Текст книги "Скиппи умирает"

Автор книги: Пол Мюррей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 47 страниц)

В тот вечер, впервые за много месяцев, стройка вдруг замерла. Воцарившаяся тишина так чиста и глубока, что кажется сверхъестественной: у Говарда даже кружится голова, когда он садится за книги.

На обратном пути к станции ребята вели себя смирно. Поначалу Говард встревожился, не слишком ли он их напугал, но, когда поезд повез их вдоль побережья назад из города, они вышли из задумчивости и начали задавать вопросы:

– Вот интересно, сибрукские школьники – они тогда все пошли на войну?

– Ну, вообще-то, у них, как и у вас, были родители, которые платили немалые деньги за их образование. Так что, думаю, большинство из них уже успели к тому времени окончить школу. А вот потом уже очень многие записывались в добровольцы.

– И их убили?

– Очень многих – да.

– Ого! Интересно, их призраки бродят по нашей школе?

– Дурак! Если они где-то и появляются, то на поле боя, где их убили.

– Ах, извини, я забыл проконсультироваться у лучшего в мире эксперта по привидениям, который достоверно все знает про то, где они могут появляться, а где нет.

– Если вам это интересно, – мягко вмешался в разговор подростков Говард, – то, я уверен, можно точно выяснить, кто именно ушел в добровольцы и что с ними потом случилось.

– Но как?

– Я могу заглянуть в кое-какие книги, а на следующем уроке мы об этом поговорим.

Говард довел ребят до самых дверей Сибрука, а сам развернулся и пошел прочь: он еще не был готов взглянуть в лицо судьбе. Когда он шел к машине, ему мерещился согнутый палец, раздвигающий створки жалюзи, – там, за окном на верхнем этаже… Однако сегодня вечером, довольный тем, что ему удалось пробудить у ребят живой интерес, Говард думает, что, быть может, не все так уж мрачно. А вдруг история Уильяма Моллоя, если умело придать ей нужный поворот, зацепит и самого Автоматора? Ведь ее можно превратить в рассказ о том, как сибрукский дух вышел на мировую сцену; давний подвиг, замолчанный историей и заново раскопанный его же товарищами по школе спустя столетие: разве из этого не мог бы получиться отличный материал, скажем, для празднования 140-летия колледжа? Настолько отличный, что и.о. директора вполне мог бы посмотреть сквозь пальцы на необычные методы Говарда и позволить ему продолжить, вместе с учениками, прежде такими нелюбопытными, свою первооткрывательскую работу.

На следующее утро школьная парковка до отказа забита служебными машинами. Сегодня первый день собеседований, на которые съезжаются представители разных сфер большого бизнеса – по большей части сибрукские папаши и бывшие выпускники, – чтобы лично побеседовать с учениками выпускных классов. Именно после такой беседы десять лет назад Говард решил отправиться в Лондон. Он до сих пор мысленно видит папашу Райана Коннолли, который, развалившись в кресле, разглагольствует о фьючерсной бирже и о том, какое состояние там можно сколотить; а на другом конце стола юный Говард усиленно думал о машине Райана Коннолли, об огромном доме Райана Коннолли с собственным бассейном, об экзотических каникулах в Диснейленде, Сен-Тропе и Антибе, где каждый год отдыхали Райан Коннолли, отец Райана Коннолли и невероятно сексапильная мама Райана Коннолли.

Говард кипятит воду для чая в учительской, как вдруг рядом с ним материализуется брат Джон.

– Как вы меня напугали! – шутит Говард, схватившись за сердце.

Коротышка не улыбается в ответ, он просто некоторое время смотрит на Говарда своими глубокими-преглубокими, похожими на тающий шоколад глазами. А потом произносит своим певучим, музыкальным голоском:

– Грег просит вас зайти к нему.

И с этими словами, будто дух-наставник, он ускользает, даже не оглядываясь, чтобы проверить, следует ли за ним Говард.

