Текст книги "Путь к Софии"

Автор книги: Стефан Дичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)

Он посторонился. И увидел знакомый консульский фаэтон, запряженный белыми лошадьми. На козлах между развевающимися флажками восседал Калимера, сзади, откинувшись на спинку и заложив ногу за ногу, сидел Леге. Он заметил Андреа, узнал его и велел вознице остановиться.

– Садитесь! – предложил он ему.

Садиться! Не хватало еще после всего въехать в город в консульском фаэтоне!

– Я испачкаю сиденье!

– Ничего, ничего! Садитесь!

И Леге покровительственно указал ему на место рядом с собой. Но Андреа сел напротив.

– Что там произошло?

– Ничего особенного, – сказал Андреа, не глядя на него.

– Но капитан Амир упоминал о каких-то московских агентах?

– О московских агентах? Вот скотина! Простите! Все, кто не хочет им покоряться, – московские агенты. Впрочем, если вдуматься, у них есть основания так считать.

Консул кивнул. Они замолчали, незаметно приглядываясь друг к другу.

«Симпатичный юноша, – думал Леге. – Тогда, на приеме, он показался мне остроумным и с темпераментом. А он еще и смелый! Да, смелый, раз отважился схватиться с этими озверевшими невеждами… Надо рассказать маме: ее кавалер связан турками! Как она его называла? Фараон! Он тоже помог мне ее убедить. Теперь все по-другому – я безмерно счастлив, что она оценила Неду! Как хорошо, что он дал мне возможность реабилитировать себя в собственных глазах. Но я ничего не сделал для другого арестованного, – вспомнил Леге. – Надо опять поговорить с Сен-Клером. Или, если будет случай, с Джани-беем? Пожалуй, лучше с Джани-беем. У майора как будто испортилось настроение: понял, что его усилия безрезультатны!»

«Не надо было садиться к нему в фаэтон, – думал Андреа. – И вообще... Его заступничество, его доброжелательство! Лучше бы это исходило от итальянца. С ним как-то проще... А то именно от Леге… от Леандра! – вспомнил он с сарказмом, как Неда назвала при нем своего жениха. – Это нечестно с моей стороны, ведь я ненавижу этого человека... Нет, я не должен его ненавидеть, он мне ничего плохого не сделал. Напротив, помог мне. Но сколько раз я про себя называл его стариком... Говорил, что он ей не пара... А разве мало здешних барышень выходят замуж за мужчин старше своих отцов? Глупости! Консул прекрасно выглядит!»

– Вы курите, господин Будинов?

Андреа протянул руку, увидел, как она грязна, заколебался, но потом решительно взял папиросу. Консул тоже закурил.

– Я должен поблагодарить вас за ваше заступничество перед господином Сен-Клером, – хмуро сказал Андреа.

– Этого требовала справедливость. Впрочем, маркиз Позитано первым вас заметил, это он обратил его внимание. А лично я хотел бы дать вам один совет. Вы позволите? Ну, хорошо. Я не скажу вам словами мусульман: что предначертано, тому и быть. Я вам скажу только, что в данных обстоятельствах протест в любой форме приносит вашему делу больше вреда, нежели пользы! – закончил консул с чувством удовлетворения.

Андреа выпустил колечко дыма и стал глядеть на первые городские дома.

– Видно, такова уж наша судьба, сударь, – сказал он с иронией. – Протестовать, потом ждать от того или от другого милости... и благодарить!

Леге кашлянул.

– Вы имеете в виду и войну?

– Все. Всю нашу жизнь. Хотя, впрочем... Впрочем, нет! – сказал Андреа убежденно, и вдруг, что было вполне в его характере, мысль его сделала неожиданный скачок, и он горячо воскликнул: – Вы сами видите, кто нас поддерживает и в ком наша надежда!

– О да! – Консул сдержанно улыбнулся. – Хотя соображения России отнюдь не только те, о которых вы думаете, дорогой господин Будинов!

– Соображения – дело дипломатов.

– Впрочем, кажется, вы меня неправильно поняли. Я не спорю с вами! Напротив, я сочувствую!

Но Андреа уже не слушал его.

