Текст книги "Путь к Софии"

Автор книги: Стефан Дичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

Часть вторая

Глава 1

Хотя генерал Бейкер держался, как всегда, непринужденно, он явно проявлял нетерпение – часто вынимал часы, прислушивался к шагам в коридоре. Фред Барнаби, поглядывая на него, лукаво усмехался.

– В нашем распоряжении еще столько времени, паша! Почему вы так торопитесь? – наконец спросил он.

Они приехали в Софию рано утром – Бейкер по служебным делам, а Фред от нечего делать – и должны были сразу же вернуться на главную квартиру. Но как истые джентльмены, они не могли уехать, не навестив своей знатной соотечественницы виконтессы Стренгфорд. Сопровождаемые Сен-Клером, они заехали к ней в госпиталь и находились сейчас в ее кабинете. Здесь застали они доктора Грина и пришедшего прощаться мистера Гея, который решил при первой же возможности отбыть в Англию. Разговор шел о фронте, о тыле, о войне вообще. Но мысли генерала Бейкера были далеко от всего этого. Через своего слугу Сэмюэла он отправил записку Маргарет Джексон и с нетерпением ждал ее прихода.

Бейкер, бросив взгляд на приятеля через плечо, сделал вид, что не понимает его, и продолжал:

– К счастью, заместитель Мехмеда Али – человек с широкими взглядами, вы его знаете, он энергичен, деловит, вообще волевой, верный своему слову офицер.

– Шакир-паша действительно редкое исключение, – подтвердил Сен-Клер, сидевший неподалеку от доктора Грина.

– Почему же исключение, майор? – обернувшись к нему, спросил Валентайн Бейкер. – Все молодое поколение... И вообще, черт побери, – прошу прощенья, леди Эмили! – я верю, вопреки всему, глубоко верю в военную одаренность... в доблесть этой по праву господствующей нации!

– Это вопрос личного опыта, сэр.

– Может быть, вы еще скажете, что у меня отсутствует такой опыт?

– Вы действительно уже давно в Турции...

– Вам пора уже обзавестись своим гаремом, паша! – иронически вставил Барнаби.

– Опять вы со своими неуместными шутками, Фреди, – с упреком сказала виконтесса.

– Ведь я же его друг, кузина!

Эти двое сидели на диване у противоположной стены; она в одном углу – маленькая и недоступная, в черном вдовьем платье и в белой косынке сестры милосердия на голове; а он в другом – долговязый, улыбающийся, вытянув до середины комнаты свои огромные ножищи в желтых гамашах.

– Тогда, сэр, позвольте мне с моим пятнадцатилетним опытом быть скептиком! – заметил Сен-Клер.

– Быть может, вы сомневаетесь в исходе войны? Вы меня удивляете, майор... Чтобы так думали вы!

Бейкер снова взглянул на часы. Почему она не идет?

– Исход войны – это уж нечто иное, сэр. Но я действительно не верю в их военную одаренность... Нет, не верю больше! И у меня на это есть веские причины. Их вечная неразбериха, вечные передряги, зависть друг к другу. А подозрительность к нам, их друзьям...

– Вот этого я не замечал. И думаю, что у вас нет для этого достаточных оснований, – поспешно возразил Бейкер.

Но Сен-Клер продолжал, не меняя тона:

– И они вроде понимают, что именно надо предпринять, но, в сущности, ничего не предпринимают... Да и если предпринимают – что бы то ни было, – все равно из этого ничего не получается… Вы говорите, военная одаренность, сэр! А я бы сказал: у них только фанатизм, который их поддерживает...

– Странно, но наши точки зрения совпадают, майор.

Тот, кто произнес эти слова, был мистер Гей. Голос его прозвучал резко и насмешливо. Он сидел на низком стульчике у двери и, казалось, в любую минуту готов был уйти.

– А почему бы и нет? Но только в этом вопросе. Потому что вы убеждены, что война проиграна, не так ли?

– А разве вы утверждаете обратное? После всего, что вы сказали, после того, что происходит на фронтах...