У входа в комнату отдыха для старшеклассников, где уже расставлены столы и стулья для предстоящих бесед, стоят шестиклассники. На них костюмы (школа поощряет профессиональный подход к подобным мероприятиям) тех же изысканно подобранных приглушенных тонов, что и у машин дорогих марок, стоящих на автопарковке. Такая перемена гардероба придает им смелости. Они стоят в дверях и беседуют на разные темы, небрежно жестикулируя: ведь перед ними вот-вот раскроется будущее, к которому их так долго готовили. Говард торопливо кивает им, проходя мимо, и они кивают в ответ, оглядывая его сверху донизу и, возможно, впервые отмечая, что сам он одет отнюдь не по последней моде.

Говард входит в кабинет Автоматора и видит, что тот сидит за столом и пристально смотрит на фотографию своих сыновей. Брат Джонас, войдя вслед за Говардом, закрывает дверь и устраивается в углу, где он смотрится живой скульптурой. Из аквариума доносится тихое бульканье.

– Вы хотели меня видеть, Грег? – наконец спрашивает Говард.

– Я бы так не сказал, Говард. Нет, я совсем не могу этого сказать. – Автоматор отставляет в сторону фотографию в рамке и проводит ладонью по своему усталому лицу. – Говард, знаете, сколько сообщений ждало меня сегодня утром? Ну-ка, угадайте.

У Говарда появляется знакомое ощущение, будто он падает куда-то вниз.

– Не знаю, Грег. Восемь?

– Восемь! – Грег невесело усмехается. – Восемь! Если бы восемь! Восемь – это бы еще куда ни шло. Нет, правильный ответ – двадцать девять. Двадцать девять сообщений – и все они касаются вашей вчерашней вылазки. И, уточним сразу, ни в одном из них не говорится о том, какая это была блестящая идея.

Звонит школьный звонок, оповещая о начале следующего урока. Говард автоматически делает шаг в сторону двери, но Автоматор ледяным тоном пресекает его движение:

– Не утруждайтесь.

Он выкатывается на своем кресле из-за стола и тем же скучным голосом говорит:

– Скажите мне, Говард, – теперь, конечно, это уже не имеет значения, но мне просто любопытно знать: скажите мне, о чем вы думали, когда решили вот так вот увести целый класс из школы, без всякого разрешения?

– Мне захотелось сводить их в музей, Грег. Я понимаю, это несколько необычно, но я правда чувствовал, что это будет им полезно. И действительно, по-моему, им очень понравилась экскурсия.

– В этом я нисколько не сомневаюсь, – возражает Автоматор. – Учитель срывается с места, уводит их из школы и целый день слоняется с ними по городу. Еще бы, они, конечно, неплохо развлеклись! Но, видите ли, Говард, я тут пытаюсь школой управлять. Школой – а не цирком!

Говард замечает, как трясутся руки и.о. директора. И вдруг он впервые с благодарностью думает о присутствии брата Джонаса.

– Грег, я очень сожалею о том, что не предупредил вас. Это было спонтанное решение, и теперь я сам понимаю, что, наверное, поступил неправильно. Но чтобы как-то завершить тот раздел, который мы проходили, я совершенно искренне полагал, что ребятам необходимо своими глазами увидеть кое-какие исторические экспонаты.

– Ах, вот как? – Автоматор складывает руки на животе. – Это очень любопытно, Говард, но вот до меня дошли сведения, что вы так и не увидели никаких исторических экспонатов. Я слышал, что вы отвели учеников в какой-то парк посреди Наркограда и там рассказали о какой-то жуткой кровавой бойне, которая произошла лет сто назад и которая не входит в курс истории для школьников. Верно – так все было?

– Да, но… Дело в том, Грег, что ребята по-настоящему это поняли. Я хочу сказать, что они ощутили живую связь с этим.

– А какого черта им вообще нужно было ощущать связь с этим? – выкрикивает Автоматор, и жилка на его виске бьется с удвоенной силой. – И какому родителю, если только он в здравом уме, понравится, если учитель потащит его ребенка на кладбище в глухой части города и будет рассказывать там всякие ужастики? Или тем более будет рассказывать детям о том, что история – это… сейчас, минутку… – Он берет со стола листок бумаги, – …это “чудовищная панорама бессмыслицы и анархии”. Вы ведь именно так говорили, Говард? Это ваши слова?

