Текст книги "Скиппи умирает"

Автор книги: Пол Мюррей

Лори возвращается в гостиную.

– Это просто кто-то заблудился, просил подсказать дорогу, – говорит Лори, вытирая руки об джинсы.

– А, – говорит Скиппи.

Она снова садится рядом с ним, но на этот раз ее ноги остаются на полу, она подается вперед и, плотно сжав губы, напряженно всматривается в экран. Рука Скиппи остается лежать у него на колене, забытая и не обласканная. Он сам себя пытается обмануть, притворяется, что не чувствует тошноты.

– Может быть, хочешь открыть коробку с конфетами? – спрашивает он.

– Знаешь, вообще-то я на диете, – говорит она.

– А!

– Не говори об этом моим родителям, они ничего не знают.

– Ладно, – обещает он, а потом галантно добавляет: – Мне кажется, тебе не нужны никакие диеты.

Она, похоже, его не слышит; она смотрит на экран телевизора, где у парня-вервольфа напряженный разговор с девушкой, в которую он влюблен.

– Ну а что ты такое говорила – про то, что мне нужно бросить плавание? – спрашивает Скиппи.

– А что я говорила?

– Ну, ты думаешь, мне надо бросить? Просто взять и бросить?

Она выгибает спину, поднимает одно плечо, потом другое, как будто давая переползти кошке.

– Да не знаю, – говорит она. – Ну, вообще скучно об этом говорить. – Она опять смотрит в телевизор. – Слушай, а это не тот парень, который выступал в одном шоу и потом серьезно заболел, а?

Скиппи не понимает, что переменилось, но переменилось все. Они досматривают фильм молча. Потом дверь открывается, на пороге стоит мама Лори.

– Пора делать уроки, барышня.

Лори делает недовольную гримаску.

– Завтра в школу, – напоминает ее мама. – Да и Дэниелу наверняка уроки нужно делать.

– Можно я только кое-что покажу Дэниелу в своей комнате?

Ее мама улыбается:

– Можно. Но только быстро.

Лори быстро улыбается Скиппи.

– Ну? – говорит она.

Мгновение Скиппи смотрит на нее непонимающе, как будто она новая буква алфавита. А потом он встряхивается, что-то бормочет и послушно идет за ней – она снова поднимается по лестнице и ведет его в свою комнату.

На этот раз за окном настоящая темнота, и, пока Лори не включает свет, звезды сияют так, словно что-то пытаются сообщить Скиппи; а потом Лори задергивает занавески и подходит к нему. У нее закрыты глаза, она стоит как лунатик, с чуть приоткрытым ртом, с чуть поднятыми руками. Скиппи силится придумать, что бы такое сказать, пока наконец до него не доходит, зачем она закрыла глаза. И сразу внутри его головы как будто начинает играть какой-то безумный оркестр, как будто все инструменты играют не на той скорости, не в том ключе, все кружится и куда-то заваливается, а вокруг него в комнате стоит тишина, даже ветра не слышно сквозь двойные стекла, и Лори стоит неподвижно, разжав губы. Он приближается к ней, и ее губы приникают к его губам, одно существо прилепляется к другому. Но Скиппи никак не может забыть про голос в домофоне. А может быть, это был тот же самый человек, что звонил ей по телефону? С кем она шаталась по улицам? Он открывает глаза и видит ее глаза – широко раскрытые, зеленые, они смотрят прямо на него, вблизи они похожи на планеты из “Звездного пути”. Но вот они опять закрываются, брови на миг вздрагивают – и Скиппи тоже закрывает глаза. Она находит его руку и кладет себе под рубашку. Его пальцы нащупывают ее грудь и сжимают ее – сильно? осторожно? – сквозь хрустящую синтетическую ткань. Она издает мяукающие звуки, касаясь языком его языка. Почему же он не чувствует себя счастливым? Почему теперь все по-другому?

Стук в дверь. Все кончилось. Лори быстро подходит к двери и распахивает ее. Там стоит ее мать, она уже приготовилась постучать еще раз.

– Извините, дети. Уже восемь часов.

– Ладно, – говорит Лори. – Дэниел как раз собирался уходить.

