Текст книги "Все рассказы и повести Роберта Шекли в одной книге"

Автор книги: Роберт Шекли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 154 (всего у книги 232 страниц)

Склад миров

Мистер Уэйн дошел до самого конца длинной и почти в рост человека насыпи из какого-то серого мусора и оказался перед Складом Миров. Он выглядел именно так, как описывали Уэйну друзья, – лачуга, построенная из обрезков досок, искореженных кузовов автомобилей, листов оцинкованного железа и нескольких рядов битого кирпича. Все это было покрашено водянистой голубой краской.

Мистер Уэйн обернулся и внимательно оглядел обширную щебенчатую равнину, чтобы убедиться, что за ним никто не следит. Он покрепче прижал локтем свой пакет, дрожа от собственной смелости, открыл дверь и вошел.

– Здравствуйте, – сказал хозяин.

Он тоже выглядел точно таким, как его описывали, – высокий хитрый старик с узкими глазами и перекошенным ртом. Звали его Томпкинс. Старик сидел в древней качалке, на спинке которой примостился сине-зеленый попугай. В помещении склада стояли еще стул и стол. На столе лежал заржавленный медицинский шприц.

– О вашем складе мне рассказали друзья, – произнес мистер Уэйн.

– Тогда и цена вам известна, – отозвался Томпкинс. – Принесли?

– Да, – ответил мистер Уэйн, показывая сверток, – но сначала я хотел бы спросить…

– Все они сначала хотят спросить, – обратился Томпкинс к попугаю, который в ответ моргнул. – Валяйте спрашивайте.

– Я хочу знать, что именно происходит.

Томпкинс вздохнул:

– А происходит вот что. Вы платите мне мой гонорар. Я делаю вам укол, от которого вы теряете сознание. Затем с помощью неких приборов, которые у меня тут хранятся, я освобождаю ваше сознание.

Говоря это, Томпкинс улыбался и, казалось, его молчащий попугай – тоже.

– И что же происходит потом? – спросил мистер Уэйн.

– Ваше сознание, освобожденное от телесной оболочки, выберет один из бесконечного числа вероятностных миров, которые порождает Земля в каждую секунду своего существования.

Еще шире улыбаясь, Томпкинс поудобнее устроился в своей качалке и даже проявил признаки некоторого возбуждения.

– Да, дружище, хотя вы этого, скорей всего, и не подозреваете, но с того самого момента, как старушка Земля вышла из огненного солнечного чрева, она начала порождать параллельные вероятностные миры. Бесконечное число миров, возникающих под воздействием как самых великих, так и самых незначительных событий. Каждый Александр Македонский и каждая амеба рождают свои миры, подобные кругам, расходящимся по поверхности пруда, независимо от того, большой или маленький камень был брошен в воду. Разве не отбрасывает тень любой предмет? Понимаете, дружище, поскольку сама Земля существует в четырех измерениях, она отбрасывает трехмерные тени – чувственные отражения самой себя в каждое мгновение своего бытия. Миллионы, миллиарды земных шаров. Бесчисленное множество шаров! И ваше сознание, освобожденное мной, может выбрать любой из этих миров и жить в нем некоторое время.

Мистеру Уэйну стало противно – Томпкинс ораторствовал, как зазывала в цирке, рекламирующий несуществующие чудеса. Потом мистер Уэйн подумал, что в его собственной жизни произошли такие события, которые прежде показались бы ему невероятными. Абсолютно невероятными! Что ж, может быть, и чудеса, обещанные Томпкинсом, окажутся все же возможными.

Мистер Уэйн сказал:

– Мои друзья говорили мне еще…

– …что я просто-напросто шарлатан? – подхватил Томпкинс.

– Кое-кто из них намекал на такую возможность, – осторожно ответил мистер Уэйн, – но мне хотелось бы составить собственное мнение. Они говорили также…

– Знаю я, о чем болтали ваши друзья с их грязными мыслишками. Трепались про исполнение желаний. Вы об этом хотите спросить?

