голову: а ведь то, что сказал сейчас длинный, было напоминанием – он должен принять решение и идти к ним! К ним – властно и мучительно звучало в его исстрадавшейся душе. Зачем откладывать? Ради той обманной искорки надежды? Сердце стучало все быстрее, кровь в жилах закипала.

Это от лекарства. Раньше он не мог найти этих сил в себе. Вот и в мозгу что-то накатывает. Какой-то зуд, нетерпение... «Хочу говорить, кричать... А нож? А Тымрышлия? Вон он... Подходит. Шалишь, теперь тебе не удрать... Подойди поближе», – говорил про себя Дяко. Но почему он слышит свой голос? Неужели он говорил вслух? Как же быть? Опять вслух!..

Сен-Клер обменялся быстрым взглядом с доктором и придвинулся к болгарину.

– Ну, говори! Назови имена всех, и ты свободен!

– Свободен! – повторил Дяко, а глаза его не отрывались от Джани-бея. «И этот навис надо мной. И он ждет, как другие. Чего ждет? Чтобы я сказал? Выдал? Эти сведения очень важные, я должен был отнести их полковнику Сердюку... Я уже уходил, отчаялся в другом, когда он сам...»

– Кто? Скажи его имя!

– Как? Опять вслух? – Дяко в ужасе замотал головой, зажал рукой рот. – Что со мной? Я думал, меня лечат...

– И будем тебя лечить. Скажи, кто дал тебе сведения?

– Сведения? Да он сам. Я уже отчаялся и сказал им... «Опять я говорю! Не могу удержаться...»

– Имя его! Имя!

– Имя... Его имя... Нет! Нет!

Обезумевший от ужаса, Дяко вскочил на ноги, замахал руками. Коч-баба прыгнул на него, но он его отбросил. В руке у него был нож горбуна.

– Берегитесь!

Кто это крикнул? Все бросились врассыпную. Тот, кого он принимал за Тымрышлию, – в самый дальний угол.

– Не стрелять! Его нужно взять живым! – раздался повелительный голос Сен-Клера.

Страдальческая гримаса исказила лицо Дяко, казалось, он вот-вот зарыдает или же разразится горьким смехом. Вдруг он приставил нож к своей окровавленной груди и изо всех сил вонзил его в сердце.

Глава 14

Под вечер, закончив последнюю в этот день операцию, доктор Климент Будинов, выполняя свое обещание, отправился к миссис Джексон, то есть в хорошо ему знакомый дом соседей Задгорских. Американка, вероятно, забыла о своей просьбе – у нее был в гостях генерал Бейкер. Проскучав несколько часов на заседании (том самом, о котором маршал Мехмед Али условился по телеграфу еще из Константинополя), Бейкер улизнул оттуда к Маргарет пить чай. Они много курили и оживленно разговаривали, о ее первой корреспонденции, которую она набросала вчерне, вернувшись из лазарета.

– А, это вы! – сказала она, когда Филипп ввел врача в затянутую дымом комнату. – Входите! Право, у человека столько обязанностей, что для заботы о здоровье не остается времени.

– Я мог бы и завтра, сударыня...

– Нет, зачем же, прошу вас!..

Маргарет представила мужчин друг другу – фамилию Климента она, конечно, забыла, но Филипп подсказал – и с улыбкой обратилась к генералу:

– Валентайн, пожалуйста, посидите в соседней комнате, хорошо? Господин Задгорский, надеюсь, составит вам компанию.

– Почту за честь, – немедля отозвался Филипп.

Маргарет и Климент остались одни. Стараясь держаться с нею, как он обычно держался со своими пациентами, Климент спросил:

– На что жалуетесь?

Она молчала, возможно, припоминая, что говорила ему в лазарете. Потом поглядела на дверь в соседнюю комнату, откуда доносились голоса мужчин, и пожала плечами:

– Ничего определенного, доктор! Когда дышу, ощущаю тяжесть.

– Будьте любезны, сядьте... Откройте рот. Против света, пожалуйста.

Он посмотрел ей горло, посчитал пульс, оттянул нижнее веко. Эти обычные прикосновения сейчас почему-то его смущали, и он старался ни излишней торопливостью, ни медлительностью движений не выдать чувств, с которыми сюда пришел. Его стесняли и мужчины за стеной. Он не ожидал увидеть их здесь. И хотя было вполне естественным встретить у миссис Джексон ее спутника и молодого хозяина дома, Климент почему-то усмотрел в их присутствии обидное пренебрежение к его собственной персоне.

– Вы, оказывается, учились в России? Да? – спросила вдруг американка.

Он быстро заглянул ей в глаза; вспыхнувшая в нем подозрительность мгновенно связала ее приглашение с этим неожиданным интересом к его прошлому и сразу же отодвинула его увлечение куда-то на задний план.

– Удивляюсь, что вам это известно, сударыня...

– Да как-то зашла речь...

– Кто был так любезен вас осведомить?

Она небрежно махнула рукой, но он настаивал:

– Может быть, господин Филипп Задгорский?