– Для нас, болгар, важны факты, господин консул! А факты красноречивы, не так ли? Уже столько месяцев идет война! Лишения, кровавые схватки, жертвы – наверное, десятки и десятки тысяч! Разве я не прав? Кто еще был бы на это способен?

Леге с любопытством разглядывал сидевшего перед ним молодого человека. Какое живое у него лицо! Интеллигентное, несомненно, интеллигентное лицо. И эта улыбка, то ироническая, то горькая... Леге очень хорошо понимал, почему его мать называла молодого человека Charmant^[19]19
  Charmant – очаровательный (франц.).


[Закрыть]. Но откуда идет неприязнь Неды к нему? Откуда именно у нее, такой доброжелательной ко всем другим? «Это несправедливо с ее стороны, – думал он, хотя ему было приятно, что на нее не подействовало столь сильное обаяние Андреа. – Ей не пристало вслед за братом ненавидеть своих соседей», – а то, что Филипп неизвестно почему ненавидит симпатичного доктора Будинова и всю его семью, он не раз замечал.

Незаметно они оказались на грязной площади перед воротами Чауш-паши, и фаэтон, протарахтев по горбатому мосту, въехал в город.

– Что касается России, здесь вы правы, – заговорил Леге. – В сущности, мы видим только поверхность, форму, да... Когда и где не было своих соображений! – продолжал он уже из любви к философским разговорам, так как легко увлекался подобными темами. – Возьмем нашу революцию. Первая империя, вторая империя… Последняя война со всеми ее эксцессами...

– И ваша теперешняя политика по отношению к нашей войне!

– Пусть будет так: и теперешняя, при всем том, что она не так неблагоприятна, как вы предполагаете, – сказал он подчеркнуто и опять предложил ему папиросу.

– Одна ласточка не делает весны, господин консул!

– Ошибаетесь, дорогой господин Будинов! Но оставим это. Итак, я говорил о форме. В одном вы правы: важна сущность события. Хочет ли народ войны, воспринимает ли ее как необходимость, готов ли жертвовать собой за какой-то идеал, за святое для него дело?

– За своих братьев, сударь! За своих братьев по языку, по крови, по вере!

– Я вас понимаю.

– И не только потому, что они братья! А потому, что они страдают, а весь мир глух! И вы и остальные!

– Мы глухи? Нет, это слишком сильно сказано, мой молодой друг! И это неверно!

– Неверно? Хорошо, вы все слышите, понимаете, даже держите речи, печатаете в газетах статьи. Это вы делаете. Да. А пролить кровь? Поставить на карту свою собственную судьбу?

– Понимаю, понимаю, – закивал Леге, чувствуя, что Андреа увел разговор за рамки спокойной умозрительной беседы.

Леге с самого начала взял покровительственный, благожелательный тон, как и подобало человеку образованному, высокопоставленному, при этом неизменно объективному. Он и сейчас был склонен толковать события и оправдывать каждого с исторических позиций. Но этот юноша исходит только из своих чувств, хотя он по-своему и прав. Он пристрастен, он волнуется, он мучается, и это волнение, эта горечь так напоминали ему Неду во время подобных разговоров, что он невольно наклонился к Андреа и, продолжая сочувственно кивать, заговорил другим, доверительным тоном.

– Конец, к сожалению, еще далеко, мой друг! И кто знает, каким он будет, этот конец? Особенно для нас, в Софии. Ожидается прибытие очень важной персоны; ожидаются подкрепления, колоссальные... Это значит, что город превратят во второй Плевен. Второй Плевен! Представляете себе? Нет, этого я не пожелал бы и своим врагам! – со вздохом сказал консул, думая в эту минуту и о болгарах, и о турках, которые оказались бы запертыми в осажденной крепости, думая и о Неде, и о Сесиль, и о своей матери, о неизмеримых страданиях, которые могут выпасть на их долю.

– Я вас не совсем понял. Чье прибытие ожидается? Сюда? Вы сказали, с подкреплениями? – спрашивал Андреа, изумленно глядя на него.

Консул, все еще погруженный в свои мысли, молча кивнул.

– По мнению Сен-Клера, это создаст перелом в ходе войны, Посмотрим! Если действительно им удастся организовать такую резервную армию...

– Но кого ждут? О ком вы говорите? – спросил Андреа.

