Текст книги "Скиппи умирает"
Автор книги: Пол Мюррей
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)
Эта неделя – каникулы в середине семестра – кажется самой длинной неделей в жизни Говарда. Никогда еще дом не казался ему таким маленьким, таким тесным – будто подземный бункер, где вместе с ним заперта пуля, со свистом отлетающая рикошетом от стен – день за днем, час за часом. Губы уже болят от обязанности постоянно рассеянно улыбаться; мышцы трясутся от необходимости поддерживать тело в сгорбленной позе на диване; любой повседневный разговор похож на жонглирование огнем, а простейший вопрос Хэлли (“У нас есть молоко?”) ввергает его в какую-то душевную преисподнюю, и все его синапсы в панике загораются, чтобы выдать какой-то ответ, прежде чем пауза слишком затянется. На второй день он уже подумывает, не повалиться ли ей в ноги, не сознаться ли сразу во всем – просто для того, чтобы положить конец этому мучительному истязанию своей нервной системы.
Но потом он обнаруживает обходной маневр. В понедельник утром, решив, что хватит уже противоборствовать Автоматору, он отправляется в школьную библиотеку и берет две книжки об истории Сибрука, чтобы приступить к порученному ему исследованию для концертной программы. Обе книжки написаны одним и тем же священником, плохо владевшим пером, и на редкость скучны, – но, пока он занят чтением, Хэлли его не трогает. Он проводит два дня подряд, блаженно окунувшись в отупляющие подробности сибрукского прошлого; дочитав эти книжки, он возвращает их в библиотеку и справляется у страдающего псориазом брата-библиотекаря, нет ли еще каких-нибудь книг о школе. Брат отвечает, что нет. Говард некоторое время пребывает в растерянности. А потом его осеняет. “А о Первой мировой войне?” – спрашивает он.
В библиотеке оказывается семнадцать книг, посвященных Первой мировой. Говард забирает их все. Дома он усаживается за стол в гостиной и, отгородившись стеной из книг, с углубленным, сосредоточенным видом погружается в чтение; он даже держит наготове коробку со свечками – на случай, если из-за строительных работ на месте Научного парка снова отключится электричество.
– Ты, похоже, всерьез этим всем увлекся, – замечает Хэлли, бросая взгляд на стопки книг с суровыми, мрачноватыми обложками.
– Да, знаешь, это для ребят, – отвечает он рассеянно и всматривается в страницу, чтобы сделать воображаемую пометку.
Оставшуюся неделю он занят только чтением. Учебники и художественные рассказы, элегии и забавные байки, свидетельства очевидцев и затхлые кабинетные рассуждения, – он читает все подряд; и на каждой странице он видит одно и то же – белое тело мисс Макинтайр, распростертое перед ним, ее губы, ищущие его губы, ее опьяненные, полузакрытые глаза.
Ему страшно хочется поговорить с ней. Ее отсутствие, его бессилие дотянуться до нее мучительны. Однажды вечером он решается рассказать Фарли о том, что случилось, – просто для того чтобы произнести вслух ее имя; и даже бегло обрисовав случившееся по телефону, он снова чувствует, как по нему пробегает электрический разряд той ночи, вместе со странной примесью стыда, гордости и стыда за эту гордость. Но Фарли, похоже, совсем не разделяет его чувств. Напротив, он реагирует на эту новость как-то мрачно, словно Говард сообщил ему о чьей-то неизлечимой болезни.
– И что ты собираешься делать?
– Не знаю, – говорит Говард.
– А как быть с Хэлли?
– Не знаю. – Это вопросы, которые он даже сам себе боялся задавать. Зачем Фарли их задает? – Мне кажется, я влюблен в Орели. – Говард осознает это только сейчас, произнеся эти слова вслух.
– Нет, Говард! Ты с ней едва знаком.
– Да какая разница?
– Есть разница, и очень большая. Ты прожил с Хэлли уже три года. Если ты сейчас все испортишь, попомни мои слова: ты еще раскаешься.
