Текст книги "Скиппи умирает"

Автор книги: Пол Мюррей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 47 страниц)

– Грег? У вас есть минутка?

– A-а, Говард! – Автоматор поворачивается к нему, оторвавшись от какого-то зрелища за окном, во дворе. – Вы, оказывается, до сих пор здесь?

– М-м, да, я…

– Боитесь домой идти, а?

– Да нет, я тут проверял кое-что, э-э…

– Я просто пошутил, Говард, заходите же. Здесь вам всегда рады. Что-то вы бледноваты, дружище, – хорошо себя чувствуете?

– Да, прекрасно. Я хотел вас спросить об одной… Ох, простите, – пришли прискорбные известия?..

– Известия? Ах, вы про это? – Автоматор глядит на черную повязку, которая красуется у него на рукаве рубашки. – Нет-нет – ну то есть да, Говард, кое-какие известия поступали, и хотя они не так прискорбны, как могли бы быть, хорошими их все равно не назовешь. Старику становится все хуже. Врачи говорят, он в любую минуту может нас покинуть. Больше того – они и сами не понимают, как это он еще до сих пор жив.

– О… – Говард чинно склоняет голову, пытаясь вспомнить какую-нибудь уместную банальность.

– Но я бы еще не стал списывать его со счетов. Если Десмонд Ферлонг и пойдет ко дну, то только после долгой и упорной борьбы. – Автоматор поднимает подбородок и с суровым выражением лица глядит куда-то вдаль. – В джунглях водится много разных животных, Говард. Ара, длиннохвостый попугай, фламинго – это только птицы. А есть еще носороги, орангутанги, тапиры, разные рептилии, всех не перечислить. Но есть только один зверь, который носит титул царя джунглей, и этот зверь – лев. Лев добился этого звания не тем, что ловил муравьев или прыгал с ветки на ветку. Лев живет по своим правилам. Он твердо стоит на своих позициях. Когда он действует, то на сто процентов полон решимости и веры в себя. И потому год за годом, когда животные собираются все вместе, чтобы выбрать себе царя, они неизменно выбирают льва. Потому что именно эти качества отличают вожака, а вовсе не умение хорошо высосать сок из ствола дерева или использование сонара для передвижения по ночам. И Десмонд Ферлонг как раз был таким львом. – Автоматор умолкает. – Ну что, Говард? Или это чересчур?

Говард, как ни старается придумать, что сказать, только таращит глаза, будто его поместили под колпак.

– Действительно – Труди, выброси весь этот кусок про льва, это чересчур. – Труди послушно вычеркивает что-то красной ручкой из распечатки, лежащей у нее на письменном столе. – Но вот что я вам скажу, Говард: что бы ни случилось, этот концерт в память отца Десмонда Ферлонга станет для старика достойными проводами. У нас послезавтра пройдут слушания, хотя большую часть участников мы, конечно, отобрали заранее.

Говард несколько сбит с толку:

– Так это другой концерт? Не в честь стасорокалетия?..

– Нет, Говард, это один и тот же концерт, только теперь он несет двойную смысловую нагрузку: он не только служит памятной вехой в истории нашей школы, но и увековечивает уход из жизни одного из ее главных светочей. Концерт в память отца Десмонда Ферлонга – звучит неплохо, по-моему. Солидное название, вам не кажется?

– Но он ведь пока еще не умер, – со всей возможной деликатностью возражает Говард.

– Да, не умер. Да, врачи ошибаются, если думают, будто на руках у них какая-нибудь увядающая фиалка.

– Значит, когда состоится этот концерт… ну, он ведь может по-прежнему…

– Ну, в таком случае у нас тем более будут основания для празднества, не так ли? К сожалению, Говард, это очень маловероятно, да-да, боюсь, почти невероятно, если судить по последним прогнозам. Бедняга, что ему сейчас помогло бы – так это чудо. Да, кстати, а как у вас движутся дела с заметками для концертной программы? Это ведь настоящие кладовые – когда погружаешься в школьные архивы, верно?

– Совершенно верно, – поддакивает Говард, вспомнив о пустом блокноте, лежащем под грудой библиотечных книжек дома. – Да, выстраивается удивительная картина…

– Отлично, Говард, я знал, что могу положиться на вас. Ну, так о чем вы хотели меня спросить?