Нырнув под мамину руку, Лори выскальзывает на лестницу, идет вниз, мотая блестящими черными волосами, болтая с матерью так, словно сейчас ничего и не происходило.

Они заходят на кухню. Отец Лори откладывает в сторону карманный компьютер и встает из-за стола.

– Очень рад с тобой познакомиться, Дэн, – говорит он и протягивает ему руку. – Ты там хорошо всем задай на соревнованиях, ладно? Покажи им, что значит Сибрукский колледж!

– Постараюсь, – отвечает Скиппи.

Лори подходит к нему и берет за руку.

– Спасибо, что пришел повидать меня, – говорит она.

– И тебе спасибо, – говорит Скиппи, не зная, что еще сказать.

– Хочешь, еще как-нибудь встретимся?

– А ты хочешь? – удивляется Скиппи.

– Конечно! – отвечает она, раскачивая его руку туда-сюда.

– Нет, ты посмотри, какая сладкая парочка! – ахает мать Лори голосом привередливой девочки.

– Как насчет пятницы? Может, что-нибудь придумаем? Меня больше не держат под домашним арестом… – Тут она бросает многозначительный взгляд на отца, но тот делает вид, что поглощен своим компьютером.

– Может, сходим в кино? – предлагает Скиппи.

– Отлично! А потом съедим где-нибудь мороженого, – отвечает Лори.

– Какая прелесть! – восклицает мать Лори, приложив руки к щекам. – Нет, я просто не могу на вас смотреть, я сейчас умру!

– Мама, – вспыхивает Лори, но сама невольно улыбается, глядя на свои тапочки.

Скиппи тоже улыбается, хотя не знает почему. У него такое чувство, будто он попал в кинокомедию, но никак не может понять, какую сцену они сейчас играют. Может быть, если просто продолжать улыбаться, никто ничего не заметит. Может быть, все-таки все не так плохо? Может быть, так и должно быть, что, когда целуешься во второй раз, то все не так, как в первый?

Лори провожает его до двери, чтобы попрощаться.

– Спасибо, что пришел, – повторяет она.

Она стоит в желтом прямоугольнике дверного проема как игрушечная фея.

– Было здорово, – говорит он.

Он уже снаружи, на мощеной дорожке; стоя там, он чувствует, как холодные струи воздуха пытаются похитить тепло его тела – как голодные гоблины, набрасывающиеся на оставленную без присмотра выпечку.

– Ладно, я пойду делать уроки, – говорит она.

– Ладно, – говорит Скиппи. – Пока!

– Пока!

Дверь закрывается. Он берет велосипед за руль и, ничего не видя, катит его в темноту. Ворота медленно раздвигаются перед ним, как будто огромный рот собирается его выплюнуть. А потом он слышит позади щелканье замка.

– Дэниел, подожди!

Лори бежит по мощеной дорожке, в полутьме сверкают ее голые руки.

– Подожди! – кричит она, догоняя его.

Он замечает, что иногда ее глаза, даже когда открыты, все-таки будто закрыты, как тогда, когда она целовала его у себя в комнате; а вот теперь они снова открыты-преоткрыты, настойчивы.

Она переводит дух, перестает дрожать.

– Это был очень смелый поступок – ну, то, что ты сегодня сделал.

Скиппи еле заметно пожимает плечами, делая вид, будто вообще не понимает, о чем она говорит.

– Это было… Ну, я просила тебя этого не делать, и все равно – это так удивительно, что кто-то обо мне так заботится, даже если…

Она как будто недоговаривает; вместо того чтобы еще что-то сказать, она просто смотрит на него умоляюще, кусает губы, щеки у нее на холоде начинают румяниться. Она как будто хочет, чтобы он сам догадался, или, может быть, думает, что он и так все знает; но Скиппи не знает – и просто беспомощно смотрит на нее.

– О! – стонет она, как будто собирается сделать что-то такое, чего делать не следует, и вот уже снова целует его, и на этот раз все получается точно так же, как было в первый раз, как будто они оба проваливаются в сон – теплый, сладкий сон, и все, что вокруг, выше них, вдруг улетает куда-то за миллион миль… Забавно, что такая штука, как поцелуй – просто два слипшихся рта, – вызывает такие ощущения, словно это вечность, бесконечность.

