Текст книги "Все рассказы и повести Роберта Шекли в одной книге"

Автор книги: Роберт Шекли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 232 страниц)

Планета непобедимых

Ракета стартовала сразу же, как только Эвик выгрузил свой багаж. Он провожал ее взглядом, пока та не растворилась в небе. Было немного жаль покидать корабль. Экипаж – отличные парни, атмосфера – дружелюбная, обстановка – неформальная. Как в каком-нибудь клубе.

Подняв сумки с ноздреватого грунта, Эвик направился к Колониальному Дому. Следом за ним трусил кот Пушок. Пронести кота на борт помог экипаж. Колониальное управление не разрешало домашних животных на первобытных планетах, но Эвик хотел сохранить хоть какую-то связь с Землей. Вряд ли у него будет другая компания на этом шарике.

Эвик предполагал, что его будут встречать, поэтому, завидев группу местных жителей, он не удивился. Те сбились в кучу и сердито переругивались, явно не испытывая теплых чувств к стоящим рядом. Однако, прижимаясь друг к другу, они чувствовали себя в большей безопасности.

– Приветствуем вас, господин, – вышел вперед один из них. Отчетливая ненависть в голосе заставила Эвика присмотреться к туземцу. Уловив на себе взгляд, тот юркнул в толпу. Впрочем, рассматривать его было не обязательно. Все туземцы выглядели как близнецы-братья. Низкорослые, серокожие, бородатые, большеротые и узкоглазые.

«Красавцы!» – хмыкнул про себя Эвик, потирая выбритый подбородок.

– Кто-нибудь, возьмите сумки, – распорядился он, опуская багаж на землю. Его слова не возымели эффекта – туземцы продолжали молча жаться друг к другу. Следовало выделить одного из них, прежде чем отдавать приказ.

Шагая в компании Пушка, Эвик позволил себе горько усмехнуться. Ну и местечко подобрало ему Колониальное управление! Планета Сельж.

Небо затянуто черными тучами, воздух плотный и влажный. На Земле такое небо обязательно пролилось бы дождем. Здесь же дождя не будет еще несколько месяцев. Но тучи будут нависать все время.

Что ж, бывает и хуже, напомнил он себе. Его могли забросить в раскаленный мир или того опаснее. У Колониального управления есть такие места, где человек почитает за счастье дожить до конца смены. Здесь же самое страшное, что ему грозит, – запнуться о собственную ногу. А через год он переедет в какое-нибудь уютное местечко. Возможно, получит работу в крупном городе и заберет к себе Джанет…

– Поставьте сумки на крыльцо, – велел он, когда они подошли к Колониальному Дому.

Сельжане с готовностью выполнили приказ и юркнули обратно в толпу. Эвик приоткрыл дверь для кота, который уже собирался свернуться клубком на крыльце, и вошел сам.

Колониальный Дом, административный центр планеты Сельж, представлял собой бунгало из семи комнат и, судя по количеству спален, предназначался для троих. Именно столько сотрудников работало на Сельже, пока Колониальное управление не сократило штат.

Эвик выбрал самую просторную спальню и принялся разбирать сумки. Вполголоса напевая, развесил одежду в стенной шкаф. Глянцевая фотография его жены Джанет поместилась на прикроватной тумбочке. Еще одну фотографию, поменьше, он поставил на письменный стол. На ней Джанет, красивая брюнетка, стояла под руку с Эвиком, улыбающимся юношей в накрахмаленной форме сотрудника Колониального управления. Фотография была сделана пять лет назад в академии в День выпускника.

«Всего-то пять лет, – подумал он, – а я уже управляю планетой».

Правда, планета не такая уж и большая. И для Земли она скорее бремя, нежели актив. Зато она – вся его. Символ доверия начальства.

– Ты мелкая вонючая вошь, – раздался за окном чей-то голос.

– А ты ничтожный червяк, – вторил ему другой.

Выглянув, Эвик увидел двух беседующих сельжан. Именно так общались туземцы на этой планете. На ознакомительной лекции объяснили, что сельжане – самые никчемные и глупые жители обитаемой части Вселенной. Они были бы опасны, не будь такими невероятными трусами.

– Хотел бы я увидеть тебя опухшим с голоду, свесившим язык, – продолжал первый голос. – Я бы плюнул и прошел мимо.

