Текст книги "Путь к Софии"

Автор книги: Стефан Дичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

Глава 30

Надвигался вечер, а Филипп все еще стоял у ограды резиденции правителя, прячась от стражи, которая давно уже подозрительно поглядывала на него, прислушиваясь к орудийным выстрелам. Ветер доносил их уже совсем отчетливо. Иногда ему казалось, что они приближаются. Он невольно оборачивался, поглядывал на дорогу. По ней тянулись непрерывной вереницей нагруженные до предела повозки с забравшимися на них турчанками, детьми и слугами. Некоторые плакали. Другие уже примирились. Это безудержное бегство местных турок, больше чем пушечная канонада, говорило ему о том, что надвигается.

И Сен-Клер бежит: перед входом во дворец стоял его украшенный английскими флажками экипаж, нагруженный чемоданами. Филипп ждал майора у наружных ворот. Более тягостно, более унизительно он еще никогда никого не ждал. Полтора часа назад сюда прибыли консулы, вошли во дворец, предводительствуемые Позитано, побыли там немного, ушли. Филипп прятал лицо в воротник пальто, но, когда их фаэтон проезжал мимо него, он заметил, что они о чем-то возбужденно говорят. Для чего они сюда приезжали? Отчего поздравляли друг друга? Останутся они в городе или тоже сбегут?

Убежал бы и Филипп; когда у человека есть золото, мир перед ним открыт... Но нет, нет, он этого не может сделать. Все так запуталось и усложнилось. С ужасом и мукой ощущал он собственную вину во всех жутких событиях предыдущих дней. Последнюю свою надежду он возлагал все на того же Сен-Клера, который так бессовестно его обманул. «Я причина их ареста, – думал он и лихорадочно припоминал весь тот разговор с Сен-Клером в гетто... Из ненависти к Андреа сделал он это, не ради корысти. А теперь ее мучают, глумятся над нею вопреки заверениям Сен-Клера... Зачем он все это сделал, зачем? – Ведь Андреа на свободе... Ждет русских. Он предаст меня. Но ведь у него нет доказательств! А к чему доказательства? – говорил себе порой Филипп. – Он ведь уже стрелял в меня. Тогда мне надо бежать! Но могу ли я, если сестра моя и отец в тюрьме, если я сам повинен в этом?» Филипп заметно похудел, весь издергался. Не спал ночами. Тщетно искал он в душе оправдание, тщетно играл перед Сен-Клером роль обманутого, оскорбленного... Теперь он пришел просить его. Он стоял озябший, весь дрожал. «Они приближаются – в самом деле, орудийная стрельба становится все ближе! Что же будет, когда бои перенесутся сюда, в город? Где можно будет укрыться от снарядов? Хорошо еще, что наш дом находится в западной части. И все же, если возникнет необходимость искать где-нибудь прибежище, наверное, стоит взять с собой все золото? Нет, пожалуй, будет обременительно. Да и может произвести кое на кого впечатление... Лучше половину зарыть во дворе. И купчие тоже». Он положит их в жестянку, хорошенько закупорит... Эти купчие, крепостные акты, скупленные за бесценок у убегавших турок, делали его собственником обширных земельных владений – поместья в Биримирце, двух десятков домов с земельными участками в мусульманских кварталах города. На что они ему, он даже не задумывался. Несмотря на страх, в котором теперь жили софийцы, их обуяла бешеная алчность. Покупать, скупать! За сто лир – земельный участок с домом; за двести-триста лир – поместье.

Да, все это скупленное за бесценок имущество в один прекрасный день превратится в огромные деньги. Он хотел удвоить и утроить богатство отца. Временами Филипп говорил себе – это были самые затаенные его мысли: если с Недой что случится, я унаследую все. Но, как это ни было соблазнительно, самая мысль о таком исходе заставляла его вздрагивать, вызывала отвращение к самому себе, и он торопился прогнать ее. Пристыженный, отчаявшийся, он в такие минуты вспоминал свою сестру, ее живые глаза, ее возвышенные мысли. Слезы текли по его щекам. «Я подлец, я сам отдал ее в руки этих извергов, этого... этого...» Он не находил слов для человека, знакомством с которым всегда гордился. Не он ли гордился всегда и ею – тем, что она не такая, как остальные женщины их города, что она умна, что у нее прекрасный вкус. Гордился ею до того самого дня, пока не случилась история с тем негодяем. С той поры он возненавидел ее. Но теперь и гордость и ненависть к ней – все потонуло, растворилось в отчаянном страхе за нее, и он страдал так, как никогда еще не страдал.