– Кажется, это сказал Т. С. Элиот…

– Да мне плевать, кто это сказал, – хоть Роналд Макдоналд! Думаете, родители платят каждый год по десятку тысяч за то, чтобы их детям рассказывали о бессмыслице и анархии? Поглядите-ка внимательнее на учебный план. Вы там где-нибудь видите бессмыслицу и анархию? А?

Говард не успевает ничего ответить, потому что Автоматор уже несется на всех парах дальше:

– Я тут провел собственное небольшое историческое исследование, – сообщает он, доставая конспект, написанный аккуратным мелким почерком – чьим, интересно? – Давайте посмотрим, какие еще интересные вещи узнавали ученики на ваших уроках истории… Да, вот хороший пример… “За что в могиле мы, юнцы? Виновны в том отцы-лжецы!” Отлично, Говард! Наши отцы – лжецы! Что ж тут такого, а? И придраться тут не к чему – разве это как-то затрагивает чей-то авторитет или дисциплину? Нет, конечно. Наши отцы лгали – ну и ладно! А наши матери, значит, были шлюхами? А вот так, значит, нужно взламывать замки на шкафчике со спиртным? Или вот, пожалуйста, мистер Грейвз… – Он размахивает экземпляром “Проститься со всем этим” – аккуратно заламинированным экземпляром. Говард прикрывает глаза. Джикерс. – А вы знаете, что в первой части этой книги автор подробно рассказывает о гомосексуальных отношениях, которые возникли у него с мальчиком из его пансиона? Вы считаете, что это нормально, когда учитель знакомит с подобным материалом впечатлительных молодых людей, которые учатся в христианской школе? Или, может быть, вы считаете, что раз отец Ферлонг отсутствует, то и все прежние правила уже отменены? Такова ваша позиция, Говард? Каждый вытворяет что хочет, и все методы хороши? – Автоматор уже на ногах, а лицо багровое. – А между тем вы отстали на миллион миль от учебной программы! Господи, Говард, да мне кажется, мы уже все это проходили! Мне кажется, я все это вам уже говорил, хватит же упрямиться! Учите детей тому, что написано в проклятом учебнике!

– А если в учебнике ничего не написано? – Говард, уже начиная терять равновесие, тоже повышает голос.

– Что? – кричит в ответ Автоматор, как будто они оба стоят у двух противоположных концов аэродинамической трубы.

– Что, если в учебнике ничего нет, что, если учебник пуст?

– Как это пуст, Говард? – У него здесь есть учебник истории, он берет его и начинает листать. – Да нет, он мне не кажется пустым. Он весь набит историей. Битком набит!

– А разве на нас не лежит обязанность освещать историю с обеих точек зрения? Чтобы хоть чуть-чуть приблизиться к правде?

– На вас лежит обязанность преподавать то, за преподавание чего вам платят! И мне плевать, что это за история – пусть даже история “крестиков-ноликов”: если она включена в учебную программу, то будьте любезны, преподавайте ее! Причем так, чтобы имелся шанс, что хотя бы крошечная частица всех этих сведений останется в голове у этих мальчишек – так, чтобы они смогли потом повторить это на государственных экзаменах!

– Понимаю. Значит, совершенно не важно, буду ли я способствовать распространению лжи. И не важно, что в вашей учебной программе ни слова не сказано о сорока тысячах погибших, в числе которых, между прочим, были и выпускники этой самой школы! Значит, для вас это приемлемый вариант истории, такая дымовая завеса, подходящее прикрытие, которому разрешено обучать детей…

– Дымовая завеса? – словно не веря своим ушам, повторяет Автоматор, брызгая слюной. – Прикрытие?