Леге опомнился. Подумал, что предстоящий приезд главнокомандующего не его тайна, что она доверена ему под секретом, Ему очень хотелось поделиться ею с Андреа, но он подавил в себе это желание и ответил твердо:

– Этого я не могу вам сказать.

– Но вы сами начали!

– Весьма сожалею, но эта тайна не моя. Я обещал хранить. Впрочем, вы сами все узнаете очень скоро, сударь! Такие вещи невозможно скрыть. И потом – последствия... Может быть, мы все почувствуем их на себе, да, да!

Он переменил тему разговора, спросил о Клименте, об их семье, сказал, что хотел бы познакомиться с их отцом – он пишет книгу о жизни в Турции, и любая связь с местными людьми была бы ему полезна. Но разговор не клеился. Консул ясно видел по лицу Андреа, что его интересует только тайна, которую он ему не открыл. «Это уже невоспитанность», – подумал он и сразу охладел к Андреа. Даже пожалел, что пригласил его к себе в фаэтон.

– Без четверти двенадцать! – сказал он, посмотрев на часы, когда они проехали мимо артиллерийской казармы и свернули к Константинопольской дороге. – Теперь я поеду на телеграф. А вам куда, господин Будинов?

– А мне направо! – ответил Андреа, который почувствовал эту перемену и всем своим видом говорил: вот она, ваша благосклонность, ваше участие и все прочее!

Андреа вышел из фаэтона у дворца мютесарифа, еще раз поблагодарил Леге и попрощался. Пройдя шагов десять, он снова вспомнил о важной особе, которую ждут и приезд которой вызовет сколько бед... «Как узнать имя этого человека? Может быть, Климент сумеет? Или кто-нибудь еще, кто близок к англичанам? А может быть, Госпожа? Почему бы нет? У нее живет виконтесса. По соседству их госпиталь, и Сен-Клер постоянно у нее бывает... да и другие тоже».

Он раздумал идти домой, кое-как умылся во дворе Митрополии и как был, в грязной одежде, направился к дому, где жила вдова его любимого учителя Саввы Филаретова, к тому самому дому, где несколько лет назад впервые встретил Васила Левского.

В переулке, где жила Филаретова, у женской гимназии, в которой теперь разместился английский госпиталь, стояли пустые телеги, вероятно, доставившие раненых. Возле них сидели на корточках несколько гурок – возницы и санитары. Провожаемый их недобрыми взглядами, Андреа пересек наискось переулок и приблизился к высокому дому Филаретовой. У входа стояло два фаэтона: один, хорошо знакомый всем софийцам, фаэтон виконтессы – большой, обитый бархатом, с английским флагом по одну сторону козел и флажком с красным полумесяцем по другую. Второй фаэтон был наемным, и его возницу – хромого Сали – Андреа знал уже много лет. Сали состоял в дальнем родстве с капитаном Амиром, а через него и с Джани-беем, с которым Амир породнился, взяв себе в жены его сестру. До войны Сали был кузнецом, но после ранения – у него перестала сгибаться нога – переменил занятие. Теперь все имущество Сали составлял этот фаэтон.

Когда Андреа постучал молотком в дверь, Сали встрепенулся на козлах. Он узнал Андреа – он много раз возил его брата, доктора, отвозил их недавно во французское консульство.

– А, это ты? – обратился к нему турок как к своему знакомому. – Смотри-ка. А я думал, что вас всех забрали работать на укреплениях.

Сали и раньше не в пример другим мусульманам был доброжелательным, не обижал гяуров. А с тех пор, как вернулся с фронта калекой и стал возницей, он и вовсе переменился: все время не то дремал, не то думал о чем-то и возносил аллаху молитвы, благодарил за то, что остался жив.

– И здесь нужны люди, Сали-ага! – коротко ответил ему Андреа, все еще раздраженный и озабоченный.

– Так, так, Андреа-эфенди! – закивал турок. – И на фронте нам так говорили: одни, мол, здесь, а другие при своих женах... Хи-хи! Война, мол, прорва! Кому-то надо же и детей делать...

