Текст книги "Скиппи умирает"

Автор книги: Пол Мюррей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 47 страниц)

Никто не ожидал увидеть учителя литературы в ближайшее время, но он вернулся в школу уже на следующий день. Он никак не упоминал о случившемся, просто продолжил урок с того места, на котором в прошлый раз прервался. Кое-кто хихикал, свистел, отпускал двусмысленные шутки, но потом все замерло. Несколько недель спустя школьники услышали, что к Джиму вернулась жена.

Говард отлично помнит тот день – словно все это происходило вчера: и страницу книги на парте, и погоду за окном, и лица вокруг, а главное – лицо самого Слэттери: поначалу смущенное, словно мальчишки вдруг заговорили на каком-то непонятном жаргоне, а потом, когда он все понял, не столько оскорбленное за самого себя, сколько потрясенное – потрясенное тем, насколько жестокими могут быть его ученики. Тогда Говард впервые увидел это выражение лица у взрослого человека – ранимое, хрупкое, как будто тронь его – и он рассыплется на куски.

Но вот что забавно: хотя многие подробности того урока навсегда врезались в память Говарда, он никак не может припомнить – а участвовал ли он сам в том хоровом пении? Как он ни силится, он не может вспомнить эту единственную деталь: его мозг как будто стер, размыл ее, как размывают лицо осведомителя в каком-нибудь документальном телефильме. Сидел ли он молча, с отвращением скрестив руки, отказываясь открыть рот? Или он опустил голову, чтобы никто не видел – поет он с остальными или нет? Или, может быть, он – сидя в среднем ряду, в середине класса, прячась в общем потоке – тоже присоединился к общему пению и громко голосил с остальными? Усмехаясь этим другим, чтобы показать, что и ему кажется смешной такая забава? Но он не может этого вспомнить, не может и просто догадаться, как было дело. Ну не странно ли это?

Везучий кобель трахает смазливую русскую целку

Она напилась, ее можно трахать бутылкой

Сучка кричит, а ее трахают во все дырки пятеро жеребцов

Старушка не забыла, что такое трахаться!

Каждая картинка – это дверь к маленькому миру, и Карлу представляется, что все они плавают, как пузыри, где-то далеко в пустоте, привязанные к его компьютеру крошечными невидимыми ниточками. Внутри каждого пузыря сидит девушка, или, может, две девушки, с фаллоимитаторами, или с парнями, или с собакой, и все они только ждут, чтобы ты щелкнул по ним мышкой, – тогда из пустоты они перенесутся к тебе в компьютер. Никогда заранее не знаешь, что внутри каждого пузыря, пока не откроешь его. Может, девушка покажет только сиськи, а не письку, а может, вообще окажется гермафродитом. Картинки-дверцы похожи на обертку, в какую заворачивают фейерверки или конфеты, а то, что там внутри, спрятано как секрет.

– Я даже не говорю о любви! – орет внизу мама Карла на папу Карла. – Я об этом даже не говорю. Я говорю всего-навсего о простом, обычном уважении, которое ты должен проявлять ко мне, к своей жене. К своей жене!

– А почему ты это преподносишь мне как величайшую новость? – кричит в ответ отец. – Кто, интересно, оплачивает счета с твоей кредитки, которые ложатся ко мне на стол каждую…

Если надоедают картинки с людьми, то есть и персонажи из мультиков. Например, Ариэль из “Маленькой русалки”, лижущий Красавицу из “Красавицы и чудовища”, или Покахонтас из “Покахонтас”, которую трахает конь из “Мулана”. Есть и персонажи из компьютерных игр вроде “Страны надежд” или “Последней фантазии”, занимающиеся сексом. Есть и совсем старомодные штуки – вроде зверей из “Книги джунглей” (это фильм), или Утенок Дональд, трахающий Минни-Маус, или Мишка-Йог, трахающий Бу-Бу – мишку поменьше.

– …нет, тут деньгами не откупишься, Дэвид, это… Посмотри на меня, Дэвид. Вот я – и я женщина! Я заслуживаю того, чтобы со мной обращались как…

– Я сам знаю, что ты женщина. Я это знаю, потому что ты ведешь себя совершенно неразумно.