– Ах да… Я хотел бы сводить моих второклассников веем классом на экскурсию в музей…

– Вот как? – Автоматор опять отвернулся и раздвинул створки жалюзи. – На экскурсию всем классом, да?

– Да. Мы сейчас проходим Первую мировую войну, и я подумал, что было бы полезно, чтобы ребята своими глазами увидели военную форму, оружие и так далее. Об этом же ничего не говорится в учебниках, понимаете, так что поход в музей мог бы чуть-чуть приблизить это все к ним. Это ведь не то же самое, что читать мертвые факты на странице…

– Об этом не говорится в учебниках?

– Ну, настолько подробно – нет. Я понимаю, в это трудно поверить, но там действительно уместили целую войну всего в полстраницы – а об участии Ирландии вовсе ни слова! А такая экскурсия могла бы живо заинтересовать ребят, они бы поняли, какие чувства могли испытывать их сверстники девяносто лет назад. Да, я нисколько не сомневаюсь, что на фронт тогда попали и некоторые из сибрукских мальчишек, и можно было бы…

– Да-да-да, – прерывает его Автоматор каким-то минорным тоном. – Знаете что, Говард? Сразу вам скажу: отклонения в сторону от учебника всегда служат для меня тревожными звоночками. Эти, как вы их называете, мертвые факты на странице – как раз те самые факты, которые ученики должны будут воспроизвести в своих экзаменационных работах в следующем году. Желание увлечь ребят – это очень и очень хорошо, однако ваша главная задача заключается в том, чтобы перегнать эти самые факты со страниц учебника в их головы – причем любыми доступными средствами. И не нужно перегружать им мозги множеством новых фактов.

– Но я действительно думаю, что как раз это было бы для них очень полезно, Грег…

– Разумеется, я не сомневаюсь, что вы так думаете, – но к чему все это ведет? Еще целая куча фактов, Говард, еще целый огромный пласт истории. Если бы вам захотелось уместить всю историю в один том, то у вас получилась бы книжища размером с пакгауз, и у вас бы ушла тысяча лет на то, чтобы всю ее прочитать, а за это время набежала бы новая тысяча лет истории. До тех пор пока не изобретут прежде всего такой исторический суперкомпьютер, который втиснул бы всю историю в один-единственный чип, а затем еще разработают такую программу, которая позволит загружать всю информацию непосредственно в мозг, – что поделаешь, нам придется как-то выбирать, на чем именно мы хотим сосредоточиться. Вы понимаете, о чем я?

– Но это была бы экскурсия всего на полдня, – замечает Гвоард. – Если мы выйдем в обеденное время, то вернемся уже к четырем.

– Между обеденным перерывом и четырьмя часами может много чего произойти, – зловеще говорит Автоматор. – Не могу не напомнить вам, что произошло в последний раз, когда я вверил вам группу второклассников. И я вовсе не хочу, чтобы сцены подобного рода повторялись где-нибудь на улицах нашей столицы.

Говард – несмотря на то что идея попросить разрешения на учебную экскурсию зародилась в его голове исключительно как предлог для того, чтобы спросить Автоматора об Орели, – чувствует, что начинает злиться.

– Думаю, тут вы ко мне немного несправедливы, Грег, – говорит он, силясь сохранять вежливый тон. – Тогда просто произошел несчастный случай. Они хорошие ребята, и у меня с ними есть взаимопонимание.

– М-м-м. – Автоматор вдруг задает вопрос в полумрак, царящий в кабинете: – А этот мальчишка, Слиппи, он у вас во втором классе, верно?

– Дэниел Джастер?

– Да, верно. Как он сейчас?

– Прекрасно. У меня никогда с ним никаких проблем не возникало.

– Не буду спорить, – вкрадчиво произносит Автоматор, вглядываясь куда-то сквозь щель в жалюзи, совсем как хищник, поджидающий, когда добыча шагнет в его западню.

– В самом деле, Грег, мне кажется, у вас создалось о нем неверное представление. Он очень неплохой ученик. Немного робкий – только и всего.

– М-м. – Похоже, Автоматора не удалось переубедить. – Говард, подойдите сюда на минутку, пожалуйста. Я кое-что хочу вам показать.