На диване зашевелился Барнаби.

– По крайней мере там хоть что-то происходит! – проворчал он. – Как тоскую я о моей Родезии, кузина... Во всяком случае, я бы там не мерз!

– Ну и поезжайте себе туда, Фреди, ради бога! Ведь вас здесь ничто не задерживает, не так ли? Вот наш любезный мистер Гей покидает нас послезавтра, покиньте нас и вы, – сказала виконтесса с иронической ноткой, потому что сама была человеком долга и не могла себе представить жизнь без выполнения долга и не могла по-настоящему уважать людей, подобных своему кузену Барнаби, которые бесцельно губят время. – А что, Джордж, скажете вы? Неужели дела обстоят так плохо?

– Нет, ничего подобного я не говорил, высокочтимая леди Эмили! Я просто утверждаю, и утверждаю с полным сознанием того, что говорю: турецкая армия не способна одна устоять до конца в этой войне. Причин много...

– Но вы, Джордж, точно так же утверждали, что как только придут подкрепления...

– О да, подкрепления могут послужить решающим тормозом. Так оно и будет. Наш фронт, София, превратится тогда в огромную крепость, куда более устойчивую, чем Плевен, надеюсь. Но это лишь отодвинет угрозу, леди и джентльмены! Ведь факт, что, если Европа не придет им на помощь, война действительно кончится для них скверно.

– Да, но это уже нечто иное. Тут я с вами согласен, – подтвердил Бейкер.

В коридоре послышались шаги. Голоса. Нет, это не она. Шаги отдалились. Голоса затихли. Почему так задерживается Маргарет?

– Я не уверена, что нам необходимо открыто вмешиваться в войну, – сказала она. – Бог мой, ведь мы ничего не выиграем, хотя понесем столько жертв!

– Самый главный наш выигрыш, леди Эмили, в том, что мы не утратим тех преимуществ, которыми уже обладаем.

Услышав это, остальные мужчины оживились.

– В крайнем случае проливы все же останутся в наших руках, как вы полагаете, Сен-Клер?

Лицо виконтессы стало строгим.

– Джентльмены, все это шутки, я надеюсь, – сказала она. – Наша политика ни в коем случае не может быть именно такой... Впрочем, мы говорили с вами и о другом пути, Джордж. Этот злосчастный полуостров действительно нуждается в каких-то переменах...

– Бесспорно, леди Эмили! Времена меняются. Но все зависит от того, в каких именно переменах?

– Все же эти люди, болгары, – христиане, не так ли? После прошлогодних событий и тех ужасов, свидетельницей которых я была...

– Но ужасов не больших, чем те, которые сегодня творят в этой стране «освободители», дорогая леди Эмили!

– Не знаю. Я этого не видела. Но предполагаю, допускаю... Все же справедливость, человечность необходимы, Джордж! Вообще необходима человечность – и по отношению к болгарам и по отношению к туркам. И если вы спросите мое мнение, господа, то я скажу вам: компромисс – вот единственное решение! – Ее серые выпуклые глаза вдруг увлажнились, и на лице появилось скорбное, вдохновенное выражение. – Подумать только, какие жестокие страсти тлеют в нас, в людях! Какой же выход, скажите мне ради бога! Какой?! Нет, необходим скорейший и безоговорочный мир… Может быть, какая-нибудь автономия для болгар... и в то же время гарантированные права для турецкого населения. Да. И все наладится...

Она осеклась и умолкла.

– Все это так, как вы говорите, дорогая леди Эмили, – сказал Сен-Клер, воспользовавшись паузой. – Но беда в том, что война не прекращается. И что день ото дня положение вещей становится все более серьезным, даже фатальным. А отсюда и вытекает необходимость того, чтобы Европа взяла дело в свои руки. Как во время Крымской войны. Потому что – оставим в стороне Турцию – будем говорить откровенно: что станет с нами, ежели Россия прочно обоснуется на Балканском полуострове? Если захватит Константинополь, Галлиполи? Если, прикрываясь благовидным и, уж конечно, гуманным поводом, она продвинется к Суэцу?..