– Ну ладно, – говорит она, оторвавшись от Скиппи, чтобы взглянуть ему в глаза.

– Я позвоню тебе насчет пятницы, – говорит он, не в силах удержаться от улыбки и еле удерживаясь, чтобы не сказать “Я люблю тебя”.

Она всматривается в его лицо, прежде чем ответить – почему-то очень серьезным тоном:

– Конечно. До свиданья, Дэниел.

Она бежит обратно в дом, и дверь со звяканьем захлопывается за ней.

Скиппи выходит из переулка на дорогу. Ему хочется написать ее имя на небесах. Ему хочется громко выкрикивать ее имя, чтобы весь мир слышал. Он добирается домой, в Сибрук, под звездным небом, едва замечая, как течет время, хотя ему всю дорогу приходится везти рядом с собой велосипед Найелла: наверное, он наскочил на битое стекло или еще на что-то острое, когда ехал сюда, потому что, когда он выкатил велосипед за ворота, оказалось, что оба колеса проколоты.

После победы Скиппи команда “Кондор”, собравшаяся для последнего прогона плана в комнате Рупрехта, находится в боевом настроении. По любым прогнозам, драка не могла бы завершиться лучше, ну а теперь, похоже, готова сцена для воплощения второго великого исторического события.

Полный состав участников выглядит так: Р. Ван Дорен (капитан и научный руководитель команды), Д. Хоуи (помощник капитана) и М. Бьянки (навигатор и кинооператор), члены Отряда № 1, должны доставить установку в здание Сент-Бриджид; Дж. Спроуку отведена двойная роль: 1) отвлекать сторожа и 2) присматривать за штабом в Сибруке.

План прост и смел. Пока сент-бриджидского сторожа Броуди будет отвлекать Джефф, якобы разыскивая потерявшийся футбольный мяч, на самом деле нарочно подброшенный заранее, Отряд № 1, обезвредив собаку Броуди Кусаку при помощи собачьих галет, перелезет через стену по веревочной лестнице, а Джефф тем временем будет извещать их о точном местонахождении – своем и сторожа, как бы невзначай напевая песню из “Баннингтон-Виллидж” (очевидно, это единственная песня, слова которой он помнит наизусть). После успешного проникновения в главный школьный корпус Отряд № 1 проследует к Запертой Комнате и отопрет Запертую Дверь при помощи Рупрехтовой отмычки “Сезам, открой! ТМ” (“100 % гарантии, отпирает любые известные виды замков”), разработанной Моссадом и купленной Рупрехтом через eBay;для подстраховки участники операции возьмут с собой электродрель, похищенную из столярного кабинета Томмза Картофельной Башки. Когда установка будет собрана в Запертой Комнате, а электрические кабели протянуты Джеффом до лаборатории, и откроется портал, ведущий в пространство высших измерений, на этот раз все будет запечатлено на функциональную видеокамеру, а дальше – международная слава, успех, газетные заголовки типа ШКОЛЬНИК ОТКРЫЛ НОВУЮ ЭРУ В ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, Земля в последний момент будет спасена от надвигающейся экологической катастрофы, наступит золотой век гармонии и мира, и т. д., и т. п.

– Вопросы есть?

– А как быть с Монахиней-Призраком? – спрашивает Марио.

Рупрехт только отмахивается:

– Да нет никакой Монахини-Призрака. Все это просто глупые выдумки, чтобы заставить девчонок примерно себя вести.

– А! – говорит Марио, хотя, похоже, такое объяснение не вполне его убедило.

Начало операции намечено на девятнадцать ноль-ноль, когда все обитательницы Сент-Бриджид, и преподаватели, и ученицы, будут находиться в столовой. Осталось двадцать минут, все уже приготовлено. Установка лежит на полу, в теннисной сумке, и ждет своего часа. Джефф изучает инструкции для Уплотнителя Космической Энергии. Виктору Хироу поручено встречать команду в холле для самостоятельных занятий. Рупрехт расхаживает взад-вперед, репетируя речь, которую собирается произнести перед камерой: «…учебники истории всегда писались карандашом… пусть мы совсем молоды, не презирайте нас… ( С благоговейным выражением лица.) Неужели это правда? Неужели мы – счастливчики, перед которыми Господь оставил дверь незапертой? ( С растущим восхищением.) Что это за блестящее будущее, в которое мы сделали первый шаг?”

