Текст книги "Скиппи умирает"
Автор книги: Пол Мюррей
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 47 страниц)
Это уже завтра. Голоногий Скиппи стоит у края бассейна, от хлорки, и от недосыпа у него щиплет в носу. На улице все застлано серым утренним туманом, из него только начинают проступать какие-то очертания. С двух сторон от Скиппи выстроились ряды мальчишек в белых купальных шапочках с символикой Сибрукского колледжа, будто клоны со школьными гербами, припечатанными на лысые головы. Свистит свисток, и, прежде чем мозг успевает что-либо сообразить, тело уже бросается вперед, в воду. И тут же тысяча синих рук тянется к ним, хватает его, тащит вниз, – он переводит дух, отбивается от них, силится всплыть на поверхность…
Прорвавшись, он оказывается в подвижной гуще разных цветов и шумов: желтая пластиковая крыша, плеск и пена вокруг других пловцов, чья-то рука, чья-то откинутая набок голова в защитных очках, тренер, нависающий над водой, как суковатый ствол дерева, хлопающий в ладоши и кричащий Давай-давай,а в дорожках вокруг Скиппи – мальчишки, как непослушные отражения, то украдкой вырывающиеся вперед, то исчезающие за собственными следами в воде. Все несутся на стенку! Но вода борется с ним, дно бассейна будто магнит тянет его снова вниз, вниз, туда, где…
Снова свисток. Первым приходит Гаррет Деннехи, сразу за ним – Сидхарта Найленд. Через несколько секунд подтягиваются остальные, хватаются за стенку, шумно дышат, снимают очки. А Скиппи все еще барахтается где-то в середине бассейна.
– Давай, Дэниел, черт возьми, ты плетешься, будто старушка в парке!
И так три раза в неделю, в 7 утра, тренировка длится час. Это еще, считай, повезло: команда старшеклассников тренируется каждое утро, да еще и по субботам. Брассом, на спине, баттерфляем, кролем, туда-сюда по синей от химикатов воде; репетиции на кафеле – отжимания и приседания до тех нор, пока все мышцы не начнут гореть.
– Чтобы стать хорошим атлетом, природных способностей мало, – любит выкрикивать тренер, расхаживая вдоль края бассейна, пока все корчатся, выполняя упражнения. – Тут нужна еще дисциплина, нужна обязательность. – Поэтому, если пропускаешь тренировку, будь добр, запасись уважительной причиной.
Потом команда сбивается в кучку на пороге раздевалки, все прячут пальцы под мышками. Когда выходишь из воды, воздух кажется холодным и каким-то очень пустым. Твоя рука движется – а ей ничто не мешает. Ты что-то говоришь – а слова мгновенно испаряются.
Тренер наматывает на палец шнурок от свистка и снова разматывает. Все собрались вокруг него, будто апостолы вокруг Христа на старых картинах. Если хорошенько приглядеться, можно заметить, что тело у него все перекручено, даже когда он стоит неподвижно.
– Ребята, вы неплохо потрудились в субботу. Но нельзя почивать на лаврах. Следующий сбор – пятнадцатого ноября. Зря вам кажется, что это где-то за горами. Тем более нам нужно трудиться изо всех сил и не терять импульса. Мне хочется, чтобы мы вышли в полуфинал. – Он мотает головой в сторону раздевалки. – Ладно, идите.
В душе совсем нет ощущения, что там становишься чище. На кафеле слой грязи, из ванны для ног не уходит вонючая вода, в решетках колышутся серые клочья волос, будто утонувшие русалки.
– Ты сегодня плавал как дерьмо, Джастер, – замечает Сидхарта. – В чем дело? Всю ночь не спал, дурака валял с Ван Дореном?