Говард послушно встает, и Труди проворно выбегает из-за своего стола, чтобы он мог пройти к окну, где стоит и.о. директора. Сквозь жалюзи виден тускло освещенный двор внизу – совсем пустой, если не считать нескольких машин и (замечает Говард) какой-то маленькой фигурки, стоящей в полном одиночестве среди теней. В сером свитере и штанах он почти сливается с фоном, но вот (наблюдает Говард) он вдруг наклоняет вбок верхнюю часть туловища, в потом распрямляется, точно пружина, и что-то вылетает у него из руки. Это что-то пролетает совсем короткое расстояние, а потом зловеще летит на землю и приземляется с неприятным скребущим звуком, который, как теперь понимает Говард, уже некоторое время периодически царапал ему слух.

– Говард, знаете, кто это?

– Трудно сказать, – уклончиво отвечает Говард.

– Это Джастер, Говард. Он там торчит уже полчаса.

Они наблюдают, как мальчик подбегает к предмету, лежащему на земле, а потом запускает его туда, откуда бросал в прошлый раз. На этот раз предмет летит еще хуже – траектория сильно смещается вправо, предмет падает куда-то в кусты, и слышно, как одинокая фигура выражает вслух свое недовольство таким промахом.

– Вы понимаете, чем это он занят?

– Похоже, он играет в фрисби.

– Он играет в фрисби сам с собой, Говард. Он играет в фрисби один, в темноте. Вы когда-нибудь играли в фрисби сами с собой, в темноте?

– Но ему, похоже, действительно необходимо много упражняться.

– Говард, вас это, может быть, и забавляет. Но, черт возьми, невозможно выглянуть из этого окна и сказать, что это совершенно нормальное поведение. Мне даже наблюдать за ним жутковато. А вы мне говорите, что хотите отпустить его свободно гулять по городу. Господи, да откуда же нам знать, что за трюк он там способен выкинуть? – Автоматор снова поворачивается к окну. – Поглядите на него, Говард. Он ведь что-то замыслил. Но что? Что творится в этой голове? – Тут Автоматор что-то припоминает: – Труди, а разве Ал Фоули не провел работу с этим ребенком? Черт возьми, сколько же можно прочищать уши?

– Он должен вернуться через пару дней, Грег, – сообщает Труди.

– Хорошо, как только он вернется, пускай немедленно займется этим Джастером. – Автоматор поворачивается к своему подчиненному, мрачно глядящему в вечернюю тьму, и хлопает его по плечу. – Извините, Говард. Не могу пойти вам навстречу. Впрочем, вашу инициативу я одобряю. Может быть, в следующий раз мы придем к какому-нибудь соглашению. А сейчас, пожалуйста, никаких поношений в адрес учебников, договорились? Учебник – ваш союзник. Он как карта. Не поверите карте, свернете не в ту сторону, – и вы на индейской территории, приятель. Эти ребятишки в два счета все унюхают и уничтожат вас. Да, Говард, они вас уничтожат. – Он хлопает его по руке. – Ну вот, а теперь не пора ли вам отправиться домой? Наверное, ваша хозяюшка уже недоумевает – куда это вы запропастились.

Говард настолько деморализован, что едва не уходит, так и не задав того вопроса, ради которого на самом деле и пришел сюда. Уже на пороге он оборачивается.

– Вернулся Финиан О’Далайг, – говорит он притворно-небрежным тоном, но выходит у него это как-то жалко.

Автоматор, все еще раскрасневшийся, отходит от окна.

– Конечно, я знаю. Видали, какую каменюку из него вынули? Врач сказал, что никогда в жизни такого не видал. Ну, впрочем, могу вам точно сказать: если б у него там внутри даже целое пушечное ядро сидело, то и оно его не удержало бы от школьной доски. Он же насквозь наш, сибрукский человек!

Говард качает головой, как бы беззвучно восхищаясь такой стойкостью, а потом, как бы вскользь, осведомляется:

– Так значит, Орели Макинтайр вернется до Рождества, или…

– Я с ней еще не разговаривал, Говард, она все еще на отдыхе, насколько мне известно. Похоже, эта история с дискотекой ее подкосила. Она попросила продлить ей отпуск. Я согласился. Уже был рад, что она не заявила о нетрудоспособности.

