Текст книги "Скиппи умирает"

Автор книги: Пол Мюррей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 47 страниц)

Карл и Барри торчат весь обеденный перерыв на игровой площадке для младших классов, пытаясь раздобыть новые таблетки. Это черт знает что. Спрашиваешь этих ребятишек – они смотрят на тебя так, как будто не понимают, на каком языке ты говоришь, а Карл и Барри за лето, похоже, напрочь забыли их язык. И все они ведут себя как дурачки, так что даже не сразу поймешь, кому из них могли прописать таблетки. Проходит полчаса, а у Барри всего одна таблетка, да и та может оказаться мятной. Он уже не на шутку разозлен. Карлу становится жалко, что он выбросил тогда все их таблетки! Он уже не помнит, зачем это сделал: иногда он и сам не знает, почему делает что-то. Он думает о том, что девочка-Леденец будет ждать его сегодня вечером, а он не придет.

Звенит звонок, и ребятишки бегут обратно в школьный корпус, сбившись в один крикливый рой. “Мать твою”, – ворчит Барри, и они с Карлом устало тащатся через поле для регби к своему корпусу. Но потом они кое-что замечают.

Этого мальчика зовут Оскар. В прошлом году он учился в третьем классе – на четыре года младше Карла и Барри, – но уже прославился всякими неприятными историями. Не просто шумел на уроках, это бы еще ладно, а, например, застревал в вентиляционной шахте, ел мел, изображал из себя животное и лаял в школьных коридорах. И вот он идет сейчас по двору, волоча портфель по траве, и слышно, как он разговаривает сам с собой и как будто выстреливает пальцами в разные стороны. Вдруг он останавливается, смотрит вверх и удивленно ловит ртом воздух. Это потому, что путь ему преграждают Карл и Барри.

– Привет, – говорит Барри.

– Привет, – тихо отвечает Оскар.

Барри вежливо рассказывает Оскару, что они с Карлом проводят научный эксперимент в старших классах, используя вот такие таблетки. Но таблетки у них закончились! Он показывает Оскару конфеты – они принесли их для ребятишек, которые помогут раздобыть им новые таблетки. Не успевает он договорить, как Оскар уже прыгает и кричит:

– О! О! О!

– Ш-ш, – говорит Барри, оглядываясь через плечо. – Давай-ка отойдем сюда на минутку. – Они заводят Оскара за большое дерево. – Они у тебя с собой? – спрашивает Барри. – В портфеле?

– Нет, – отвечает Оскар, – мама дает их мне по утрам.

– По утрам? – переспрашивает Барри.

– После того как я съедаю “хрустящие квадратики”, – поясняет Оскар. – Но я знаю, где она их хранит! Я могу дотянуться, если залезу на стул.

Он готов бежать домой за таблетками прямо сейчас! Но Барри велит подождать, пока не закончатся уроки.

– Тогда ты сходишь домой и принесешь нам столько таблеток, сколько сможешь. Только не забирай их все – иначе твоя мама сразу заметит. А мы будем ждать тебя вон там, среди насыпей, ладно? И отдадим тебе весь этот пакет с конфетами.

Оскар радостно кивает. А потом говорит:

– У меня есть друг, он тоже принимает таблетки.

– Отлично! – говорит Барри. – Приводи его тоже. Но только приходите как можно скорее. Это срочно.

Мальчишка убегает, портфель скачет за ним по земле. Глаза у Барри горят умным блеском.

– Мы снова при деле, – говорит он.

В 3.45 Карл и Барри идут к земляным насыпям, за деревьями на краю поля для регби, чтобы никто их не видел. Эти холмы земли сбросили здесь пару лет назад грузовики – они тянутся целой вереницей от песчаной ямы для прыжков в длину до самой задней стены школьной территории. Раньше одноклассники Карла и Барри каждый день играли здесь в обеденный перерыв в войну с террористами, но потом один мальчик из пятого класса раскроил себе череп, и его родители подали на школу в суд. С тех пор там никому не разрешают играть, не разрешают и просто бегать по двору.