Скиппи бормочет, что растянул мышцу на соревнованиях. Сидхарта морщит нос, показывает верхние зубы и передразнивает его, изображая кенгуру:
– Чи-чи-чи, кажется, я растянул мышцу на соревнованиях. Ну так лучше поднажми. Если тебе так повезло в субботу, это еще не значит, что ты имеешь право на постоянное место в команде.
– Не слушай его, – говорит Ронан Джойс, когда Сидхарта отходит. – Придурок!
Но Скиппи и так никого не слушает: дело в таблетке, которую он принял сегодня, когда проснулся. Сонливость опутывает, окутывает его, будто одеяло. Все шумы, все картинки, все, что люди говорят, – все это как бы изломано и замедленно; Скиппи почти не замечает, как игольчатая вода в душевой падает на его тело, как из холодной делается горячей, как потом он снова выходит в ледяную раздевалку.
Когда он приходит в столовую, Рупрехт и остальные уже едят. За стойкой – Монстро, он раздает черпаком омлет, как будто какую-то отраву, из гигантского стального чана. Кормят в этой столовой всегда какой-нибудь мерзостью – самой последней дешевкой. Сегодня даже тосты подгорели.
Он садится за стол, и Джефф одобрительно кричит:
– Захватывающий момент, болельщики: к нам сейчас присоединился чемпион по плаванию Дэниел Джастер, он только что вернулся с изматывающей тренировки! Как самочувствие сегодня, чемпион?
– Спать хочется.
Из дальнего угла столовой слышится блеяние – это вошел Муирис де Балдрейт, главное пугало Сибрука и самозваная опора тайной Дублинской бригады, союза малолетних членов ИРА. Сккккррррччччч сккккррррчччч – это Рупрехт старательно отскребает горелую корку со своего тоста.
– “Спать хочется”. Это, дамы и господа, говорит лучший атлет, Дэниел “Скиппи” Джастер.
Сккккррррчччч, сккккррррчччч, сккккррррчччч – скрежещет тост Рупрехта. Скиппи таращится на свой завтрак, как будто тот появился неизвестно откуда.
– Я бы, наверно, мог стать лучшим атлетом, если бы захотел, – небрежно говорит Марио. – Но дело в том, что я просто не хочу.
– О да, Марио, дело, конечно же, только в этом, – говорит Деннис.
– Иди в задницу, Хоуи! Именно в этом. Если хочешь знать, этим летом мне звонили сразу из двух команд премьер-лиги и предлагали пройти испытания.
– Премьер-лига по мастурбации! – объявляет Деннис.
– В премьер-лиге по мастурбации ты был бы Дэвидом Бекхэмом, – добавляет Найелл.
Схватив воображаемый микрофон, Деннис принимается говорить с характерным юго-восточным акцентом:
– Да, Брайан, с тех пор как я был пацаном, мастурбация сильно изменилась. В наше время мы мастурбировали совершенно бескорыстно. Мы делали это днем и ночью, все ребятишки с нашего двора, мы мастурбировали на старом пустыре, мастурбировали у стены дома, Помню, как мама выходила и звала меня: “Хватит мастурбировать, приходи домой пить чай! От тебя никогда не будет толку, если ты будешь думать только о мастурбации!” Мы были просто фанатами мастурбации. Другое дело – теперешние юные мастурбаторы: они думают только о деньгах, об агентах и контрактах. Порой я с тревогой думаю о том, что мастурбации грозит опасность совсем вымереть.
– Эй, Скип, а что там было в гостинице в субботу? – спрашивает Джефф. – Был там мини-бар?
– Нет.
– А горячая ванна?
Сккккррррччч! Сккккррррччч! Сккккррррчччч!
– Черт возьми, Рупрехт, что ты делаешь? – вдруг кричит Скиппи.
– Горелые тосты – это канцероген, – невозмутимо отвечает Рупрехт, продолжая обдирать несъедобную корку.
– Это что? – переспрашивает Джефф.
– То, что вызывает рак.
– Тосты вызывают рак? – удивляется Марио.