– Ага, и в тот же миг от тебя бы и мокрого места не осталось, – ответил второй.

И это, насколько понимал Эвик, считалось милым обменом дружескими приветствиями. Он обязательно должен написать об этих людях и озаглавить статью «Оскорбление как форма вежливого обращения среди сельжан».

Он распаковал книги и сложил их стопками на письменном столе. Книг было довольно много. Год вахты на Сельже – прекрасная возможность заполнить пробелы в образовании. Его слабым местом была химия, и Эвик решительно собирался ее подтянуть. Это могло пригодиться для карьерного роста.

– Я ненавижу всех, – сообщил первый голос. – Но тебя ненавижу как никого другого!

Эвик распаковал карабин, собрал и прислонил к стене. Напрасно он привез его. Вряд ли на Сельже представится возможность поохотиться с компанией. Туземцы – трусливая, дезорганизованная толпа. Чистить же и смазывать ствол придется постоянно, иначе в таком влажном климате он быстро заржавеет.

– Нет слов, как я тебя ненавижу, – парировал второй голос. – Даже сильнее, чем пришлого.

Эвик усмехнулся их глупости. Сельжане и правда уникальная раса. Когда люди впервые приземлились здесь, они нашли голодающих туземцев – ненависть мешала им объединиться для совместного ведения сельского хозяйства. Земля направила на Сельж управляющих, чтобы помочь туземцам организовать работу. Без земного вмешательства сельжане бы попросту вымерли.

Но дурачье возненавидело землян даже сильнее, чем друг друга.

«Миленький народец», – подумал Эвик.

– Эй, займитесь-ка делом! – крикнул он в открытое окно.

Язвительным хором туземцы ответили: «Хорошо, господин» – и поплелись прочь. Нужно попросить их не обращаться к нему «господин». Его должность – управляющий.

Эвик подошел к двери, готовый начать свой первый рабочий день в должности управляющего. Пушок столкнулся с каким-то тощим местным зверьком, но гордо прошествовал мимо.

– Молодец, киса, – похвалил кота Эвик и направился в поле.

Следующие две недели принесли одни разочарования. Сельжане, казалось, забыли все, чему их учил предшествующий управляющий, и Эвику пришлось начинать с нуля, по новой объясняя принципы ведения сельского хозяйства и его важность в жизни туземцев.

Сельжане ухмылялись, сыпали ругательствами и изо всех сил старались не замечать управляющего. В конце концов Эвик отправил всех в поле, и ситуация начала выправляться. Сельжане неохотно готовили почву под посев семян, что должно было в будущем обеспечить их продовольствием, а Эвик присматривал за ними, следя за тем, чтобы они не обманывали сами себя.

Он рассудил, что хорошая социологическая статья о сельжанах произведет на начальство благоприятное впечатление и положительно скажется на его карьере. В один из дней он взял с собой в поле бумагу и карандаш.

– Скажи-ка, – обратился он к старому бородатому сельжанину, исправно машущему мотыгой на краю поля, – почему вы все разговариваете на английском?

На ознакомительной лекции этот момент почему-то не прояснили.

Туземец уставился на Эвика.

– Господин, – сказал он, – до прихода землян мы использовали множество разных языков. У каждой семьи был свой собственный язык. У меня тоже. Никто в мире не мог разговаривать на нем, даже моя жена. – В его взгляде сверкнула гордость.

– Как же ты общался с другими? Учил их языки?

– Ни с кем я не общался, – гордо заявил сельжанин. – Стал бы я учить язык низших существ. Другие, – он презрительно махнул в сторону работающих, – тоже не учили. А вот использовать язык землян было не столь унизительно. Потому что вы – пришлые.

– Ты не любишь пришлых?

– Не люблю, господин. Я ненавижу своих, но пришлых – куда сильнее.

– Не называй меня «господин». Я – управляющий.

Эвик делал заметки, пока туземец работал. Это немыслимо, чтобы люди были настолько нетерпимыми и такими невероятно разобщенными! Туземец безучастно помахивал мотыгой, едва царапая грунт.

– Работай как следует! – прикрикнул Эвик. – У вас есть какие-нибудь братства?

– Какие-нибудь что, господин?

Эвик объяснил.