– Ну и что ты предлагаешь делать? Притворяться, что ничего не было? Просто похоронить свои чувства? Так, что ли?
– Я говорю тебе лишь то, что ты и сам знаешь: вся эта история с Орели – просто фантазия. Это фантазия, и ты сам это понимаешь. Теперь, раз ты получил удовольствие, забудь обо всем этом. Ты еще ничего не рассказывал Хэлли?
– Нет.
– Хорошо, и не рассказывай. Знаю по опыту, что честность в таких вещах не самая разумная политика. Просто заляг на дно, пока буря не уймется. Если она будет спрашивать – все отрицай.
Говард злится. Сколько таких “фантазий” Фарли он выслушал за свою жизнь? Он все уши Говарду прожужжал, рассказывая то о новой официантке в кондитерской, то о новой ассистентке в аптеке, о девушке с каким-то невероятным бюстом в интернет-кафе, – и обо всех о них, покоренных или, что бывало чаще, нет, он начисто забывал уже через две недели. Кто он такой, чтобы читать ему проповеди? Кто он такой, чтобы утверждать, что истинно, а что – нет? Говорить Говарду, что он чувствует, а чего – нет? Только потому, что ему нравится иметь друзей, которые ведут правильную жизнь, нравится приходить в гости в уютный дом, чтобы уютно там обедать и рассказывать свои буйные истории, наслаждаясь в течение вечера стабильностью и рутиной, зная, что самому ему не нужно терпеть все тяготы этой трясины, эти бесконечные ограничения и критику…
Однако позже, когда обида утихает, Говард признается себе, что Фарли не так уж и неправ. Да, мисс Макинтайр прекрасна; да, то, что произошло в кабинете географии, было потрясающе и заоблачно. Но действительно – значило ли это хоть что-нибудь?
Он снова полулежит на кушетке, обложившись книгами; в другом конце комнаты Хэлли стучит по клавиатуре компьютера, а над ее плечом – сгусток сигаретного дыма: призрак близкого человека.
Люди порой вытворяют безумства, Орели сама так говорила. Они совершают случайные поступки – просто чтобы переступить границу, ощутить свободу. Но такие мгновения обычно самодостаточны, они не имеют последствий. Они никак не связаны с тем, кто ты есть, они не являются жизнью. Жизнь – это не потребность совершить какой-то случайный поступок, чтобы ощутить себя свободным. Вот что такое жизнь: эта гостиная, эта мебель и безделушки, которые они с Хэлли выбрали и оплатили медленными часами своей работы, все эти капризы, которые оказались им по карману.
– Ты о чем-то глубоко задумался, – говорит Хэлли, поднимая взгляд от компьютера.
– Просто перевариваю кое-какие факты, – говорит он.
Она встает с места:
– Хочу приготовить себе фруктовый коктейль. А тебе сделать?
– Спасибо, было бы здорово.
Жизнь и место для жизни – или мгновенный порыв страсти? Взрослый человек вряд ли станет долго колебаться, встав перед таким выбором. Убедившись, что он теперь на верном пути, он пытается подойти к этой дилемме математически, мысленно выстроив уравнение, чтобы доказать себе все, не оставив места сомнениям. На одну чашу весов он кладет свои отношения с Хэлли, учитывая все привходящие факторы – свое одиночество до встречи с ней, жертвы, на которые она пошла ради него, их относительное счастье друг с другом, а также более отвлеченные понятия – такие как верность, честность, доверие, – словом, все ценности добропорядочного человека. А на другую чашу…
А на другой чаше оказываются губы мисс Макинтайр, ее глаза, ее ногти, впившиеся в его спину.
Хэлли о чем-то спрашивает его из кухни.
– Что? – хрипло переспрашивает Говард.
– Тебе с чем сделать – с черникой или с ананасом?
– А… С чем хочешь. – Его голос – напряженный, высокий, мальчишеский – тонет в громком вое смесителя.