Филипп поглядел на часы. Половина пятого. Он стоит тут с половины второго. Он искал его в клубе, в миссии, пока не нашел здесь. Если надо, он простоит до полуночи, до утра... Нет, нет, слава богу! Сен-Клер наконец вышел. В кожухе. А кто это с ним? Лоуэлл. Садятся в экипаж.

Филипп весь напрягся. Еще секунда, и все решится. Необходимо, чтобы все решилось! Экипаж тронулся, повернул к выезду. Приблизился. Сен-Клер и Лоуэлл сидят рядом, не разговаривают. Филипп видел его умное, бесстрастное лицо. Ненавистное лицо с черными неподвижными глазами.

– Господин Сен-Клер! Господин майор! – бросившись наперерез экипажу, крикнул Филипп.

Сен-Клер обернулся. Он ничем не выказал, удивлен ли он его появлением или же ожидал его увидеть здесь.

– Я отдал Амир-бею распоряжение отпустить ее! – сказал он.

– А мой отец... отец? – кричал Филипп, продолжая бежать рядом с экипажем.

– Амир-бею дано распоряжение, – повторил Сен-Клер.

Филипп пробежал еще несколько шагов. Он уже не знал, что спрашивать. Да и не о чем было больше спрашивать. Экипаж укатил. Филипп остановился, задыхаясь. Амир-бею дано распоряжение. Все же вопреки всему Сен-Клер оставался джентльменом. А те! Те?.. Надо немедленно найти Амира! Где он может быть сейчас? Раз ему отдали такое распоряжение, значит, он в комендатуре.

Не медля ни минуты, он пустился бежать к Черной мечети. Он бежал, останавливался, чтоб перевести дыхание, переходил на шаг от усталости, снова бежал, огибая улицы, где видел турок. Он пересек опустевшую Алигину слободу и подходил уже к площади перед тюрьмой, когда оттуда, из улочки, образованной глухими каменными стенами домов, выехал фаэтон с американскими флажками. На козлах сидел хромой Сали и нахлестывал кнутом лошадей. Филипп замедлил шаг. Он подумал: «Безумная, зачем она в такое время ездит по городу! А может быть, она с Амиром? Хоть бы с ним, если с ним, тогда все было бы куда легче». Но с нею был не турок, а Чарли, ее секретарь. Он сидел рядом и держал на коленях ружье. Маргарет подняла воротник меховой шубы, вязаная шапочка плотно прикрывала ее волосы.

– О, Филипп! – возбужденно вскрикнула она, когда он поздоровался с нею. – Остановите! Остановите! – приказала она вознице, но Сали не понял.

Чарли толкнул его ружьем в спину и сделал знак остановиться.

– Я только что подумала о вас, Филипп! Хотела вас искать!

Она указала ему на место напротив себя, приглашая сесть.

Он смотрел на нее, задыхаясь. Сказать ей, что он торопится, что сейчас решается вопрос о жизни его сестры и отца? Но он только смотрел на нее.

– Садитесь! – настаивала она. – С этим возницей мы никак не можем понять друг друга... Необходимо немедленно разыскать капитана Амира.

– И я тоже ищу его!

– Ну, тогда скорее!

– Он, возможно, в комендатуре.

– Там сказали нам, что он у себя дома. Вы знаете, где он живет?

– Примерно. Знаю, в каком квартале.

Филипп сел. Он испытывал какое-то удовлетворение оттого, что она не бывала в доме Амира, – жалкое удовлетворение, потому что она не раз приводила его к себе, то есть в его, Филиппа, дом.