– Значит, она еще не вернулась? – Говард хватается за эту мысль, как за спасательный трос.

– Думаю, что так. Похоже, ее жених преподнес ей сюрприз – экзотический круиз. Когда она мне позвонила, они только-только приземлились на Сейшелах.

Вселенная вокруг Говарда беззвучно рассыпается в прах.

– Жених? – повторяет он, едва слышно даже для него самого.

– Ну да, он сообщил ей о поездке буквально накануне отлета. Да, совсем как в кино. Ну, такая женщина… Конечно, нужно быть готовым на большие траты. – Он хихикает. – Ну, ему-то денег не занимать, насколько я понимаю. Вы с ним знакомы, Говард? Он выпускник Клонгоуз, играл когда-то в их команде чемпионов. Работает в “Эксенчур”, преуспевает там, на год-другой младше вас.

– Нет, я не встречал его.

Прах всех надежд Говарда окутывает его, забивается ему в горло, душит его.

– Хотя теперь, раз Финиан на месте, ей не так уж нужно сюда возвращаться, – продолжает говорить Автоматор где-то в отдалении. – Ну, может быть, вернется, будет преподавать часок-другой, дополнительные уроки, окружающая среда и все такое. Скорее всего, она снова пойдет в банк работать – я бы на эту карту, пожалуй, поставил. Да и большинство людей на нее ставят, раз кладут деньги в банк, верно? – Он качает головой. – Ну подумать только. Такой здоровенный камень! Попробовали бы вы, Говард, поучительствовать, когда у вас рядом с селезенкой такая штуковина болтается! А он молодцом держался. Мне чуть ли не силком пришлось его в больницу отправлять…

Говард выходит из директорского кабинета маленькими шажками, от каждого испытывая страшные мучения, словно он только что прошел курс интенсивной терапии и в боку у него все еще зияет открытая рана.

– Что ты собираешься делать на свидании, Скиппи?

– Не знаю… Может, поиграем в фрисби, пока не стемнеет. А потом посмотрим DVD или еще что-нибудь.

– Ответ неправильный, – суровым тоном говорит Марио. – Домой к девушке идешь с одной-единственной целью: настоящий секс. Как ты думаешь – национальная сборная Италии в 1982 году останавливалась поиграть в фрисби на пути к своему Кубку мира? Как ты думаешь, Эйнштейн устраивал перерыв, чтобы посмотреть DVD, когда изобретал свою знаменитую теорию отношений?

– Не знаю.

– Ладно, скажу тебе: нет. Сосредоточься на своей цели. Полноценный, настоящий секс. А фрисби и все остальное подождет.

– Что-то мне не верится, что ты идешь к ней домой, – говорит Деннис. – Просто мне кажется, что-то здесь не так.

– Ну, она же сама меня пригласила.

– Да я знаю! Просто – ну как бы тебе это объяснить? Вот так вот просто – ты и она – что-то здесь не так, а? – повторяет он, обращаясь к остальным. – Ну как бы невероятно, разве не так?

– Да, пожалуй, – соглашается Джефф.

– Ну а как быть с Карлом?

– А при чем тут вообще Карл?

– М-м-м… Да он чуть в кому тебя не отправил только за то, что ты послал ей тот дурацкий японский стишок! Ты представляешь, что он с тобой сделает, если выяснит, что ты ходил к ней домой? Да он тебе башку оторвет!

– Да, точно. – Джефф хмурится. – Скорее всего, он тебе башку оторвет, Скип.

– Сначала башку оторвет и в дырочку помочится, – развивает свою мысль Деннис. – А уж потом примется тебя колотить.

– Карл тут вообще ни при чем, – возражает Скиппи. – Да и как он узнает, что я к ней иду?

Услышав это, Деннис, который чуть ли не целый день приставал ко всем с вопросом, не кажется ли им странной вся эта история со Скиппи и Лори и не будет ли это настоящей пощечиной Карлу, резко умолкает и уходит на поиски Рупрехта.

С той самой ночи эксперимента, когда Деннис облучился, он стал таким ревностным поклонником и помощником Рупрехта, что всем, кто его знал раньше, кажется это почти сверхъестественным. Деннис приносит Рупрехту пончики, когда они допоздна засиживаются в лаборатории, выслушивает его долгие рассуждения о математике, он даже тянется за ним следом на репетициях квартета, играя только те ноты, которые велено (Рупрехт сократил их объем примерно до половины).