И хотя никто не говорит об этом вслух, это блестящее будущее, похоже, уже дает о себе знать здесь, в комнате, оно подступает к ним, как будто это сам Могильник, предчувствуя их приход, выслал им навстречу своих эмиссаров. Или, скорее, их выслала богиня этого Могильника. Некоторое время назад, чтобы как-то заполнить время томительного ожидания, а заодно раскопать дополнительные сведения, Джефф еще раз наведался на тот друидский сайт и нашел там стихотворение Роберта Грейвза о Белой богине, правившей Иным миром:

 
Там, где она, вершатся чудеса:
По слухам, разверзаются могилы
И мертвые встают и ходят, а грядущее
Становится утробой и являет нерожденных.
И знаменья подобные не диво:
То турбильоны, что творятся мощной тягой
Во Времени, и лезвием ее ума
Пронзают вечно вялую стихию.
 

Никто так до конца и не понял, о чем это (“Что такое ‘турбильон’?”), и Рупрехт сказал, что это не имеет непосредственного отношения к стоящей перед ними задаче; но с той минуты каждый из них мысленно видит саму Богиню – заточенную там, внизу, под половицами и под каменной кладкой, погребенную под столетиями принудительного неверия, где-то под соседней, “сестринской” школой; и каждый ощущает это будто извне идущее нетерпение – словно что-то дергает, теребит их за рукав…

Потом, когда остается пять минут до времени “Ч”, где-то у двери раздается стон. Все поворачиваются и видят, что Деннис с несчастным видом прислонился к дверному косяку.

– Не знаю, что со мной, – хрипло произносит он. – Еще минуту назад все было прекрасно, а сейчас мне вдруг стало очень плохо.

– Что значит “плохо”?

– Не знаю… Какое-то покалывание… Будто ток включили… Не могу объяснить.

– Ну и ну! – возбужденно говорит Джефф, обращаясь к остальным. – Похоже, это на него опять радиация нападала!

– Нет-нет, – отмахивается Деннис. – Хотя… Вот как только ты об этом сказал – да, пожалуй, симптомы те же самые!

– А ты сможешь пойти на задание? – интересуется Рупрехт.

– Да, разумеется, – отвечает Деннис и тут же бессильно падает на пол.

– Что будем делать? – спрашивает Джефф после того, как они относят и кладут Денниса на кровать.

– Нужно вызвать медсестру, – говорит Найелл.

– Никаких медсестер, – сурово возражает Рупрехт. – Они любят задавать разные вопросы.

– Но Рупрехт! Ему же плохо.

– Мы не можем рисковать нашей миссией. Только не сейчас.

– Может, ты вместо него пойдешь? – предлагает Джефф Найеллу.

– У меня урок фортепьяно, – трусливо мямлит Найелл.

– А ты, Виктор?

– Нет уж, – отвечает Виктор. – Я не собираюсь вылететь из школы.

– Похоже, нам все придется отложить до завтрашнего вечера, – говорит Марио Рупрехту.

– Мы не можем ждать до завтра! – сквозь стиснутые зубы отвечает Рупрехт. – Сегодня заканчивается пик излучения Лебедя X-3! Мы должны это сделать сегодня!

Но кондор не может лететь с одним крылом – это всем известно. Успех операции под большим вопросом, и надо сказать, что реакция капитана команды на случившийся кризис оставляет желать лучшего: он носится по комнате, как буйный великан-карапуз, и пинает корзину для бумаг, тапочки и прочее – все, что только попадается ему под ноги, а остальные члены команды жалобно понурили головы, почти как смиренные сборщики бананов, попавшие под тропический ливень. А потом в дело вмешивается судьба в лице соседа по комнате Марио Одиссея Антопопополуса – он заходит, чтобы одолжить противогрибковый крем.

Его пытливо изучают пять пар глаз.

– Ну, не знаю, может, это и не грибок, – говорит Одиссей. – Может, это реакция на синтетику.