– Да-да, именно дымовая завеса! Хотя все это произошло девяносто лет назад, до сих пор никто не желает об этом говорить…

– Господи, Говард! – Автоматор проводит рукой по волосам. – Неужели вам тут видится какая-то масштабная конспирация? Неужели вы думаете, что родители учеников названивают мне потому, что обеспокоены тем, как близко вы подобрались к исторической правде? Нет, они названивают мне потому, что какой-то чокнутый учитель вдруг сорвался с цепи и куда-то сбежал с их детьми! Вот что на уме у людей, Говард! Реальность! Разве вы не понимаете, о чем они думают? Почему у моего сына слишком низкие отметки? Какую новую мебель для кухни купить – из березы или полированной сосны? Можно ли играть в гольф в Алгарве в это время года? Вот что их заботит. А то, о чем вы толкуете, – это прошлое, Говард. Первая мировая война, Пасхальное восстание, толпы фанатиков, которые стреляли, произносили речи и размахивали флагами, – все это прошлое! И никого оно не заботит! Никто не говорит об этом, потому что всем наплевать!

– А мы должны учить ребят не быть равнодушными, – бормочет Говард, вспоминая недавний разговор с учителем литературы.

– Должны? Не быть равнодушными? – повторяет Автоматор, словно остолбенев. – Учить их?.. Погодите, уж не думаете ли вы, что у нас тут ситуация вроде “Общества мертвых поэтов” [36]36
  Фильм Питера Уира 1989 г.; Робин Уильямс – актер, игравший роль учителя английского языка.


[Закрыть], а? Вообразили себе: мы – диктаторская школа, а вы – тот, как его там… Морк, который одевался няней…

– Робин Уильямс?

– Точно. Вы вообразили себя Робином Уильямсом? Так, что ли, Говард? А если так, то позвольте задать вам один вопрос: чьим интересам вы служите, когда шесть недель подряд проходите тему, которая в учебнике изложена на одной-единственной странице? Вы это делаете ради учеников? Или ради самого себя?

Говарда, хотя он и пышет праведным гневом, этот вопрос застает врасплох.

– Может быть, вы и правы, – продолжает Автоматор. – Может быть, в учебнике и в самом деле упущено что-то важное. И может быть, когда-нибудь кто-нибудь раскопает все это и снимет документальный фильм, появятся всякие выставки, этой теме будут посвящены специальные приложения к газетам, о ней заговорят люди по всей стране. Но потом они прекратят об этом говорить, Говард, и снова вернутся к своим кухням, к отпускам и к гольфу, – к тому, что их интересовало раньше. От этой самой “исторической правды”, о которой вы толкуете, ни черта не переменится! Вы ведь и сами не дурак, вы должны это понимать. Все эти исторические выверты – это лишь предлог. Нет, вы как-то пытаетесь отыграться за случай с Джастером, вот в чем тут дело. Вы приходите сюда и пытаетесь облить грязью упорядоченную сибрукскую жизнь, вы пытаетесь загрязнить умы моих мальчиков и внести разлад в их чувства, потому что вас мучает вина из-за того, что вы сделали. Но это ведь сделали вы, Говард, вы подписали контракт, никто не приставлял вам пистолет к виску. Что ж, тогда я вам еще кое-что скажу, голубчик. Укажу на парочку истинных фактов, с которыми не поспоришь. Вот факт первый: вы проиграете. Вы проиграете, Говард. Может быть, вы думаете, из-за того, что вы знаете то, что знаете, на вашей стороне сила? Вы думаете, что сможете победить Сибрук? Но это не так, потому что если вы что-то и знаете об истории, то вы должны знать, что эта школа не терпит поражений, и, какие бы усилия вы ни прикладывали, мы вам не проиграем. Вы можете пойти в полицию, можете разорвать контракт, можете предать своего коллегу-учителя, вы все это можете сделать, Говард, и поднять скандал вокруг нашей школы, но мы все равно выстоим. Мы выстоим, мы выдержим бурю, потому что мы – команда, команда со своими ценностями и убеждениями, сохраняющая единство именно благодаря этим ценностям и убеждениям, и обязанная им своей силой.