Соблазнительно прислонившись к двери кабинета географии, она поучала его: испытывать скуку – просто преступление.
Говард вынужден испытывать скуку.
Ему наскучил он сам, Говард, наскучили все атрибуты жизни этого самого Говарда. Он не винит в этом Хэлли; скука от рождения свойственна трусам, как голубая кровь – русским царям и их родне. Но остается фактом и другое: там, в кабинете географии, он не ощущал скуки. В кабинете географии, лежа в темноте на учительском столе, он чувствовал, что наконец пробуждается от долгого-долгого сна.
– Вот, держи. – Хэлли протягивает ему высокий холодный стакан и, перед тем как снова уйти к компьютеру, касается пальцами его волос.
– О, спасибо…
Что ж, пока, наверное, лучше всего подождать. До тех пор пока он не вернется в школу и не выяснит, каково положение вещей, он, пожалуй, прислушается к совету Фарли. Он заляжет на дно, удерживая Хэлли рядом – украдкой, незаметно, старательно плетя узор из недомолвок и недосказанностей; ограничится пока тайными набегами в закрома памяти, проигрывая в уме пережитые с Орели мгновенья, воображая их будущую совместную жизнь – этот лабиринт ничем не осложненной правоты. Он пьет холодный густой напиток с цитрусовым вкусом, берет книгу и проваливается в фантазию, где бредет с ней рука об руку по искалеченной войной земле, среди обломков бывших деревьев, среди торчащих из земли замотанных в хаки обрубков рук и ног. Он – рядовой, с ног до головы забрызганный грязью, она – безупречно чистая, в кремовом свитере из ангорской шерсти – экзаменует его, задавая вопросы про его собственную жизнь. Он никогда раньше не изучал этот предмет, но, по счастью, у нее есть все ответы.
Карл стоит в тени, в темноте.
Поздно. Он сам не знает, сколько времени он уже простоял.
За воротами в дальнем конце серого переулка – дом, это ее дом. Снаружи нет машин, свет не горит, но все это обман, потому что Карл видел, как в темноте за окном кто-то движется.
Над воротами видна красная горящая точка – это лампочка камеры слежения. Поэтому Карл и стоит здесь, вжавшись в забор. Ворота заперты, а заборы высокие, с битым стеклом наверху. Улица узкая, извилистая, тихая и темная, все неподвижно. Только внутри в голове все скачет! Все несется и шумит со скоростью миллион миль в секунду!
Ему в ухо жужжит телефон, и голос сообщает ему, что он позвонил по номеру Лори. Голос называет цифры ее номера по отдельности, как сломанный робот, и просит оставить сообщение после сигнала. Вначале он так и делал – оставлял ей сообщения, вроде: ПОЧЕМУ ТЕБЯ НЕ БЫЛО НА ДИСКОТЕКЕ? ГДЕ ТЫ СЕЙЧАС? ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ОТВЕЧАЕШЬ? Но потом ему это надоело, и теперь он оставляет ей только молчание в трубке. Здравствуйте, вы позвонили по номеруномеруномеруномеру, пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала…
Молчание
пока связь на линии не отрубается. Потом Карл опять нажимает на кнопку, и все повторяется заново. Теперь он уже не ждет, что она ответит или не ответит на его звонок, – теперь все как будто идет само собой, без его участия: жужжание голос молчание жужжание голос молчание. Но мысленно он видит, как телефон звонит у нее в спальне, звучит песня Бетани, Лори, скрестив ноги в пижамных штанах, сидит на кровати, в доме, где больше никого нет, и смотрит, как на столе мигает телефон, на экране надпись:
Звонит Карл
а потом телефон умолкает, и на экране появляется конверт с надписью:
Вам пришло новое голосовое сообщение,
она встает и берет телефон, чтобы прослушать сообщение, а в ухо ей вливается только скупое молчание, только звуки уличной тишины – кчччччччшшшшшш, это молчание громоздится в одну кучу с теми молчаниями, которые он уже отослал ей, эти молчания плывут по ее дому, как холодные ломти, отрезанные от ночи, она пугается, она плачет, а потом она вдруг жмет на кнопку, и у нее в комнате уже оказывается сам Карл, он неподвижный и темный, как злой дух в сказке, а с ним вместе являются ночь, холод, деревья, темнота, – все это переносится внутрь дома, все протискивается к ней в спальню, она кричит: что происходит???!!!И принимается бежать…
Зажав телефон подбородком, он вытаскивает из кармана трубочку с таблетками. Он принес их для нее, но теперь их почти не осталось. Он высыпает маленькую пирамидку себе на ноготь и подносит к носу. Это сообщение, которое он отсылает сам себе; он запрокидывает голову и смотрит вверх, на холодные звезды, и ждет прихода, как удара молнии…
А потом он слышит какой-то шум. Это эсэмэска! Это она, – наверно, она следила за ним через систему видеонаблюдения! И теперь она отопрет ворота!
