Текст книги "Скиппи умирает"

Автор книги: Пол Мюррей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 47 страниц)

В этот самый день, ровно одиннадцать лет назад, Гвидо Ламанш, пария из выпускного класса, одетый в рубашку-гавайку, вошел в пончиковую “У Эда” со своим предложением.

– Это называется прыжок с банджи, – сказал он. – В Австралии уже давно так прыгают.

– Зачем? – спросил Фарли.

– Как это – зачем?

– Ну с какой стати прыгать с утеса в пропасть, обвязавшись резиновым канатом, а?

Пончиковая открылась всего за несколько недель до этого; в свете ламп оливковая кожа Гвидо отливает блеском. Он поворачивается к Тому и его компании, сидящей за соседним столиком (это Стив Рис, Пол Морган и три девушки из Сент-Бриджид с мягкими волосами, словно только что вынутые из упаковки), и насмешливым жестом поднимает кверху ладони.

– Затем, что это круто. Затем, чтобы, когда ты станешь седым старым хрычом и будешь капать слюной над плошкой супа, у тебя было что вспомнить о тех временах, когда ты был еще жив. Правда, ты ничего круче не испытывал. Это как секс, только в тысячу раз мощнее. И секс, кстати, очень неплохая штука, – поясняет он для столика Фарли, вызвав взрыв смеха у “качков”.

– Кажется, это очень опасно, – с сомнением говорит одна из девушек в кашемире.

– Ты права, черт возьми! Это опасно. Ты же прыгаешь с высоты тысяча футов – разве это может не быть опасным? Но в то же время это на сто процентов безопасно, потому что ты привязан эластичным канатом и ремнями, понимаешь? Лично я прыгал уже раз пятьдесят, и все срабатывает безотказно. Хотя, пожалуй, это развлечение не для дам. – Тут он бросает еще один лукавый театральный взгляд туда, где сидят Фарли, Говард и Билл О’Мэлли. – Ну, и не для всех мужчин.

Гвидо Ламанш, который проваливал абсолютно все экзамены, был истинным гением во всем, что касалось юношеской психологии: даже когда ты понимал, что он просто манипулирует тобой, сопротивляться было почти невозможно.

– Ну так и где это? – сказал Фарли, со стуком опустив стакан с кока-колой на стол. – Может, покажешь нам это вместо того, чтобы просто сидеть здесь и трепать языком?

Тут Гвидо принимает скромный и серьезный вид и складывает руки, будто капеллан.

– Если кто-то считает, что готов отправиться навстречу приключениям, то я лично доставлю его туда прямо сейчас. Все, о чем я прошу взамен, – это разделить со мной расходы… ну, скажем, по двадцать фунтов с носа.

– Двадцать фунтов?! – фыркнул кто-то, словно не веря своим ушам.

Но Фарли уже вскочил с места.

Говард схватил его за руку:

– Ты куда?

– Хочу поглядеть на это, – ответил Фарли.

– Ты с ума сошел?

– Похоже, тут ничего интересного происходить не будет. Просто просидим тут весь вечер и – давай смотреть правде в глаза – даже ни с какими девушками не поговорим. Ну вы-то, ребята, не обязаны со мной ехать.

Он отвернулся и долго шарил по карманам, пока не нашел двадцатифунтовую бумажку.

– Я готов, – сказал он и вложил банкноту в руку Гвидо.

– Прекрасно! – сказал Гвидо. – По крайней мере один смельчак здесь сегодня нашелся.

Том, Стив Рис и другие ошарашенно переглядываются.

– Может, не сейчас? – умоляюще произнес голос одной из блондинок. – Это все равно что на Северный полюс тащиться.

Но мысль, что тебя затмит какой-то ботаник, кажется чересчур постыдной; все надевают куртки, заматываются в шарфы; и вот уже Говард, едва опомнившись, сидит с двумя блондинками на заднем сиденье “ауди” Тома, которая мчится вслед за мопедом Гвидо по шоссе с двусторонним движением.

Несмотря на свой скептицизм и осторожность, он был не в силах подавить волну восхищения. На той неделе Том принес четыре очка своей команде в матче Кубка ордена Святого Духа в игре против Сент-Стивенса, даже отец Говарда, который вообще редко проявлял интерес к тем областям жизни, которые не имели денежного выражения, и тот вернулся домой в полном восторге от “чудо-мальчика”, о котором все говорили, как и о том, что в следующем месяце он положит конец пятилетию без побед в Сибруке, выиграв в финале Кубка. Даже когда Том, полусонный, сидел в сумрачном классе, он излучал удаль, жизненную силу, от него исходило ощущение, что что-то должно произойти; он двигался широко, размашисто, стремительно проносясь сквозь разные сложности, минуя нерешительные колебания, которые для большинства людей и составляют суть самой жизни. Говарду Том представлялся каким-то анти-Говардом, вспышкой молнии по сравнению с его, Говардовой, стихией вечного тумана. И вот теперь Говард сидел в машине Тома!