А еще ему отведена ключевая роль в тайном замысле пронести установку в женскую школу. Сегодня днем сестра Найелла принесла план здания Сент-Бриджид, и теперь их замысел (которому Рупрехт дал кодовое название “Операция ‘Кондор’”, отклонив, хоть и с благодарностью, предложенное Марио название “Операция ‘Могильник’” и Деннисову “Операцию ‘Непорочное внедрение’”) переходит на новую стадию подготовки.

Судя по плану женской школы, проникнуть туда не намного проще, чем в другие измерения. Главные ворота школы запираются в пять часов, и остается единственный пешеходный проход – прямо под окном сторожки, где сидит печально знаменитый своей неусыпной бдительностью сторож Броуди, а также Кусака – маленькая, но кровожадная собака Броуди. Тот, кому удалось бы пройти незамеченным под самым носом у этой парочки, обнаружил бы, что входная дверь в здание школы заперта, а черный ход привел бы его в административную зону, где расположены кабинеты декана пансионерок, директора школы, секретариат и комната отдыха для старост, ответственных за порядок, – одним словом, львиное логово.

– Единственно разумный путь, – рассуждает Деннис, – вот здесь – через пожарную лестницу. – Он тычет пальцем в значок на карте, обозначающий металлическую винтовую лестницу. – Там наверху окошко, через него попадаешь прямо на половину монахинь. А уже оттуда остается перебраться с третьего этажа на цокольный, в другой части школы, по пути избегая монахинь, всяких ловушек для поимки нарушителей, старост, вооруженных хоккейными клюшками, и так далее. Затем нам всего-то и остается, что проникнуть в ту запертую комнату, под которой находится древний могильник, там, внутри, заново собрать установку, перебросить провод через стену, чтобы подсоединиться к Уплотнителю Космической Энергии, и открыть портал, на этот раз обязательно засняв все на видео. Ну а дальше – Нобелевская премия.

– И все – прощай, школа! – говорит Марио. – Мы станем мировыми знаменитостями.

– Я стану, – поправляет его Рупрехт.

– Думаешь, все получится? – спрашивает Скиппи.

Рупрехт думает, что да: после той ночи в подвале он стал настоящим обращенцем, поверив в таинственную силу древних погребальных курганов.

– Я почитал о них в интернете. Ну, с точки зрения науки с ними связано множество странных феноменов, которые еще ждут объяснения. Я понимаю, это нетрадиционный подход. Но, как говорит профессор Тамаси, “наука – это область прежде невозможного”.

– А если тебя монахини поймают?

– Но рискнуть-то мы должны, – отвечает Рупрехт.

– Кондор вылетает завтра ночью, Скип, – сообщает Деннис. – В нашей команде еще есть местечко для одного участника.

– Ну, даже если б я хотел, я завтра не могу, – отвечает Скиппи. – Я завтра к Лори в гости иду.

В другое время Скиппи, пожалуй, позавидовал бы Деннису и его новой роли главного помощника при фигуре Рупрехта, но сегодня, лежа в постели, он думает только о завтрашнем дне – не о Деннисе, не о Карле, не о таблетках или соревновании по плаванию, не об “Операции ‘Кондор’”: о завтрашнем дне, и больше ни о чем. Он так взволнован, что не знает, сможет ли уснуть; но ему нужно уснуть, потому что скоро уже 6 часов утра, и вдруг он – плюх! – плюхается в воду со свежим хлорином.

Счастливчикам, которых отобрали для соревнований, всю эту неделю положены дополнительные тренировки – по полчаса каждое утро, до прихода остальных. Сквозь плексигласовую крышу видно черное-пречерное небо, будто на улице еще полночь. Тренер, стоя у края бассейна, ритмично хлопает в ладоши, а они носятся туда-сюда, взад-вперед, проделывая бесконечный путь на одном и том же коротком отрезке. Брасс, на спине, баттерфляй, кроль: руки и ноги Скиппи движутся сами по себе, а он плывет где-то внутри собственного тела, будто пассажир. Справа и слева от него, на параллельных дорожках, показываются из пены Гаррет Деннехи и Сидхарта Найленд, словно фрагменты отражений: другие Скиппи в других мирах.