Оскар ждет их у последнего холма. С ним вместе еще один – еще более нервный – мальчишка. Оскар говорит, что его приятеля зовут Рори. Лицо у него покрыто какой-то жутковатой белой пленкой, это напоминает Карлу шипучее питье, которое его мама принимает от желудка. На двоих у них двадцать четыре таблетки. Но тут возникает заминка.

– Нам не нужны конфеты, – заявляет Оскар.

– Что? – не понимает Барри.

– Нам не нужны конфеты, – повторяет Оскар.

– Но ты же сам согласился, – говорит Барри.

Оскар только пожимает плечами. Мальчишка с болезненным меловым лицом, стоящий позади, складывает руки.

– Да ты погляди, – говорит Барри, – погляди, какие у нас тут конфеты. – Он раскрывает пакет, чтобы было лучше видно. – Батончики “Марс”, сахарные бомбы, батончики “Горго”, “Милки-Му”, бутылочки “Колы”…

Мальчишки ничего не говорят. Они понимают: это паршивая сделка. В младших классах все только и делают, что что-нибудь выменивают: футбольные наклейки, завтраки, компьютерные игры, все что угодно, и чуют нюхом, когда кто-нибудь пытается тебя надуть. Над черной грядой небо уже исходит последним светом. Карл думает: нужно схватить этих мальчишек и просто отнять у них таблетки. Но Барри уже втолковал ему, что им нужно наладить УСТОЙЧИВЫЕ ОТНОШЕНИЯ. Если ПРОСТО ОТНЯТЬ таблетки сегодня – что ты станешь делать завтра? (Со вчерашнего вечера, когда Кард выбросил таблетки, Барри разговаривал с ним таким МЕДЛЕННЫМ, ВДУМЧИВЫМ тоном, совсем как учительница по математике, ведущая с Карлом дополнительные занятия: “Ну а теперь, Карл, представь, что ты копишь деньги на новый велосипед, который стоит двести евро, и кладешь сто евро в банк, а ПРОЦЕНТНАЯ СТАВКА составляет десять процентов, значит, тебе придется ждать… Карл, тебе придется ждать…”)

Барри топает к укрытию за насыпью, потом возвращается и достает бумажник. Он держит бумажку в двадцать евро. Он машет ею под носом у Оскара:

– Двадцать евро и конфеты.

Оскар даже не глядит на деньги. Где-то за насыпями часы бьют четыре. Значит, скоро придут девчонки.

– Ну а что вам нужно? – кричит Барри. – Как мы можем на чем-то сойтись, если вы не говорите, чего хотите?

Малыши смотрят друг на друга. Вдруг где-то вдалеке взлетает шутиха. У Оскара проясняется лицо.

– Нам нужны фейерверки! – заявляет он.

– Да ты это только что придумал! – говорит Барри.

– Фейерверки! – впервые подает голос белолицый малыш.

– Да где ж мы вам, блин, фейерверки достанем? – огрызается Барри.

Но мальчишки уже весело болтают о том, какие именно им нужны фейерверки и сколько:

– Шутихи! Ракеты! Четвертушки!

– Ладно, ладно, – говорит Барри. – Ваша взяла. Хотите фейерверки – будут вам фейерверки. Но только придется подождать до завтра. Вот что мы сделаем. Вы сейчас отдадите нам таблетки для наших опытов, а потом, завтра, мы будем ждать вас здесь же, в это же время, на этом же месте, с фейерверками.

– Ха-ха-ха! – смеется Оскар – действительно смеется! – Нет уж.

Барри издает какой-то звук сквозь зубы ( гннн!), и Карл понимает, что тот думает про себя: “К черту сделку! Лучше научим этих паршивцев уважать старших!” Но потом Барри говорит Карлу: “Пригляди-ка за ними”, а сам куда-то убегает по полю для регби.

– Куда это убежал твой приятель? – спрашивает Оскар. Карл ничего не отвечает, просто стоит сложив руки, с таким видом, будто знает, в чем дело.

– А что это у вас за научные опыты такие? – спрашивает тот белолицый мальчишка, Рори.

– Заткни-ка пасть, – говорит ему Карл.