Ему в быстром темпе разъясняют ситуацию. В итоге не совсем ясно, хорошо ли Одиссей представляет себе, во что ввязывается, но после того как он много месяцев подряд выслушивал фантазии Марио на эту тему, ему и самому не терпится своими глазами поглядеть на Сент-Бриджид изнутри. Кондор снова парит! Кроме того, у Одиссея имеется целый гардероб черной фехтовальной одежды, изготовленной на заказ для всяких секретных операций, и он предлагает команде воспользоваться ею для маскировки.

Когда на школьных часах бьет семь – а Джефф Спроук отправляется вперед отвлекать и задерживать охрану, – остальные трое толкутся в дверях, синхронизируя свои телефоны, напоминая в этих сумрачных нарядах не столько кондоров, сколько беглые знаки пунктуации: две скобки и одну раскормленную точку.

– Пока, Виктор! Пока, Найелл! Мы пришлем вам открытку из другого измерения!

И с этими словами они выбегают за дверь, сбегают внизу по лестнице – навстречу истории.

Через пять минут (в то самое время, когда Скиппи садится ужинать с семьей Лори) они уже сидят верхом на стене, огораживающей территорию женской школы. Откуда-то из темноты слышно мотив песни из “Баннингтон-Виллидж”: Джефф бредет вместе с сент-бриджидским сторожем по листьям щавеля. А прямо под забором, внимательно глядя на них и виляя коротеньким хвостом – решительно и предостерегающе, – стоит маленький коричнево-белый бигль.

– Может, он просто хочет поиграть? – предполагает Одиссей.

– Ага! – хмыкает Марио.

Из темноты блестят собачьи глаза, а из улыбающейся зубастой пасти высовывается длинный язык.

–  На прогалине в лесу, – доносится откуда-то негромкий голос Джеффа Спроука, – где все дышит волшебством…

Щеки им холодит ветер с бисеринками дождя.

– Вот это план, – саркастически замечает Марио в ответ на постыдное молчание Рупрехта. – Сразу видно – работа выдающегося мыслителя.

Выясняется, что на этом начальном этапе миссии капитан команды и научный руководитель “Операции ‘Кондор’” умудрился съесть галеты, предназначенные для обезвреживания Кусаки.

–  Вот идет Уильям Баннингтон, – взволнованным голосом поет Джефф, – со своим другом Совой. Он – мэр…

– Собачьи галеты! Ты составил весь этот сложный план, со всеми этими сигналами и знаками, а потом, значит, не успели мы даже начать, как ты уже сожрал эти собачьи галеты!

– Я просто не мог себя пересилить, – жалобно говорит Рупрехт. – Когда я нервничаю, на меня нападает голод.

– Но это же были собачьи галеты!

– Ну не можем же мы тут вечно теперь торчать, – говорит Одиссей.

– Я не собираюсь туда прыгать, чтобы мне отгрызли мои семейные украшения, – заявляет Марио, а потом чешет ухо. – Чертова синтетика, я от нее весь чешусь!

–  Баннингтон-Виллидж, – поет все торопливее Джефф, – где белки варят ореховый суп…

– Слушай, пацан, чего ты все время орешь как полоумный? – доносится грубый голос сторожа Броуди.

– Это помогает мне сосредоточиться, – слышен ответ Джеффа. – Когда я что-то ищу, я всегда пою.

– Да ты хоть уверен, что твой мяч сюда залетел?

– Думаю, да, – отвечает Джефф.

Собака под забором устраивается поудобнее.

– Может, нам просто отказаться от своей миссии? – говорит Марио.

– Ни за что! – решительно доносится слева.

– Ну а что нам тогда делать? Просто торчать тут всю ночь напролет?

Рупрехт не отвечает.

– А вот это не футбольный мяч, а? – слышат они голос сторожа.

– Где? – отвечает голос Джеффа.

– Да вот же, прямо здесь! Прямо у тебя перед глазами!

– Ну да… М-м-м… Только вот я не уверен, что это мой мяч…

– Да ладно! Сгодится тебе…

–  Тут так классно, тут так прекрасно… – с нотками отчаяния в голосе…

– Да сколько ж можно!..

–  …тут так солнечно, так прелестно, в Баннингтоне всегда для тебя есть место…

– Прекрати сейчас же! Уходи домой! И чтоб я тебя здесь больше не видел!

Охранник уже хлопает в ладоши и зовет собаку. Но собака, не сводя глаз с гребня забора, лает.