– Да, – сказал мистер Уэйн, – они говорили, что то, чего я хочу… что, чего бы я ни захотел…

– Верно, – перебил его Томпкинс. – А иначе эта штука и не сработает. Миров, среди которых можно выбирать, существует огромное множество. Выбор же производит ваше сознание, руководствуясь вашими же тайными желаниями. Именно эти потаенные, глубоко запрятанные желания и играют главную роль. Если в вас живет тайная мечта быть убийцей…

– О нет, разумеется, нет! – вскричал мистер Уэйн.

– …то тогда вы попадете в мир, где сможете убивать, сможете купаться в крови, сможете переплюнуть маркиза де Сада, или Цезаря, или кому вы там еще поклоняетесь. Или, предположим, что вы жаждете власти. Тогда вы выберете мир, где в буквальном смысле будете богом. Может быть, кровавым Джаггернаутом, а может – всеведущим Буддой.

– Очень сомневаюсь, чтобы я…

– Есть еще и другие страстишки, – сказал Томпкинс. – Любые виды бездн и заоблачных вершин. Безудержная чувственность. Чревоугодие. Пьянство. Любовь. Слава. Все, что хотите.

– Потрясающе! – воскликнул мистер Уэйн.

– Да, – согласился Томпкинс. – Конечно, мой маленький перечень не исчерпывает всех возможностей, всех комбинаций и оттенков желаний. Как знать, может, вы предпочитаете простую, скромную, пасторальную жизнь на островах Южных морей, среди идеализированных туземцев?

– Это на меня больше похоже, пожалуй, – сказал мистер Уэйн с застенчивым смешком.

– Кто знает? – возразил Томпкинс. – Возможно, вам даже самому неизвестны ваши истинные страстишки. А между тем они способны привести вас к гибели.

– А это часто бывает? – обеспокоился мистер Уэйн.

– Время от времени.

– Мне бы не хотелось умереть, – заявил мистер Уэйн.

– Вероятность ничтожна, – ответил Томпкинс, косясь на сверток в руках мистера Уэйна.

– Ну, раз вы так говорите… Но откуда я знаю, что все это будет в действительности? Ваш гонорар столь велик, что на него уйдет все мое имущество. Почем я знаю, может, вы просто дадите мне наркотик и все, что произойдет, мне просто приснится? Отдать все состояние за щепотку героина и жалкую лживую болтовню?!

Томпкинс успокаивающе улыбнулся:

– То, что происходит, нисколько не похоже на действие наркотиков. И на сон – тоже.

– Но если все это происходит в действительности, – раздраженно сказал мистер Уэйн, – то почему я не могу остаться в мире своих желаний навсегда?

– Над этим я сейчас и работаю, – ответил Томпкинс. – Вот почему мои гонорары так высоки. Нужны материалы, нужно экспериментировать. Я пытаюсь изыскать способ сделать переселение в вероятностный мир постоянным. Но пока мне никак не удается ослабить связи человека с его истинным миром, и они притягивают его обратно. Самым великим чудотворцам не разорвать этих связей – одна лишь смерть способна на это. И все же я надеюсь.

– Если получится – будет просто замечательно, – вежливо вставил мистер Уэйн.

– Еще бы! – вскричал Томпкинс с неожиданной горячностью. – Тогда я превращу свою жалкую лавчонку в ворота всеобщего исхода. Я сделаю пользование моим изобретением бесплатным, доступным для всех. Все люди смогут уйти в мир своих истинных желаний, в мир, к жизни в котором они действительно приспособлены, а это проклятое место останется крысам и червям.

Томпкинс оборвал себя на полуслове и вновь стал холоден, как лед.

– Боюсь, я немного увлекся. Пока я не могу предложить вам переселения с этой Земли навсегда. Во всяком случае такого, в котором не участвовала бы смерть. Возможно, я этого никогда не смогу. Сейчас я в состоянии предоставить вам только каникулы, перемену обстановки, вкус и запах другого мира и обозрение ваших тайных стремлений. Мой гонорар вам известен. Я возвращу его вам, если вы останетесь недовольны испытанным.

– Это очень мило с вашей стороны, – сказал мистер Уэйн совершенно серьезно. – Но есть еще одна сторона, о которой мне тоже говорили друзья. Я потеряю десять лет жизни.