– Ты знаешь, где живет Амир-бей? – крикнул он вознице.

– Ага! Так они его дом ищут? Ну как же мне не знать! – сказал Сали.

Но и Сали, как видно, было не до разговоров. Он подхлестнул лошадей, и фаэтон запрыгал по неровной мостовой.

Поглощенный своими заботами и страхами, Филипп в последние дни редко видел Маргарет. Теперь она была совсем близко, и он разглядывал ее. Крупные черты ее лица заострились. Губы были плотно сжаты. В серо-голубых глазах было беспокойство. «Как она переменилась, – думал он, сравнивая ее с той веселой, обольстительной Маргарет Джексон, которую так недавно, какие-то два месяца назад, увидел впервые и точно так же рассматривал ее. – Все переменилось – она, я, весь город. То, что приближалось, было не просто исходом войны между двумя державами, решающим сражением двух армий – одни уходят, другие приходят... Нет, нет, рушились основы всего. Но она? Почему она все еще здесь? Что заставляет ее подвергать себя опасности? Что ее удерживает? Амир? Она отправилась на поиски Амира. Она ищет его?» Сознание того, что она любит Амира не из каприза, а по-настоящему – о такой любви он сам мечтал, – наполняло его удивлением и горечью.

– Вы слышали, они приказали сжечь город? – сказала она, когда фаэтон загромыхал по улице, ведущей к чаршии.

– Наш город? – испуганно спросил он.

– Приказ отменен, – успокоила она его. – Консулы обратились к властям...

– Так вот почему они там были!

Она рассказала о том, что узнала от корреспондента «Фигаро», с которым только что рассталась. Консулы предъявили ультиматум маршалу Осману Нури. Он их и слушать не хотел.

– К вашему счастью, там были сэр Лайонел Гаррис и майор Сен-Клер. Речь шла о гуманности... о политическом значении... Особенно о политическом значении, – добавила Маргарет и холодно рассмеялась.

– Вы уверены, что приказ отменен?

– Да, да! Я знаю. И английский госпиталь остался.

– Маргарет, у меня к вам огромная просьба! – сказал он и почувствовал, что мысли ее заняты другим.

– Что вы сказали? – переспросила она.

– У меня просьба к вам... Моя сестра и мой отец... Вы знаете! – Голос его задрожал, на глаза набежали слезы.

Она взяла его руку, сжала ее и задержала в своей.

– Что я могу сделать? Впрочем, я еще тогда говорила с сэром Лайонелом... Я думала, что сказала вам об этом.

– Сен-Клер распорядился выпустить их.

– Ну, тогда я радуюсь за вас, Филипп.

– Он дал распоряжение Амиру.

Он видел, как что-то дрогнуло в ее глазах.

– Прошу вас, напомните ему, Маргарет! Вам он не откажет.

– Только бы найти его, – задумчиво кивнув, сказала она и умолкла.

Молчал и Филипп. Он смотрел на вереницу повозок, орудий, солдат, которые выезжали из города.

После площади Баня-баши улицы снова опустели. Люди попадались редко. Чаще – бездомные собаки. Повсюду были широко раскрыты ворота. За стеной одного дома подымался столб дыма. Чарли привстал, чтобы посмотреть, что там происходит, и снова сел. Сали тоже поглядел туда.

– Нелегко бросать свой дом, – сказал он. – А сгорит он – и перестанешь о нем жалеть...

– И ты тоже уедешь, Сали?

– Кто? Я, Филипп-эфенди?

– Ясно ты, тебя же спрашиваю.

Сали подхлестнул лошадь, что-то пробормотал невнятно, потом вдруг крикнул:

– Вон он, бей! Застали-таки его!

– Где?

– Вон, перед домом... Собирается в дорогу.

На поперечной улице перед большими воротами дома Амира стояли две запряженные лошадьми повозки и две запряженные волами арбы. Повозки были крытые, арбы доверху нагружены домашней утварью. Одна турчанка держала на руках ребенка. Остальные укладывали узлы в передней повозке. Слуги продолжали выносить из дому разные пожитки. Амир отдавал им распоряжения.