Возле душа команда сбивается в кучку, все складывают руки, прижимая их к своим скользким холодным телам, и с серьезным, взрослым выражением лица слушают тренера. До соревнований осталось всего три дня!!!! Он излагает им план поездки и говорит, кто с кем будет делить номер в гостинице. “Дэниел, твоим товарищем будет Энтони, как и раньше…” (“Ха-ха, Джастер! Повезло тебе!” “Не забудь прихватить тампоны для ушей!”) Энтони “Налет” Тейлор храпит громче всех в школе, причем, когда он уснул, его невозможно разбудить до утра, если только не вылить на него целое ведро воды.

– Ладно, бегите в душ! И помните: берегите себя эти несколько дней. Избегайте шумных игр. Я не хочу, чтобы все наши старания пошли прахом из-за того, что кто-нибудь подерется, потянет себе мышцу или наступит на гвоздь.

На гвоздь, на стекло, на кислоту, на горящие угли, или ты пройдешь под строительными лесами и прямо на тебя свалится балка, или ты получишь ожоги при пожаре, или тебя похитят террористы… Когда начинаешь об этом думать, кажется – столько бед может с тобой приключиться! Но Скиппи об этом и не думает, в его мозгу звучит только один сигнал: ЛОРИ ЛОРИ ЛОРИ ЛОРИ! Он не может больше ни о чем думать – ни во время плавания, ни за завтраком, ни на немецком, ни на религии, ни на искусстве, – и мысль о ней придает всему какую-то нереальную красоту, как бывает в последние дни школьного года, когда уже идешь вдоль кромки июня, и хотя занятия еще не закончились, лето уже наползает на все, будто это лужица апельсинового сока расползается по тетрадке. Лето, которое сильнее школы, и Лори – девочка-лето…

На уроке английского они проходят “Другую дорогу” – про этого парня, Роберта Фроста, в лесу. Мистер Слэттери, читая это стихотворение, приходит в необъяснимое волнение:

– Понимаете, жизнь… Жизнь, хочет сказать нам Фрост, – это что-то такое, что нам нужно выбирать, как выбирают тропинку в лесу. Для нас самое сложное в том, что в наше время нам предоставляется огромное множество вариантов – целый лабиринт уже готовых тропинок. Но, если присмотреться повнимательнее, многие из этих дорог оказываются очень похожими друг на друга: ну, например, нам предлагают покупать разные товары, верить в разные заранее заготовленные истории – скажем, придерживаться какой-то религии, гордиться какой-то страной, болеть за какую-то футбольную команду и так далее. Смысл в том, чтобы самому делать свой выбор: например, не верить во что-то, отказываться от потребления, не пускаться ни в какие путешествия, а оставаться домоседом…

– Эй, Скип! – шипит шепотом Марио, перегнувшись над Джеффом и тыча Скиппи в локоть. – Ты уже приготовил подарок своей даме?

– А я должен прийти к ней с подарком?

Марио хлопает себя по лбу:

–  Mamma mia!Нечего тогда и удивляться, что вы, ирландцы, лет до сорока ходите в девственниках!

В обеденный перерыв они отправляются в торговый центр за подарком для Лори. На все деньги, которые лежат у Скиппи в бумажнике, он покупает коробку шоколадных конфет – вторую по величине в магазине (считая от самой маленькой). На обратном пути Деннис, который оставался необыкновенно молчалив во время всей этой перемены, вдруг заговаривает.

– Я все думал об этом стихотворении Роберта Фроста, – сообщает он. – И мне кажется, оно вовсе не про то, какой мы делаем выбор в жизни.

– А про что тогда? – спрашивает Джефф.

– Про анальный секс, – отвечает Деннис.

– Про анальный секс?

– Как это ты до такого додумался, Деннис?

– Ну просто если вдуматься, то это же очевидно. Вы только послушайте, что он сам рассказывает. Он оказывается в лесу – так? Он видит перед собой две дороги. И идет по той, которая меньше исхожена. Про что же это еще?

– Э… Может, про лес?

– Про прогулку?