– Тут уж ничего не поделаешь, – ответил Томпкинс. – И их я вам вернуть не смогу. Изобретенный мною процесс требует страшного напряжения нервной системы и соответственно укорачивает жизнь. Это одна из причин, по которым наше так называемое правительство объявило мое дело противозаконным.

– Однако оно не очень-то решительно претворяет этот запрет в жизнь, – заметил мистер Уэйн.

– Да. Официально дело запрещено как опасное шарлатанство. Но ведь чиновники тоже люди. Им так же хочется убежать с Земли, как и простым смертным.

– Но цена! – размышлял мистер Уэйн, крепко прижимая к груди свой сверток. – Да еще десять лет жизни! И все это за выполнение каких-то тайных желаний. Нет, надо еще подумать.

– Думайте, – безразлично отозвался Томпкинс.

Мистер Уэйн думал об этом по пути домой. Он размышлял о том же, когда его поезд подошел к станции Порт-Вашингтон на Лонг-Айленде. И ведя машину от станции к дому, он все еще думал о хитром старом лице Томпкинса, об отраженных мирах и об исполнении желаний.

Только когда он вошел в дом, эти мысли исчезли. Дженнет – его жена – тут же попросила его поговорить с прислугой, которая опять напилась. Сынишка Томми потребовал, чтобы ему помогли наладить парусную лодку, которую завтра полагалось спустить на воду. А маленькая дочурка все порывалась рассказать, как прошел день в ее детском садике.

Мистер Уэйн вежливо, но твердо поговорил с прислугой. Помог Томми покрыть дно лодки медной краской. Выслушал рассказ Пегги о приключениях на детской площадке. Позже, когда дети легли спать, а он и Дженнет остались в гостиной, она спросила, нет ли у него неприятностей.

– Неприятностей?

– Мне кажется, ты чем-то обеспокоен, – сказала Дженнет. – Много было работы в конторе?

– Да нет, как обычно.

Разумеется, ни Дженнет, ни кому-либо другому он не собирался говорить про то, что брал на день отпуск и ездил к Томпкинсу в этот идиотский Склад Миров. Не собирался он и разглагольствовать о праве настоящего мужчины на то, чтобы хоть разок в жизни удовлетворить свои потаенные желания. Дженнет с ее практическим умом не поняла бы его.

А потом началась горячка на работе. Уолл-стрит била паника из-за событий на Дальнем Востоке и в Азии, акции скакали вверх и вниз. Мистеру Уэйну приходилось очень много работать. Он старался не думать об исполнении желаний, на которые пришлось бы истратить все, что он имел, да еще десять лет жизни в придачу. Старик Томпкинс, должно быть, совсем спятил.

По субботам и воскресеньям они с Томми катались на лодке. Старая лодка вела себя прилично, и швы на дне почти не пропускали воды. Томми мечтал о новых парусах, но мистер Уэйн принужден был отказать ему. В будущем году – может быть, если, конечно, дела пойдут получше. А пока и старые сойдут.

Иногда ночью, когда дети засыпали, на лодке катались он и Дженнет. Лонг-Айленд-Саунд был прохладен и тих. Лодка, скользя мимо мигающих бакенов, плыла к огромной желтой луне.

– Я чувствую, что с тобой что-то происходит.

– Ну что ты, родная.

– Ты что-то таишь от меня.

– Ничего.

– Ты уверен? Совершенно уверен?

– Совершенно.

– Тогда обними меня крепче. Вот так…

И лодка плыла, не управляемая никем.

Страсть и ее утоление… Но пришла осень, и лодку вытащили на берег. Положение на бирже выровнялось, но Пегги подхватила корь. Томми задавал массу вопросов о разнице между обыкновенными бомбами, бомбами атомными, водородными, кобальтовыми и всякими прочими, о которых шумели радио и газеты. К тому же неожиданно ушла прислуга.

Тайные желания – это, конечно, любопытно. Возможно, он действительно втайне мечтал убить кого-нибудь или жить на островах Южных морей. Но ведь у него есть обязанности. Есть двое детей и жена, которой он явно не стоит.

Разве что после Рождества…

Но зимой из-за неисправности проводки загорелась комната для гостей. Пожарные погасили пламя, убыток был невелик, никто не пострадал, но пожар на время выбил всякие мысли о Томпкинсе. Сначала надо было отремонтировать комнату, так как мистер Уэйн очень гордился своим красивым старым домом.