Андреа его не слушал, потому что за дверью послышалось шарканье шлепанцев и женский голос спросил, кто тут и кого нужно. Он назвал Госпожу. Ему открыла дверь круглолицая румяная служанка. Поднимаясь по знакомой лестнице, Андреа чувствовал усиливавшийся с каждой ступенькой стук своего сердца – вот так оно стучало, когда давным-давно он впервые поднимался по этой лестнице, чтобы войти в новый мир – иных желаний, иных стремлений.

– Вам придется подождать хозяйку, – сказала ему снизу служанка. – Она пошла в госпиталь к Милосердной. Сию минуточку вернется, ее здесь ждет...

Весь во власти воспоминаний, Андреа, не слушая ее, толкнул приоткрытую дверь гостиной и вошел.

Первое, что он увидел в полумраке, была женская фигура. Молодая стройная женщина, скорее догадался, чем разглядел он ее. Женщина стояла в глубине комнаты, спиной к нему, подняв голову к картине, освещенной отраженным от окна светом. У этой картины Андреа когда-то сам не раз подолгу простаивал. На ней была изображена пустыня с тремя пирамидами и полузасыпанным песками сфинксом. Это было не бог весть какое произведение искусства, но написанное умелой рукой, легкими акварельными красками и полное солнца. Молодая женщина рассматривала картину, и Андреа рассматривал ее. Он даже не спрашивал себя, кто она. Ему просто было приятно глядеть на ее точеную спину, на всю ее фигуру, мягко обозначавшуюся под дорогой шалью. На него опять нахлынула знакомая тоска по чистому, изящному, которую он ощутил впервые в каморке у Мериам. Увы, и эту минуту не удержишь! Сейчас женщина обернется, видение станет реальностью, и опять все пойдет к чертям...

И в самом деле, словно почувствовав его присутствие, молодая женщина отступила назад от картины и обернулась.

– Добрый день! – сказал Андреа по-французски. – Я... – и он застыл с раскрытым ртом.

Перед ним стояла Неда, смущенная не меньше его, и смотрела на него так, словно видела призрак. Смотрела испуганно – ведь только что, глядя на пирамиды, она мысленно перенеслась на прием в консульстве и видела Андреа, слышала его голос, его смех и снова открывала в нем качества, о существовании которых и не подозревала.

– Мне нужно повидать госпожу Филаретову! – сказал он, стараясь преодолеть смущение и в то же время чувствуя, что вот-вот сорвется и нагрубит.

– Госпожа ушла с Филиппом в госпиталь к леди Стренгфорд, – сказала Неда, овладев собой. – Пожалуйста, присядьте, они скоро вернутся.

– Нет, благодарю, садитесь вы, если желаете, я постою!

«Как странно, что она опять со мной на “вы”... Притворяется, или мы правда уже такие чужие?» Он посмотрел на нее, и глаза их встретились. И снова он ощутил то волнение, которое охватило его, когда он открыл дверь в гостиную. Казалось, музыка зазвучала в его душе, и такой прекрасной показалась ему Неда, так трудно было оторваться от ее побледневшего лица, что он рассердился на себя. А тогда, на приеме, разве она была не такая же? Да, и тогда она его поразила, и тогда он был восхищен, но этой неземной музыки не было – он был только возбужден и дерзок. А сейчас они здесь одни, в четырех стенах, и каждую минуту сюда могут войти. Зачем, в сущности, ему понадобилась Госпожа? Сейчас сюда войдут, и все кончится. И вдруг наперекор самому себе, с непонятным желанием причинить себе боль он сказал:

– Твой... извините, ваш жених, господин консул...

Она с мольбой посмотрела на него.

– Я ему обязан, можно сказать, очень обязан!

– Не понимаю! – прошептала она.

– Я мог сейчас быть в Черной мечети!

– В Черной мечети? В темнице? Но почему? – спрашивала она, все сильней ощущая неизъяснимый страх.– Вы... что-то совершили?

– Нет, – рассмеялся он. Ему захотелось быть находчивым, оригинальным. – Должен был совершить, но не совершил.

И он рассказал ей о том, как работал на строительстве укреплений, о стычке с полицейскими, об арестованном шопе. Кончив, он посмотрел на нее в упор, стараясь прочитать на ее лице, как все это на нее подействовало. «Она не такая, как я думал! Но какая же она тогда, какая?» – проносилось в его голове. Неда молчала и только, стиснув руки, покачивала головой.