– Ты что, не слушаешь на уроках? Поэзия же никогда не рассказывает напрямую о том, о чем хочет рассказать, в этом-то и вся соль! Ясно, что мистер Фрост или кто-нибудь другой вовсе не собирался открытым текстом рассказывать всем на свете о том, как он трахнул свою женщину в задницу. И вот он хитроумно все это маскирует и сочиняет такое стихотворение, что какому-нибудь неискушенному читателю покажется, будто оно всего лишь про какую-то скучную прогулку по какому-то дурацкому лесу.

– Но послушай, Деннис, неужели ты думаешь, что мистер Слэттери действительно стал бы с нами разбирать это стихотворение, если бы там правда говорилось про анальный секс?

– Да что понимает этот мистер Слэттери? – фыркает Деннис. – Думаешь, он сам когда-нибудь гулял со своей женой по менее истоптанной дорожке?

– Ба! Можно подумать, ты когда-нибудь гулял по этой менее истоптанной дорожке, – смеется Марио.

Деннис поглаживает себя по подбородку:

– Ну, я вспоминаю одну волшебную ночь с твоей матерью… Я пытался ее остановить! – кричит он, бросаясь в сторону, чтобы по нему не попал кулак Марио. – Но она была ненасытна! Ненасытна!

Проходя под облезлыми платанами, они замечают какой-то ажиотаж у входа в подвальный этаж. Вокруг толкутся мальчишки, а над их головами клубы дыма. Когда они подходят ближе, от толпы зевак отделяется Митчелл Гоган и, запыхавшись, подбегает к ним.

– Эй, Джастер! – говорит он, еле скрывая злорадство, – это не твой шкаф, случайно, под номером сто восемьдесят один?

Конечно! И он горит. Скиппи протискивается сквозь толпу, а навстречу ему из открытой двери рвется пламя, по-хозяйски ревет внутри; искры взлетают до потолка, а вниз как подбитые самолеты падают уже хлопья сажи. Мальчишки глазеют на это с ухмылками, и на их лицах виден адский оранжевый отблеск; а посреди толпы – глядя на Скиппи глазами, которые в этом готически-жутковатом освещении кажутся окнами пустого дома, – стоит Карл. Скиппи с ужасом смотрит на него, не в силах отвести взгляд, И тут позади него раздается скрипучий голос – из-за спин ребят появляется Нодди – с побагровевшим бугорчатым лицом тролля, с огнетушителем в руке.

– Боже мой! – кричит он! – Это что, вашу мать, творится-то?!

Он направляет на шкаф огнетушитель – и толпа, издав возглас восхищения, отпрыгивает назад, а пена каскадом валится на языки пламени. Меньше чем через минуту огонь уже потушен; зеваки расходятся, а Скиппи застенчиво стоит рядом и смотрит, как Нодди разгребает обугленное содержимое шкафа, следя, чтобы не оставалось тлеющих угольков.

– Это твой шкаф, да? – спрашивает он Скиппи. – У тебя там что было – фейерверки, или газ для зажигалок, или что-то типа этого?

Скиппи беззвучно мотает головой, не отрывая взгляда от мокрого черного нутра шкафа.

– Ну так как это случилось-то, а?

Изо рта у Нодди несет чем-то гадким, Скиппи прямо обжигает ноздри. Сквозь миазмы дыма он видит, что Карл по-прежнему наблюдает за ним – неподвижный, как восковая фигура.

– Не знаю.

–  Не знаю! – передразнивает его сторож, снова поворачиваясь к сгоревшему шкафу. – Ну, теперь-то чего – все на фиг сгорело… Эй, ты куда? Ну-ка, скажи мне, как тебя зовут, ты…

Но Скиппи уже вырвался на волю и умчался. И вот он уже у себя в комнате. Небо за окном кажется холодным, даже ледяным; к ленточкам, которыми обвязана микроскопическая коробка с конфетами, прилипли частички сажи. Он, не думая, тянется за таблетками… и вдруг застывает. Оказывается, за ним следом пришли Деннис, Джефф, Рупрехт и Марио: они стоят в дверях, совсем как бременские музыканты, и грустно на него смотрят.

– Что? – спрашивает Скиппи.

– Ты в порядке, Скиппи?

– Все нормально.

– Там много добра было?

– Не важно.

– Что делать собираешься?