– Но вы говорили о каком-то секретном соглашении с Австро-Венгрией, которое может помешать этому... Кажется, вчера упоминали.

– Ну конечно же! Но представьте себе, ежели одновременно с Австро-Венгрией к нам присоединится еще и Франция, и Италия – Германию не следует принимать в расчет, она хитра и ведет свою политику... Тогда бы и прямое вмешательство не представляло бы никакого риска, верно, Гей? Вот почему наша задача – прежде всего привлечь на свою сторону общественное мнение этих стран. И мы это сделаем! С помощью газет, опросов. Не правда ли, Гей, у вас такой опыт. Этот ваш Леге, ваш Позитано – просто пешки в игре, но в силу создавшихся обстоятельств они стали ныне важнее слона, коня, ферзя, если хотите... Почему? Да потому, что именно отсюда, из тыла, идут все важные для нас сведения, сигналы, информация, доклады. И теперь именно эти до недавнего времени малозначащие консулы могут склонить в нужную нам сторону общественное мнение и свои правительства куда скорее, чем посланники этих стран в Константинополе, чем господа Тисо и граф Корти.

– Мне все же кажется, что вы преувеличиваете их значение, майор, – сказал Бейкер.

Сен-Клер встал. Глаза его мрачно горели, и собеседники невольно с изумлением уставились на него. В самом деле, в этом Сен-Клере есть что-то особенное. И он, несомненно, взволнован, несмотря на его кажущееся спокойствие. Если бы он не был так костляв и худ, он мог бы считаться красивым. Среди своих соотечественников он внешностью больше других был англичанином, но вопреки всему что-то отделяло его от них, и он подсознательно это чувствовал. Это что-то таилось в его глазах – черных, внимательных, затаенных глазах, которые одни и говорили о его страшном одиночестве.

– Я полагаю, вы поймете то, что я вам хочу сказать, – продолжал он. – Вступим ли мы открыто в войну или нет – это особый вопрос. Но все мы должны выполнять здесь свое дело наилучшим образом. Одни – с помощью газет. Другие – как инструкторы и советники. И любым иным способом. А такие, как вы, леди Эмили, – своим милосердием. И все мы, притупляя вражду, возможно, в известном смысле сумеем предопределить будущее. Да. Потому что, в конце концов, если все же будет создано какое бы то ни было болгарское государство, мы должны уже с нынешнего времени обеспечить себе позиции в нем... И именно в этом ваша задача, леди Эмили! Вероятно, это и ваша задача, Ральф...

– Что же, только я один остался без задачи? – сверкнув крупными зубами, воскликнул Барнаби.

Все рассмеялись.

– Как можно! Нет, нет!.. Один только Фред Барнаби! Джордж, придумайте и для Фреди какую-нибудь задачу ради бога!

То, что для Сен-Клера было таким серьезным и составляло смысл жизни, вызвало на оживившихся лицах веселые улыбки. Он даже пожалел, что открыл свои сокровенные мысли. В самом деле, почему он это сделал? Зачем заговорил об этом? Какая необходимость заставила его делиться мыслями, которые для всех этих людей, возможно, не значили ровно ничего? Он любезно улыбнулся, хотя чувствовал себя непонятным и одиноким... Да и Фред Барнаби тоже выполняет тут неосознанно какую-то задачу, и она в том, что он приехал сюда безо всякой цели, просто чтобы показать миру: вот, мол, каков наш свободный дух, он всюду – и в джунглях, и на морях, и в пустынях, и тут... Да. Вопреки всему Сен-Клер хотел сказать об этом во всеуслышание, но в эту минуту раздался стук в дверь и все обернулись. Генерал Бейкер едва удержался, чтобы не встать.

– Войдите! – громко сказала виконтесса.

Дверь отворилась, и на пороге показалась плотная, округлая фигура Сэмюэла. Маргарет Джексон с ним не было. Увидев леди Стренгфорд, он смутился и лихо щелкнул каблуками.

– Ну? – спросил генерал.