– Да здесь нас никто даже раком не наградит, – замечает Деннис, недовольно оглядывая зал столовой.
– Кан-це-ро-ген, – медленно повторяет Джефф. Сккккррррччч – скрежещет нож по горелому куску хлеба, и вдруг Скиппи хватает Рупрехта за пухлое запястье. Тот смотрит на него с удивлением.
– Раздражает, – говорит Скиппи, смутившись.
Слышен звонок. Томмз Картофельная Башка поднимается и хлопает в ладоши, чтобы школьники несли свои подносы к тележкам.
– Мне нужно кое-что забрать из своего шкафа, – говорит Скиппи остальным.
Уже 8.42, коридоры заполняются заспанными мальчишками в куртках, спешащими на уроки. Новости о субботнем соревновании уже распространились: пока он идет сквозь толпу против течения, к лестнице, ведущей в подвальный этаж, люди, с которыми он никогда раньше не разговаривал, кивают ему в знак признания; другие щиплют за руку повыше локтя или останавливаются поздравить.
– Эй, молодец, Джастер!
– Привет, наслышаны о твоей гонке. Так держать!
– Отлично, Джастер. Когда полуфинал?
Если ты привык к тому, что люди смотрят мимо, или сквозь, или, чаще всего, поверх тебя, то такое внимание кажется очень и очень странным. Теперь двое парней из младшего потока, Даррен Бойс и еще один, Скиппи даже не помнит, как его зовут, откалываются от толпы, чтобы подойти к нему. Даррен улыбается и раскрывает объятья – а потом, в последнее мгновенье, толкает своего приятеля, и тот грохается прямо на Скиппи, который отлетает к стене. Мальчишки смеются, разворачиваются и уходят.
Он поднимается на ноги. В голове у него все еще звучит скрежет ножа по тосту: сккккррррччч, сккккррррччч, сккккррррччч.Таблетка уже перестает действовать. Ш-ш, знаю, спокойно!
Вниз по лестнице, по волнам тел. В этом году, когда он вернулся с летних каникул, оказалось, что все мальчишки сильно изменились. Все вдруг стали долговязыми и нескладными, а говорили только о выпивке да о сперме. Ходишь среди них как по лесу, пропахшему человечиной.
Подвальный этаж заполнен узкими рядами запирающихся шкафов. Они напоминают Скиппи гробы – дешевые деревянные гробы с кодовыми замками. С одной стороны стоит залатанный бильярдный стол, на котором Гари Тулан решительно и красиво отделывает Эдварда “Хатча” Хатчинсона, а дворник Нодди, опершись на свою метлу, смотрит и одобрительно крякает. В нескольких дверях от Скиппи вокруг шкафа Саймона Муни украдкой собралась куча ребят – значит, там у кого-то контрабанда.
– Распылители. Черные дыры. Пятые измерения. Испепелители, – перечисляет нараспев Саймон Муни, наклонившись над полиэтиленовым пакетом. – А еще у нас есть ракеты, шутихи – это самые громкие шутихи, какие бывают.
– А это что такое? – тычет Диармайд Ковени.
– Не трогай. – Саймон недовольно отдергивает пакет и открывает его уже на безопасном расстоянии. – Это, приятель, печально знаменитая Бомба-Паук. Это восемь отдельных фейерверков в одном.
Слышен восхищенный, почти благоговейный гул.
– А откуда они у тебя? – спрашивает Дью Форчун.
– Отец купил на Севере. Он все время ездит туда в командировки.
– Ух ты! А как ты думаешь – он может и мне такие привезти? – затаив дыхание, спрашивает Воэн Брейди.
Саймон обдумывает вопрос, плотно сжав губы, как будто сосет конфету.
– Нет, – решает он.
– Ну, а можешь ты нам продать несколько своих?
– М-м-м… – Саймон опять делает конфетное лицо. – Нет.
– Почему? У тебя же их пропасть.