– И это подводит меня к факту номер два, Говард, а именно: эта школа – хорошая. Да, она несовершенна, потому что мы живем в мире, где ничто не совершенно. Но эта школа – позвольте мне преподать вам урок истории – воспитала не одно поколение ирландских детей, среди ее выпускников не только врачи, адвокаты, бизнесмены, то есть люди, составляющие костяк нашего общества, но еще и миссионеры, волонтеры и филантропы. У этой школы есть давняя традиция – больше того, до сих пор живая традиция – протягивать руку помощи неимущим и обездоленным, как в нашей стране, так и в Африке. Так кто же вы такой, что приходите сюда с желанием все это оплевать? И вы – человек, который ничего не понимает, не понимает, как все устроено в мире, вдруг приходит и пытается опорочить наши устои, – вы-то кто такой? Неудачник, трус! Человек, так и не вышедший из детства, настолько измученный собственными жалкими страхами, что никогда не сумеет ни за что постоять! Никогда не отважится ничего ни для кого сделать!

Весь дрожа, он садится в кресло и опять берет в руки фотографию детей – словно желая убедить себя, что все-таки есть еще в мире что-то хорошее.

– Я отстраняю вас от работы с сохранением зарплаты. Мне необходимо поговорить с юристом школы, прежде чем принять какое-то определенное решение, но до тех пор я настоятельно советую вам держаться подальше от Сибрукского колледжа. На уроках вас будет заменять Кэтрин Мур. – Он обращает на него мутный взгляд. – А теперь уходите, Говард. Ступайте домой, к вашей любящей жене.

Говард вяло поднимается и, не прощаясь, направляется к двери. Но вдруг кое-что привлекает его внимание, и он останавливается. Три жирные сине-золотые рыбы лениво плавают по авкариуму, а остальных его обитателей не видно.

– Как это? – спрашивает он. – А куда же делись остальные?

Тут брат Джонас, который в течение всего разговора молчаливо сидел в углу, издает смешок – на удивление приземленный звук, как будто из шарика выпускают воздух.

– Дорога из Японии такая долгая! – говорит он. – Долгая дорога, столько времени без обеда!

Он снова смеется; этот звук еще продолжает звенеть в ушах у Говарда, когда он идет в учительскую, чтобы забрать из шкафа свои вещи.

Джеф, Рупрехт и Джикерс молча идут по коридору к кабинету естествознания, и тут вдруг из-за колонны выскакивает Деннис:

– Эй, не так быстро, болваны!

– Тебе-то чего нужно? – отвечает Джеф.

– Мне нужны мои пять евро. – Деннис размахивает перед ними какой-то непонятной папкой. – От тебя, от тебя и вот от этого жирдяя.

Он принимает выжидательную позу, прислоняясь к колонне. Из-за его плеча усмехается Найелл, от которого разит сигаретным дымом.

– Я ничего тебе не должен, олух! – возражает Джеф.

– Не должен? Так, значит? – беспечным тоном повторяет Деннис. – А список “Победителей в соревнованиях по нервным срывам” – это ни о чем тебе не говорит?

– Что?

– Сейчас я освежу тебе память, – говорит Деннис, распахивая папку. – Вот… Джеф Спроук, девятое сентября, поставлена сумма в пять евро – на то, что первым сломается брат Джонас. Джикерс Прендергаст, одиннадцатое сентября, для некоторых несчастливая дата, поставил на Лерча пять евро. Рупрехт фон Минет, та же дата, пять евро на Киппера Слэттери – неудачный выбор, Минет, старики редко идут ко дну, особенно когда впереди уже маячит пенсия. Так что, как видите, все вы проиграли, давайте-ка раскошеливайтесь.

– Да что ты такое несешь?

– Говард-Трус, – отрывисто говорит Деннис, жестом показывая куда-то вниз, на лестницу. – Он сошел с дистанции. Вылетел первым. Никто из вас не угадал! А теперь пришло время платить.

– С какой еще дистанции?

– Да с ума он сошел, идиот! Почему, как ты думаешь, он сегодня на урок не пришел?

– Не знаю. Заболел, может?

– Да не заболел – вон его машина стоит, на парковке. Ему запретили преподавать, потому что он сошел с ума.

– Мне он совсем не казался сумасшедшим, – протестует Джеф.