Биржу все еще лихорадило в связи с международным положением. Ох уж эти русские, эти арабы, эти греки, эти китайцы… Межконтинентальные ракеты, атомные бомбы, спутники… Мистер Уэйн проводил в своей конторе долгие дни; а иногда и вечера. Томми заболел свинкой. Надо было перекрыть кусок крыши. А там подошло и время спускать лодку на воду.

Год прошел, а у него так и не нашлось времени, чтобы поразмыслить о своих тайных желаниях. Разве что в будущем году. А пока…

– Ну, – спросил Томпкинс, – все в порядке?

– Да, все в полном порядке, – ответил мистер Уэйн. Он встал со стула и потер лоб.

– Вернуть гонорар?

– Нет. Все было как надо.

– Ощущения никогда не подводят, – сказал Томпкинс, похабно подмигивая попугаю. – Что там у вас было?

– Мир недавнего прошлого, – ответил мистер Уэйн.

– Их тут полным-полно. Что ж, выяснили вы, какие такие у вас тайные страстишки? Поножовщина? Южные острова?

– Мне бы не хотелось обсуждать это, – ответил мистер Уэйн вежливо, но твердо.

– Почему-то никто не хочет со мной об этом говорить, – обиженно пробурчал Томпкинс. – Будь я проклят, если понимаю почему!

– Это потому… мне кажется, что мир потаенных желаний каждого столь интимен… Я не хотел вас обидеть. Как вы думаете, удастся вам сделать это постоянным… Я имею в виду мир по выбору…

Старик пожал плечами:

– Пытаюсь. Если выйдет, вы услышите об этом. Все услышат.

– Это верно. – Мистер Уэйн развязал сверток и выложил на стол его содержимое. Там была пара армейских сапог, нож, два мотка медной проволоки, три маленькие банки говяжьей тушенки.

На мгновение глаза Томпкинса загорелись.

– Подходяще. Спасибо вам.

– До свидания, – сказал мистер Уэйн. – Это вам спасибо.

Мистер Уэйн вышел из лачуги и быстро пошел по серой гравийной насыпи. По обе ее стороны, насколько хватал глаз, лежали плоские россыпи обломков – серые, черные, бурые. Эти простирающиеся до горизонта равнины были прахом разбитых мертвых городов, обломками испепеленных деревьев, белою золою сожженных человеческих костей и плоти.

– Что ж, – сказал вслух мистер Уэйн, – во всяком случае, как аукнулось, так и откликнулось.

Этот год, проведенный в прошлом, отнял у него все, чем он владел. Туда же для ровного счета ушло и десять лет жизни. Может, это был сон? Все равно – он стоил того. Теперь надо только выбросить из головы мысли о Дженнет и ребятишках. С ними покончено навсегда, разве что Томпкинсу удастся улучшить свое изобретение. Надо думать лишь о том, как выжить самому.

С помощью наручного счетчика Гейгера он нащупал безопасный проход через развалины. Надо вернуться домой до наступления темноты, пока крысы еще не вышли из нор. Если не торопиться, он может пропустить вечернюю раздачу картошки.

Страж-птица

Когда Гелсен вошел, остальные изготовители страж-птиц были уже в сборе. Кроме него, их было шестеро, и комнату затянуло синим дымом дорогих сигар.

– А, Чарли! – окликнул кто-то, когда он стал на пороге.

Другие тоже отвлеклись от разговора – ровно настолько, чтобы небрежно кивнуть ему или приветственно махнуть рукой. Коль скоро ты фабрикуешь страж-птицу, ты становишься одним из фабрикантов спасения, с кривой усмешкой сказал он себе. Весьма избранное общество. Если желаешь спасать род людской, изволь сперва получить государственный подряд.

– Представитель президента еще не пришел, – сказал Гелсену один из собравшихся. – Он будет с минуты на минуту.

– Нам дают зеленую улицу, – сказал другой.

– Отлично.