Он был бы рад оставаться там хоть до самого утра; там было тепло, он сидел, плотно прижимаясь бедром и коленом к ноге сидевшей рядом блондинки, – кажется, ее звали Тарквин, она была подружкой (или бывшей подружкой) Тома. Но через десять минут красный огонек мопеда свернул с широкого шоссе к темным, узким дорогам; затем миновал какие-то ворота и наконец остановился на неосвещенной автостоянке, окруженной поваленными бурей деревьями. Гвидо, ставший серебристым в свете автомобильных фар, слез с мопеда, снял шлем и принялся гребешком укладывать волосы во всегдашнее гнездо из локонов.

– Все готовы? – жизнерадостно спросил он, когда подъехала вторая машина и все вышли.

Фарли держался непринужденно, курил сигарету, которую стрельнул у Стива Риса. Говард попытался представить себе, как тот прыгает с утеса. Может быть, еще есть шанс отговорить его, надо только подобрать верные доводы. Говард, долгие годы внимательно изучавший себя, усвоил важный урок: почти в любой ситуации остается черный ход, и благоразумный человек умеет незаметно выскользнуть через него.

– Тут страшный дубняк, – пожаловалась карамельная блондинка, засунув руки себе под мышки.

– Что это вообще за место? – спросила Тарквин, с отвращением оглядывая здешние творения природы.

– Киллайни-Хилл, – сообщил ей Билл О’Мэлли.

– Ну же! Пошли!

Гвидо уже наполовину скрылся в тени деревьев. Остальные, тихонько бранясь, потащились вслед за ним.

В некотором отдалении, на гребне холма, торчал силуэт обелиска, как кончик перьевой ручки, которой кто-то ставит облачную подпись под мрачным договором ночного неба, скрепляющим тайный пакт между миром и тьмой. Раньше Говард слышал, что в это место съезжаются сатанисты для совершения черных месс. Но сегодня он слышал только, как шумит ветер, как влажно похрустывают сучья под ногами.

Они дошли до развилки и дальше направились по берегу на север, от автостоянки к пустоши вокруг нее. Справа, под неподвижно застывшим зловещим облаком, пенилось черное море. Тропа круто поднималась вверх, потом деревья пропали, а остались только трава, скалы и вереск.

– Карьер Долки, – объявил Гвидо, перекрикивая ветер. – Вертикальное отвесное понижение высотой более ста метров. Это, конечно, не Большой Каньон, но, поверьте мне, высота достаточная.

Все стали смотреть за край обрыва. До земли было еще далеко.

– Ты шутишь, – сказала платиновая блондинка.

– Я же говорил: это на сто процентов безопасно! – раздраженно выкрикнул Гвидо, пыхтя и вытаскивая металлическое снаряжение из-под куста утесника. – Я сам так прыгал двадцать раз.

– А в кафе ты рассказывал нам, что прыгал пятьдесят раз, – ледяным тоном проговорила Тарквин.

Гвидо закатил глаза:

– Господи, да не считал я, сколько раз прыгал. Много, много раз, понятно? Уж поверь мне.

Она долго смотрела на него в упор, сложив руки, а Гвидо делал вид, что целиком поглощен распутыванием веревки; потом она повернулась, подошла к Тому, который слушал их разговор с веселым выражением лица, курил сигарету и поглядывал на огни благополучного и недоступного Саутсайда, поблескивавшие со стороны моря: это его мир, подумал Говард.

– Я просто боюсь, что ты сделаешь что-нибудь безумное, – сказала она и умоляюще погладила Тома по подбородку.

– Это просто забава, вот и все, – ответил Том. – Не гони волну.

– А ну-ка, Томмо!

Что-то блеснуло в воздухе: это пролетела походная фляжка, которую перебросил ему Пол Морган. Том отхлебнул, шумно выдохнул, передал флягу Стиву Рису.

– Ну ладно, я не собираюсь тут смотреть, как вы разобьетесь насмерть, – недовольно и решительно заявила Тарквин. – Я возвращаюсь. Буду ждать в машине.

– Я тоже, – сказала платиновая блондинка.

– Отлично! – прокричал Гвидо, стоя на коленях возле ствола дерева, обвязанного веревкой. – Давайте!