– Да? Он же тайком увел нас из школы и притащил в какой-то музей, где ничего нет. А потом заставил стоять на холоднющем ветру в парке и слушать какую-то фигню, про которую в учебнике нет ни слова!

– Ну и что?

– Ах, тебе этого мало? Что же – дожидаться, когда он начнет кататься на роликах по Пристройке, напялив на себя свадебное платье своей матушки? А ну гони пять евро.

Джеф и остальные продолжают упрямиться, но тут приходит Саймон Муни и спрашивает, слыхали ли они новость: Говарда-Труса уволили.

– Утром Автоматор первым делом вызвал его на ковер. Джейсон Райкрофт слышал, как Уродина Мур говорила об этом Фелчеру.

– Ну и ну! – восклицает Джеф.

У Джикерса, когда он слышит новость, делается еще более унылый и виноватый вид, чем обычно.

– Я жду, – говорит Деннис.

– Чего ты ждешь? – интересуется Саймон Муни.

– Хорошо, что ты спросил, Мунбагги, потому что ты тоже, если не ошибаюсь, должен мне пять евро. Ну а вы, джентльмены, чем будете платить – наличными или наличными?

– Да пошел ты, – с вызовом говорит Джеф и уже собирается уходить.

Деннис бросается вслед за ним.

– А ну давай деньги! – требует он.

– Фиг тебе! – орет в ответ Джеф, и в его голосе слышна такая ненависть, какая возможна только к бывшим друзьям.

– А ну давай деньги, – угрожающе повторяет Деннис.

– Ты все равно потратишь их на сигареты!

– Ну и что? А ты потратишь их на какие-нибудь многогранные кости для своих дурацких ролевых игр!

– От ролевых игр, во всяком случае, рака не бывает! – кричит Джеф и выдергивает свою руку, в которую железной хваткой вцепился Деннис.

– Да твои ролевые игры еще хуже, чем рак! – орет Деннис, и, похоже, их ссора вот-вот перерастет в очередную драку, но тут стоящий у окна Саймон Муни вдруг выкрикивает:

– О боже!

Они оборачиваются и видят, что он смотрит куда-то как зачарованный.

– Там… она... – тихо говорит Муни.

Ссора на время прекращается – все спешат к окну. Саймон прав – это действительно она; и ребят, сразу забывших обо всем остальном, на минуту снова объединяют общие воспоминания о лучших временах.

– А помнишь, она как-то пришла в такой голубой кофточке, что соски почти просвечивали?

– А помнишь, как она посасывала кончик авторучки?

– Интересно, а что она тут делает?

– Как ты думаешь, она к нам вернется?

– Смотрите-ка, а вон Говард…

– Он с ней разговаривает!

– Может, он хочет убежать с ней? – высказывает догадку Джеф. – Может, он послал Автоматора к черту, она заехала за ним сюда, и теперь они отправятся вместе жить на необитаемый остров?

– Ага, сейчас, – фыркает Деннис.

– Он всегда на нее западал, – замечает Джеф.

– Экстренный выпуск новостей для Джефа: если ты на кого-то запал, это еще не значит, что этот кто-то пожелает с тобой переспать. Ты еще не слыхал? Во Вселенной существует асимметрия. – Последняя фраза сопровождается лукавым взглядом искоса в сторону Рупрехта, который никак на это не реагирует.

– А мне плевать, – говорит Джеф. – Давай, Говард! Беги с ней отсюда!

Говард, подгоняемый желанием поскорее покинуть это место, проходит мимо, даже не заметив ее. Типичная превратность судьбы: сегодня, пожалуй, впервые за последние шесть недель он совершенно не думает о ней, совершенно не надеется на ее появление. Он неуклюже придерживает стопку книг, одновременно роясь в кармане в поисках ключа от машины, как вдруг слышит за спиной ее голос – прохладный, как ветерок:

– Ну вот мы и снова встретились.