– Погоди, похоже, Кусака что-то учуял…

– Подождите! – умоляюще кричит Джефф. – Я должен вам кое-что сказать! Одну очень важную вещь!

– Ну что, комманданте? – язвительно спрашивает Марио. – Может, уже домой нас отпустишь, а?

Но не успевает Рупрехт ответить, как Одиссей уже стянул с себя черный свитер, прыгнул с забора во двор и натянул свитер на собаку.

– Быстро! – командует он остальным двоим.

Между тем свитер беспорядочно носится туда-сюда, издавая все более сердитый сдавленный лай. Марио и Рупрехт болезненно приземляются на мокрый асфальт, и как раз в этот момент собака высовывает из-под свитера жаждущую мести пасть.

– Марш! – торопит Одиссей, а сам становится между товарищами и собакой.

Они быстро бегут в сторону школы, скрываются в тени здания. В пустом дворе слышно рычание и звук рвущейся ткани. Но нет времени удивляться или расстраиваться, и пути назад тоже нет. Громко топает сторож, светит во все стороны фонариком. Мальчишки без раздумий мчатся к задней части школы, взбираются по шаткой металлической лестнице, открывают форточку и протискиваются через нее…

Лишь поднявшись с облезлого ковра, они наконец сознают, куда попали. Они внутри Сент-Бриджид! Внутри этих серых стен, которые так долго равнодушно взирали на них, дразня сокрытыми в своем чреве тайнами. Ребята, еще не в силах ни говорить, ни двигаться – каждый вдох или выдох звучит будто взрыв в тысячу децибел, – лишь молча закатывают глаза, показывая друг другу, что глазам своим не верят.

Один из пунктов плана успешно выполнен: похоже, поблизости никого нет. Рупрехт и Марио осторожно отходят от окна, оставляя позади темные зубчатые очертания Сибрука. Пустынный коридор кажется им одновременно чужим и знакомым, словно какая-то местность, однажды увиденная во сне. Вдоль стены тянется выщербленная деревянная рейка, висит плакат с изображением Иисуса – простодушного и розовощекого, похожего на солиста из мальчишеского оркестра; проходя мимо девчачьего дортуара, они видят через открытые двери смятые покрывала на кроватях, скомканные листки бумаги, плакаты с футболистами и поп-звездами, расписания уроков с домашними заданиями, баночки с кремом от веснушек – в общем, все это сверхъестественно напоминает их собственный дортуар в Сибруке, и в то же время какие-то неуловимые, но неистребимые отличия делают это место совершенно другим.

Когда они спускаются по лестнице, чтобы попасть на первый этаж, это смутное шизоидное чувство лишь нарастает. Всюду, куда ни глянь, они видят подобие собственной школы: кабинеты с тесно стоящими скамьями и исписанными грифельными досками, распечатки на досках объявлений, шкафы с призами и самодельные плакаты – все это почти точно такое же и в то же время не такое; различия слишком тонкие, чтобы увидеть их невооруженным глазом, однако вездесущие. Такое ощущение, что они, еще не открыв свой портал, уже проникли в параллельную вселенную: здесь все как будто состоит не из атомов, а из какой-то неведомой иной сущности, из кварков дотоле не виданных цветов… Все совершенно не так, как воображал Марио, когда рисовал себе вторжение в женскую школу, и его особенно расстраивает мысль о том, что это место было всегда здесь, существовало здесь все время, пока он находился где-то рядом.

Если Рупрехт тоже поражен подобной мыслью, то ничем этого не выдает; не произнося ни слова, он идет шагов на пять впереди Марио, в сумке, переброшенной через его плечо, тихонько позвякивает установка. А потом они слышат чьи-то шаги впереди, и Рупрехт как раз успевает втолкнуть Марио в пустой кабинет по пути, пока в коридор из-за угла не заворачивают две монахини в серых одеяниях. Мальчишки забиваются в конец класса, прячутся под парты в последнем ряду, обливаясь потом. Марио тяжело, прерывисто дышит…

– Ты слишком шумишь! – шипит Рупрехт.