Кто-то, наверное, ему сказал о приближающемся фаэтоне, потому что он обернулся, остановился на минуту в растерянности, широко расставив ноги. Потом он что-то крикнул женщинам, и те убежали за повозки. Он же нервно зашагал навстречу фаэтону.

Маргарет едва дождалась, пока Сали остановит лошадей. Кровь отлила от ее лица. Филипп даже подумал, не поддержать ли ее.

– Зачем вы сюда приехали? – с трудом скрывая гнев, спросил Амир.

– Вы уезжаете?..

– Все уезжают.

– Я ждала, что вы мне дадите знать о себе, Амир?

Он холодно усмехнулся.

– Вы видите, у меня сейчас другие заботы.

– Амир!.. – Она вся дрожала. – Скажите мне по крайней мере хоть свой адрес. Прошу вас...

– Лучше не спрашивайте у меня его, – сказал он, пожимая плечами. – Я сам не знаю.

– Но я должна... должна вас найти! Где вы будете в Константинополе? Я не хочу расстаться с вами так. Не хочу.

На глазах у нее выступили слезы. Он смутился. И от этого разозлился еще больше. Его красивое лицо стало холодным, жестоким.

– Оставьте меня. Уходите сейчас же.

– Вы меня больше не любите? – воскликнула она в отчаянии и схватила его за руки.

Он отскочил, испугавшись, что чужие глаза увидят эту интимную сцену.

– Нет... нет. Довольно, – сказал он. – Уезжайте... Прошу вас.

Это «прошу вас», произнесенное тоном приказа, больше всего задело ее. Она заплакала, повернулась и пошла к фаэтону. Амир широко зашагал обратно к воротам.

Филипп не заметил даже, как очутился возле него. Сейчас... сейчас! Господи, если пропустить этот момент... Услышав шаги, Амир инстинктивно схватился за револьвер и обернулся.

– Это ты? Убирайся отсюда и ты!

– Майор Сен-Клер сказал мне, что он оставил вам распоряжение... Бей! Сделайте доброе дело, прежде чем уехать... Освободите моего отца... и сестру... Вы знаете мою сестру... она ни в чем не повинна...

Амир остановился. Что-то думал, решал.

– Хорошо, что ты мне напомнил, – усмехнулся он.

Глава 31

Сумерки сгущались все больше. В прикрытом обрушившимся потолком тайнике Андреа было уже темно, и он вслепую чистил револьвер, который купил в гетто, возвращаясь от Позитано. Теперь у него уже было два револьвера. И достаточно патронов. Но достаточно ли у него смелости и хладнокровия, чтобы выполнить свой план? Смелость... Отчаяние придавало ему столько смелости, сколько он и не подозревал в себе. Но хладнокровие? Он никогда не мог хорошо владеть собой. «А это необходимо. И не для меня, а для нее. Если чем-нибудь выдам себя, все погибнет», – думал он с таким лихорадочным возбуждением, словно он был не в своем тайнике, а уже осуществлял то, что задумал...

Он хотел дождаться ночи. Ночью в комендатуре караульных и жандармов гораздо меньше. И ночью там не бывает ни Джани-бей, ни Сен-Клер. Остальные – не здешние и не знают его. В этой одежде, с повязкой на лице он как-нибудь туда проникнет. Ворвется запыхавшись, закричит, заорет: «Скорей, мусульмане! Скорей бегите к Язаджийской мечети – тот злодей (тот злодей – это он сам) с еще десятком головорезов напал на склад!» Они попадутся на эту удочку... С оставшимися двумя-тремя справиться будет нетрудно. Третий покажет ее камеру, отопрет. И он втолкнет его туда вместо Неды.