– Нет, господин. Мы все – единое целое. Мы – народ. Но никто никого не любит, и никто не объединяется.

– Почему же вы называете себя народом? Чтобы потешить самолюбие?

– Нет! – Старый сельжанин сплюнул на землю. – Пусть я и не люблю свой народ, но мы все равно лучше других. Лучше, чем пришлые.

– Вроде меня?

Молчание туземца было красноречивее любых слов.

– Ладно, оставим это, – сказал Эвик. С такой извращенной логикой он еще не сталкивался. Если и есть на свете раса законченных психов, решил он, то она именно здесь.

– Взрыхляй глубже! – указал Эвик. Туземец едва ворошил грунт.

Эвик продолжил обход полей. Спустя некоторое время он понял, что никто не работает. Сельжане размахивали мотыгами, стукали ими по земле и внимательно следили, чтобы не сделать больше, чем соседи по полю.

– А ну работайте, черт вас возьми! – разозлился Эвик. Если они ничего не посеют, то не будет зерна. А не будет зерна – Колониальное управление повесит на него всех собак.

– Хорошо, господин, – раздался насмешливый хор, и туземцы продолжили вяло царапать землю.

– И не называйте меня так.

Обязательно нужно написать о них статью. Получается, они – одно большое братство. Братья по ненависти. А я и Пушок вне их круга.

– Рыхлите землю как следует. – Он покопался в памяти, подыскивая подходящие угрозы, потом вспомнил, что все примитивные создания суеверны. – Не будете усердно работать, за вами придет дьявол.

Сельжане дружно ухмыльнулись. Один из них сплюнул на землю.

– Что это значит? – спросил Эвик.

– Так нет же никакого дьявола, господин.

– Богов тоже, – добавил другой.

– И вообще нет никого величественнее меня, – повысил голос первый. – На всем белом свете!

– Лживая дрянь! – воскликнул второй. – Самый величественный – я, а не ты! И никак иначе!

Двое уставились друг на друга, угрожающе подняв мотыги.

– А ну, тихо! – прикрикнул Эвик.

– Мерзкая гадина!

– Вшивая куча!

Они остервенело приплясывали на месте, размахивая мотыгами, но так, чтобы не задеть друг друга. Из ознакомительной лекции Эвик помнил, что туземцы избегают насилия. Уж очень они трусливы и боятся получить сдачи.

– А ты… ты тоже грязная крыса! – вдруг крикнул кто-то из туземцев своему соседу.

В воздух взметнулись мотыги, но раскачивались они осторожно, чтобы ненароком никого не зацепить.

– Хватит! – взревел Эвик. – Прекратите, чертово отродье!

Туземцы опустили мотыги и окатили землянина волной коллективной ненависти.

– Хоть я тебя и на дух не переношу, – сказал кто-то кому-то, – но господина я ненавижу сильнее.

– И в этом мы едины, презренное животное, – ответил туземец.

– Возвращайтесь к работе! – рявкнул Эвик, дрожа от злости.

Он вернулся в Колониальный Дом. Перед дверью грелся Пушок, изредка пофыркивая на туземных зверьков, когда те подбирались слишком близко. Эвик зашел в дом и закрыл дверь.

Он попытался вздремнуть, но воздух был невыносимо влажный. Тогда он сел в кровати, взял учебник химии и постарался сосредоточиться.

«Окисление – алгебраическое увеличение степени окисления элемента, подразумевающее потерю электронов окисляемым элементом. При обратной реакции, когда элемент восстанавливается, его степень окисления уменьшается и, соответственно, его атомы…»

Невозможно! Набор бессмысленных фраз. Валентности, элементы. Разве не то же самое происходит с карабином? Ржавчина въелась в металл ствола. Интересно почему? Кислород, взаимодействуя с железом, образует окись железа. Или это закись железа?

Так или иначе, воздуха – чертова уйма, а стали – дьявольски мало. Поэтому воздух побеждает сталь. Да уж, с таким ответом экзамен не сдать.

Эвик бросил книгу. Слишком жарко, чтобы читать. К тому же он не в духе. Растянувшись на кровати, Эвик взглянул на фотографию жены.

«По крайней мере, она меня ждет», – подумал он, почесывая щетину.