– Ничего не могу с собой поделать! – жестикулирует Марио. – У меня от этих монахинь нервная дрожь…

Монахини остановились прямо за дверью. Они беседуют о каком-то бразильском священнике, который должен приехать с визитом весной. Одна монахиня говорит, что нужно свозить его в Нок. Другая – что в Баллинспиттл. Они вступают в вежливый спор о том, какое из этих двух мест, где взорам людей воочию являлась Дева Мария, наиболее достойно посещения: одно пользуется более прочной славой, а во втором чудесное событие произошло совсем недавно… И вдруг одна из них спрашивает:

– Вы ничего не слышали?

Под партой Марио в ужасе глядит на свой мобильник, который только что испустил два громких, самодовольных сигнала и теперь издает еще два. Марио лихорадочно возится с кнопками, пытаясь выключить телефон…

– Может, это мыши? – удивляется в коридоре одна из монахинь.

– Странные какие-то мыши, – с подозрением в голосе отвечает вторая.

– Как будто мелодия какая-то…

– А ну-ка, давайте заглянем…

Включается свет: глаза монахинь рыщут по пустым поверхностям парт. Мальчишки затаивают дыхание, напрягают каждый мускул, мучительно ощущая, какой резкий запах пота и гормонов исходит буквально из каждой поры их тел, и ожидая, что привередливые ноздри вот-вот учуют пришлый дух…

– Хм! – Свет опять выключается, дверь закрывается. – Но знаете, мне показалось, что это все-таки не мышь.

– А что же?

– Скорее похоже на крысу.

– О боже, только не это…

Голоса удаляются. Марио стаскивает с головы вязаный шлем-балаклаву и жадно дышит.

– Ох уж эти монахини! – задыхаясь, шепчет он. – И у нас в Италии они повсюду, повсюду!

Когда он успокаивается и они могут продолжить путь, выясняется, что времени у них совсем в обрез. Ужин заканчивается в восемь, и хотя из столовой пансионерки отправятся в зал для подготовки домашних заданий, монахини, вызывающие у Марио патологический страх (о котором, по мнению Рупрехта, Марио должен был предупредить его, прежде чем пролезать в монастырь), освободятся и будут шастать где им вздумается.

Они выходят из класса и торопятся дальше, сверяясь с картой. Нервы напряжены, и сверхъестественное ощущение, что обстановка хорошо знакома, как ни странно, только сбивает их с толку, не раз заводя по ложному пути (“Это была химическая лаборатория, значит, спортзал где-то в той стороне!” – “Нет, потому что лаборатория была справа, рядом с аудиовидеозалом”. – “Нет!” – “Да! Уж поверь мне. Это сюда… О!” – “Ага, вот это спортзал, да? Вот это спортзал, который они замаскировали под второй аудиовидеозал, точно такой же, как первый? Значит, в бадминтон они играют телевизорами, а в хоккей – видеомагнитофонами, что ли? Ого! Ну и силачки же они, эти девчонки, если вместо мячей подбрасывают аппаратуру…”). Уже начинает казаться, будто сама школа направляет их по ложному следу, враждебно реагируя на присутствие чужаков, или коридоры здесь соединяются как-то нелинейно, в действительности не соответствуют карте, а подчиняются какому-то окольному, женскому принципу корневища, а может быть, это все влияние Могильника…

А потом, по чистой случайности, они оказываются в старинном корпусе школы – это сразу видно по дырам в деревянной обшивке стен, по осыпающейся штукатурке. Здесь даже свет кажется более тусклым. Они торопливо идут мимо запущенных комнат, заставленных стульями, пока не доходят до пары деревянных дверей. Рупрехт очень-очень осторожно поворачивает дверную ручку и заглядывает внутрь. Внутри – шведские стенки и сетка для мини-футбола: это спортзал.

– Значит, вот это, – говорит он, поворачиваясь на 180 градусов к двери напротив, – и есть та самая Запертая Комната. – Голос у него невольно дрожит.

Разумеется, дверь оказывается закрытой, когда ее пытаются дергать и толкать. Рупрехт опускает на пол свою установку, достает отмычку “Сезам, открой! ТМ” и вставляет ее в замочную скважину. Повертев ее туда-сюда, он снова дергает дверь. Она остается запертой.

– Гм, – говорит Рупрехт, поглаживая подбородок.

– В чем дело? – спрашивает Марио.