– Не помню. И это неважно, – сказала она, окидывая его взглядом кокетливым и в то же время испытующим. – Мне интересно услышать, что думает о войне болгарин, учившийся в России. Любопытство журналистки!

– Но я вас разочарую, сударыня. Я только врач, особого интереса к политике не питаю. Я жду мира, потому что ежедневно вижу страдания...

– И больше вы мне ничего не скажете?

Он пожал плечами.

– Может, вы боитесь? – сказала она с шутливым вызовом.

– Вас?

Она рассмеялась. Рассмеялся и он, хотя нервы у него были натянуты до предела. В самом деле, зачем она его выспрашивает? Кто-то ей поручил это? Сен-Клер? Не взял ли тот его уже на заметку?

– Раз вы уж так настаиваете... хорошо, госпожа Джексон! Признаюсь, лично мне война дала кое-что полезное.

– Да?.. – Она не спускала с него умных глаз.

– Доктора Грина, сударыня.

– Доктора Грина из госпиталя леди Эмили? Нет, я решительно не понимаю.

– Да, доктора Грина, которому я несколько месяцев ассистирую. Это хирург высшего класса. Даже если бы я приехал в Англию, вряд ли я имел бы счастье так долго работать под его руководством.

– Мне кажется, вы увели разговор в сторону, доктор!

– Так же, как и вы, сударыня. Простите, но в данный момент вы моя пациентка, а не журналистка, не так ли? Я должен вас выслушать. Снимите, пожалуйста, корсаж.

– О! – Она сделала комическую гримаску, изображая смущение. – Что поделаешь – раз это необходимо, – со вздохом сказала она.

Обычно ее раздевала горничная, мисс Далайла, но сейчас Маргарет как будто бы забыла про нее. Она подошла к стоявшему на комоде зеркалу и, наблюдая в нем за отражением молодого врача внезапно потемневшими глазами, медленно, одну за другой стала расстегивать пуговицы.

Отойдя к двери, Климент ждал, пока она разденется. Сизые облака табачного дыма, постель, огненные волосы красивой зрелой женщины, стоявшей у зеркала, напомнили ему увлечения студенческих лет в Петербурге. Он вспомнил Олю – милую, хорошенькую девушку. Вспомнил он и квартирную хозяйку, жену купца. Белая, сдобная – та сама с ним заигрывала. Он давно забыл про них, а теперь воспоминания о тех днях всплыли у него в памяти, и причиной этого, наверное, была миссис Джексон. Но вот сейчас она нарочно медленно раздевается, а он сам не свой из-за ее странных вопросов о войне. А вдруг это все-таки ловушка? Пустяки! «Это моя фантазия! – решил он. – Они не стали бы так со мной церемониться!»

– Вы готовы? – спросил он.

Белизна ее тела, сверкающего под светом лампы, под огненной копной волос, властно влекла его к себе. Он подошел, бессмысленно бормоча банальные слова, беспричинно извиняясь, приставил трубку и стал ее выслушивать.

– Не дышите... дышите... Глубже!.. – говорил он, а глаза невольно рассматривали ее плечи, спину, грудь...

Странно! Ее близость охладила Климента. Грудь у нее была уже не такая крепкая, на спине большие желтые пятна. На шее морщинки, незаметные раньше под слоем пудры. «Сколько ей лет?» – подумал он.

– Ну, что вы находите? – спросила она изменившимся, низким грудным голосом.

– Минутку... Дышите глубже! Так. Повернитесь спиной, пожалуйста...

Он начал ее выстукивать. Вслушиваясь в чистые тона грудной клетки, он невольно слышал мужские голоса в соседней комнате. «Как все это гадко. Она здесь, с врачом, обнаженная... они там... их голоса... Возможно, она меня и не намеренно выспрашивала о войне, но как же она порочна, как порочна! – поймал он наконец ускользавшее от него слово. – А ты сам, доктор Будинов, не с таким же намерением сюда пришел?..» – спросил он себя и сразу же почувствовал к себе отвращение.

Он отодвинулся от нее и сказал:

– Видимо, вы простыли в дороге. – Никаких хрипов он не слышал, тоны были нормальные, но ему хотелось как-то оправдаться перед собой.

Она посмотрела на него с откровенной насмешкой.

– Вы находите?

– Да, в левой стороне.

И он сердито произнес несколько латинских фраз, которые вернули ему не только равновесие, но и уважение к себе.

– Разумеется, я не хочу пугать вас пневмонией...

– О! Но вы, доктор, в самом деле меня пугаете! Неужели она действительно мне грозит? Я хочу сказать, вы это допускаете?

Он улыбнулся. Пожалуй, он зашел слишком далеко.

– Нет. Не тревожьтесь. Посидите денька два дома. Попринимайте порошки, которые я вам назначу. Я уверен, что все обойдется.

Он пошел к двери.

– Я напишу рецепт там. Позвать вам горничную, сударыня?

– Да, пожалуйста, – протянула она разочарованно.