– Интересующее вас лицо отсутствует, сэр. Это письмо объяснит вам...

Сэмюэл снова взглянул на виконтессу и вручил генералу лиловый конверт, проделав это так ловко, что Сен-Клер, сидевший на соседнем стуле, не смог разглядеть почерка отправителя.

– Благодарю. Подождите нас внизу, возле лошадей, Сэмюэл.

Со смутным раздражением Бейкер распечатал конверт. Письмо было написано по-французски, генерал взглядом отыскал подпись и, увидев имя Филиппа Задгорского, был озадачен. Он принялся читать.

«Ваше превосходительство!

Позволю себе поставить Вас в известность, что уважаемая госпожа Джексон выехала нынче рано утром в сопровождении капитана Амир-бея с намерением осмотреть окрестные поместья и, вероятно, вернется не раньше, чем завтра. Рад Вам сообщить, сударь, что миссис Маргарет пребывает в добром здравии, аккуратно посылает свои корреспонденции и в наших с ней разговорах очень часто вспоминает Вас.

Пользуюсь случаем, Ваше превосходительство, пригласить Вас на скромное торжество – дань нашей национальной традиции, – которое состоится в нашем доме послезавтра вечером по случаю уже объявленной официально помолвки моей сестры с его превосходительством французским консулом господином Леге и где, несомненно, Вы увидите и госпожу Джексон. Приглашение это, само собой разумеется, относится и к уважаемому господину Барнаби.

Льщу себя надеждой, что вы почтите нас своим присутствием, чем окажете нам особенно большую честь.

Остаюсь с глубоким уважением к Вам

Филипп Задгорский,

лиценциат юридических наук».

Прочитав письмо, Бейкер сунул его в карман.

Лукавый взгляд приятеля украдкой следил за ним.

– Что, паша? Любовное послание?

– К сожалению, нет, Фреди! Просто приглашение на помолвку. Оно относится и к вам!

– Это, наверное, приглашение на помолвку господина Леге! – сказала леди Стренгфорд, – от брата молодой Задгорской, не так ли? Меня тоже пригласили... и вас, наверное, Джордж?

Сен-Клер кивнул, но виконтесса не успокоилась.

– У меня такое ощущение... – медленно продолжала она, тщательно подбирая слова и произнося их с не свойственным ей сарказмом. – Да, я не испытываю особого желания присутствовать на званом вечере у этих парвеню... Бедный консул Леге!

– А я бы сказал: счастливчик Леге! – усмехнулся Сен-Клер, и остальные мужчины все дружно поддержали его.

– Я не имею ничего против нее, дорогие друзья! Нет, нет! Она очень милая девушка. И я вовсе не отношусь к тем, кто делает такого рода различия. Но все же эти приглашения... И это желание использовать положение уважаемого всеми нами французского консула...

– Я рад, что вы все это понимаете, леди Эмили! Необходима и эта жертва. Придется отправиться на помолвку. И не только ради консула, хотя он в данном случае для нас важен. Но даже и ради них! Ведь только что мы говорили с вами, господа, о наших задачах здесь в настоящее время, на ближайшее и на далекое будущее, – прервал ее с улыбкой Сен-Клер.

– О времена! – со вздохом сказала виконтесса. – Меня удивляет, как это вам всегда удается все видеть в перспективе, Джордж...

– Вы мне льстите, леди Эмили! В конце концов, не так уж трудно установить, кто из болгар в этом городе может нам сослужить службу в том или другом смысле, не так ли?

Рэндолф Грин, все время хранивший молчание, включился в разговор.

– Да, я забыл сообщить вам, леди Эмили. Моего помощника, доктора Будинова, два дня не будет в лазарете.

– Он заболел?

– Нет. Он уехал, кажется, в Копривштицу с братом... Срочно оперировать кого-то из своих близких. Или еще что-то в этом роде. Я не запомнил.

– Но ведь это своеволие! Каждый обязан выполнять свой долг! Доктор Будинов необходим здесь!

Грин задержал взгляд на ее возмущенном лице.