Конечно, в том, что он оказался здесь, была и ее вина. Если бы не ее дурацкие амбиции…

Снаружи тучи, набухшие от влаги, по-прежнему не хотели проливаться дождем. Туземцы работали и ругались…

Эвик, и так худощавый, сбросил пять килограммов. Целыми днями он только и делал, что стоял над душой у сельжан и криками заставлял их работать. За неделю тысяча туземцев выполнила объем работ, на который у троих землян ушел бы один день.

Крича, понукая и запугивая, в конце концов он добился своей цели. Сельжане взрыхлили поля и посеяли семена. Они упорно величали его господином, зная, что это его бесит.

Упоминания дьявола сельжане-атеисты воспринимали как развеселую шутку: они и представить себе не могли кого-то величественнее самих себя. Тыкая Эвика носом в его глупости, они получали огромное удовольствие.

Через месяц Эвик отказался от идеи делать полевые заметки.

Мысль о том, что он практикуется в софистике на толпе невежд, вызывала у него крайнее раздражение. Еще через месяц он с трудом сдерживал себя. Каждый раз, выходя в поле, он боролся с желанием расквасить пару-другую физиономий.

В довершение ко всему туземцы отыскали у него еще одно слабое место.

– Где ваши женщины? – однажды спросил Эвик у сельжанина – просто из любопытства.

– В деревне, господин, варят пиво.

– Не называй меня господином. Ты действительно считаешь женщин низшими существами? – спросил Эвик, чувствуя себя ученым-первопроходцем.

– Все женщины – сволочи, господин. – Туземец посмотрел в лицо Эвику и улыбнулся.

– Ты говоришь о своей жене?

– Не только. Я говорю обо всех… всех женщинах, господин, на всех планетах. Женщины – главная причина ранней смертности среди мужчин. Женщины, господин… – И туземец с воодушевлением продолжил речь, брызгая ядом.

Месяц назад Эвик бы отшутился. Но сейчас он почувствовал себя уязвленным.

– А чем занимается твоя женщина? – неожиданно спросил туземец.

– Ну уж точно не тем, о чем говорил ты.

– Ага! – многозначительно произнес туземец. – Понимаю, господин.

– Нечего тут понимать! – взвился Эвик. – Моя жена на Земле, там, откуда она родом.

– Ясное дело, господин, – сказал туземец и понимающе усмехнулся.

– Черт бы тебя побрал… – Эвик задохнулся от возмущения и зашагал прочь. Ненависть преследовала его, словно ревущий поток.

Эвик яростно хлопнул дверью. Пушок спрыгнул с кресла и убежал в другую комнату. С некоторого времени кот стал избегать хозяина.

Эвик прошел в спальню, взял кусок наждачной бумаги и принялся начищать ствол карабина. Ржавчина все глубже въедалась в металл – и внутри, и снаружи. Все бесполезно.

Он отбросил винтовку и принялся ходить из угла в угол. Со двора донеслись голоса туземцев.

– Все расы отвратительны. Только одна нормальная – наш народ!

– Я ненавижу всех наших. Но пришлых ненавижу сильнее. Мы-то хоть, по крайней мере, народ!

– Заткнитесь! – завопил Эвик и запустил учебником химии в стену. Черт с этими валентностями и обменными электронами! Главное – вырваться с планеты прежде, чем он сорвется и перебьет несколько тысяч туземцев.

Тучи совсем отяжелели от влаги, грозя вот-вот разразиться дождем. Но они все еще чего-то ждали и не роняли ни капли.

Эвик думал о туземцах планеты, о миллионах сельжан, ненавидящих его, пришлого чужака. Они были единым целым. Они ненавидят друг друга, но они – общность. А он одинок.

«Господи боже, – подумал он, – как смеют они ненавидеть меня? Меня, землянина!»

И тут он вспомнил, что туземцы не верят в Бога.

На четвертый месяц семена взошли и поля зазеленели молодыми побегами. Теперь Эвик тратил вдвое больше сил, заставляя туземцев пропалывать сорняки.

– Переходим на новое место, – прохрипел он. После нескольких месяцев ора его голос охрип.

– Поразит ли нас Бог господина, если мы ослушаемся? – с издевкой спросил один из туземцев.

– Вряд ли, – ответил Эвик. – Но это не значит, что можно бездельничать.