– Конечно, я веду себя неразумно – когда в два часа ночи звонит телефон, а если подхожу я, трубку бросают? Это неразумно – когда четыре ночи подряд телефон звонит в два часа ночи?

Джессика Рэббитт, а еще смазливая птичка из “Скуби-Ду”, перепихивающаяся с Фредом, а иногда со Скуби. Куча смурфов, по очереди трахающих смурфочку. Симпсоны – чаще всего Гомер или Барт, – трахающие Лизу, хотя однажды Карл видел, как Гомер входит в комнату Мэгги, чтобы трахнуть Мэгги: член наружу, лицо такое страшное, какого в мультике никогда не увидишь, глаза – щелки, зубы – клыки, а рука как птичий коготь, хватается за детскую кроватку.

– Дэвид, тебя видела Эйлин. Наверно, она тоже ведет себя неразумно.

– Эйлин! Послушай, мы оба прекрасно знаем, что у Эйлин не все в порядке с головой, она страдает серьезными расстройствами…

– Она видела тебя, Дэвид! Видела, как ты обедаешь с девушкой-подростком. С малолеткой! Не старше Карла!

– Лючия, а знаешь, кто это? Можешь прекратить эти крики хоть на пять секунд – и я скажу тебе, кто это? Это моя инструкторша по теннису!

– Да, понимаю. Она помогала тебе с подачей – там, в ресторане? Или, хрен раздери, вы обменивались ударами прямо там, в “Четырех временах года”, – ты и твоя шлюха?

Карл включает стерео у себя в комнате. Глядит в книжку, лежащую на столе. Экономические успехи Нидерландов отчасти объясняются рукотворным географическим ландшафтом, который называется ______.

За правым динамиком лежит невесть сколько пятерок, десяток и двадцаток. За левым динамиком лежат фейерверки. Барри не может хранить их у себя дома, потому что его комнату обыскивает мать. Последние несколько дней похожи на эпизоды из кино, где разговоры заканчиваются, а ты видишь, как под музыку сыплются деньги, гангстеры заключают сделки, покупают лимузины и нюхают кокаин. Детишкам все подавай фейерверки – сколько ни приносят Карл и Барри, им все мало. Каждый день появляются какие-то новые малыши с таблетками, некоторые вообще не из Сибрука. А с другой стороны, как в зеркале, примерно то же самое происходит с девицами из Сент-Бриджид. Первые пять девиц рассказали другим, те – новым, и теперь уже столько девиц ищут таблетки, что Карлу и Барри пришлось разделиться.

И вот они снуют от земляных насыпей к девчонкам – обращают фейерверки в таблетки, а таблетки – в деньги, в большие деньги. Барри уже купил себе новенькие кроссовки “Найк” (“Вендетта”) и цифровой фотоаппарат. Теперь он подумывает о скутере – он думает, неплохо бы им с Карлом купить себе одинаковые серебристые “веспы”. А еще он думает – может, вложить чуть-чуть денег в кокаин, так просто – посмотреть, будет ли он продаваться. Раз уж мы обзавелись клиентурой, говорит он Карлу, а это ведь самое трудное в любом бизнесе.

Карл рад, что Барри доволен и снова доверяет Карлу. Но иногда ему делается не по себе. Он все представляет себе те сцены из фильмов, когда банду гангстеров расстреливает из пулеметов другая банда.

– Какая еще другая банда? – спрашивает Барри. – Что ли, те ублюдки, которые ведут торговлю в парке?

Карл и Барри всегда покупают товар у этих самых ублюдков в парке. Рядом с проездом, ведущим к железнодорожному вокзалу, есть скамейка, где обязательно ошивается кто-нибудь из них. Они носят спортивные костюмы, на руках у них татуировки, а в прошлом году они однажды вечером избили Кейси Эллингтона, когда тот подвалил к ним, чтобы купить травки, просто потому что он им не понравился, – да так сильно, что ему потом челюсть пришлось проволокой пришивать. В четверг один из этих парней, с сальными волосами, сказал: “Что-то вы, ребята, много кокаина последнее время покупаете”.

Карл ничего не ответил. А Барри сказал, что это впрок – на каникулы в середине семестра.