– Может, тогда запустим сейчас парочку?
– Ну да, представляешь, что будет с Конни, если запустить ему шутиху под стул!
– Нет.
– Тогда зачем ты вообще их сюда притащил, если не собираешься их запускать?
Саймон пожимает плечами, а потом, заметив поблизости Карла Каллена и Барри Барнза, торопливо кладет фейерверки обратно в шкаф и запирает его на замок. Зрители неохотно расходятся и под звуки последнего звонка идут к лестнице.
Скиппи закрывает дверь своего шкафа и прислоняется к двери.
СКРРРРРЧЧЧЧ, СКРРРРРЧЧЧЧ, СКРРРРРЧЧЧЧ!
Горячая ванна? Мини-бар? По спине течет пот, все вокруг словно движется скачками и рывками, как будто отдельные мгновенья соединены лишь скольжением воды, и всякий раз, моргнув, он вдруг попадает в какое-то новое мгновение и не понимает, где он…
Ш-ш, не волноваться.
…и крошечные частички памяти вдруг всплывают ниоткуда и взрываются фейерверками где-то внутри глаза, осколки картинок, пропадающие так быстро, что не успеваешь их рассмотреть, как сны забываются в тот самый миг, когда понимаешь, что это сны… Только вот сны о чем? Воспоминания о чем?
Ш-ш. Несколько глубоких вдохов.
Он вытряхивает из желтой трубочки таблетку и запивает ее выдохшимся спрайтом. Вот так. Он медленно и спокойно достает из шкафа учебники, которые понадобятся ему для сегодняшних уроков, и кладет их в рюкзак. Он уже опаздывает на естествознание, но не торопится. Ему уже опять кажется, что все нормально, – ясно? Эти таблетки действуют убаюкивающе, как будто ешь лед и чувствуешь, как все внутри замерзает. Странновато только, что вместе с таким целебным эффектом одновременно подступает какая-то тошнота…
– Стой на месте! – восклицает мистер Фарли, когда Скиппи показывается в дверях кабинета. Затем обращается к классу: – Какой из семи характерных признаков жизни демонстрирует сейчас Дэниел?
На него уставляется тридцать насмешливых глаз. Скиппи стоит как идиот, держась рукой за дверь. Раздается тихое ржание, кое-кто с задних рядов успевает выкрикнуть разные предположения (“Экскреция?”, “Голубизна?”), прежде чем мистер Фарли сам отвечает на свой вопрос.
– Правильный ответ – “дыхание”. Конечно, теперь вы все вспомнили. Дыхание, или, как это называется по-научному, респирация, – это один из семи главных признаков жизни. Благодарю вас, мистер Джастер, за изящную демонстрацию. Теперь можете садиться.
Скиппи, раскрасневшись, спешит занять свое место рядом с Рупрехтом.
– Каждое живое существо на нашей планете дышит, – продолжает мистер Фарли. – Однако не все дышат одним и тем же и не все дышат одинаково. Например, люди вдыхают кислород, а выдыхают углекислый газ, а вот с растениями все ровно наоборот. Поэтому им отведена такая важная роль в борьбе с глобальным потеплением. Морские организмы тоже дышат кислородом, как и люди, но они извлекают его из воды при помощи жабр. А у некоторых организмов имеются и жабры, и легкие. Кто-нибудь из вас может подсказать мне, как они называются?
Флаббер Кук тянет руку:
– Русалки?