Мимо промчался Пушок в сопровождении трех туземных зверьков.

– Кис-кис, – хрипло позвал Эвик. Пушок не отреагировал. Сблизившись со зверьками, кот перестал ночевать в доме.

– Не оставляйте сорняки на полях, – напомнил Эвик. – Иначе они пустят корни. – Он вяло поднял руку и указал на одного из туземцев. – Ты. Убери вон ту кучу.

Туземец неохотно поднял охапку травы и отнес к краю поля, рассыпав по дороге большинство сорняков.

– Молодец.

Сельжане раздражали Эвика как никогда, но вспышки гнева, свойственные первым месяцам, возникали все реже. Он слишком устал, в том числе – злиться.

– Продолжай, – велел он.

– Слушаюсь, господин, – ответил насмешливый голос. Эвик даже не обернулся.

Он отпустил всех на час раньше и вернулся в Колониальный Дом.

С этого дня он решил не бриться. Бритье порождало ненужные проблемы, так почему бы не отпустить бороду. Он прошел на кухню и открыл банку солонины.

За едой он задумался, примет ли его желудок местную пищу. Консервированная диета окончательно опостылела.

Эвик открыл дверь и позвал Пушка, но тот не показался. Эвик позвал снова. На этот раз кот выбежал из кустов, но, увидев Эвика, зашипел и нырнул обратно.

«Кот покинул мою группу», – констатировал Эвик.

Он вернулся в спальню. Там царил беспорядок. С некоторых пор Эвик перестал заниматься уборкой. Подняв с пола заплесневевший учебник химии, он смахнул с него пыль и положил поверх фотопортрета Джанет, лежащего на столе лицом вниз. Расправляя одеяло на кровати, Эвик споткнулся о карабин. Он наклонился, чтобы поднять его, но изъеденный ржавчиной ствол переломился пополам.

– Господин! – донесся голос из окна. – Можно, мы вернемся к ненавистным женщинам?

– Можно, – ответил Эвик. – Делайте что хотите. И не называйте меня господином.

– Хорошо, – сказал туземец.

Эвик удивился. Туземец не прибавил «господин». Изменилось отношение? Трудно утверждать точно, но ему показалось, что так и есть. Они ненавидели его всеми фибрами души. Но, должно быть, он проявил себя. Безграничная, всеобъемлющая ненависть сообщества к чужаку исчезла.

«Я в общине», – подумал он и улыбнулся без тени иронии.

До конца смены оставалось полгода.

Набухшие хляби наконец разверзлись, и земля напиталась влагой.

По истечении года прилетел корабль, приземлившись на цветке пламени. Туземцы потянулись к месту посадки. Эвик пошел вместе со всеми, в окружении туземцев, ненавидя их.

Люк корабля открылся, и наружу вышел юноша-землянин с дорожной сумкой в руке. Окинув взглядом встречающих, юноша неуверенно улыбнулся. Потом он заметил Эвика.

– Привет, – обрадованно произнес юноша. – Вы, наверное, Эвик. Я ваш сменщик, Джо Свенсон. Ба, да тут целая делегация!

– Приветствую вас, господин, – ответил пришлому Эвик и затерялся в толпе ненавистных братьев.

Меньшинство

– Запомни: ты должна следить за тем, что говоришь, – сказал Стиф.

Вера кивнула, наблюдая, как вода ускользает из-под носа лодки. Они приближались к берегу Йоука, и Стиф заработал веслами чаще, его молодые мускулы вспухали и опадали с каждым гребком.

– Ты хорошо помнишь все слова ненависти? – спросил Стиф.

Вера кивнула снова, проводя рукой по воде и наблюдая за барашками. Стиф видел, что она грезит о чем-то. Он нахмурился:

– Пожалуйста, Вера. Это наш последний шанс. Если они не примут нас сейчас, этого не произойдет никогда.

– Я знаю, Стиф. Я постараюсь.

Но она смотрела назад, на маленький островок посреди Ист-Ривер, где отец Стифа когда-то построил свой дом.

– Тебе лучше еще раз повторить слова, – напомнил ей Стиф, зная, что они понадобятся им сразу же, как только они причалят. – Слова ненависти.