Гелсен сел поближе к двери и оглядел комнату. Это походило на торжественное собрание или на слет бойскаутов. Всего шесть человек, но эти шестеро брали не числом, а толщиной и весом. Председатель Южной объединенной компании во все горло разглагольствовал о неслыханной прочности страж-птицы. Два его слушателя, тоже председатели компаний, широко улыбались, кивали, один пытался вставить словечко о том, что показали проведенные им испытания страж-птицы на находчивость, другой толковал о новом перезаряжающем устройстве.

Остальные трое, сойдясь отдельным кружком, видимо, тоже пели хвалу страж-птице.

Все они были важные, солидные, держались очень прямо, как подобает спасителям человечества. Гелсену это не показалось смешным. Еще несколько дней назад он и сам чувствовал себя спасителем. Этакое воплощение святости, с брюшком и уже немного плешивое.

Он вздохнул и закурил сигарету. Вначале и он был таким же восторженным сторонником нового проекта, как остальные. Он вспомнил, как говорил тогда Макинтайру, своему главному инженеру: «Начинается новая эпоха, Мак. Страж-птица решает все». И Макинтайр сосредоточенно кивал – еще один новообращенный.

Тогда казалось – это великолепно! Найдено простое и надежное решение одной из сложнейших задач, стоящих перед человечеством, и решение это целиком умещается в каком-нибудь фунте нержавеющего металла, кристаллов и пластмассы.

Быть может, именно поэтому теперь Гелсена одолели сомнения. Едва ли задачи, которые терзают человечество, решаются так легко и просто. Нет, где-то тут таится подвох.

В конце концов, убийство – проблема, старая как мир, а страж-птица – решение, которому без году неделя.

– Джентльмены…

Все увлеклись разговором, никто и не заметил, как вошел представитель президента, полный круглолицый человек. А теперь разом наступила тишина.

– Джентльмены, – повторил он, – президент с согласия Конгресса предписал создать по всей стране, в каждом большом и малом городе отряды страж-птиц.

Раздался дружный вопль торжества. Итак, им наконец-то предоставлена возможность спасти мир, подумал Гелсен и с недоумением спросил себя, отчего же ему так тревожно.

Он внимательно слушал представителя – тот излагал план распределения. Страна будет разделена на семь областей, каждую обязан снабжать и обслуживать один поставщик. Разумеется, это означает монополию, но иначе нельзя. Так же, как с телефонной связью, это в интересах общества. В поставках страж-птицы недопустима конкуренция. Страж-птица служит всем и каждому.

– Президент надеется, – продолжал представитель, – что отряды страж-птиц будут введены в действие повсеместно в кратчайший срок. Вы будете в первую очередь получать стратегические металлы, рабочую силу и все, что потребуется.

– Лично я рассчитываю выпустить первую партию не позже чем через неделю, – заявил председатель Южной объединенной компании. – У меня производство уже налажено.

Остальные тоже не ударили в грязь лицом. У всех предприятия давным-давно подготовлены к серийному производству страж-птицы. Уже несколько месяцев, как окончательно согласованы стандарты устройства и оснащения, не хватало только последнего слова президента.

– Превосходно, – заметил представитель. – Если так, я полагаю, мы можем… У вас вопрос?

– Да, сэр, – сказал Гелсен. – Я хотел бы знать: мы будем выпускать теперешнюю модель?

– Разумеется, она самая удачная.

– У меня есть возражение.

Гелсен встал. Собратья пронизывали его гневными взглядами. Уж не намерен ли он отодвинуть приход золотого века?!

– В чем суть возражения? – спросил представитель президента.

– Прежде всего позвольте заверить, что я на все сто процентов за машину, которая прекратит убийства. В такой машине давно уже назрела необходимость. Я только против того, чтобы вводить в страж-птицу самообучающееся устройство. В сущности, это значит оживить машину, дать ей что-то вроде сознания. Этого я одобрить не могу.

– Но позвольте, мистер Гелсен, вы же сами уверяли, что без такого устройства страж-птица будет недостаточно эффективна. Тогда, по всем подсчетам, птицы смогут предотвращать только семьдесят процентов убийств.

– Да, верно, – согласился Гелсен, ему было ужасно не по себе. Но он упрямо докончил: – А все-таки, я считаю, с точки зрения нравственной это может оказаться просто опасно – доверить машине решать человеческие дела.