Она кажется еще красивее, чем раньше, если только такое возможно, хотя, наверное, это невозможно, наверное, дело просто в том, что ее красота слишком ярка и память бессильна удержать ее во всем блеске – это все равно что пытаться сфотографировать солнце. На ней белая мужская рубашка, которая лаконично подчеркивает ее совершенство, и кажется, оно, это совершенство, готово дать ответ на любой вопрос, разрешить любое сомнение относительно чего угодно, и это так поразительно, что Говард сразу забывает о том, что ненавидит ее, наоборот, его переполняют радость, благодарность и облегчение – по крайней мере, на несколько мгновений, пока до него не доходит, что эта белая рубашка, скорее всего, принадлежит ее жениху.

– Давно не виделись, – говорит она, похоже, несколько сбитая с толку упорным молчанием Говарда.

– Что вы здесь делаете?

Как только Говард задает этот вопрос, ему в голову вдруг приходит жуткая мысль, что Автоматор позвал ее подменить его, и это так похоже на смертоносную усмешку судьбы, что ему кажется, что мозг у него сейчас выйдет из строя; но она сообщает ему, что приехала побеседовать с шестиклассниками о карьере в области банковских инвестиций, а также поговорить с Грегом о портфолио школы. Она откидывает назад золотую прядь.

– А вы как поживаете, Говард?

Как он поживает? И она всерьез может спрашивать его об этом – после того как сама разнесла его жизнь в куски? По-видимому, может. Ее синие как океан глаза смотрят на него с бесконечной заботой; она стоит спиной к солнцу, и контур ее лица будто сияет – словно вся она вот-вот превратится в свет. Но кольца у нее на пальце Говард не видит. Может быть, судьба еще не окончательно расправилась с ним? Может быть, она появилась как раз вовремя, чтобы ускакать вместе с ним навстречу закату или самой стать тем закатом, навстречу которому он сможет ускакать? Неужели каким-то чудесным образом все еще может обернуться к лучшему?

– Я-то еще ничего, – говорит он хмуро. – А вот в школе недавно были большие неприятности. Вы слышали про Дэниела Джастера?

– Да! О господи, это было ужасно. – Понизив голос, она добавляет: – Этот жуткий священник… И что с этим собирается делать начальство?

– Ничего, – отвечает он вопросу. – Начальство решило ничего не делать.

– Пожалуй, мудрое решение, – немного подумав, рассудительно говорит она.

– Ну а вы как? Что нового?

– Ну, я… – Ее взгляд скользит по грубой кирпичной кладке фасада Пристройки. – Да ничего особенного. Работаю. Все в порядке. Скучновато, пожалуй. Приятно снова сюда прийти. Я и забыла, как мне нравилось играть в учительницу.

– Не было искушения вернуться? – спрашивает он, оставляя для нее возможность двояко истолковать этот вопрос, если она пожелает.

Она мелодично смеется:

– Да нет, пожалуй. Я же не такая, как вы, Говард, у меня нет к этому призвания.

– Ребятам вы нравились.

– Им нравилось пялиться на мою грудь, – говорит она. – А это не одно и то же.

– И мне вы нравились.

– М-м-м. – Она прикрывает глаза ладонью, отворачивается, смотрит в сторону парковки, на зимние деревья. – Трудно поверить – уже почти Рождество! Время так летит, правда? Все быстрее и быстрее. Мы и сами не заметим, как окажемся в доме престарелых.

Говарда все больше раздражает этот разговор. Они что, так и будут продолжать в этом духе – вот так вежливо и мило болтать о пустяках?

– Нам так и не удалось поговорить.

– Поговорить?

– Я хотел узнать ваш телефон после того… – Он умолкает. Она пристально смотрит на него. – Я расстался со своей подругой, – выпаливает он.

– Ах, Говард! Очень сожалею. Я думала, у вас все хорошо.

– О господи… – Он на секунду поворачивается к ней спиной, сжимает и разжимает кулак. – Вы что, серьезно? Вы правда ожидаете, что я вот так все позабуду?

– Позабудете что?

– Ах, ну раз вы так, то ладно.

– Я не понимаю, что вы ожидаете от меня услышать.

– Я просто хочу, чтобы вы не делали вид, будто между нами не было того, что было! – кричит Говард.

Она ничего на это не отвечает, просто поджимает губы, будто глядя на ненадежный измеритель горючего в ходе долгой поездки.