Он всматривается в сумерки: уже сгущается вечерняя темнота. А вдруг Барри уже не вернется? А вдруг он один, без него, решил встретиться с Леденцом? Все это просто фокус, он нарочно подговорил эту малышню, а сам…

Запыхавшийся Барри вваливается обратно в укрытие. В руке у него полиэтиленовый пакет.

– Вот фейерверки, – говорит он.

Тут есть самые разные: и “Черные дыры”, и “Морячки”, и “Бомбы-пауки”, и другие. Барри раскладывает их на земле веером.

– Все сразу брать нельзя, – говорит он, совсем как папаша в магазине. – Выбирайте себе каждый по три штуки.

Мальчишки замирают и шепчут друг другу разные названия.

– Сегодня, засранцы. И сначала давайте сюда ваши таблетки.

Они передают ему таблетки, даже не задумавшись: у белолицего мальчишки они в коробочке из-под шоколадного драже, а у Оскара завернуты в старую липкую пленку, пахнущую бутербродами. Барри пересыпает таблетки в трубочку Моргана Беллами. Потом он кивает, и оба малыша поскорее хватают фейерверки, пока он не передумал.

Теперь Карл и Барри торопятся обратно, прыгая по насыпям. Вязкая грязь под ногами уже начинает затвердевать от холода, трава и деревья совсем темные, как будто ночь начинает расползаться снизу.

– Где ты взял всю эту фигню? – спрашивает Карл.

– На ярмарке фейерверков.

Барри загадочно улыбается. Он снова доволен. На ходу он говорит Карлу, что вот – лишнее доказательство того, что у всего есть своя цена, и часто эта цена оказывается ниже, чем ожидаешь. Но он не дает Карлу нести таблетки и вообще прикасаться к ним.

На задворках пончиковой “У Эда” лампы не горят. Вначале Карл видит лишь зажженные кончики их сигарет. Потом из темноты проступают лица. Там их пять: Леденец, Курчавая и еще три девицы. Они болтают, подражая американкам, и размахивают своими “мальборо-лайт”. Странно видеть их здесь, среди сорняков, жестянок и сломанных магазинных тележек. Башня, будто исполинское каменное лицо, глазеет сверху на неопрятные деревья и кусты. Но настоящих наблюдателей здесь нет.

– Добрый вечер, дамы! – говорит Барри так, словно все происходящее совершенно обычно, как будто он только что подошел к их столику в “Л-А Найтс”.

Они смотрят на него, не говоря ни слова, и, когда мальчишки подходят ближе, три новенькие жмутся плотнее друг к другу, переводя взгляд с Барри на Карла и обратно.

– Вы же должны были еще полчаса назад явиться, а? – голос у Курчавой недовольный.

Леденец, выше всех остальных, смотрит прямо на Карла. Он чувствует, как шевелится член у него в штанах.

– Да у нас небольшая заминка с торговцами вышла, – объясняет Барри.

– А я думала, эти таблетки врач тебе самому прописал, – говорит Курчавая.

Барри не знает, что ответить на это, и просто улыбается. Новенькие девчонки строят недовольные физиономии, как будто Карл и Барри – просто парочка подонков.

– Ну так что? Будем сделку заключать или нет? – говорит Барри.

Он вынимает оранжевую прозрачную трубочку и протягивает ее девчонкам – таким жестом, каким протягивают еду бродячей кошке. Пожав плечами, Курчавая подходит ближе, за ней подтягиваются и остальные. Но Леденец так и остается стоять с краю и глядит на Карла, который стоит на шухере у прохода, ведущего к дороге.

– Они специально разработаны врачами, учеными, – рассказывает Барри новеньким.

– Я читала о них в “Мари-Клэр”, – говорит одна из девиц. – Они притупляют чувство голода.

– Точно, – говорит Барри. – В Голливуде все на них сидят.

– А сколько они стоят? – спрашивает другая девица.

– По три евро каждая, – отвечает Барри. – Или десять – за двадцать.

– Еще вчера ты собирался продать нам пять штук за пять евро, – говорит Курчавая.

Барри пожимает плечами.