Но сообщение не от нее, а от Барри.
Где ты приходи щас к эду
Карлу не хочется сейчас тащиться к “Эду”. Он пишет ответ:
В чем дело?
Ответ приходит почти моментально:
Живо сюда я сказал
Карл страшно злится – он знает, что, как только он уйдет, ворота откроются, он уже видит, как она идет на цыпочках по гравийной дорожке и зовет его: Карл! Карл! Черт! Черт побери Барри!
Но он садится на свой велосипед и мчится назад к Сибруку. Огни вдоль дороги вращаются и испускают сверхъяркие лучи – и он доезжает до цели в рекордное время! Но, когда он заворачивает за пончиковую, ни одно из лиц, которые оборачиваются в его сторону, не принадлежит Барри. Вначале он думает, что произошла ошибка – ну может, он получил неправильное сообщение. А потом вдруг понимает, что ему знакомы все эти лица. Он поворачивается, чтобы пуститься наутек, но кто-то уже дышит ему в затылок, – и вдруг он оказывается на земле.
Это парни – шпана из парка, все четверо. Один из них прижимает его к земле, а другой, нагнувшись в сторонке, делает то же самое с Барри. Барри глядит на Карла из-за торчащих рук и ног глазами, полными слез. Что происходит?
– Два ушлых мудака из Сибрукского колледжа, – говорит гопник с бритой головой громким голосом, будто произносит речь. – Два маленьких педика. – Он обходит вокруг них, держа в руке жестяную банку. Гопник с сальными волосами упирает колено в грудь Карлу. – Вы что, думали, так и будете вечно этим заниматься, да? Думали, вам все с рук сойдет, мы не станем возражать, да? Что, пидорасы?
Кого он спрашивает – Карла? Карл не понимает, он все еще пытается что-то понять, но тут Бритоголовый неожиданно переходит от расспросов к рычанию, как будто он вдруг сбросил маску, а под ней оказался огонь. Карл успевает лишь отметить это, а потом все исчезает, кружится и искрится звездами. В голове у него звенит, он чувствует, как по его лицу бежит что-то влажное.
– Что это? – орет Бритоголовый. – Где ты это достал?
Его нога сочно бьет Карла прямо по глазу. Карл, задыхаясь, мотает головой. Из темноты смятые фары сожженной машины смотрят на него, будто это кто-то сожженный лежит на земле, среди мусора и сорняков.
Сальный обыскивает одежду Карла, шарит по карманам его штанов и куртки.
– Мы тебя убьем, – говорит он Карлу участливым голосом, будто доктор, сообщающий, что укол шприца может причинить небольшую боль.
Он находит бумажник и бросает его Бритоголовому.
– Это уже кое-что для начала, – говорит Бритоголовый.
– Ага, ну вот. – Сальный нашел трубочку.
Бритоголовый берет ее и открывает:
– Вот это вы и продавали? Что это? “Спид”?