– Да бросьте вы, Гелсен, – сказал один из предпринимателей. – Ничего такого не происходит. Страж-птица только подкрепит те решения, которые приняты всеми честными людьми с незапамятных времен.

– Думаю, вы правы, – вставил представитель президента. – Но я могу понять мистера Гелсена. Весьма прискорбно, что мы вынуждены вверять машине проблему, стоящую перед человечеством, и еще прискорбнее, что мы не в силах проводить в жизнь наши законы без помощи машины. Но не забывайте, мистер Гелсен, у нас нет иного способа остановить убийцу прежде, чем он совершит убийство. Если мы из философских соображений ограничим деятельность страж-птицы, это будет несправедливо в отношении многих и многих жертв, которые каждый год погибают от рук убийц. Вы не согласны?

– Да в общем-то согласен, – уныло сказал Гелсен.

Он и сам говорил себе это тысячу раз, а все же ему было неспокойно. Надо бы потолковать об этом с Макинтайром.

Совещание кончилось, и тут он вдруг усмехнулся. Вот забавно!

Уйма полицейских останется без работы!

– Ну, что вы скажете? – в сердцах молвил сержант Селтрикс. – Пятнадцать лет я ловил убийц, а теперь меня заменяют машиной. – Он провел огромной красной ручищей по лбу и оперся на стол капитана. – Ай да наука!

Двое других полицейских, в недавнем прошлом служивших по той же части, мрачно кивнули.

– Да ты не горюй, – сказал капитан. – Мы тебя переведем в другой отдел, будешь ловить воров. Тебе понравится.

– Не пойму я, – жалобно сказал Селтрикс. – Какая-то паршивая жестянка будет раскрывать преступления.

– Не совсем так, – поправил капитан. – Считается, что страж-птица предотвратит преступление и не даст ему совершиться.

– Тогда какое же это преступление? – возразил один из полицейских. – Нельзя повесить человека за убийство, покуда он никого не убил, так я говорю?

– Не в том соль, – сказал капитан. – Считается, что страж-птица остановит человека, покуда он еще не убил.

– Стало быть, никто его не арестует? – спросил Селтрикс.

– Вот уж не знаю, как они думают с этим управляться, – признался капитан.

Помолчали. Капитан зевнул и стал разглядывать свои часы.

– Одного не пойму, – сказал Селтрикс, все еще опираясь на стол капитана. – Как они все это проделали? С чего началось?

Капитан испытующе на него посмотрел – не насмехается ли? Газеты уже сколько месяцев трубят про этих страж-птиц. А впрочем, Селтрикс из тех парней, что в газете, кроме как в новости спорта, никуда не заглядывают.

– Да вот, – заговорил капитан, припоминая, что он вычитал в воскресных приложениях, – эти самые ученые – они криминалисты. Значит, они изучали убийц, хотели разобраться, что в них неладно. Ну и нашли, что мозг убийцы излучает не такую волну, как у всех людей. И железы у него тоже как-то по-особому действуют. И все это как раз тогда, когда он собирается убить. Ну и вот, эти ученые смастерили такую машину – как дойдут до нее эти мозговые волны, так на ней загорается красная лампочка или вроде этого.

– Уче-о-ные, – с горечью протянул Селтрикс.

– Так вот, соорудили эту машину, а что с ней делать, не знают. Она огромная, с места не сдвинешь, а убийцы поблизости не так уж часто ходят, чтоб лампочка загоралась. Тогда построили аппараты поменьше и испытали в некоторых полицейских участках. По-моему, и в нашем штате испытывали. Но толку все равно было чуть. Никак не поспеть вовремя на место преступления. Вот они и смастерили страж-птицу.

– Так уж они и остановят убийц, – недоверчиво сказал полицейский.

– Ясно, остановят. Я читал, что показали испытания. Эти птицы чуют преступника прежде, чем он успеет убить. Налетают на него и ударяют током или вроде этого. И он уже ничего не может.

– Так что же, капитан, отдел розыска убийц вы прикрываете? – спросил Селтрикс.

– Ну нет. Оставлю костяк, сперва поглядим, как эти птички будут справляться.

– Ха, костяк. Вот смех, – сказал Селтрикс.