– Подождите! – Это карамельная блондинка побежала догонять двух других девушек, уже уходивших по тропинке вниз.

Фарли стоял у края карьера, созерцая пропасть с не поддающимся расшифровке выражением лица. Когда Говард снова заглянул за край обрыва, ему показалось, что провал стал еще глубже.

– А ты абсолютно уверен, что хочешь это проделать?

– Эй, Фарли, держи! – крикнул Стив Рис.

Фарли как раз успел обернуться и поймать флягу, прижав ее к животу. Несколько секунд он просто тупо смотрел на нее, взвешивая на ладони. А потом, открыв, стал пить, и пил, пока не закашлялся.

– Оставь немножко и этим ребятам, – велел ему Стив Рис.

Фарли, шумно выдохнув, передал флягу Говарду.

– Мне просто кажется, это будет забавно, – ответил он. После виски он заговорил фальцетом.

– Мы тоже прыгнем, – хрипловато сказал Билл.

У Говарда от спиртного перехватило горло: он смог только кивнуть.

Они перешли туда, где остальные ждали, когда же Гвидо закончит приготовления. У него в руках позвякивало что-то металлическое.

– Почти готово…

– Что это вы там делаете? – весело крикнул Том через плечо.

Говард, оглянувшись, увидел, что в конце тропы стоят девушки.

– Мы не хотим тут одни по лесу блуждать, – раздался ответ. – Мы вас тут подождем.

Том расхохотался.

– Птички! – сказал он и ослепительно улыбнулся Говарду.

– Ну да, – ответил тот дрожащим голосом.

– Ну вот. – Гвидо, держа в руках нечто вроде смирительной рубашки с привязанной к ней оранжевой веревкой, поднялся на ноги, чем вызвал возбужденные крики мальчишек, которые ветер, казалось, проглотил мгновенно, будто вырвав у них изо рта. – Прежде чем мы продолжим, джентльмены, прошу вас, сделайте взносы. – Его взгляд, знаменитый своим вероломством, перебегал с одного лица на другое. – По двадцать фунтов с носа.

Билл и Говард полезли в кошельки и увидели, что денег у них не хватает. На мгновение Говард решил, что это – спасительный выход. Но тут Том предложил заплатить за него. А Стив Рис вызвался заплатить за Билла.

– Спасибо, – пробормотал Говард. – Сочтемся на неделе.

– Не беспокойся, – ответил Том.

Деньги исчезли в заднем кармане Гвидо.

– Хорошо. – Говарду послышалась в его голосе дрожь. – Кто будет прыгать первым?

Никто не ответил. Говард принялся смотреть в пропасть – точно так же, как он сосредоточенно разглядывал свои ногти, когда учитель задавал вопрос всему классу, – пока у него не закружилась голова, и тогда он сделал шаг назад. Гвидо переминался с ноги на ногу.

– В чем дело? Я же говорю – это совершенно безопасно. В Австралии так прыгают уже много лет. Ну, если что, нет проблем: можете отойти вон туда, подождать там вместе с девчонками.

Никто по-прежнему не отзывался. Внизу бушевало море; кричали ночные птицы, насмешливо выл ветер.

– Господи! Да что такое? – выкрикнул Гвидо. – Вы что, все пидоры?

– К черту…

Вперед выступил Том и схватился за снаряжение. Но в ту же самую секунду та же мысль пришла в голову Стиву Рису, и они затеяли шумный спор о том, кто будет прыгать первым.

Наконец было решено, что самое мудрое – это тянуть жребий за почетное право прыгать первым.

Вынув из кармана куртки дорогую на вид ручку, Том записал все шесть имен на рекламной листовке индийского ресторана. Даже записанный его небрежным почерком, этот список имел вид какого-то важного, судьбоносного документа; никто не проронил ни слова, когда он протянул листок Гвидо, а тот разорвал его на шесть полосок, скомкал каждую полоску в шарик и бросил все шарики в свой шлем. Потом он закрыл глаза, запустил руку в шлем и вытащил один комок. Каждый из ребят всем своим видом старался показать полное безразличие к происходящему. Гвидо развернул комок и расправил бумагу на ладони, чтобы всем было видно:

Говард

– Отлично, – напряженно проговорил Говард.

Гвидо поднял позвякивающую упряжь.

– Удачи, – сказал Билл О’Мэлли.

Фарли просто молча кивнул – вид у него был почти утрированно пристыженный.

Другие хлопали его по плечу и хрипло говорили:

– Молодчина, Фаллон, давай оттянись!