Да не трусь ты, говорит теперь Барри Карлу. Откуда эти подонки узнают, чем мы занимаемся?

Он обнимает Карла. Ты подумай, говорит он, то, что с нами происходит, – это удача, какая выпадает раз в жизни! Множество событий, никак не связанных между собой, вдруг сошлись в одну точку, а мы с тобой как раз оказались в нужном месте, чтобы воспользоваться всем этим. На носу Хэллоуин, ребятне нужны фейерверки. Да еще эта дискотека с девицами из Сент-Бриджид, а все девчонки помешаны на своих фигурах, все хотят влезть в свои наряды. Это же как игровой автомат, из которого вот-вот посыплются денежки. А мы с тобой, Карл, окажемся при деньгах. Просто нам повезло – мы оказались в нужном месте в нужное время! Так что нам остается только считать бабки.

Раньше Карл никогда не оказывался в нужном месте в нужное время. Может, поэтому ему немного жутковато.

Я же не говорю, что мы всю жизнь этим обязаны заниматься, говорит Барри. Но хотя бы до этой дискотеки. Дураками будем, если раньше бросим. Да и ты, наверно, не хочешь потерять свою любимую маленькую покупательницу, а?

На этой неделе Леденцовые Губки каждый вечер покупала у Карла таблетки. Он уже не встречается с ней вместе с остальными – так было только в тот первый вечер на задах пончиковой. Теперь она пишет ему эсэмэски и сообщает, например, что будет ждать его через час, а он приносит ей таблетки. А иногда она ему не пишет, а он сам отправляется искать ее и где-нибудь находит. Тут не слишком много мест, куда можно пойти, так что, если тебя нет “У Эда” или в одном из торговых центров, значит, ты, скорее всего, в “Лежеплексе”, или в “Л-А Найтс”, или слоняешься неподалеку от “Тексако”. Увидев его, она загадочно улыбается, как будто это она сама каким-то волшебством вызвала его сюда. А потом они идут в какое-нибудь тихое место и отсчитывают таблетки.

Этой девке так хочется трахаться, что она в себя кулак засовывает!

Барри говорит, что, если б она платила деньги за все таблетки, которые забирает, то они с Карлом уже стали бы миллионерами. Не знаю, куда она их девает с такой скоростью, говорит он, да и вообще – она же толстая. Он все время спрашивает Карла, трахнул ли тот ее. Она, наверное, раз десять в день с тобой трахается – за такую-то прорву таблеток! Ха-ха, смеется Карл. Но она не хочет с ним трахаться. Она только держит в руках его член и дает ему пощупать свою грудь. Иногда он говорит ей – ты должна дать мне, а иначе плати наличными, как все остальные. Но она только смеется, берет его руку и сует себе под блузку. Среди холодных мокрых листьев на задворках пончиковой ее тело кажется маленьким кармашком тепла, она дышит ему в ухо, кончики ее темных волос щекочут ему шею, и он забывает обо всем на свете.

Сидя у себя в комнате, он делает стерео погромче и расстегивает ширинку. Там, на экране, свой маленький мир: темноволосая девушка на лестнице какого-то дома. В этой истории двадцать разных картинок: она снимает майку, поднимает юбку и показывает чулки и черные кружевные трусики, расстегивает блузку и закатывает юбку повыше бедер…

Вчера вечером он встретил ее в “Л-А Найтс” вместе с Курчавой и еще одной подружкой, толстушкой, и они вдвоем удалились в нишу за автомат, продающий сигареты. Он положил руку ей на живот, просунул кончики пальцев ниже пояса ее джинсов, он двигался книзу так медленно, что она, казалось, не замечала, а он думал, его член сейчас лопнет, прорвется через штаны, как Невероятный Халк [19]19
  Халк – супергерой, персонаж комиксов и множества телефильмов.


[Закрыть], все ниже и ниже – неужели она позволит ему? Но потом она сказала – давай пройдемся.