– Ясно, оставлю, – повторил капитан. – Сколько-то людей мне понадобится. Похоже, эти птицы могут остановить не всякого убийцу.

– Что ж так?

– У некоторых убийц мозги не испускают таких волн, – пояснил капитан, пытаясь припомнить, что говорилось в газетной статье. – Или, может, у них железы не так работают, или вроде этого.

– Так это их, что ли, птицам не остановить? – из профессионального интереса полюбопытствовал Селтрикс.

– Не знаю. Но я слыхал, эти чертовы птички устроены так, что скоро они всех убийц переловят.

– Как же это?

– Они учатся. Сами страж-птицы. Прямо как люди.

– Вы что, за дурака меня считаете?

– Вовсе нет.

– Ладно, – сказал Селтрикс. – А свой пугач я смазывать не перестану. На всякий пожарный случай. Не больно я доверяю ученой братии.

– Вот это правильно.

– Птиц каких-то выдумали!

И Селтрикс презрительно фыркнул.

Страж-птица взмыла над городом, медленно описывая плавную дугу. Алюминиевое тело поблескивало в лучах утреннего солнца, на недвижных крыльях играли огоньки. Она парила безмолвно.

Безмолвно, но все органы чувств начеку. Встроенная аппаратура подсказывала страж-птице, где она находится, направляла ее полет по широкой кривой наблюдения и поиска. Ее глаза и уши действовали как единое целое, выискивали, выслеживали.

И вот что-то случилось! С молниеносной быстротой электронные органы чувств уловили некий сигнал. Сопоставляющий аппарат исследовал его, сверил с электрическими и химическими данными, заложенными в блоках памяти. Щелкнуло реле.

Страж-птица по спирали помчалась вниз, к той точке, откуда, все усиливаясь, исходил сигнал. Она чуяла выделения неких желез, ощущала необычную волну мозгового излучения.

В полной готовности, во всеоружии описывала она круги, отсвечивая в ярких солнечных лучах.

Динелли не заметил страж-птицы, он был поглощен другим. Вскинув револьвер, он жалкими глазами уставился на хозяина бакалейной лавки.

– Не подходи!

– Ах ты, щенок! – рослый бакалейщик шагнул ближе. – Обокрасть меня вздумал? Да я тебе все кости переломаю!

Бакалейщик был то ли дурак, то ли храбрец – нимало не опасаясь револьвера, он надвигался на воришку.

– Ладно же! – выкрикнул насмерть перепуганный Динелли. – Получай, кровопийца…

Электрический разряд ударил ему в спину. Выстрелом раскидало завтрак, приготовленный на подносе.

– Что за черт? – изумился бакалейщик, тараща глаза на оглушенного вора, свалившегося к его ногам. Потом заметил серебряный блеск крыльев. – Ах, чтоб мне провалиться! Птички-то действуют!

Он смотрел вслед серебряным крыльям, пока они не растворились в синеве. Потом позвонил в полицию.

Страж-птица уже вновь описывала кривую и наблюдала. Ее мыслящий центр сопоставлял новые сведения, которые она узнала об убийстве. Некоторые из них были ей прежде неизвестны.

Эта новая информация мгновенно передалась всем другим страж-птицам, а их информация передалась ей.

Страж-птицы непрерывно обменивались новыми сведениями, методами, определениями.

Теперь, когда страж-птицы сходили с конвейера непрерывным потоком, Гелсен позволил себе вздохнуть с облегчением. Работа идет полным ходом, завод так и гудит. Заказы выполняются без задержки, прежде всего для крупнейших городов, а там доходит черед и до мелких городишек и поселков.

– Все идет как по маслу, шеф, – доложил с порога Макинтайр: он только что закончил обычный обход.

– Отлично. Присядьте.

Инженер грузно опустился на стул, закурил сигарету.

– Мы уже немало времени занимаемся этим делом, – заметил Гелсен, не зная, с чего начать.

– Верно, – согласился Макинтайр.

Он откинулся на спинку стула и глубоко затянулся. Он был одним из тех инженеров, которые наблюдали за созданием первой страж-птицы. С тех пор прошло шесть лет. Все это время Макинтайр работал у Гелсена, и они стали друзьями.