Говард как в тумане поднял руки, и его опутали ремнями. Гвидо бормотал напутственные наставления: “…эластичный… в последнюю секунду… адреналин…” Но Говард замечал лишь, как немеют его пальцы, как бешено колотится сердце, как воет ветер, будто раненый зверь, и видел унылые, окаменевшие лица других ребят, которые напоминали первых плакальщиков на его, Говарда, похоронах…

– Не волнуйся. – Гвидо снова влез в его поле зрения. – Все должно пройти как надо.

Говард кивнул и, будто человек, только что вышедший из морозильной камеры, тяжелой поступью двинулся к краю обрыва.

Бездна под его ногами зияла и кипела – слитная, нераздельная чернота, не имевшая ничего общего с земной реальностью, она скорее до ужаса напоминала вдруг материализовавшееся состояние, находящееся за пределами того, что может постичь человеческий разум…

– Приготовиться… – сказал Гвидо у него за плечом.

…напоминала – вдруг озарило его, словно вспышка – его собственное будущее…

– И… давай!

Говард не двинулся с места.

– В чем дело? – спросил Гвидо.

– Ни в чем. Просто мне нужно немного… – Говард с согнутыми коленями напоминал карикатуру на ныряльщика.

– Тебя что, подтолкнуть? – предложил Гвидо.

Говард невольно отодвинулся от него, оборонительным жестом воздев руку.

– Ну? – не отставал Гвидо. – Ты будешь прыгать или нет?

– Ладно, ладно… – Говард снова подошел к краю пропасти, закрыл глаза, стиснул зубы.

Ветер в деревьях, среди скал – как пение сирен.

– Что происходит? – голос одной из девушек долетел словно с другого конца Вселенной.

– Да Фаллон никак не прыгнет, – ответил Стив Рис. – Давай же, Фаллон, мать твою, я уже яйца себе чуть не отморозил.

– Да, Фаллон, давай-ка живее.

– Он не обязан прыгать, если ему не хочется, – услышал он тут голос Фарли.

– Мать твою, – недовольно повторил Стив Рис, а потом чья-то рука оттащила Говарда от пропасти.

– О господи! Лучше я сейчас прыгну.

Том отстегнул, снял с него ремни страховочной упряжи; Говард не сопротивлялся, только хватал ртом воздух, будто его только что выбросило штормом на берег, а потом, высвободившись, на ватных ногах отошел на безопасное расстояние и рухнул на травяную кочку. Он был слишком дезориентирован, и стыдно ему не было.

– Ну и ну, Фаллон! – сказал Пол Морган. – Слюнтяй хренов!

– Говард-Трус, – сказал Том, опутывая себя ремнями.

– Говард-Трус! – рассмеялся Стив Рис.

Вдалеке Говард услышал смех девушек и зарделся от стыда, почувствовав, что наконец-то его разоблачили, вывели на чистую воду, увидели его истинную сущность.

– Ну что, кто-нибудь сегодня будет прыгать? – Гвидо вел себя так, словно это происшествие нанесло ему личное оскорбление. – Может, мне вас просто назад отвезти, а?

– Тихо, Ламанш, не пори горячку.

Том уже застегнул на себе страховочный пояс и теперь шагнул вперед, чтобы взглянуть на пропасть.

– Все готово?

Гвидо кивнул.

– Хорошо, – коротко сказал Том и бросился с края обрыва. Остальные вытянули шеи, чтобы увидеть прыжок. В считаные доли секунды мускулистое тело Тома превратилось в маленькую игрушку – оно летело вниз, не крутясь и не вращаясь, и вскоре с глухим звуком ударилось о землю.

Вначале никто никак не реагировал: все просто застыли с вытянутыми над обрывом шеями, глядя на крошечную цветную точку, неподвижно лежавшую на дне пропасти. Потом Гвидо сказал: “Черт!” И одна из девушек, стоявших выше, у края рощи, пронзительно закричала.

Одиннадцать лет спустя, через два часа после окончания уроков, Говард все еще в школе. Вначале он присутствует на собрании по поводу предстоящего концерта памяти отца Десмонда Ферлонга, где его участие сводится в основном к кивкам или загадочному покашливанию; а потом сидит в учительской, где, пользуясь тишиной, проверяет письменные работы учеников по законам о земле, снабжая каждую работу дотошными критическими замечаниями индивидуального порядка и советами касательно будущих заданий. Он уже перешел к подготовке возможных вопросов для предрождественских экзаменов в четвертом классе, когда прямо у него под ногами начинает многозначительно трудиться пылесос; признав свое поражение, Говард крадучись идет к выходу.