Может, ей хочется пойти куда-то в более укромное место, чтобы там заняться сексом, подумал он и сказал – ладно. Они пошли вдоль шоссе, под оранжевыми фонарями. Машины быстро мчались мимо них или замирали у светофоров, выпуская дым. Покажи мне, где ты живешь, попросила она. Он повел ее по темной прямой улице. С веток стекали остатки дождя. Рядом с домом был припаркован отцовский “ягуар”. Может, как-то удастся привести ее к себе – так, чтобы родители не заметили? А может, отец и так разрешит ему привести ее домой, чтобы потрахаться. Хочешь зайти ко мне? – спросил он. Да ладно, ответила она. Он так и не понял, что она хочет этим сказать – “да” или “нет”, но когда он шагнул к двери дома, а она осталась стоять, он понял, что “нет”. Почему? – спросил он. Она ничего не ответила. Тогда он сказал: я отдам тебе всю эту трубочку, если ты мне дашь. Она только поглядела на него – и все. Этого количества хватило бы на неделю. Ну хотя бы минет, сказал он.

Девушка на лестнице поднимает руками свою грудь и наклоняется лизнуть сосок. У Карла все кипит в яйцах, член уже каменный, он готов вскочить и проломить им экран компьютера!

Вместо этого они пошли в пончиковую. Ей хотелось зайти внутрь, но он не мог – его туда не пускали. Тогда он завел ее за здание и показал, как с выступа мусорного бака вскарабкаться по водосточной трубе на крышу. Кровля очень грубая на ощупь и рифленая – будто замороженные волны. Ночью, в розовом свете, падающем от неоновой вывески, этот плоский серый прямоугольник выглядит будто кожа. Тут валяются пустые бутылки от пива, презерватив, выброшенная тетрадка с домашним заданием – оно уже размыто дождем. Она смотрела на окна Башни. Кто там живет? – спросила она. Да придурки всякие. Пансионеры. Совсем как сказочная, сказала она. А потом спросила – ты идешь на “Хэллоуин Хоп”?

Он только пожал плечами. Жалко, что нет с собой пива. Он думал, она сейчас ляжет, но она не стала ложиться. А почему тебя туда не пускают? – спросила она. Он сказал, что из-за Косоглазого. Что еще за Косоглазый? – удивилась она, и тогда он пересказал ей то, что Барри рассказывал ему о войне и о морпехах, которые погибали в джунглях, где косоглазые устраивали им засады, а когда они вернулись к себе на родину, в Америку, то их там не встречали как героев, а наоборот, плевали в них. Какой ужас, сказала она. Нам нужно проучить этого Косоглазого.

Как это?

Напомнить ему о родине, сказала она.

Они вынули скрепки из старой тетрадки и начали делать из страниц самолетики. Когда их накопилось достаточно много, они облили их жидкостью для зажигалок. Потом Карл спустился по водосточной трубе и вылил остатки в мусорный бак напротив черного хода пончикового кафе. Поджег бумажку и бросил ее внутрь. Из бака раздалось фуум! – жар ударил ему в лицо, он отпрянул назад и снова взобрался на крышу, и они оба встали у края и стали смотреть. Скоро дверь распахнулась – это выбежал Косоглазый с огнетушителем в одной руке и с одеялом в другой. Он набросил одеяло на горящий бак. Тогда они подожгли первый самолетик и сбросили его вниз – кружась и горя, он спикировал прямо на голову Косоглазому. Тот вскрикнул и прикрыл голову. Они подожгли и сбросили еще один, Косоглазый отскочил в сторону, но вот полетел еще самолетик, еще и еще, пока все небо не заполнилось кусочками падающего огня, которые парили вокруг Косоглазого, а тот ошалело стоял, разинув рот и не двигаясь. Но потом он сообразил, что происходит, принялся прыгать и топать ногами, отплясывая нелепый гномичий танец ярости, выкрикивая что-то на своем тарабарском языке и грозя кулаком крыше, где они затаились, прикрывая ладонями рты, чтобы не расхохотаться.

Ему все-таки пришлось уйти внутрь, чтобы вызвать полицию, и они успели спрыгнуть и спрятаться на автостоянке. А когда полиция уехала, они вышли из укрытия и опять залезли на крышу. Небо было темно-синим, а пончиковая вывеска казалась огромным широко открытым ртом – таким ртом, у которого нет лица, – или, может быть, лицом ему служит весь мир? Под ним половина тела Лори оказалась розовой. Деревья почти бесследно растворились в темноте. Ее раскрытый рот, ее белый лифчик. Таблетки в кармане ее пальто, ее губы, проглатывающие его рот, она забыла остановить его пальцы, которые уже расстегивают ее джинсы и скользят вниз, в… Тут зазвонил ее телефон; мелодией для звонка у нее служит песня Бетани – про то, как она стоит в раздевалке, а учитель подсматривает за ней сквозь дырочку в стене. Она кладет руку на запястье Карла.