Барри пытается что-то сказать, но у него слишком сильно стучат зубы. Бритоголовый открывает трубочку и высыпает себе на тыльную часть ладони горку порошка. Он подносит к ней нос, вдыхает, а потом, подергиваясь, скрещивает руки.
– Погоди-ка, мне это нравится! А-а! – Он выгибает плечи, крутит головой. – Во, блин! Ну и где вы, кретины, достали эту штуку?
Барри – тонким, сиплым, дрожащим голоском – рассказывает ему про таблетки. Он рассказывает с самого начала – и про Моргана, и про девчонок с их диетами, и про мальчишек из младших классов, и про фейерверки.
– Значит, толкали товар богатеньким телкам, – говорит Бритоголовый. – Неплохо придумано, а? Но вам не повезло – вы связались не с теми людьми. – Голос у него стал таким звонким от дурмана, кажется, будто тебя показывают по телевизору. – Давай сюда веревку, – приказывает он кому-то.
Из-за деревьев на краю пустыря выходит гопник с гнилыми зубами. В руке у него синяя веревка. Барри, увидев ее, начинает кричать. Прыщавый парень, сидящий на нем, отвешивает ему шлепок, а когда Барри не унимается, он хватает старую газету, валяющуюся на земле, и запихивает ее Барри в рот.
– Давайте этого сначала, – говорит он и рывком ставит Барри на ноги.
Барри даже сквозь кляп из газеты издает какие-то звуки – визгливое бульканье, будто тонет свинья. По лицу у него бегут слезы, и Карл тоже их чувствует, и в горле у него горячий комок.
Пока Прыщавый тащит Барри к сожженной машине и затаскивает его на капот, Сальный поднимает с земли Карла.
– Не волнуйся, придет и твоя очередь, – говорит он своим докторским голосом. – Но сначала тебе придется посмотреть, как умирает твой дружок.
– Совместное самоубийство по договоренности, – объявляет Бритоголовый, – совершили два малолетних педика из Сибрука, которым надоела такая жизнь. Думаю, копы не сильно удивятся. Они только обрадуются, что двумя уродами стало меньше.
Прыщавый уже сделал на конце синей веревку петлю. Теперь он накидывает ее Барри на шею. Барри просто таращится в пустоту, как будто смотрит на что-то ужасное, что происходит где-то вдали и чего еще не видит никто из стоящих рядом, – но когда Бритоголовый командует: “Давай!”, а Прыщавый становится позади него, он снова приходит в движение – издает утробные шумы, трясется так, что, кажется, вот-вот разлетится на куски, а глаза, полные ужаса и слез, смотрят на Карла, цепляются за него, умоляют его сделать что-нибудь… Но что может сделать Карл? Когда все это была гениальная идея Барри? Барри, который знает все ответы, который думает, что он такой умный и крутой. Который заманил сюда Карла, чтобы он умер здесь вместе с ним. Внезапно все тело Карла наливается злостью, и внутри него одна половина кричит: какого хрена! – а вторая думает: умирать…
– Стой! – резко командует Гнилозубый.
Прыщавый застывает, его руки замирают на плечах Барри. Гнилозубый подбегает к Барри и сдергивает с него штаны. Все смеются над членом Барри – сморщенным, белым, похожим на горошину, испускающим потоки желтой мочи! Все смеются и смеются – шпана, деревья, мусор, черно-белые мусорные баки за пончиковым кафе, люди в кафе, жующие пончики, пансионеры в Башне, небо в вышине, и Карл тоже смеется, а может быть, он плачет, да, возможно, он плачет, трудно понять, а теперь Прыщавый бежит вперед, расставив руки в стороны…
И Барри валится на землю.
Карл не понимает, что происходит. А потом до него доходит. Веревка ни к чему не была привязана! Шпана смеется до колик. Ха-ха, ну и рожа у него, ха-ха-хаааа…
Барри стоит на четвереньках.