– Скажите, что будет с тем крестьянином? – спросила она наконец, но видно было, что другие мысли занимали ее.

– Разве вы не знаете, что бывает с теми, кто не желает больше терпеть насилия?

Напряженность, возникшая между ними, ослабла. Смолкла музыка в душе. Но поднималось что-то новое. Андреа безотчетно подумал, что скоро она уедет отсюда с консулом. И уже не упрекал ее, не оскорблял мысленно, как когда-то. Ему только было тоскливо.

– Признаюсь, – сделав над собой усилие, сказал он, – я не люблю иностранцев. Но ваш жених... Жаль только, что он так бережет чужие тайны.

Андреа вспомнил, как он выспрашивал консула, и тут же спохватился, что именно за этим он и пришел сюда. Сейчас вернется Филаретова, но и Филипп будет с ней! Лучше уйти. Вдруг что-то в нем пробудилось, что-то дерзкое, жестокое. Он сделал шаг к Неде и, вперив в нее беспокойный, горящий взгляд, грубо спросил:

– Отвечай, ты чувствуешь себя болгаркой?

– Странный вопрос...

– Отвечай: чувствуешь?

– Зачем вы меня спрашиваете? – заговорила она опять на «вы», сжимаясь под его взглядом.

– Если ты настоящая болгарка, ты можешь это доказать. Докажи!

– Я? – воскликнула она.

– Ты, да, ты! Твой Леандр узнал от Сен-Клера, что из Константинополя ждут какую-то очень важную особу. Ты должна узнать, кто это!.. Когда он прибудет? Какие резервные войска прибудут с ним? – быстро говорил он, наступая на нее, а она без кровинки в лице отступала шаг за шагом.

– Но это значит, я должна буду выпытывать это у него, как шпион? – прошептала она. – У него! Да это недостойно, Андреа!

На лестнице послышались шаги. Он прислушался, дрожа всем телом.

– Служить своему отечеству недостойно?! Впрочем, другого я и не мог ожидать от вас, – сказал он презрительно, отойдя к окну,

Она вся вспыхнула.

– Теперь, – продолжал он, – вам осталось выдать меня своему брату. Или его приятелям!

– Но у вас нет никаких оснований для этого. Я...

Она умолкла и посмотрела на него с отчаянием, потому что шаги раздавались уже у самой двери.

В гостиную вошла Филаретова, а за нею Филипп.

– О, кто к нам пришел! – радостно всплеснув руками, воскликнула она, увидев Андреа.

Филипп только кивнул ему свысока и взглядом спросил сестру, откуда он здесь взялся. Филипп заметил, что Неда расстроена, и подозрительно поглядел на Андреа.

– Я шел мимо и решил заглянуть к вам, – говорил в это время тот хозяйке дома. – Я прямо с укреплений... Вот на что похож! – И он показал на свою грязную одежду.

Рассмеявшись громким, неприятным смехом, он резко поклонился сестре и брату Задгорским, сказал Филаретовой, что зайдет попозже, и быстро вышел из гостиной. Сбегая вниз по лестнице, он услышал раздраженный голос Филиппа:

– Что случилось? Он тебя оскорбил чем-нибудь?

Андреа остановился. Напряженно прислушался: что она ответит? Но Неда ответила очень тихо, и он не расслышал, что именно. Не дожидаясь служанки, он сам отпер входную дверь и вышел, громко хлопнув ею. Дремавший на козлах Сали вздрогнул.

– Ой! – вскрикнул он. – Это ты, учитель? А я было подумал, что опять пушки стреляют, будь они неладны.

Андреа ничего ему не ответил, перешел улицу и стремительно зашагал, сам не зная куда.

Глава 20

Маргарет Джексон условилась с Филиппом, что он к полудню заедет за ней в английский госпиталь, где она собиралась взять интервью у виконтессы и персонала. Это интервью должно было придать ее корреспонденции «о тех, кто продолжает оставаться героями», еще большую достоверность. Но по дороге она встретила консулов, направлявшихся с целой компанией на строительство укреплений, увидела капитана Амира и присоединилась к ним.