Привет, папочка. Нет, я у Джанин. Нет, мы смотрим телек. Только я и Джанин.

Костяшки его пальцев – у молнии ее джинсов. Карл боится вздохнуть.

Нет! Папочка, здесь нет мальчиков. Нет, не надо – мама Джанин подбросит меня до дома. Целую, пока.

Она вытащила его руку и отдала ему обратно – с деланной улыбкой, будто стюардесса, которая принесла тебе дополнительное блюдо. Я, пожалуй, домой пойду, сказала она.

Ладно, сказал он.

Лорелгунья.

Девушка на лестнице уже совсем голая, в одних чулках. Она просовывает блестящие влажные пальцы себе между ног и смотрит на Карла. А рядом с ней, на экране телефона Моргана Беллами, появляется и пропадает, как волна, одетая Лори. Если бы только знать, как перенести ее лицо из телефона и приставить той девушке из компьютера! Какой-нибудь ботаник наверняка сумел бы это сделать. А Карл не умеет, и ему приходится все время смотреть то в компьютер, то на телефон, как будто он мысленно переносит лицо Лори и пытается приклеить его к чужому телу, так что волны черных волос перемешиваются, а леденцовые губки Лори превращаются во влажный блеск на пальцах той девушки с лестницы, – а Карл уже стоит над ней и кричит: Лучше делай, что я велю!!! Нет, нет, Карл! Она прячет лицо за влажной рукой. Карл заносит кулак. Ах вот как, значит, ты любишь кулаки??!!!!

– …развод! – кричит мама Карла и с шумом поднимается по лестнице.

Карл запихивает в штаны свой член, застегивается, и на экране компьютера появляется страница “ЗАБАВНЫЕ ФАКТЫ О НИДЕРЛАНДАХ”!

– Я подам на развод, голубчик, и вышвырну тебя отсюда! – Мать остановилась прямо напротив Карловой двери и кричит вниз, будто забивает гвозди в доску. – И желаю твоим потаскушкам… большого карьерного роста!

– Да я сначала тебя в психушку сдам, дура! – раздается снизу голос отца. – Ни один судья во всей округе не примет твою сторону, стерва сумасшедшая…

Слышно, как на лестничной площадке мать Карла падает на пол: этим обычно все и заканчивается, когда они ссорятся.

– Почему ты, – рыдает она, и ее слова сливаются с щелканьем зажигалки: она пытается закурить сигарету, – почему ты просто не уйдешь и не оставишь меня и моего сына в покое? Почему ты не уйдешь раз и навсегда, так чтобы мы могли жить хоть чуточку достойно?

– А я тебе скажу почему! Потому что я боюсь, что ты сожжешь этот чертов дом, мой дом! “Достойно”! Если бы ты имела хоть малейшее представление о том, что такое достоинство, ты бы разок посмотрела на себя…

Карл сидит у себя, в голове у него горячо, он пялится в учебник. Слияние двух городов в единый урбанизированный массив называется ______.

Мать снова вопит, и раздается стук чего-то обо что-то другое, – наверное, она швырнула в отца туфлю.

– Ты невменяемая! – кричит отец. – Невменяемая!

Хлопает дверь ее спальни, и в ту же секунду телефон Карла издает сигнал о новом сообщении.

Привет что делаешь?

Хрен тебе, сучка!

Ничего уроки

Из-за недостатка собственных природных ресурсов Нидерланды вынуждены импортировать YV#$HS&^@% И L*!! MNH, ИЗ XXXXXXXX.

Мне скушно!!!!

Внизу хлопает входная дверь, потом заводится отцовский “ягуар”. Слышно, как защелкивается дверь ванной и за ней рыдает мать.

Хочу рзвлчся…

Черноволосая девушка на лестнице закатывает глаза и по самое запястье запускает руку себе между ног.