– В каком смысле?

Молчание. Ребята переглядываются, а потом Рупрехт выпаливает:

– Вот что, Скиппи! То, что случилось с твоим шкафом, не могло быть просто случайностью!

– Тебе нельзя идти к Лори, Скип! – выкрикивает Джефф. – Карл тебя убьет!

– Разумеется, я пойду. – Скиппи непоколебим. – И Карл меня не остановит.

– Но послушай, Скип… А если он тебя все-таки остановит?

– Пускай попробует, – вызывающе говорит Скиппи.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Может, уже настало время, чтобы кто-нибудь его остановил. – Он и сам не понимает, что у него на уме, пока не произносит эти слова, а как только он их произносит, то понимает, что говорит всерьез.

– Да о чем ты? У тебя никаких шансов против него!

– Так ты и девчонку свою упустишь, да в придачу тебя самого еще в землю втопчут!

– А через три дня у тебя соревнования! – вспоминает Джефф. – Скиппи, разве ты сможешь поехать на соревнования, если тебя втопчут в землю?

– Скиппи!

Внизу в воздухе все еще витает едкий дым от сгоревшей дешевой древесины, и ученики, идущие в классы, насмешливо смотрят вслед Скиппи. Он не обращает на них внимания и идет из левой половины вестибюля в правую, пока на пороге кабинета черчения не видит его: это единственный человек, знакомый Скиппи, который даже со спины выглядит сердитым… Удары сердца звучат у него в ушах, и с неожиданной скоростью, неизвестно откуда взявшейся, он движется по тоннелю из воздуха, соединяющего их двоих, и опускает руку на плечо Карла.

Вокруг них весь коридор замирает. Карл, стоящий в дверях, медленно поворачивается, и его налитые кровью глаза останавливаются на Скиппи. В них нет ни намека на то, что Карл узнал Скиппи; в них нет вообще ничего. Смотреть в такие глаза – все равно что заглядывать в пропасть, в бездонную, безразличную пропасть…

Скиппи сглатывает, а потом решительно выпаливает:

– Это ты поджег мой шкаф!

Карл смотрит на него с тем же выражением лица; а когда наконец он говорит, то кажется, будто каждое слово – это тяжелая гиря, которую нужно поднимать с пола цепями и шкивами.

– И что дальше?

Извиниться! Убраться отсюда! Поблагодарить его за то, что проделал такую основательную работу!

– После уроков, – говорит Скиппи, изо всех сил стараясь, чтобы голос у него не дрогнул. – За бассейном. Ты и я.

По толпе, стоящей вокруг, пробегает шумок. Карл реагирует не сразу, а потом у него медленно опускается челюсть и изо рта вылетает какой-то свинцовый смех. Ха! Ха! Ха! Ха! Это гулкий и пустой смех робота, который смеется, но не понимает, отчего что-то бывает смешным. Потом он осторожно кладет руку на плечо Скиппи и, нагнувшись, шепчет прямо ему в ухо:

– Я же просто убью тебя, придурок.

Через пару минут новость облетает всю школу: теперь пути назад уже нет, даже если Скиппи и передумал бы. Всеобщая реакция – полное недоумение.

– Ты будешь драться с Карлом?

Скиппи кивает.

– Ты – с ним?

Скиппи опять кивает.

– Да он от тебя мокрого места не оставит, – говорит Титч, или Винс Бейли, или еще кто-то.

Скиппи только плечами пожимает.

– Ладно, удачи тебе, – говорят ему ученики и уходят.

На уроках все постоянно оглядываются на Скиппи и смотрят так, будто он гигантская ящерица, сидящая за партой; и день, который пока что тянулся томительно медленно, вдруг начинает мчаться во весь опор, как будто само время тоже желает как можно скорее поглазеть на драку. Скиппи пытается слушать, что говорят учителя, – хотя бы для того, чтобы замедлить время. Но напрасно: похоже, слова сами знают, что не предназначены для ушей Скиппи, и потому пролетают мимо. Вот каково, наверное, быть мертвецом и являться к живым, думает Скиппи. Все как будто сделано из стекла, все слишком скользкое, не дает зацепиться, так что когда просто стоишь на месте, то кажется, будто падаешь вниз.

Назад к карточке книги "Скиппи умирает"