– Нет, – отвечает мистер Фарли. – Еще кто-нибудь? Спасибо, Рупрехт, правильный ответ – амфибии. – Он пишет мелом на доске. – Это слово происходит от древнегреческого амфибиос, что значит “двойная жизнь”. Амфибии – например, лягушки – это такие существа, которые умеют дышать и на суше, и в воде. Они сыграли очень важную роль в эволюции, потому что жизнь на Земле зародилась в море, а значит, первые позвоночные, которые выбрались на сушу, должны были обладать амфибийными признаками. К тому же каждый из вас сравнительно недавно сам являлся амфибией: ведь младенцы, находясь в матке, действительно дышат кислородом, растворенным в жидкости, при помощи жабр, совсем как рыбы. Более того, некоторые ученые считают, что наличие жаберных щелей у человеческого эмбриона свидетельствует о нашем происхождении от морских существ…
– Любопытно, почему нельзя было так и остаться амфибией, – размышляет вслух Рупрехт, когда после урока они выходят из класса. – Тогда бы каждый сам решал, где он хочет жить – на суше или в воде.
– Да, русалки и все такое… Раз они амфибии – значит, с ними легче сексом заниматься, – замечает Марио.
– Тупица! Русалок трахать некуда – у них нет там дырки. Даже если б ты сам был амфибией, ты бы не мог с ними сексом заниматься, – ворчит Деннис.
– Тогда зачем вообще русалки, раз с ними нельзя заниматься сексом?
– Ну, наверное, не надо забывать главное: русалки – вымышленные существа, – замечает Рупрехт. – Хотя, что интересно, некоторые биологи, специалисты по морской фауне, полагают, что легенда о русалках могла возникнуть из-за крупных морских млекопитающих отряда сирен, вроде дюгоней или ламантинов, у которых тело похоже на рыбье, а грудь напоминает человеческую. Они вскармливают детенышей на поверхности воды.
– Слушай, фон Минет, посмотри в словаре слово “интересный”.
– А я вот чего не понимаю, – говорит Джефф. – С чего вдруг та первая рыба – ну, та, от которой произошли все сухопутные животные, – однажды решила выйти из моря? Ну, типа, бросить все, что она уже знала, и отправиться куда-то на сушу, где еще не было ни единой живой твари, с кем можно было поговорить? – Он трясет головой. – Да, это была очень храбрая рыба, и мы ей всем обязаны – ведь от нее же пошла потом вся жизнь на суше и все такое? Но, я думаю, ей было очень-очень грустно.
Скиппи не принимает участия в этом разговоре. Похоже, вторую таблетку принимать не стоило. Он чувствует себя как-то странно, вроде бы сонно – но это не та приятная сонливость, которая была раньше: на этот раз она колючая, горячая, с каким-то привкусом во рту. Потом он вспоминает, что следующий урок – религия, и ему делается еще хуже.
В лучшем случае на уроках религии творится просто хаос, но занятия брата Джонаса скорее напоминают цирк, в котором верховодят звери. Брат приехал из Африки и до сих пор никак не может разобраться в том, что тут происходит; в Деннисовом списке “Победителей в соревнованиях по нервным срывам” он обычно в первых строках, наряду с миссис Твэнки (она ведет организацию бизнеса) и отцом Лафтоном, учителем музыки. Заняв свое место, Скиппи замечает, что Морган Беллами, который обычно сидит за соседней партой, сегодня отсутствует. Почему это кажется ему дурным знаком?
– Кому принадлежит мир? – вопрошает брат Джонас. Голос у него тихий, темный и шершавый, как подушечки на собачьих лапах, и фразы, которые он произносит, страстно струятся вверх-вниз, как музыка: их трудно разобрать, но легко над ними смеяться. – Кому Господь обещал мир?
Ответа нет; продолжается всегдашний гул – ученики переговариваются между собой. Но как только брат Джонас отворачивается и начинает писать что-то скрипучим мелом на доске, все выскакивают и принимаются скакать и размахивать руками. Это новый обычай – нечто вроде танца дождя, который исполняется в гробовом молчании, а под конец, когда брат Джонас уже начинает оборачиваться, все садятся за парты, на чужие места, так что, когда он разворачивается к классу лицом, то видит тридцать спокойных и внимательных лиц, терпеливо ждущих, что он скажет, только теперь все ученики сидят в совершенно другом порядке. Мел скрипит и пищит. Вокруг Скиппи кружится и дергается множество тел. Но сам Скиппи остается сидеть. Он вдруг понимает, что прыгать с остальными ему нельзя. Даже глядеть на эти дерганья он не может – в животе у него начинается качка.