Андреа вынул из кармана горсть патронов и ощупью начал заряжать второй револьвер. Если бы с ним был еще кто-нибудь, хотя бы мастер Велин или его брат Матей. Или сыновья священника Христо, или сыновья бай Анани... Трусы! Спрятались под юбку своих жен. Дважды он ходил к ним. Уговаривал их подготовиться к решительному часу, и они вроде бы все понимали, соглашались и даже пустили слезу. Но было очевидно – они только и ждали, чтобы он поскорее ушел восвояси. И ни один из них не спросил, где он скрывается, не нуждается ли он в приюте. Двенадцать человек – и ни один из них не догадался. А может, все догадались, но трусили и поэтому молчали.

Но даже если бы они и предложили ему остаться у них, он все равно отказался бы. Он, правда, прежде думал: надо убираться прочь из этой грязной дыры. Но с тех пор, как арестовали Неду – он не сомневался в том, что кто-то пронюхал об их встрече и теперь от нее хотят добиться, чтоб она его предала, – он нарочно, с отчаянным и бессмысленным упорством продолжал оставаться в шантане. Он знал, что Неда может не выдержать. Что жандармы могут в любую минуту нагрянуть в его убежище. Придут – и кончится этот кошмар. И для нее. И для него. Сумасбродство, самое настоящее сумасбродство! Самоубийство, безумие... Безумие... «А неужели я люблю ее только разумом? И если она страдает, если она умрет, для чего тогда жить мне?»

Он прислушался к орудийным залпам. Не прекращаются. Даже еще сильнее стали. То ли ночь делает их такими четкими, то ли они приблизились? Никогда ничего не желал он так, как приближения этих орудийных выстрелов. Завтра братушки будут тут. Но эта ночь? Эта ночь!..

Он попытался узнать время. Потом опять прислушался. Снизу, со стороны Соляного рынка, донеслось громыхание колес, и гулкие, тяжелые металлические звуки. Они усиливались все больше и больше. Вскоре над ним задрожали обгорелые балки... со стен дождем посыпалась штукатурка... Что это? Орудия! И тяжелые, крупнокалиберные! Уходят или возвращаются? Вопрос этот не только озадачил его, но и встревожил. Это означает: либо турки хотят сражаться за город, либо они его оставляют! Он долго и напряженно вслушивался. Ни одного пушечного выстрела. Только непрерывное тяжелое громыхание... Сколько может их быть, орудий, зарядных ящиков? Двадцать? Тридцать? Его возбужденное воображение перешло границы. Внезапно – точно так же, как и началось, – громыхание прекратилось и сразу же стали слышны далекие залпы. Потом наступила тишина, и в этой тишине он услышал – и это казалось неестественным – приглушенный женский голос.

Мериам. Он быстро поднялся, выбрался из своего тайника, перегнулся над темными балками.

– Ты зовешь меня? – спросил он.

– Скорее... Как можно скорее!

Он стал пробираться по балкам. Подошел к двери. Он двигался уже смело, быстро, даже не глядя, куда ставит ногу. А достаточно было одного неверного шага, и он полетел бы вниз.

– Входи, – шепнула Мериам.

Он сделал еще шаг. И оказался в коридоре. Над ними, на верхнем этаже, топали ногами, что-то передвигали, стучали.

– В комнату, – Мериам подтолкнула его.

Он вошел в ее каморку. Лампы не было. Горела только одна свеча. Пламя ее заколебалось от движения воздуха и едва не погасло. Андреа прикрыл дверь.

– Что такое? – спросил было он и в ту же минуту понял: комнатушка Мериам была пуста. Ни кровати, ни сундука, ни батистовых занавесок. – Уезжаете?

Она затрясла в отчаянии головой. В глазах ее был страх. Свеча бросала трепещущий свет на ее овальное лицо.

– Папаша Жану требует... Папаша Жану сказал девушкам... Страшно, Андреа!

– А что так пугает вашего папашу Жану?

– Турки говорят, что они подожгут город...

– Подожгут город! Что ты сказала? Повтори! – Он схватил ее за плечи.

Она утвердительно кивнула.

– Консулы сказали: нельзя поджигать! Главный паша сказал: не буду поджигать... Обещал.

– Тогда зачем же ты болтаешь...

– А папаша Жану не верит. Не верит папаша Жану.

– Подожди... Почему он не верит? Он убежден в другом? Может, слышал что?.. Говори! Говори скорее!