Вера вынырнула из грез и попыталась вспомнить древние слова. Сбивчиво начала произносить:

– Слова ненависти: гнида, сука, свинья…

– Продолжай, – настаивал Стиф.

– Я не могу так, – сказала она печально, почти скорбно. И отвернула от него свое бледное лицо.

– Вера! Ты же знаешь, как это важно! Ты хорошо помнишь список оскорблений?

– Не очень.

– Вспоминай. И не показывай им, что ты нервничаешь. Мы по-прежнему – Меньшинство. Они будут обзывать нас Комми, Неггерами, Катликами, Йудами, Сошулистами и Хреками. Но мы должны все отрицать.

– Я знаю.

– Мы такие же Классные Ребята, как и все остальные, и не забывай об этом. Что ты скажешь, когда они спросят, кто мы?

– Я скажу, что мы Классные Ребята, Реальные Пацаны… – ответила Вера.

– Парни, Кореша, Друганы, – дополнил Стиф за нее. – Нужно ухитриться перечислить все сразу.

Он стал грести еще энергичнее, пытаясь скрыть раздражение. Он знал: она не выучила слова как следует. В старом доме его отца, на острове, Вера слишком часто смотрела в окно, вместо того чтобы учить древние, самые важные слова.

Иногда девушка вела себя так, словно ей нет никакого дела до того, что они – Меньшинство. Она напоминала ему отца, его несчастного сумасшедшего отца, абсолютно безразличного к тому, называют ли его Катликом, Сошулистом или еще каким-нибудь отвратительным прозвищем Меньшинств. Иногда Стиф начинал подозревать, что Вере вовсе не хочется быть тем, кем хочет быть каждый, – одним из Классных Ребят.

Они причалили и втащили лодку на берег.

– Идем. – Стиф взял девушку за руку, чтобы помочь ей преодолеть усыпанную мусором насыпь. – И пожалуйста, помни: чтобы стать одной из них, ты должна ненавидеть.

Он очень надеялся, что она не подведет. В последнее время она вела себя странно: иногда радовалась, но все чаще грустила или погружалась в грезы, как сейчас. Ну, придется ей избавиться от этого. Все их будущее сейчас зависит от того, что подумают о них Классные Ребята. А ему уже до смерти надоело быть Меньшинством.

Они зашагали вниз по полуразрушенной улице. С двух сторон высились великие строения Йоука, который некогда был полон людей, как гласит легенда. Правда, это было еще в те времена, когда, как Стиф знал, существовали отвратительные Демкраты, Анаркисты и прочие странные племена.

Они не прошли и квартала, как их обнаружили Классные Ребята. Окружили толпой, плотной, бок о бок друг к другу. Сыпали ругательствами в лучших традициях Реальных Пацанов, и Стиф почувствовал укол зависти оттого, что не принадлежит к их числу.

– Эй вы, гниды! Гляньте-ка на это! – крикнул один из Классных Ребят. – Это ж тот парень, Комми!

– Никакой он тебе, свинья, не Комми! Он чертов Ройлист!

Невозможно было увидеть, кто это сказал: Классные Ребята всегда высказывались откуда-то из центра толпы.

– Он и Комми, и Ройлист, ишачий ты зад! И Демкрат к тому же!

– А девчонка – Царистка!

Стиф побледнел, когда в них начали швырять эти древние страшные имена. Вскоре Классные Ребята уже грызлись между собой, выкрикивая старые бессмысленные проклятия в адрес друг друга.

– Ты, сучка, крысиный сын!

– А ты – родной брат свиньи, хотя и козлина!

Но Комми, Ройлист, Катлик – все по-настоящему страшные, дурные названия – приберегались для ненавистных Меньшинств.

– Я Классный Парень! – закричал Стиф, перекрывая шум толпы. – Мы хотим присоединиться к вам, Вера и я.

Толпа откатилась на несколько метров назад, держась от Стифа подальше. Все они были одинаково малорослые, с грязно-коричневыми волосами. У всех близко посаженные карие глаза и широкие рты, полные гнилых зубов. Невозможно было отличить одного оборванца от другого.

– Гляньте-ка, он такой странный! – завопил один из них.

Стиф вспыхнул от стыда за свои светлые волосы и за черные кудри Веры. К тому же оба они – высокого роста.