– Предложение и спрос, – говорит он. – Я не контролирую рынок. Если не хотите, продам их девчонкам из Алекс – они говорили, что возьмут всю партию.

– Ну конечно, – саркастически фыркает Курчавая, но другие девицы уже достают из сумочек кошельки, украшенные мультяшными котами и блестящими цветами.

Карл поворачивается, чтобы следить за входом, пока идет сделка. Он слышит, как позади него считают – сначала монеты, потом таблетки. С каждой секундой становится все темнее, как будто воздух заполняется частицами. Вдруг он замечает, что рядом с ним кто-то стоит. Это Леденец. Она смотрит на Карла.

– У меня проблема, – говорит она.

Это всего второй раз, когда он слышит ее голос. Он издает какой-то звук, что-то среднем между “А?” и “Ну?”

– Я хочу купить несколько диетических таблеток, – говорит она. – Но у меня совсем нет денег.

– У тебя нет денег?

– Нет.

– Совсем нет?

– Совсем.

Она глядит на него своими зелеными глазами, лишенными всякого выражения. С такого близкого расстояния он почти на вкус ощущает, до чего красные у нее губы. Остальные, сзади, продолжают разговаривать между собой.

– Вчера вечером твой приятель сказал, что можно было бы придумать еще что-то, – говорит она и поднимает бровь.

Две верхние пуговицы на ее школьной блузке расстегнуты, и Карл, слегка наклонившись, видит верхнюю половинку белой груди.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает он.

– Не знаю.

Она водит мыском туфли по пепельно-черной земле. Тут Карл неожиданно жадно впивается в нее ртом. Она отшатывается, но потом берет его за руку и уводит с открытого места за деревья.

Здесь пахнет мокрыми листьями. Сквозь сорняки видны граффити на стене – чьи-то старые инициалы. Она стоит очень близко к нему, всего в паре сантиметров, и он вдыхает ее запах – сладкий, будто земляничный. Она откидывает волосы с лица. Отсюда голоса Барри и девиц кажутся далекими. Она подается к нему и припадает губами к его губам, просовывает внутрь язык – все глубже, глубже, будто весло, разрезающее воду… Она отрывается от него.

– Ты Карл или Барри? – спрашивает она.

– Карл.

– А меня зовут Лори, – говорит она. – А полностью – Лорелея.

– Леденец, – бормочет Карл.

– Что?

– Ничего.

А потом она снова целует его. Отовсюду – запах ее кожи, ее волос. Он кладет руку ей на левую грудь. Она сбрасывает руку, но не отнимает губ. Еще двадцать, тридцать секунд ее тонкое тело прижимается к нему все плотнее и плотнее, как будто она вся пытается ввинтиться в него при помощи языка. А потом, будто лапа в автомате с игрушками, когда деньги кончаются, она отстраняется от него и пятится назад. Она смотрит на него все с тем же ничего не выражающим выражением.

– Эй, Лори, что это ты там делаешь, а? – раздается совсем рядом голос Курчавой.

Лори отталкивает его и выходит на открытое место. Через секунду вслед за ней выскакивает Карл, натягивая куртку на свой торчащий член. Подойдя к Барри, он говорит:

– Десять.

Вначале Барри не понимает, но потом просекает, в чем дело, и отсчитывает десять таблеток. Лори стоит рядом с Карлом, не глядя на него, и протягивает Барри ладони, сложенные чашечкой, будто для причастия. Действительно, таблетки похожи на небольшие облатки. Потом она кладет таблетки в карман пальто и возвращается к подругам.

Кругом уже ночная темень. Барри пытается дать девчонкам свой телефон, прежде чем они уйдут, но они болтают друг с другом, как будто его здесь вообще нет, как будто все кончилось и они уже далеко. Они уходят не попрощавшись.

Когда они скрываются из виду, Барри издает ликующий крик.

– Наша первая удача! Смотри, чувак!

Он разжимает кулак – там целый ворох банкнот и монеток. Потом он обнимает Карла:

– И это только начало, мужик. Блин, да мы возьмем всю округу под свой контроль! – Подняв руки к небесам, он поворачивается к машинам, несущимся по дороге, и кричит горящим фарам: – Мы взрослые мужчины! Мы взрослые мужики, мать вашу!