Главными предметами экспорта Нидерландов являются снимай трусы, сука, и скажешь еще слово – раскрою тебе череп.

Карл пишет ответ:

Ок.

Скиппи и телескоп теперь почти неразлучны. По утрам, в обеденный перерыв, в конце каждого школьного дня он бежит наверх и прилипает к окуляру, а в течение следующих нескольких часов он пребывает или в счастливой эйфории, или в безмолвном отчаянии – в зависимости от того, удалось ли ему увидеть Девушку с Фрисби. На глазах у Рупрехта Скиппи меньше чем за неделю превратился из привычного Скиппи, дружелюбного помощника Рупрехта, в лунатика с затуманенными глазами, которому больше ничего не нужно – только смотреть в окно и без конца спрашивать Рупрехта – или любого другого, кто оказывался в комнате, – как, по его мнению, появится ли на их школьной дискотеке эта девушка, с которой он ни разу не разговаривал, или не появится?

Возможно, все это и казалось бы Рупрехту крайне досадным, но, по странному совпадению, он тоже обрел новую страсть. Последние пять вечеров он все больше и больше углублялся в этот загадочный лабиринт: чем дальше заходят его исследования, тем таинственнее все становится, а чем таинственнее – тем притягательнее.

– Это называется М-теорией.

Утро понедельника: на краю бледно-голубого неба робко прорываются розоватые краски рассвета, золотя шпили церквей и радиовышки, черепичные крыши домов и леса новостроек.

– А что означает эта буква “М”, Рупрехт?

– Никто не знает.

– Как это – никто не знает?

– Это настолько сложная теория, что ее создатели сами только-только начинают в ней разбираться. Вот и не могут прийти к единому мнению, что означает это “М”. – Как раз это чрезвычайно привлекает Рупрехта. Кто бы устоял перед обаянием теории настолько запутанной, что даже само ее название остается загадочным? – Одни говорят, что за этим “М” стоит Мультиверсум. Другие говорят, что Магия. Или Матрица. Мистерия. Мать.

– Ого, – с хрипотцой говорит Виктор Хироу.

– Вся эта теория, конечно, находится в зачаточной стадии, – говорит Рупрехт, – но суть вот в чем: предполагают, что все состоит из мембран. Существуют разные виды мембран. Некоторые – это крошечные частицы. А другие – целые огромные вселенные. И все они плавают в одиннадцати измерениях.

– В одиннадцати? – переспрашивает Джефф.

– Именно, – подтверждает Рупрехт.

Джефф, явно сбитый с толку, что-то подсчитывает на пальцах.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Где же все эти семь лишних измерений? Хороший вопрос. Ответ: повсюду вокруг нас. Понимаешь, – тут Рупрехт снимает очки и начинает расхаживать взад-вперед, – космологи считают, что на первоначальной стадии, в момент творения, наша Вселенная существовала как единая однородная, симметричная, десятимерная система. Все вещество, все силы были слиты в этой системе в одно целое. Однако когда произошел Большой взрыв, эта “высшая”, если так ее назвать, Вселенная сломалась. А наша Вселенная, то есть те измерения, которые мы видим, расширилась до пространства-времени. Тем временем высшие измерения как бы свернулись, стали совсем крошечными. Но, хоть мы их совсем не видим, они все-таки существуют. Собственно, эти дополнительные измерения существуют практически в любой точке пространства.

Джефф и Виктор почесывают головы.

– Да, это несколько мудрено, – говорит Рупрехт. – Ну, в качестве иллюстрации представьте себе какой-нибудь очень узкий цилиндр.

– Волос, – говорит Виктор.

– Член Марио, – это с кровати Рупрехта подает голос Деннис.

– Эй ты! – кричит Марио.

– Ладно. – Рупрехта не так-то легко сбить с взятого курса. – Нам этот очень узкий цилиндр, член Марио, представляется линией, – иными словами, он кажется одномерным. Но для какого-нибудь совсем маленького существа, допустим для муравья, который ползет по члену Марио, совершенно ясно, что можно ползти не только вдоль, но еще и поперек. Хотя мы и не можем этого видеть, зато совсем крошечный муравей понимает, что у члена Марио есть два измерения – не только длина, но еще и обхват.