– Черкес Галиб-бей тут, Андреа. Очень пьяный... Очень плохой... В Софии, говорит, много продовольствия, хоп – и в огонь! Патронов много, хоп, кричит – и в огонь! Ничего не оставим московцам, кричит!

Он отпустил ее. Галиб-бей. Он слышал такое имя.

А она продолжала рассказывать:

– Папаша Жану сказал... быстрее, быстрее, мадемуазель – все в огонь, дом, товары, девушки... Надо бежать, Андреа! Бежать! Хочешь с Мериам? – она прижалась к нему и виновато заглядывала в глаза. – Мериам сказала папаше Жану – или красавчик Андреа, или не будет Мериам...

Кто-то шел по коридору. Отворял двери, кричал:

– Давайте, быстрее... Выходите все...

Это был папаша Жану.

Мериам сразу же накинула на дверь крючок. Андреа не шелохнулся. «И чему тут удивляться, – думал он. – А прошлый год что? Панагюриште, Копривштица, Клисура, Батак, Перуштица... Удивительно было бы, если б они не сожгли город. Если они на этот раз не сожгут его... Ясно, ясно. Этому воспротивились консулы, отказались покинуть город. Осман Нури вынужден был согласиться. А черкес Галиб-бей все же подожжет его».

Папаша Жану стукнул в дверь....

– Нашла время для работы... Эй, поскорей там! Не то останешься!

Он ушел. Его визгливый голос доносился из другого конца коридора. Потом он вернулся.

– Мы трогаемся! – крикнул он угрожающе и застучал кулаком.

Андреа и Мериам молчали.

– Иди! – сказал он, когда шаги удалились.

Она не двигалась. Грудь ее высоко вздымалась. Она глядела на него с отчаянием. Плакала.

– Мы никогда... – проговорила она. – Мы снова никогда...

– Иди, Мериам, – сказал он. И подумал: «Несчастная, она действительно меня любит». – Иди, Мериам, – повторил он. – Прощай... Мериам очень хорошая... Андреа очень плохой...

– Нет! Нет! Андреа очень... очень... – Она разрыдалась, кинулась к нему, обняла его.

Он взял ее за подбородок. Поцеловал в губы. На его глазах тоже стояли слезы. Она не могла поверить.

– Прощай, – сказал он, оторвав ее от себя, и ласково подтолкнул к двери. Снял крючок. Отворил. – Прощай, Мериам!

И сразу же запер дверь. Она постояла минуту. Потом, всхлипнув, побежала по коридору.

Мериам ушла. Они уезжают. Андреа долго стоял посреди комнаты и никак не мог собраться с мыслями. Взглянул на часы. Семь. Пока он дойдет до комендатуры, будет половина восьмого. Он вздрогнул: кого теперь он сможет испугать там поджогом мечети? Ведь они сами хотят поджечь все склады. Мысль эта поразила его. А как же тогда он доберется до Неды? Черкесы Галиб-бея подожгут город. Кому-то, может, удастся убежать, и они убегут, а узники? Не хотят ли они и их сжечь в этом пожарище? Напротив, в квартале, есть склад снарядов, если их не вывезли, они взорвутся и поднимут на воздух комендатуру и Черную мечеть, и дома, где содержатся русские пленные. Но что тут сделаешь, если у тебя только две руки?

Шантан опустел. Догорела свеча. Андреа шагал из угла в угол каморки и ничего не мог придумать. Тогда у него появилась последняя надежда: он спрячется где-нибудь возле Черной мечети и, если пожар приблизится, ворвется туда... Будет стрелять во всех, кто подвернется... Но ведь турки и без того уже бегут. Чего ж мудрить, надо идти...

Он наклонился, чтобы взять огарок, но огонек его затрепетал и погас. Он выпрямился. В комнатке вовсе не было так темно, как он ожидал. Непонятно. Сквозь маленькое окошко проникало какое-то далекое сияние. Отблеск орудийных выстрелов? Нет. Выстрелов в эти минуты не было слышно. А на востоке небо было красным. Пожар! Пожар! Они уже начали...