– Как вы могли? У вас же есть жених! Как можно так поступать!

Он все еще держит стопку книг, которые забрал из своего шкафа в учительской; теперь он кладет их на крышу машины, но стопка кренится и книжки рассыпаются.

– И вообще, хоть что-то из того, что вы мне говорили, – правда? Вы хоть какие-то чувства ко мне испытывали? Вы хоть читали Роберта Грейвза?

Она не отвечает. Чем больше он злится, тем спокойнее она становится, а от этого он злится еще больше.

– Именно так вам нравится поступать? Влюблять в себя людей, а потом просто бросать их, как будто это ничего не значит? Как будто ничто ни к чему не ведет? Как будто все делается просто так, чтобы убить время, – и со мной, и с ребятами, которым вы преподавали географию? Которые вдруг все будто свихнулись на глобальном потеплении и утилизации мусора? Вы понимаете, о чем я говорю? Вы хоть на какие-то серьезные чувства способны? Хотя бы даже к своей работе? К своему жениху? Вам хоть что-нибудь не безразлично, или для вас все – просто одна большая игра?

Она продолжает молчать, а потом импульсивно – или разыгрывая импульсивность – произносит:

– Не все же мы такие, как вы, Говард. Не всем жизнь видится в черно-белом цвете.

– О чем вы говорите?

– Я хочу сказать, не все наделены такой способностью. Способностью искренне увлекаться. Вам повезло – вы даже сами не сознаете, насколько повезло.

– Ну, тогда позвольте мне увлечься вами! Раз у меня так хорошо это получается, почему бы не предоставить все мне, вместо того чтобы убегать?

– Я не про себя говорю. Я про детей.

– Про детей…

– Да, про ребят. Вы им нравитесь. Они слушают вас. Не отпирайтесь, я сама это видела.

Какого хрена?

– Так вы говорите о преподавании? – Говард ошарашен. – Да при чем здесь это?

– Я же говорю: не каждому удается делать что-то полезное. А эти детишки вырастут, и они будут лучше оттого, что когда-то учились у вас. Поэтому вам и повезло.

– Вон оно как! Мне никогда не приходили в голову такие мысли, – говорит Говард. – Да, теперь я начинаю мириться с жизнью.

– Вот и хорошо, – отвечает она. – Но мне уже пора. До свиданья, Говард. Надеюсь, у вас все наладится.

– Постойте, постойте… – Голова у него кружится так, как будто он осушил целую бутылку водки; он со смехом хватается за ремень ее сумки. – Стойте! Скажите мне только одно… Тогда, на дискотеке, вы сказали мне, помните, что когда-то, на такой же вечеринке, когда вы были школьницей, с вами никто не хотел танцевать? Вы ведь солгали тогда, правда? Просто подтвердите, чтобы я знал: это была всего лишь очередная ложь, да?

Она сверлит его холодным взглядом и рывком выдергивает ремень сумки у него из руки:

– Да вы хоть когда-нибудь слушали, что я вам говорила?

– Ах, извините, – насмешливо говорит Говард. – Удачи вам с шестиклассниками. Не сомневаюсь, им будет очень интересно послушать о вашей работе, обо всех этих милых штучках, которые вы придумываете, чтобы делать богатых стариков чуть богаче.

Она делает шаг в сторону, некоторое время смотрит на него.

– Намного богаче, – говорит она без всякого выражения. – Мне платят за то, чтобы я делала их намного богаче.

С этими словами она поворачивается и идет к дверям школы, заходит внутрь. Говард провожает ее взглядом; а потом, уже сделав шаг к своей машине, он случайно поднимает глаза и видит, что к окну на верхнем этаже здания прилипла кучка его учеников из второго класса: на него внимательно смотрят Муни, Хоуи, Спроук, Ван Дорен, – и ощущение собственной победы мгновенно и бесповоротно сменяется разрушительным чувством поражения. Он вяло машет им рукой и садится в машину, не удосужившись поглядеть, помашут ли они ему в ответ.

Назад к карточке книги "Скиппи умирает"