– С тем, как я выгляжу, ничего не поделаешь, – сказал он. – Но я не хочу быть Меньшинством. Я не Сошулист, не Царист и не Демкрат или еще кто. Я Классный Парень, Реальный Пацан и ваш Друган, стопудово!

Потная, плотно сбившаяся толпа взвыла от смеха.

– Он! Реальный Пацан!

– Да я Анаркиста враз узнаю! С первого взгляда!

– Он сын этого организатора, долбанутого психа, ага?

– Да не толкайся ты, гнида вонючая!

– Сам перестань, свинья, козлина, гнида…

– Позвольте нам остаться с вами, – сказал Стиф. – Мне надоело одиночество. Я хочу быть как все, на самом деле, очень хочу!

– А-а! – воскликнул один из Классных Ребят. – Да ты, наверное, хочешь стать Лидуром? Гинералом? Диктором? Или вообще Пездентом?

Он выплевывал ненавистные имена, как яд.

– Нет, не хочу, – ответил Стиф. В нем снова затеплилась надежда. В предыдущий раз они просто проигнорировали его. А сейчас хотя бы разговаривают.

– Я хочу быть Классным Парнем, как все.

– А что она?

– Она тоже Классная, – заверил их Стиф. – Стопудово! Правда, Вера?

Он вставлял в свою речь древние слова в надежде, что это будет звучать убедительнее.

– Что? – Вера рассматривала старинные здания и теперь как будто очнулась от грез. – А, да-да, конечно.

– Ты должна сказать «стопудово, будь я проклята», – зашептал Стиф. Он испугался, что ее слова не произвели должного впечатления.

Все больше Классных Ребят стягивалось к этому месту – невысоких, с грязно-коричневыми волосами. Толкаясь и ввинчиваясь в толпу, они скалились, вопили, извергали ругательства в адрес друг друга.

– Не верю я, что он Реальный Пацан, – сказал кто-то из толпы.

– Да Реальный я! – закричал Стиф.

– Нам надо это перетереть между собой, – сказал один мужчина. – Правда же, Братаны?

Все вокруг согласно загудели.

– Встретимся завтра, рвань желтопузая, – бросил Стифу другой. – Но ты особо не надейся.

Толпа рассосалась, но Стиф и Вера еще долго слышали доносящиеся издалека вопли и визги. Они нашли полуразрушенное здание и устроились на нижнем этаже. Вера предусмотрительно взяла с собой немного еды. Стиф посмотрел на девушку с неодобрением: Классные Ребята о таком не заботятся. Но все-таки он поел.

– Слушай, Вера, – сказал он после того, как они отужинали и растянулись на полу отдохнуть. – Тебе нужно больше говорить. Чаще произносить слова ненависти. Ругательства. Докажи им, что ты – Классная. Иначе…

– Стиф, – начала она, но замялась.

– Что?

– А тебе не кажется, что… мы можем просто отправиться куда-нибудь еще и найти другие Меньшинства? Должен же кто-то остаться.

– Уйти? Разве тебе не надоело, что тебя ненавидят?

– Если я буду в другом месте, это не будет меня беспокоить, – ответила Вера тихо.

– Нет, – отрезал Стиф. Ох уж все эти разговоры, которые вели отцы Стифа и Веры и гости их дома до того, как умер отец! Именно из-за этих разговоров их и считали Меньшинством.

Он помнил рассказы отца о войнах, о том, как была уничтожена основная часть образованных людей – людей честных и храбрых. Отец произносил эту ложь с самым искренним лицом.

А потом, говорил он, низшие слои начали разрастаться и плодиться. Трусы порождали мошенников, глупцы производили на свет идиотов. Все сколько-нибудь стоящее постепенно вырождалось – и почти исчезло за тысячу поколений тотальной ненависти. А лет еще через тысячу остался лишь шлак человечества – однородное сообщество Классных Ребят.

Классные Ребята, одинаковые с виду, думающие одинаково, сыплющие проклятиями, сбивающиеся в стаи, несмотря на ненависть друг к другу, потому что только в стае они чувствуют себя в безопасности. Не способные к лидерству (здесь лицо отца становилось особенно суровым), но и не желающие подчиняться лидеру. Слишком трусливые, чтобы сражаться; слишком тупые, чтобы прекратить бесконечные свары.