Ему не нравится этот коридор. Откуда-то доносятся механические шумы, а лодыжки холодит какой-то необычайно студеный сквозняк.

Рупрехт, ничего не отвечая, рассматривает зазубрины на отмычке, потом снова вставляет ее в скважину.

– Ну, что там? – повторяет Марио, переминаясь с ноги на ногу.

– Эта штука должна отпирать любой из обычных замков, – говорит Рупрехт и поворачивает отмычку туда-сюда.

– И она не работает?

– Похоже, мне никак не удается ее приладить…

– Но у нас нет времени! Попробуй еще что-нибудь!

– На нее даже гарантия есть, – уточняет Рупрехт.

– Доставай дрель, да и дело с концом!

– Но дрель шумит.

– Зато дрелью раз, два – и готово!

– Ну ладно, ладно… – Он выжидательно смотрит на Марио.

– Что? – удивляется Марио.

– Ну давай ее сюда.

– Я думал, она у тебя.

– У меня? С какой стати?

– Потому что у меня ее нет…

До обоих все доходит одновременно; Марио сутулится.

– Мне казалось, ты говорил, что планируешь взять дрель.

– Я собирался, – смиренно отвечает Рупрехт. – Просто дело в том, что, когда я составлял план, я еще не знал, как все будет происходить.

И тут они слышат голос. Судя по тембру, это женский голос, но он давно уже лишен всякой мягкости, он давно полон жути и мрака, его сопровождают звуки, напоминающие лязганье и щелканье множества призрачных ножниц… На миг они словно примерзают к полу, а потом Рупрехт мычит: “Бежим!” Марио не нужно повторять это дважды. Подхватив сумку с пола, он уже готов мчаться рысью по коридору, как вдруг его за локоть трогает рука…

– Что ты делаешь? – шипит Рупрехт.

Марио смотрит на него, едва не грохаясь в обморок от ужаса:

– Я? Бегу.

– Оно же движется вон оттуда, – говорит Рупрехт, моргая.

– Нет, оно идет оттуда…

Они замирают на месте, едва не вцепляясь друг в друга от страха, и настораживают уши. Ужасный источник хриплых, сухих, каркающих звуков неизбежно приближается к ним – и почему-то, видимо из-за странных особенностей здешней архитектуры, или из-за типа камня, использованного в кладке, или, может быть, из-за необычного изгиба коридора, он приближается с обеих сторон одновременно. Мальчишки беспомощно перешептываются. С каждой секундой температура стремительно падает, свет тускнеет; жуткий голос снова и снова твердит свои омертвелые латинские заклинания, как будто он навеки обречен повторять одно и то же, – и этот рок они вот-вот разделят с ним, когда обладательница этого голоса завернет сюда вон из-за того угла, или нет, из-за того, а может быть, даже сразу из-за обоих углов, и обнаружит здесь их – трясущихся…

А потом рука – ни один из них впоследствии так и не может вспомнить, чья же это была рука, но отчаянная рука хватается за ручку двери, и на этот раз дверь чудесным образом поддается. Не раздумывая ни секунды, они быстро проскакивают внутрь, затаиваются по другую сторону двери, прижав уши к дереву, а тот голос – теперь вдобавок сопровождаемый гадким звуком: что-то куда-то волокут, – проходит прямо мимо них, всего в паре дюймов (они не в силах подавить дрожь)… а потом удаляется, вернее, угасает, или даже, еще точнее, растворяется…

Как только голос умолкает, они сразу согреваются и смелеют; распрямившись, они стряхивают с себя пыль, прогоняют мысль о том, что кто-то из них хоть на секунду поверил, будто тот, кто там, снаружи, прошел, и была Монахиня-Призрак (“Да я даже не верю в эту идиотскую Монахиню!” – “Я тоже не верю, нет!”).

К реальности их возвращает запах: будто чей-то палец, вдруг постучавший по плечу. Сильный и незнакомый, этот запах настолько пропитывает воздух, что едва ли не вытесняет его; они вдруг понимают, что давно уже слышали этот запах, только он был слишком разреженным, чтобы они обратили на него внимание. Какой бы загадочной новизной ни веяло в здешних коридорах, источник, средоточие этого запаха – здесь.

Назад к карточке книги "Скиппи умирает"