– Еще бы у него не было обхвата! – кричит Марио. – Я и без какого-то муравья об этом знаю!

– Согласно теории струн, при помощи которой профессор Хидео Тамаси и другие ученые пытались разгадать загадку Большого взрыва, помимо тех четырех измерений пространства-времени, которые нам известны, есть еще шесть очень маленьких, как бы свернутых измерений, то есть всего их существует десять. А вокруг этих измерений извиваются и вибрируют струны, или маленькие волокна энергии.

– Совсем как мать Денниса, – вставляет Марио, который решил отомстить за клевету про муравья, – она тоже извивается и вибрирует на своем вибраторе, потому что она знаменитая шлюха, и к тому же десятимерная, потому что она толстая сучка.

– Очень верное описание, – холодно замечает Деннис. Марио промазал – он совсем забыл, что Деннис терпеть не может свою мачеху, поэтому его такими оскорблениями не проймешь…

– Погоди, а что это за струны такие? – спрашивает Джефф.

У Рупрехта начинает слегка подергиваться бровь.

– Ну, если помнишь, я об этом говорил пару минут назад.

– Ах да! Это такие крошечные частички энергии, из которых все и состоит?

– Правильно.

– Но, Рупрехт, подожди! Ведь все состоит не из струн, а из атомов! Мы же это проходили по естествознанию.

– Да, ну а атомы из чего состоят?

– Откуда я знаю, из чего они состоят?

– Ну так вот, я тебе и говорю: они состоят из этих маленьких струн.

– Но разве ты сам не говорил, что эти струны находятся в другом измерении?

– Да, Рупрехт, как же они могут быть тут, у нас, если на самом деле они – в другом измерении?

Рупрехт громко прокашливается:

– Они существуют в десяти измерениях. Просто десять – это число, которое с точки зрения математики необходимо для того, чтобы теория имела смысл. Они вибрируют на разных частотах, и, в зависимости от той частоты, на какой они вибрируют, получаются разные виды частиц. Ну, то же самое происходит, когда дергаешь за скрипичную струну, – получаются ведь разные ноты: до, ре, ми…

– Фа, – подсказывает Джефф.

– Да, фа…

– Соль…

– Вот точно так же струна, вибрирующая на одной частоте, даст, предположим, кварк, а струна, вибрирующая на другой частоте, даст фотон. Это такая частица света. Вся природа состоит из музыкальных нот, которые разыгрываются на этой суперструне, так что Вселенная – это нечто вроде симфонии.

– Ого… – Джефф с удивлением смотрит на собственную руку, как будто ожидает – теперь, когда покров тайны с нее сдернут, – что она зазвучит как колокол или как флейта.

– Но подожди – ты же говорил, что существует одиннадцать измерений! – вспоминает Виктор Хироу.

– Верно. Главным камнем преткновения для теории струн стал Большой взрыв. Как и все предыдущие теории, теория струн дала сбой, как только речь зашла о первых мгновениях существования Вселенной. Какой прок от новой теории, если она не способна решить старую проблему?

Джефф и Виктор соглашаются, что никакого.

– Зато, когда добавили одиннадцатое измерение, все изменилось. Теория уже перестала давать сбои. Однако вместо того чтобы просто найти объяснение для нашей Вселенной, ученые получили модель целого океана вселенных.

– Ну и дела, – говорит Джефф.

– Хотел бы я попасть в одиннадцатое измерение, – уныло замечает Деннис. – С каким-нибудь порно.

– Опиши мне ее еще раз, а?

Тем временем Скиппи сидит у телескопа с Титчем Фицпатриком. Пока Рупрехт разглагольствует на ученые темы, Скиппи безостановочно сыплет драгоценными деталями, которые ему запомнились за те несколько раз, что он любовался Девушкой с Фрисби. Оторвавшись от окуляра, Титч глядит влево, приставив палец к подбородку, хмурится и кивает:

– М-м-м…

Титч – непререкаемый авторитет во всем, что касается женщин. Он встречался чуть ли не во всеми девушками поблизости от Сибрука, с которыми стоило встречаться; его послужной список побил даже показатели спортивных “звезд” вроде Кельвина Флита и Борегара “Панциря” Фэннинга; многие уверены, что в конце прошлого лета, на вечеринке в доме Адама О’Брайана, он без дураков, по-взрослому занимался сексом с Келли-Энн Доуэни, второклассницей из Сент-Бриджид. Пожалуй, всем, кроме подростков, было бы трудновато понять, в чем секрет его привлекательности: ведь нельзя сказать, что он красив, или высок, или хотя бы забавен; если его внешность чем-то и запоминается, так это исключительно своей правильностью, производя впечатление солидности, надежности, спокойной самоуверенности, которое можно сравнить, например, с репутацией давно существующего и успешно работающего банка. В этом, собственно, и состоит весь секрет. Стоит только взглянуть на Титча – на его “правильные” ботинки “Дюбарри”, ирландский свитер и свеженький салонный загар – и уже видишь как на ладони все его будущее: можно точно предсказать, что он устроится на хорошую работу (в банке/страховой конторе/консалтинговой фирме), женится на хорошенькой девушке (скорее всего, из 18-го района Дублина), поселится в престижном пригороде (см. выше) и лет через пятнадцать, если считать от сегодняшнего дня, произведет на свет версию “Титч 2.0”, который будет считать, что его старик иногда несколько зазнается, но в целом парень что надо. Риск, что он когда-нибудь резко изменится – например, окунется однажды в какой-нибудь культ, или перенесет нервный срыв, или ни с того ни с сего ощутит внезапную жгучую потребность в самовыражении и увлечется каким-нибудь дорогостоящим и непонятным для всех его знакомых занятием, вроде современных танцев, или начнет исполнять песни Джони Митчелл голосом, который, спустя много лет, окажется тревожно женственным, – такой риск ничтожен. Словом, Титч настолько необыкновенен своей обыкновенностью, что он уже стал живым олицетворением своего социально-экономического сословия, поэтому дружба или любовная интрижка с Титчем рассматривается как некое самоодобрение, признак нормальности – качество, которое в этом возрасте является высоко ценимым товаром.

– Ну ладно, – говорит Титч, когда Скиппи наконец, утомившись, завершает свои славословия. – Черные волосы, средний рост, широкий рот, бледная кожа. Под это описание подходят несколько девушек – может быть, Йоланда Прингл или Мирабель Заум. А какие у нее чашечки?

– Чашечки?

– Средние или маленькие? – подсказывает Деннис с кровати.

– Я бы сказал, размера тридцать “В”, – оценивает Марио.

– Э-э, – говорит Скиппи.

– Что у нее есть – так это попка, – говорит Деннис.

– Да еще какая сексапильная попка! – вторит Марио. – Такую попку не забудешь впопыхах!

– М-м-м, – размышляет Титч, а потом, оставив телескоп, говорит: – Ладно, я еще подумаю. Но сегодня она, похоже, не появится.

– Нет, – печально говорит Скиппи.

– Расслабься, церемониймейстер, – подает насмешливую реплику с кровати Деннис. – Эта девушка все равно, считай, за триллион миль от Скиппи.

Титч выслушивает это без всякого выражения на лице, а потом говорит Скиппи:

– Позвони мне в следующий раз, когда увидишь ее.

И он выходит из комнаты, ни с кем не попрощавшись, как будто высаживается в универмаге из лифта, полного незнакомых людей.

– Одиннадцатое измерение – бесконечно длинное, но очень маленькое в поперечнике, – рассказывает Рупрехт Джеффу и Виктору, – может быть, не больше одной триллионной миллиметра. Это значит, что оно существует всего в одной триллионной миллиметра от каждой точки нашего трехмерного мира. Оно даже ближе к нашему телу, чем наша одежда. А на другой стороне от него – кто знает? Ведь всего в одном миллиметре от нас может существовать другая Вселенная – только мы не можем ее видеть, потому что она находится в другом измерении. Их может быть бесконечное множество – повсюду вокруг нас. – Его голос становится от восторга все громче. – Только представьте себе! Бесконечное множество вселенных – а мы не способны даже угадать, какими качествами они обладают! Ведь там могут действовать совсем другие законы физики! Они могут иметь форму цилиндров, или призм, или пончиков!

Назад к карточке книги "Скиппи умирает"