– В известном смысле – да! – сказал он. – Но вы забыли, что мой помощник болгарин.

– Что вы хотите этим сказать? Вы хотите сказать...

– Я просто размышляю. Вспомнил один случай, – сказал он.

Сен-Клер поспешил вмешаться.

– Не проводите параллелей, Ральф. Будинов – надежный человек. И вообще, леди Эмили, какие-то два дня... Небольшая прогулка в Копривштицу, вы сказали, Ральф? Тем лучше. Я уверен, она освежит нашего молодого доктора. В последнее время он действительно выглядел очень утомленным.

Бейкер посмотрел на часы и поднялся.

– Ну-с, Фреди, нам пора в путь...

– Я готов, паша!

Остальные тоже поднялись.

– Как, вы уже отправляетесь?

– Что поделаешь, леди Эмили, нас зовет долг, как говорит майор. Да, не забудьте, Сен-Клер, поблагодарить от моего имени этого господина за приглашение, понимаете? И будьте так добры передать мои самые сердечные поздравления консулу!

– А от моего имени и невесте, – прибавил Барнаби.

Глава 2

Вечером Неда сказала себе: «То, что творится со мной, – все это словно в каком-то романе. Но если я даже влюблена, то только на один этот вечер. Завтра Андреа будет далеко, и я, быть может, никогда уже больше не увижу его...» Она так и заснула с мыслями об Андреа, и все ее сны были о нем.

Но утром она увидела Андреа в окне. Глаза его говорили ей что-то такое, чего она не могла понять. Поэтому она убежала, спряталась, а потом, сама того не сознавая, вернулась к своему окошку и выглянула из-за занавески. Андреа вышел во двор и, смеясь, стал бросать снежками в сынишку своего брата. Его беспечная веселость и смех поразили ее. Как, неужели то, что он уезжает, для него ничего не значит?! Но немного погодя она заметила, что он все время поглядывает на ее окно, и от этих настойчивых взглядов она разволновалась. «Нет, нет! Это невозможно. Нет, я просто схожу с ума!.. Но почему, почему не махнуть ему рукой на прощанье? Ведь он уезжает! Скоро я тоже уеду и никогда его не увижу», – говорила она себе и была готова отдернуть занавеску. Но в эту минуту ее зачем-то позвала Тодорана, потом ее остановил брат, чтобы посоветоваться относительно празднования помолвки, устройством которого все усиленно занимались в доме. Когда она снова вернулась к окну, Андреа уже не было во дворе. «Господи», – только прошептала она, прижалась лбом к стеклу и заплакала.

Она плакала беззвучно, недвижно и, как ей казалось самой, плакала только потому, что не махнула ему на прощанье рукой. И, непонятно почему, то, что она назвала своим романом, ожило вдруг перед ее глазами, но было оно ни мучительным, ни страстным, как ночью, а каким-то безнадежным, безвозвратным. Словно в волшебном фонаре одна за другой менялись картины. Она видела себя, его. Видела, как они обменялись взглядами, когда она отправлялась знакомиться со своей будущей свекровью, и как после встретила его, возвращаясь в фаэтоне... «Боже мой!» – прошептала Неда, когда наконец дошла до вечера у старого колодца, до объятий и поцелуев, от которых потеряла голову, – все это как будто было предопределено и ничего иного не могло быть!..

Но как только Неда поняла, что с прошедшей ночи она живет только памятью о ней, она вдруг застонала, бросилась на кровать и зарыдала. «Я больше его не увижу, я знаю, предчувствую это, – повторяла она. – Ах, как все это жестоко... Как бессердечно!»

Постепенно она успокоилась, но чувствовала себя совершенно опустошенной. Лежала недвижно, смотрела прямо перед собой. С лестницы доносились голоса – громкий оживленный голос Маргарет Джексон, которая говорила, что уезжает из Софии знакомиться с жизнью окрестных бейских поместий. И притворно веселый, но обиженный голос Филиппа: «Это, разумеется, интересно, я не сомневаюсь. Но вы все же вернетесь к нашему празднеству, не так ли, Маргарет?» – «Как вы милы! Ну конечно же, обещаю вам!» – смеясь, отвечала Маргарет.