Они идут к “Бургер-Кингу”. Барри искоса глядит на Карла.

– Она тебе отсосала, да?

Карл ничего не отвечает, потом медленно кивает, слегка ухмыляясь.

– Черт! – смеется Барри и ударяет его по ляжке. – А почему я до такого не додумался?

Карл тоже смеется, потом оглядывается – но девчонки, конечно, ушли. Давно уже ушли.

Дверь открывается, и чернота священника растворяется в еще более глубокой черноте теней, словно его никогда там и не было. Если не считать запаха ладана, который еще вьется в воздухе. Подходишь к окну, чтобы прогнать его, – и внутрь врывается холод, сталкиваясь с болезненным потом на твоих руках, на груди и спине. Скомканные, смятые простыни лежат на кровати, будто сброшенная кожа, а во рту у тебя все еще сохраняется вкус таблеток, как будто сам ты сделан из таблеток.

Пять отпечатков его пальцев все еще горят у тебя на щеке.

– Алло? – голос на том конце провода звучит как-то обрублено, воровато, будто шпионский.

– Папа?

– А, это ты, герой. – Голос немного смягчается – или делает вид, что смягчается. – Не ожидал, что ты сегодня позвонишь. Как дела?

– Если честно, не очень-то здорово.

– Да? А что такое, герой?

Недавно отец взял привычку называть тебя “герой”. Ты понимаешь, что он делает это, чтобы у тебя было чувство, что все в порядке. Но на деле это выглядит так, будто он совсем забыл, кто он такой, и просто пытается прикрыться кусочками разных чужих пап из телевизора – таких жизнерадостных папаш из американских ситкомов, которые выходят с тобой во двор, чтобы поиграть в бейсбол.

– Меня сегодня стошнило, – говоришь ты.

– Стошнило?

– Ну да. Прямо на уроке.

– Ты что-то не то съел?

– Не думаю.

– Наверно, микроба проглотил. А как сейчас себя чувствуешь?

– Нормально.

– Голос у тебя не очень.

– Мне пришлось сходить к медсестре.

– И что она сказала?

– Отправила меня в постель. Сказала, что завтра мне нельзя идти на тренировку.

– Ты пропустишь тренировку?

– Да.

– М-м-м.

За этой лоскутной мешаниной из телепап ты слышишь: он не знает, что сказать. Отец не любит говорить по телефону: кажется, чем дольше он говорит, тем сильнее истончается эта мешанина и тем больше невысказанного прорывается сквозь эти прорехи.

– Да, неприятная новость. Ну, ты там поосторожнее, герой, посмотрим, как оно дальше будет.

– Ладно. – Ты делаешь паузу, а потом спрашиваешь – так, как будто тебе это только что пришло в голову: – А мама далеко?

– Мама? – переспрашивает отец, словно речь зашла о какой-то соседке, которая давным-давно переехала.

– Да.

Опять небольшая заминка. Потом отец говорит:

– Знаешь, спортсмен, я думаю, она сейчас вздремнуть прилегла. Подожди-ка, я схожу проверю. – Он откладывает телефон, и ты слышишь, как он идет проверять: открывает дверь кухни, сгоняет с порога Догли, зовет маму по имени, а потом топает обратно к телефону, чтобы дать тебе ответ, который ты уже ожидаешь услышать: – Да, она только что прилегла отдохнуть, Дэнни. Лучше ее не будить. Может, она сама тебе завтра позвонит. – И на этом обещании он умолкает, будто ждет, что ты сам закруглишь разговор.

Ты играешь с отцом в какую-то игру. В этой игре много правил, кажется бесконечное количество правил, они повсюду, будто рыбные косточки или инфракрасные лучи. Однако самое главное правило – никогда ни словом не упоминать о самой игре: нужно действовать так, словно никакой игры не существует, даже если вы оба прекрасно знаете, что другой тоже в нее играет; нужно вести себя спокойно, так, как будто все нормально, а если ты не можешь вспомнить, что такое “вести себя нормально”, тогда нужно превращаться в телепапу и телесына.