– Да снимите с него эту штуку, пока он не удавился! – говорит Бритоголовый.
Гнилозубый подходит к Барри и снимает с его шеи веревку. Барри пытается встать, но путается в собственных штанах и снова плюхается прямо лицом об землю. Шпана хохочет и катается по земле, заливаясь слезами от смеха. Наконец Бритоголовый переводит дух и говорит:
– Ну, вот что, Дино, дай, блин, им по банке.
Гнилозубый вынимает из сумки пару жестянок и бросает одну Карлу, а вторую в кусты, где Барри натягивает на себя штаны и трясется от плача.
– Ты, значит, поверил, что тебе конец сейчас придет, – с издевкой кричит Прыщавый.
Через секунду Карлу тоже становится смешно. Барри, услышав его голос, выходит из кустов. Теперь он тоже смеется – вернее, усмехается, и все смеются, кроме Сального, который просто глазеет на Карла и Барри и ухмыляется по-волчьи.
– Ну, чтоб без обид, – говорит Бритоголовый.
Он протягивает руку Барри. Барри пожимает ее, потом Карл тоже.
– Зачем нам убивать таких отличных покупателей, как вы? – говорит Бритоголовый. – Хотя это наглость – залезать на чужую территорию.
– Извините, – говорит Барри.
– Ну вы, однако, хитрые мерзавцы – придумали, как деньжат заработать, а? Жалко было все дело на хрен губить.
Теперь все сидят на пятачке черной выгоревшей земли. Гнилозубый скрутил сигарету с марихуаной – это суперкосяк, или нечто в этом роде, от одного запаха улететь можно.
– Вы нам никогда такую травку не продавали, – говорит Барри.
– Всегда оставляй себе лучшую дурь, – усмехается Гнилозубый. Во рту у него – будто обломки автокатастрофы.
А потом прошла минута, а может, и целый час. Карл и Барри оба здорово обкурились. Небо вращается вокруг них, земля засасывает их вниз, будто тысяча магнитов. Гнилозубый полулежит, опираясь на локоть, хихикает и играет комьями грязи. Бритоголовый и Прыщавый лежат навзничь, будто кто-то повалил их. Но вот Барри зашевелился. Развернувшись, он говорит Карлу, что ему пора домой.
– Погоди… – Карл ползает туда-сюда, пытаясь найти нужное направление – ведущее вверх. Он всюду натыкается на землю, его качает, будто на корабле.
– Пока, ребята, – говорит Барри шпане.
– Пока, амигос, – говорит Прыщавый. – Славно поболтали.
Карл и Барри, шатаясь, бредут по ухабистой земле, спотыкаясь о жестянки, пружины и осколки стекла. Они хихикают, потому что все происходит страшно медленно. А потом вдруг что-то ударяет их сзади, и они валятся на землю.
Их хватают чьи-то руки, переворачивают на спину. Им в лицо дышит Сальный, у него изо рта воняет дерьмом. Сквозь звезды Карл видит, что над ними стоит Бритоголовый – он уже не улыбается, у него в руке металлический прут.
– Извините, парни, – говорит Прыщавый. – Но нам все равно надо вас наказать.
Сальный закатывает рукав Барри повыше, обнажая белую кожу.
– Просто бизнес, ничего личного, – говорит Бритоголовый. И заносит металлический прут над головой.
Сквозь вопли слышно, как трещит рука Барри – это всего лишь негромкий хруст, будто ломаешь пополам батончик “Кит-кэт”. Когда Гнилозубый и Сальный слезают с Барри, он лежит и трепыхается, как рыба, вытащенная из аквариума.
Потом настает очередь Карла. Он пытается оттолкнуть этих парней, но он слишком обторчан. Они прижимают его к земле, прут взлетает над ним…
Но не опускается. Вскоре Карл раскрывает глаза. Шпана – все четверо – глазеют на руку Карла.
– Ни хрена себе, – говорит Прыщавый. – Да этот чувак совсем долбанутый.