Поездка эта затянулась. Фаэтоны несколько раз увязали в грязи. Но это не отражалось на настроении седоков. Они шутили, веселились, и больше всех веселилась Маргарет. Она даже помолодела от оживления – острила, смеялась и так неумеренно кокетничала с кавалером фрау фон Вальдхарт, обходительным и любезным бароном фон Гиршем, что тот почувствовал неловкость.

– Что с вами, дорогая Маргарет! – посмеивалась иронически и вместе с тем ревниво супруга австрийского консула, ее муж ехал в другом фаэтоне. – Вы просто хотите отнять у меня кавалера!

– А почему бы и нет! – с вызовом отвечала Маргарет. – Я свободная женщина! Свободна во всем! А у вас, дорогая Матильда, узы! У вас муж! Не правда ли, барон?

Утомленный поездкой, барон выдавил одну из своих любезнейших улыбок и, стараясь не задеть ни ту, ни другую даму, сказал:

– Что касается свободы, вы, безусловно, правы, сударыня... Но в наше время мы не так уж щепетильны, и узы не всегда помеха, не правда ли? – добавил он галантно, обращаясь к австрийке.

Хотя мысли барона были постоянно заняты коммерческими делами – это стало его страстью, которая давно переросла одну лишь погоню за деньгами, – он, будучи человеком светским и гостем консула Вальдхарта, защищавшего здесь его интересы, считал своего рода нравственным долгом ухаживать за его женой. И Матильда принимала его ухаживание как должное. Это льстило ей, удовлетворяло ее тщеславие, и теперь она вполне серьезно считала, что Маргарет в своих вольностях переходит границы.

Но как далека была от истины фрау Вальдхарт! Неудержимая веселость Маргарет, ее кажущееся легкомыслие, в сущности, только маскировали то постоянное сладостное возбуждение, которое все сильней охватывало ее, когда ей случалось бывать в обществе Амира. Она избегала говорить с ним, редко на него смотрела, но каждый ее намек, каждый жест на самом деле имели целью привлечь его внимание, были вызовом опытной в любви женщины. И этот вызов молодой турок принял и решил как можно скорей на него ответить.

Они описали широкий полукруг вдоль траншей и укреплений. Погода испортилась, похолодало, ветер нагнал тучи, и компания поспешила в обратный путь.

Было около четырех часов, когда фаэтоны остановились перед английским клубом.

– Нет, мы вас не отпустим! Вы пообедаете с нами! – решительно воспротивилась Маргарет, когда капитан Амир стал прощаться.

– Разумеется, мы пообедаем вместе! – присоединился к ней и Сен-Клер, который помогал сойти с фаэтона утомленному поездкой фон Вальдхарту.

– Ну, пойдемте, – весело сказал Сен-Клер. – Жаль, что синьор маркиз покинул нас.

– Но как он резво соскочил, – рассмеялась Маргарет. – Еще и до консульства не доехали, а он уж – гоп ля!..

– Боялся получить выговор от супруги, – заметила Матильда.

– Прошу вас, дамы и господа, входите, не то намокнете под дождем! – поторопил всех Сен-Клер.

Время обеда прошло, до ужина было целых два часа, но, к их удивлению, все столы на нижнем этаже были заняты. За ними сидели корреспонденты и еще какие-то люди, что-то оживленно обсуждавшие, и компании не оставалось ничего другого, как отправиться наверх, где обычно располагалась виконтесса со своей свитой. Сейчас там заканчивали обед трое знакомых Маргарет англичан – доктор Грин, мисс Эдна Гордон и корреспондент «Дейли телеграф» мистер Гей, который все еще не уехал в Англию.

– Добрый день! – весело приветствовала их Маргарет.

– Почему вы так поздно обедаете? Или, может, вы торопитесь отужинать? – спросил со своей обычной улыбкой Сен-Клер.

Рэндолф Грин смерил его взглядом. Он недолюбливал Сен-Клера.

– Мне в последнюю минуту привезли тяжелораненого араба, такого же длинноногого и костлявого, как вы, Джордж, – объяснил он.

– Разве у вас нет помощников?

– Оказался интересный случай! На раненого не действовал наркоз! А надо было отрезать ему обе ноги.

– О боже! – простонала побледневшая фрау Вальдхарт. – Ведь мы собирались обедать, доктор!