Вот брат Джон уже закончил писать, и теперь все судорожно рассаживаются.
– Джастер! – Это Лайонел Боллард, 64 кг креатина и загара, пытается спихнуть его со стула. – Джастер! Шевелись!
Скиппи упрямится, не двигается с места. Брат Джонас снова разворачивается к классу лицом. Он начинает говорить, а потом умолкает, заметив, что что-то не так, но еще не поняв, что именно. Лайонел скрылся за партой сзади, справа; Скиппи чувствует, что он сверлит его глазами.
– Землю унаследуют кроткие, – возвещает брат Джонас, указывая на надпись на доске, постепенно загибающуюся книзу: будто караван букв бредет вниз по холму. – Иногда мы полагаем, что мир принадлежит торговцам, которые могут купить его своими богатствами. Или политикам и судьям, которые решают человеческие судьбы. Но Иисус учит нас, что в конце…
– Дэ-ни-елллл... – начинает тихонько напевать Лайонел. – ДЭ-НИ-елллл…
Скиппи не обращает на него внимания. С задирами лучше всего так – просто не обращать на них внимания, тогда им станет скучно и они оставят тебя в покое. Но главная беда в школе – что им не становится скучно: ведь все остальное им кажется еще скучнее. По доске снова скрипит мел, а мальчишки опять вскакивают и прыгают как бесноватые. Голова у Скиппи кружится волчком. В поле его зрения загораются и гаснут огоньки. Теперь Лайонел совсем близко. “Дэниел, – шепчет он едва слышно, так тихо, что, может быть, Скиппи это только мерещится. – Дэниел…”
Веки у него тяжелеют, но он знает: если их закрыть, появятся эти ужасные кружащиеся ямы, от которых ему станет еще хуже.
– Так давайте спросим себя: а что значит быть кротким? Иисус учит: если кто-нибудь ударит тебя по правой щеке, подставь ему левую. Кроткий человек… Да, Деннис?
– Да, я хотел спросить: а какого размера душа? Ну приблизительно? Я подумал – больше, чем контактная линза, но меньше, чем мяч для гольфа, верно?
– Душа не имеет ни веса, ни размера. Это бестелесное проявление бессмертного мира и самый драгоценный дар Отца Всемогущего. Ну а теперь откройте все свои книги на странице тридцать семь: кроток ли я в повседневной жизни?
– Дэниел… У меня для тебя подарочек, Дэниел… – Лайонел начинает собирать мокроту из глубин горла и булькать ею во рту.
– Кроток ли я в повседневной жизни? Слушаю ли я своих учителей, родителей и духовных наставников? Поступаю ли я… Деннис, твой вопрос как-то связан с темой кротости?
– А можно ли сказать, что Иисус был зомби? Ну, он ведь вернулся из мира мертвецов, верно? Вот я и хочу узнать – можно ли сказать, что он был зомби? Ну, теоретически, правильно ли употреблять такой термин?
По телу Скиппи-зомби струится пот. Он вытирает его, но все напрасно. Любой шум в классе как будто усиливается: Джейсон Райкрофт отбивает карандашом барабанную дробь, Невилл Неллиган шмыгает носом, Мартин Андерсон, Тревор Хикки и еще кто-то все громче издают слитное пчелиное гудение; еще жутко клокочет мокротой Лайонел, а главное – поверх всего этого звучит в голове ужасающее канцерогенное СКРРРРРРРРЧЧЧЧЧЧЧЧЧ, СКРРРРРРРРЧЧЧЧЧЧЧЧ, СКРРРРРРРРЧЧЧЧЧЧЧЧЧ…