Неда не хотела думать об их отношениях. Ее собственная жизнь так запуталась, что она уже не могла бы сказать, что хорошо и что плохо.

Часом позже – они так уговорились с Леандром – за нею приехал консульский фаэтон. Она заколебалась, не сказаться ли больной. Но эта мелкая ложь, которой она хотела покрыть большую – свою измену, – показалась ей унизительной, и она со смелостью отчаяния села в фаэтон.

Все это было как сон. А какой смысл рассказывать Леандру сон, если он может его огорчить и унизить? «Нет, нет. В самом деле, все это был только несбыточный сон, сон», – думала Неда.

Когда фаэтон остановился перед французским консульством, Неда вздрогнула: со стороны мечети Буюк шел Андреа. Как только она увидела радостное выражение его лица, многозначительную улыбку, черные глаза, лукаво-влюбленно глядящие на нее, Неда сразу же поняла: случилось что-то необыкновенное! Он не уехал, он не уедет, и то, что она с такой уверенностью называли сном, было реальностью, самой реальностью.

***

Поздно вечером Неда надела пальто, накинула на голову платок и тихонько выскользнула из дому. Она не испытывала уже ни стыда, ни угрызений совести. Ею владел один только отчаянный страх, что ее могут хватиться. К счастью, дед ее все еще не вернулся из Ташкесена, а отец и Филипп спали крепко.

Она пробежала через задний двор, отворила калитку в каменной ограде и сразу же очутилась в объятиях Андреа.

– Ты давно ждешь?

– Давно.

– Я не могла раньше! Мне ведь тоже пришлось ждать... Почему ты отстраняешься? – засмеялась она.

Андреа вдруг спросил ее сухо и зло, каким-то чужим голосом.

– Сколько раз он тебя целовал? Скажи, ну! Целовал он тебя, да?

Она кивнула, и он, словно только и ждал этого, резко оттолкнул ее.

– Обними меня, мне холодно, – пыталась она обратить все в шутку; она действительно дрожала, но не от холода, а от страха. – Боже мой, что ты мне наговорил! И за что?.. Ведь он мой жених.

– Ты хочешь, чтоб я этому радовался?

– Ты просто несправедлив... Именно ты! Я тогда тебе напомню истории, которые ты рассказывал на приеме... Да и кое-что другое слышала я о тебе! Да!

– Ты должна понять, что я не могу делить тебя с кем-то…

– Меня делить... Да ты просто украл меня у него! Но что я говорю... Нет, нет, я сама пришла к тебе... Сама. Да, я!

Они сидели, обнявшись, на холоде, и никто и не думал, что уже поздно, что это опасно, нечестно. Разговаривали. О чем? Просто говорили, говорили, испытывая в этом ненасытную потребность. Каждый хотел услышать от другого что-то еще... Начнет ли рассказывать он, она хочет знать все: как это было, почему было и любит ли он ее сейчас; начнет ли рассказывать она, он изводит ее вопросами, и она, словно представ перед неумолимым судьей, отвечает, объясняет, оправдывается. А какое не изведанное доселе наслаждение сидеть вот так, в объятиях этого судьи, и открывать ему душу... Говорили они и о книгах – кто что из них прочел, и что любит читать, и почему любит именно это, а не другое; потом безо всякой связи переходили на войну – что несет она им и чего они ждут от нее, чего желают; потом снова говорили о любви: «Любишь меня?» – «Люблю!» – «А ты?» – «А ты?» – «Если б ты только знал, как я тебя люблю...» Их разговор все время описывал полукружия – одно, другое... вот они уже встретились, замкнулись в круг.

– Господи! – воскликнула она, словно разбуженная городскими часами, отбивавшими удар за ударом полночь. – Когда я подумаю, что ты сейчас мог быть не тут, а где-то в горах, или же я сама была бы не знаю где...

– Оставь, – сказал он, тоже словно разбуженный, но не боем часов, а ее словами. – Не напоминай мне.