Климент зашел в соседнюю комнату, попросил Филиппа позвать горничную и стал выписывать рецепт на вполне безвредные порошки от простуды.

– Надеюсь, ничего опасного? – озабоченно спросил генерал.

– Нет, легкая простуда. Ей необходимо беречься вечерних туманов.

«Этот длинноносый генерал, наверное, ее любовник», – думал Климент, дописывая рецепт. То, что сам он был пешкой в ее порочной игре, больше его не оскорбляло. Он только торопился поскорей уйти. Его охватило тоскливое чувство пустоты, которое он испытывал всякий раз при разочаровании. Он даже не задумывался над тем, чего он ждал и почему разочарован, только сознавал, что все это не для него, что он стремился к чему-то, идущему вразрез с истинной целью его жизни.

– Вы здешний? – спросил генерал Бейкер.

Климент кивнул: да, он здешний.

– Что говорят в городе о войне?

И этот спрашивает о войне! Климент насторожился.

– Война далеко от нас, – начал он, взвешивая каждое слово. – Говорят, что, в общем, русские отойдут за Дунай... Впрочем, что мы здесь можем знать! Вы приехали из Константинополя, господин генерал. Настоящие новости там!

– В Константинополе никто бы не поверил слухам об отступлении русской армии. Нам предстоят тяжелые бои, доктор! Никто не строит иллюзий... Однако никто не сомневается в том, на чьей стороне будет окончательная победа.

– Да, действительно, в том, на чьей стороне будет победа, сомнений нет, господин генерал!

Через комнату, направляясь к Маргарет, прошагала тощая, мужеподобная мисс Далайла. Следом за нею шел Филипп. Услышав последние слова Климента, он остановился и вопросительно поглядел на них, засунув пальцы в карманчики пестрого жилета.

– А у нас разговор опять о войне, – обратился к нему Бейкер. – Доктор тоже слышал о том, о чем вы мне говорили.

– Любопытно, не из одного ли источника? – небрежно спросил Филипп.

– Было бы куда любопытнее, если бы из разных! К сожалению, Филипп, я предполагаю, что и ты слышал об этом от майора Сен-Клера.

– Как, это идет от Сен-Клера? Тогда это в самом деле любопытно! – воскликнул генерал.

И он рассказал о ходивших по Константинополю слухах, пересыпая свой рассказ шутками. По его мнению, слухи эти были невероятные, порой наивные, но вполне естественные для того тревожного времени, в которое они жили.

Филипп и Климент слушали высокопоставленного иностранца с интересом, кивали, улыбались ему, улыбались друг другу. Они держались так, как и подобало образованным, хорошо воспитанным и, молодым людям, к тому же соседям и друзьям детства. Но оба в то же время настороженно следили друг за другом. «Я тебя знаю, – говорил взгляд Филиппа. Еще в школе Россия не сходила у тебя с языка. Все вы одинаковы, ваше счастье, что вам верят». А Климент, глядя на него, чувствовал презрение и вместе с тем жалость. Образованный! Умный, деятельный! А для чего? Для себя одного. Куда денутся такие, как он, когда времена переменятся?

Но тут вошла миссис Джексон.

– Так мы пойдем, Маргарет? – обратился к ней генерал Бейкер.

– Нет, сорвалось, мой друг. Сердитесь на доктора, а не на меня! Он запретил мне выходить из дому целых два дня! – Маргарет одарила его обольстительной улыбкой и обратилась к Филиппу: – Вы пригласили меня на ужин. Я уверена, что вы оставите и генерала!

Филипп согласился с шумной готовностью, но англичанин прервал его:

– Благодарю вас, господин Задгорский! Я очень сожалею. Меня ждет в клубе наш общий друг барон фон Гирш. Я ему обещал.

Климент воспользовался этим моментом и откланялся.

– Вот рецепт, сударыня, – сказал он. – Если вы пошлете сейчас кого-нибудь в аптеку Сабри-бея, вероятно, вы получите лекарства сегодня же вечером. Филипп, позаботься.

– Благодарю вас, господин доктор! Я дам распоряжение своему секретарю насчет вашего гонорара.

– Нет, нет, сударыня! Я уверен, что вы не захотите меня обидеть, – улыбаясь, сказал ей Климент и, сославшись на неотложные дела, попрощался и вышел.

Когда в прихожей раздался звонок, Филипп со всех ног кинулся к воротам, сразу утратив все свои светские манеры. Но это был не хаджи Мина, которого он отправил в аптеку за лекарством. Это была Неда, ее сопровождал консул. Оба они были так взволнованы, что не заметили, как у него вытянулось лицо.

– Добрый вечер, как хорошо, что это вы! – воскликнул Леге, входя во двор. – Нет, в дом заходить я не буду. Прошу вас, помогите мне!

– Я готов. Что случилось?

Филипп метнул взгляд на сестру. Он вспомнил вчерашний разговор Неды с отцом. С застывшим лицом она смотрела через раскрытые ворота на фаэтон Леге и молчала.

– Мадемуазель Неда непонятно почему отказывается быть на приеме.