Классные Ребята. Вечно голодные, чересчур занятые, чтобы возделывать землю, они мрут как мухи в меду, потому что не желают делиться и сотрудничать. Но их объединяют узы общей ненависти – ненависти к Меньшинствам, которая возобладала даже над их ненавистью друг к другу.

Классные Ребята!

Положительно, его отец был безумен. Он говорил Стифу, что в нем и в Вере вся их надежда на будущее, что они должны отправиться на поиски себе подобных. Отец даже пытался проповедовать среди Классных Ребят, но, естественно, никто его не слушал.

Одного Стиф не мог понять: почему отец так и не понял, как был не прав? Другие поняли – один за другим они тайно ускользали, чтобы присоединиться к Классным Ребятам. Им была невыносима мысль о том, чтобы оставаться Меньшинством. Каждому из них! Уже одно это доказывает, насколько отец был не прав.

– Может, мы попытаемся найти таких же, как мы? – спросила Вера.

– Нет! – твердо сказал Стиф. – Классные Ребята наверняка примут нас, если мы покажем им, что мы – такие же, как они.

По-видимому, она все еще верит в слова отца. Ну ничего, она все поймет, как только Классные Ребята примут их в свое сообщество.

Но назавтра Классные Ребята забыли про них, и они бродили по пустынным разбитым улицам до самого полудня. В конце концов они наткнулись на толпу – несколько сотен, хозяйничающих в Центрул-парке. По крайней мере, это называлось «сельским хозяйством»: Классные Ребята ковырялись в земле, причем каждый внимательно наблюдал за тем, хорошо ли работает сосед.

– Привет, Друганы! – Стиф подошел к ним.

– Эге, это тот Анаркист, – заметил один из них.

Инстинктивно Классные Ребята мгновенно сбились в кучу.

– Если я Анаркист, то ты Плутекрат, – смело заявил Стиф. Он решил, что лучший способ установить контакт с Классными Ребятами – вести себя как они.

– Все равно у тебя вид какой-то странный, – сказал кто-то невидимый из толпы.

– Точно-точно. Ни один из Классных Ребят так не выглядит!

– Ну и что? – убеждал их Стиф, – Мы все равно такие же, и я, и она. Если вы нас примете, мы вам поможем.

– Как? – спросили сразу несколько голосов.

– Расскажи им, Вера.

– Ну, – начала Вера застенчиво, – на нашем со Стифом острове мы выращивали овощи. И обнаружили, что они растут лучше, если выдергивать траву вокруг. Мы знаем, у вас всегда не хватает еды, так что, если вы уберете траву вот здесь и…

– Ага, я так и знал! – возопил один из Славных Парней. – Этим отбросам нужен Прохресс!

Стиф понял, что они сделали что-то не то.

– Они опять хотят нами руководить!

– Хочешь быть Пездентом, ты, гнусная гнида?

– Простите ее, – сказал Стиф, и пот выступил на его лице. – Она врет, ничего такого она не имела в виду. Примите нас, пожалуйста! Мы никому не помешаем, не будем ничего менять. Мы всех ненавидим так же, как и вы. Мы и друг друга ненавидим!

– Да ладно? – усомнился один из Классных Ребят.

– Конечно ненавидим! – убеждал Стиф. – Не хотим мы никем руководить. И чтобы нами руководили тоже. Мы просто хотим иметь право ненавидеть так, как нашей душе угодно, как и все Классные Ребята. Вот и все, что нам нужно!

Классные Ребята принялись обсуждать это, перекрикивая друг друга, шумя и скандаля. Стифу сложно было понять, к чему идет дело, склоняется обсуждение в их пользу или же наоборот. Столько людей говорили одновременно, что он никак не мог отделить их союзников от противников. Через полчаса кто-то наконец выкрикнул:

– А ты точно не Анаркист?!

– Точно! – закивал Стиф.

– Там, на острове, один, ты можешь быть и Плутекратом, и Катликом…

Стиф отрицательно помотал головой. Несправедливо обвинять его в том, что он принадлежит к одной из этих древних общин. Все это было так давно, что их историю по большей части забыли. Но до сих пор ненавидели. Стиф вспомнил, что его несчастный отец даже гордился – гордился! – когда его называли каким-то из этих имен.