– Обедайте, сударыня! Я тоже обедаю! – Грин отрезал большой кусок кровавого бифштекса и поднес его ко рту.

– Нет, я не хочу мяса! – нервно крикнула Матильда подбежавшему к ним слуге. – Дайте мне, пожалуйста, чего-нибудь... картофеля или гороха.

– Присоединяюсь к вам, – заявил Гирш. – Я тоже не проглотил бы сейчас и кусочка такого мяса. У вас есть индейка, Беппино?

Слуга, кудрявый итальянец с лукавыми глазами, почтительно кивнул и принял заказ Гирша.

Воцарилось молчание. И вдруг Грин, не переставая жевать, произнес:

– Да, премерзкая штука эта война.

– Вы меня удивляете, Ральф, – заметил Сен-Клер, всем корпусом повернувшись к нему.

Грин продолжал жевать, не удостоив его взглядом.

– Премерзкая штука! – повторил он. – Одни стреляют друг в друга. Другие должны их резать, зашивать. А потом садиться за стол и есть!

– Ого! Мы поднялись в сферы философии!

– Напротив, – сказал Грин и отрезал себе еще кусок бифштекса. – Это презренная реальность. Вы разрешите рассказать вам анекдот, госпожа Вальдхарт?

– Пожалуйста, но только не про отрезанные ноги...

Лягушачий рот Грина растянулся в улыбке.

– Этот анекдот вам понравится, – сказал он. – Один паша – анекдот этот местного происхождения, капитан Амир, я услышал его от вашего нового коменданта. Так вот, один паша отправился на поклонение...

– Оставьте анекдоты, – прервал его Гей. – Вы видели повешенного, господа?

– Какого повешенного?

– Повешенного?

– Когда? Где?

Сен-Клер и Амир обменялись взглядами.

– Бог мой! – воскликнула испуганно Матильда Вальдхарт. – Вы в самом деле решили не дать нам сегодня пообедать!

– Я присутствовала при казни! – сказала Эдна Гордон. – И Гей тоже. Мы как раз рассказывали об этом доктору.

– Все корреспонденты были там! Кроме вас, дорогая миссис Джексон...

– Как мне жаль, Гей!.. Как жаль! Это обогатило бы мои впечатления! – она взглянула на Амира, но тот отвернулся к окну и равнодушно смотрел, как хлещет дождь.

– Не жалейте об этом, – прервал ее Гей. – От подобных впечатлений я уже не сплю по ночам!

На некоторое время все примолкли. Слышались только легкие шаги Беппино, который поднимался по лестнице с заказанными блюдами, и шум дождя.

– Но расскажите же о вашем повешенном! – нарушила неловкое молчание Маргарет, обращаясь к мисс Гордон и Гею.

В это время проворный Беппино поставил на стол тарелки с едой, и, пока проголодавшиеся дамы и господа ели, мисс Гордон с не присущей ее легкомысленному нраву обстоятельностью стала рассказывать во всех подробностях о случившемся. Она начала с мосье Оливье, корреспондента «Фигаро», который принес к ним в госпиталь известие о том, что на Соляном рынке ставят виселицу. Но потом Эдна отвлеклась, рассказала свой сон, по ее мнению, связанный с этой виселицей, и с сожалением сообщила, что добрая мисс Пейдж, которой она рассказала свой сон еще утром, не сумела его правильно истолковать. Эти отклонения и подробности, сами но себе любопытные, надолго затянули бы рассказ, если бы нетерпеливая Маргарет не спросила напрямик:

– А кого же повесили?

– Какого-то крестьянина, – сказала Эдна.

– А я почему-то представляла себе, что...

– Может быть, он и не крестьянин, – перебила ее Эдна Гордон и на ее щеках появились соблазнительные ямочки. – Гей, ведь вы говорили, что он русский агент! Не исключено, что это был переодетый русский офицер!

– Не будьте такой наивной, Эдна!

– Но почему, Гей, неужели...

– Вы слышали так же, как и я, что его только что привезли с укреплений! Это просто какой-то шоп...

– С укреплений? – мелькнула догадка у Маргарет. – Капитан Амир! Майор! Не тот ли это, кого мы видели?

–Не понимаю, зачем вы на это тратите время! – сказал презрительно Амир.