– Вот что я хотел спросить… – Гелсен запнулся. Никак не удавалось выразить то, что было на уме. Вместо этого он спросил: – Послушайте, Мак, что вы думаете о страж-птицах?

– Я-то? – Инженер усмехнулся. С того часа, как зародился первоначальный замысел, Макинтайр был неразлучен со страж-птицей во сне и наяву, за обедом и за ужином. Ему и в голову не приходило как-то определять свое к ней отношение. – Да что, замечательная штука.

– Я не о том, – сказал Гелсен. Наконец-то он догадался, чего ему не хватало: чтобы хоть кто-то его понял. – Я хочу сказать, вам не кажется, что это опасно, когда машина думает?

– Да нет, шеф. А почему вы спрашиваете?

– Слушайте, я не ученый и не инженер. Мое дело подсчитать издержки и сбыть продукцию, а какова она – это уж ваша забота. Но я человек простой, и, честно говоря, страж-птица начинает меня пугать.

– Пугаться нечего.

– Не нравится мне это обучающееся устройство.

– Ну почему же? – Макинтайр снова усмехнулся. – А, понимаю. Так многие рассуждают, шеф: вы боитесь, вдруг ваши машинки проснутся и скажут – а чем это мы занимаемся? Давайте лучше править миром! Так, что ли?

– Пожалуй, вроде этого, – признался Гелсен.

– Ничего такого не случится, – заверил Макинтайр. – Страж-птица – машинка сложная, верно, но Массачусетсcкий Электронный вычислитель куда сложнее. И все-таки у него нет разума.

– Да, но страж-птицы умеют учиться.

– Ну конечно. И все новые вычислительные машины тоже умеют. Так что же, по-вашему, они вступят в сговор со страж-птицами?

Гелсена взяла досада – и на Макинтайра, и еще того больше на самого себя: охота была смешить людей…

– Так ведь страж-птицы сами переводят свою науку в дело. Никто их не контролирует.

– Значит, вот что вас беспокоит, – сказал Макинтайр.

– Я давно уже подумываю заняться чем-нибудь другим, – сказал Гелсен (до последней минуты он сам этого не понимал).

– Послушайте, шеф. Хотите знать, что я об этом думаю как инженер?

– Ну-ка?

– Страж-птица ничуть не опаснее, чем автомобиль, счетная машина или термометр. Разума и воли у нее не больше. Просто она так сконструирована, что откликается на определенные сигналы и в ответ выполняет определенные действия.

– А обучающееся устройство?

– Без него нельзя, – сказал Макинтайр терпеливо, словно объяснял задачу малому ребенку. – Страж-птица должна пресекать всякое покушение на убийство – так? Ну, а сигналы исходят не от всякого убийцы. Чтобы помешать им всем, страж-птице надо найти новые определения убийства и сопоставить их с теми, которые ей уже известны.

– По-моему, это против человеческой природы, – сказал Гелсен.

– Вот и прекрасно. Страж-птица не знает никаких чувств. И рассуждает не так, как люди. Ее нельзя ни подкупить, ни одурачить. И запугать тоже нельзя.

На столе у Гелсена зажужжал вызов селектора. Он и не посмотрел в ту сторону.

– Все это я знаю, – сказал он Макинтайру. – А все-таки иногда я чувствую себя как тот человек, который изобрел динамит. Он-то думал, эта штука пригодится только, чтоб корчевать пни.

– Но вы-то не изобрели страж-птицу.

– Все равно я в ответе, раз я их выпускаю.

Опять зажужжал сигнал вызова, и Гелсен сердито нажал кнопку.

– Пришли отчеты о работе страж-птиц за первую неделю, – раздался голос секретаря.

– Ну и как?

– Великолепно, сэр!

– Пришлите мне их через четверть часа. – Гелсен выключил селектор и опять повернулся к Макинтайру; тот спичкой чистил ногти. – А вам не кажется, что человеческая мысль как раз к этому и идет? Что людям нужен механический бог? Электронный наставник?

– Я думаю, вам бы надо получше познакомиться со страж-птицей, шеф, – заметил Макинтайр. – Вы знаете, что собой представляет это обучающее устройство?