Ну, примерно этого от тебя ожидают. Только сегодня вечером что-то разладилось и ты не можешь играть по правилам.

– Я тут подумал…

– Что?

Ты понимаешь, что не скажешь этого. И говоришь что-то другое.

– Я подумал… А вы решили что-нибудь насчет середины семестра?

– О… Знаешь, у нас пока не было случая об этом поговорить, дружок. В последнее время все немного вверх дном. Но думаю, все будет в порядке. Чтоб не сглазить.

– О, – говоришь ты.

Ты подходишь к окну и дотрагиваешься до занавески, будто надеешься, что она обладает волшебными чарами.

– Эм-м… – мычишь ты и делаешь глубокий вдох. Ты правда сейчас это скажешь? Правда? – Как ты думаешь, мне можно приехать домой на эти выходные?

– На эти выходные? – Отец не понимает. – Что ты хочешь сказать, герой?

– Я просто подумал… – Ты со стыдом слышишь, как дрожит у тебя голос – это же против правил! – Ну, меня же сегодня вырвало, и я подумал: совсем хорошо было бы оказаться дома в выходные…

– М-м-м… – За этим “лоскутным” голосом ты слышишь, как отец кричит: Ты что ж это делаешь? – Знаешь, дружок, мы оба были бы очень рады тебя видеть, но я ведь уже сказал – в последнее время тут все немного… м-м… вверх дном, понимаешь…

– Знаю, но… – Такое чувство, что твое горло забивается пеплом и опилками.

– Да, конечно, тебя стошнило, но… Понимаешь, я не уверен, что это такая уж хорошая идея.

– Ну пожалуйста! – Ты рыдаешь, глотая слезы и большие комки слизи.

Отец делает вид, что не слышит:

– Знаешь, думаю, лучше всего, если мы будем придерживаться прежнего плана, ладно? Мы оба действительно очень хотим повидать тебя в середине семестра, и я уверен – я почти на девяносто девять процентов уверен, – что если мы будем придерживаться прежнего плана, все будет прекрасно. А середина семестра – ведь это совсем скоро, через две недели, верно? Разве не так?

Ты не в силах ничего ответить. Поэтому отец продолжает говорить:

– Твоя мама локти себе будет кусать, что не поговорила с тобой сегодня. Она очень волнуется из-за твоих следующих соревнований, нам обоим очень жаль, что мы не смогли прийти в субботу, но в следующий раз – точно, она уже решила, и доктор Гульбенкян считает, что тут мы обязательно прорвемся вперед, так что постучи по дереву и продолжай тренироваться, ну а в ноябре мы – да, мы… – Тут у него заканчиваются слова, и он просто ждет, когда ты прекратишь всхлипывать. – Ты как – в порядке, Дэнни?

– Да, – кое-как, запинаясь, выговариваешь ты.

– Ну вот и славно, – говорит отец. – Ну, давай ты теперь немного отдохнешь, хорошо?

– Да, наверно.

– Ладно. Скоро созвонимся, герой. Скучаем по тебе.

Ты отключаешь связь, вытираешь рукавом глаза и нос, а потом еще долго стоишь у окна, прерывисто дыша и вздыхая. В подвальный этаж залетело много свернувшихся осенних листьев, они запутались в пуху паутины. На сквозняке колышется Рупрехтова карта Луны – там горы, кратеры и болота, моря, которые вовсе не моря: Море Дождей, Море Змей, Море Кризисов – все это застывшее, серое и недвижимое, как глазурь на именинном пироге, к которому уже тысячу лет никто не притрагивался.

Да откуда они знают, как что-то выглядит где-то там, в космосе, если никто не может сказать, что происходит внутри человека, который здесь, у них прямо под носом?!!

Ну-ну, Скиппи, ты собираешься снова поплакать? Или ты примешь таблетку и снова уснешь? Или включишь “Нинтендо” и поиграешь в свою любимую игру?

Тебе кажется, что тебя проглотила какая-то огромная пасть?

Эти пальцы, они клеймом прижигают тебе щеку. Отвечайте мне, мистер Джастер!

Назад к карточке книги "Скиппи умирает"