– Меня поразило спокойствие этого человека, – признался Гей. – Доктор Грин недавно рассказывал нам о подобном же случае, а может, даже еще более...

– Оставьте,– прервал его, нахмурившись, Грин. – Говорите о вашем...

– О нашем, – горько усмехнулся Гей. – Я видал уже столько смертей! Но признаюсь, этот человек стоит у меня перед глазами! Поднялся на помост, пощупал вот так, связанными руками, веревку... Словно пробовал, крепка ли она! И представьте себе, сам надел себе петлю на шею...

– Если бы он не надел, другие ему надели бы.

– Пусть так, капитан! Но слова, слова были многозначительны...

– Какие слова? – спросили в один голос дамы.

– Которые он сказал Джани-бею и тем, кто был с ним.

– Что он сказал?

– Гей, вы разжигаете наше любопытство!

– У меня записано, дорогая Маргарет! А потом двое жандармов подтвердили, что он сказал именно это! Слушайте! «Что ж, я ухожу на тот свет... Когда пойду мимо пекла, скажу, что вы идете следом и чтобы вам приготовили место».

– Остроумно! – заметил Сен-Клер, в то время как остальные смеялись. – Капитан, вы слышите, куда вас пристраивает ваша райя?

Амир усмехнулся, презрительно пожав плечами.

– И Джани-бей не приказал повесить его во второй раз?

Но фрау Вальдхарт уже совсем расстроилась.

– Не понимаю, что смешного вы находите во всем этом? – удивилась она. – Доктор Грин, лучше бы вы рассказали ваш анекдот!

Но Грин ее не слышал. Он сидел, задумавшись, глубокая складка залегла между его бровей.

– Ральф! О чем вы задумались? Опять какое-то открытие? – крикнул с другого конца стола Сен-Клер.

Доктор Грин поднял голову, взглянул ему в лицо и неожиданно сказал:

– Мне пора идти...

Полчаса спустя из клуба ушли и остальные. Смеркалось. Дождь унялся, но тучи еще ниже опустились над городом. Барон Гирш присоединился к супругам Вальдхарт. Сен-Клеру было по пути с Эдной Гордон, а капитану Амиру досталось проводить Маргарет. Словно нарочно обстоятельства складывались так, что они остались вдвоем.

С глазу на глаз они оказались впервые и, как только осознали это, почувствовали себя заговорщиками. Не надо было ни шутить, ни вести двусмысленные разговоры. Они только обменивались многозначительными взглядами. Амир сел в фаэтон напротив нее, но она молча показала ему на место рядом с собой, под поднятым верхом. Он тотчас выполнил ее желание. Теперь они сидели плечо к плечу, бедро к бедру.

– Поехали! – крикнул Амир вознице.

– Куда?

Амир заколебался. «В самом деле, куда он ее повезет? К себе домой? У него две жены, дети, мать, слуги... Но куда, в таком случае? Неужели он упустит такую возможность! Как он не предусмотрел... Может быть, к Халиду? Нет, в такое время у него, возможно, собрались приятели, играют в кости. У его шурина, Джани-бея, есть подходящее место, но Джани-бей негодяй, да и столковаться с ним трудно. Он и так потребовал выгнать его первую жену, бездетную, и оставить одну Эсму, свою сестру... Одурел он совсем со своей Эсмой. У самого-то небось в гареме четыре жены!..» Нет, о Джани-бее не может быть и речи. Просто некуда ее везти! В городе полно приезжих. Из-за этой иностранки он, чего доброго, оскандалится перед новым комендантом... А почему не к ней? Хозяева дома гяуры. Они будут молчать. Да и кто стал бы их слушать?

– Поезжай к дому Радоя-эфенди, торговца! – приказал он.

Фаэтон быстро покатил по безлюдным мокрым улицам. Опустились густые сумерки, хотя было только пять часов.

Они ехали с незажженными фонарями. Амир взял руку Маргарет. Она ее не отняла. Он обнял ее за плечи. Она прижалась к нему головой. Вдруг он откинул ее голову назад, жадно впился в ее губы и зашарил рукой по талии...

– Не надо. Дома, дома, – прошептала она, переводя дыхание и замирая, покоренная его грубой силой.