Он выскочил в темный коридор, ударился о стену, споткнулся о ступеньки. Осколки стекла похрустывали под его тяжелыми башмаками. А что, если папаша Жану запер его здесь? Нет. Двери были открыты – для чего было запирать шантан, ежели он все равно сгорит?

Андреа остановился. Стоял в нерешительности. Как ему идти? Через гетто или перебраться в болгарские кварталы? Какой путь будет короче? Он решил пойти мимо постоялого двора Анани. Позвать его сыновей. Все же будет подмога. К Велину постучаться... Он пустился бежать через болгарские кварталы, но, едва сделал шагов пятьдесят, услышал частую стрельбу. Вопли... Из каких-то ворот выскочили всадники. С дикими криками. Они стреляли. Мчались навстречу ему. Он замедлил шаг и буквально прилип к стене. Черкесы с шумом промчались мимо него, и он выстрелил им вслед. Он видел, как один из них свалился... Раздались выстрелы оттуда. Снова крики. Он побежал, но никто за ним не гнался.

Фонари не горели. Город освещало только далекое зарево, от которого крыши ближних домов казались темно-фиолетовыми. Он добежал до постоялого двора. Как он того и ожидал, ворота были заперты. Надежно заперлись люди. Он застучал рукояткой револьвера.

– Анани!.. Бай Анани! Отвори! Это я, Андреа...

Что-то зашевелилось – и там таились. Были начеку.

– Отворите, братья... Они поджигают город! Скорее!

– Андреа, это ты?

Изнутри раздался стук. Щелкнул засов. Отворилась калитка.

– Входи, быстро!

– Не могу! Идемте со мной! Идемте, – звал Андреа и старался сосчитать в темноте, сколько их там.

Кто-то сзади поднял фонарь. Только теперь Андреа увидел самого хозяина, его сыновей и еще пятерых его соседей, среди которых был и здоровяк Велин. Они собрались здесь, чтоб защищаться сообща. Жены их и дети находились, вероятно, в доме. Все они были вооружены – у кого ружье, у кого старинный пистолет. А у брата Велика был только топор.

– Смотрите! Видите! Это пожар. Они уже начали. И поглядите, на западе то же. Они поджигают нас со всех сторон. А вы заперлись!

– Что же можно сделать, Андреа? Сколько тут нас?

– Сколько вас? Восемь. Со мной – девять. Соберем еще столько же соседей – и к тюрьме. Освободим наших людей! Там их, должно быть, человек двести! После пойдем к складам, вооружимся.

– Ну да!

– Хватит! Димо! Беги к попу Христо, у него трое сыновей. Мастер Велин, Матеа! Ступайте за Герасимом, за Стойко! Стучитесь во все дома подряд... Мне нужны десять человек немедленно. Вы, братья Пано, Свитка, Михал...

Пока Андреа рассылал во все стороны парней, женщины вынесли фонари, бурки, шубы. А он сбросил с себя шинель, сорвал с головы феску. Скоро начали сходиться мужчины.

– Эй, глядите, сам дедушка поп! Поздненько для тебя, святой отец!

– Ничего, я еще вижу... Вижу и в темноте...

Пришел и Герасим. И еще десять человек. Еще двадцать. Каждый имел при себе какое-то оружие.

– Готовы?

– Эй, бабы, запритесь хорошенько, – крикнул Анани. Он все еще думал о своем доме.

Они выскочили на улицу. Разбежались. Застучали во все ворота, кричали:

– Выходите! Спасайте город...

Теперь уже по улицам двигалась людская лавина – яростная, приведенная в ужас, наводящая ужас. Горожане выбегали из ворот, присоединялись к ней, сливались с нею. Казалось, они ждали ее появления.

Ну тут навстречу с шумом вылетели всадники.

– Вот они, черкесы! Вот они, разбойники!

– Огонь!

Никто не ждал приказа. Стреляли на ходу. И те тоже стали стрелять. Стреляли, отступая.

– За мной! За мной! – кричал Андреа и бежал, задыхаясь.