Сегодня пятница, и Фарли уже несколько раз слал ему эсэмсэки из “Парома”, куда Говард не явился. Там должен быть Том, а как раз сегодня Говард предпочел бы не встречаться с ним лицом к лицу. Однако, садясь в машину, он вдруг осознает, что даже перспектива быть зверски избитым гораздо привлекательнее очередного вечера в пустом доме. Может, ему удастся как-то незаметно спрятаться в укромном углу? Стоит рискнуть – и, положив ключи от машины в карман, он направляется к пабу.

Сейчас начало седьмого, и большинство его коллег, как они сами выражаются, уже изрядно под мухой. К замешательству Говарда, Фарли разговаривает с Томом; тот заметно раскраснелся и чересчур громко смеется. Он здоровается с ними и идет прямиком к небольшой толпе вокруг Финиана О’Далайга, вернувшегося учителя географии, который вовсю вещает что-то о мерзавцах из департамента образования:

– Эти мерзавцы просто протирают штаны в своих прекрасных правительственных учреждениях и играют там в кораблики. Вот бы я посмотрел, как они сумеют управиться с четырьмя сотнями психов, бегающих по гравийному двору…

– При помощи водородной бомбы. – У локтя Говарда возник Фарли. – Ты что это мимо проскочил?

– Ты же разговаривал с… – Говард украдкой кивает в сторону Тома, который стоит у стойки бара спиной к ним.

– Ну и что? – говорит Фарли. – Он же тебя не укусит, правда?

Говард смотрит на него:

– Откуда ты знаешь? Ты хоть помнишь, что сегодня за день?

– Пятница?

– Сегодня годовщина, дурень! Годовщина несчастного случая. Одиннадцать лет.

– Ах, вот оно что… – Фарли хлопает его по руке. – Говард, клянусь тебе, никто на свете этого не помнит, кроме тебя одного. Забудь ты, бога ради. Можно подумать, у тебя других забот нет! – Он осушает стакан и ставит его на ближайшую полку. – A-а, очень кстати, – говорит он, когда рядом появляется Том и протягивает ему новый стакан.

– Извини, Говард, – говорит Том, – как ты насчет пинты?

– Я еще эту не прикончил, – бормочет Говард.

– Да там уже почти ничего не осталось. Извините, – Том останавливает официантку и заказывает еще одно пиво.

Это первый раз, когда Том угощает Говарда выпивкой – и Говард озадаченно поднимает брови. Фарли в ответ пожимает плечами. Что ж, быть может, он и прав, думает Говард, быть может, действительно только он один продолжает цепляться за прошлое и зацикливается на датах. Том сегодня, без сомнения, находится в лучшей форме, чем обычно в последнее время: он расслаблен и общителен, хотя трезвым его не назовешь. Это Говард остается одеревенелым и недоверчивым, не находит себе места; и он невольно чувствует благодарность, когда к нему подходит Джим Слэттери.

– Я тут недавно о вас вспоминал, когда разбирал с четвертым классом “Dulce et Decorum Est”Уилфрида Оуэна – наверняка помните?.. – Он поднимает подбородок кверху, как оракул: – “Будто сквозь мглу зеленых тусклых стекол,/Под толщей зелени морской, я видел – он тонул…” [26]26
  Уилфред Оуэн (1893–1918) – английский поэт, погибший в Первую мировую войну. Названием стихотворения “Dulce et decorum est [pro patria mori]”( лат.“Сладко и приятно [умереть за родину]”) послужила цитата из Горация ( Оды,III.2.13), ставшая крылатой фразой.


[Закрыть]Тут он дышит в затылок Грейвзу, верно? Солдат тонет – на суше. Какой поразительный образ! Горчичный газ, иприт, – поясняет он для остальных. – Им отравился Гитлер на Первой мировой – жаль только, не до смерти.

– А, – говорит Фарли.

– Кстати, Оуэн посвятил это стихотворение учительнице. Женщине по имени Джесси Поуп – это она написала шовинистические стишата, подстрекавшие юнцов пойти на фронт и стать пушечным мясом. “Кто поспешит вступить в Игру?” и всякая подобная чушь. – Джим вздыхает над кружкой имбирного эля. – Неудивительно, что школьники с тех пор перестали слушать своих учителей.

– Сейчас такого бы уже не произошло, – ехидно соглашается Говард.

– И мне это напомнило вот что. Вы недавно говорили, что у одного из ваших учеников обнаружился предок, воевавший на той войне. И мне вдруг пришло в голову, что можно было бы дать ребятам очень интересное задание: выяснить, что делали их собственные прадеды во время Первой мировой.

– Пожалуй, – небрежно говорит Говард.

– Конечно, это потребует кропотливой работы, если они действительно захотят раскопать что-то значительное, ведь вы сами знаете – в Ирландии не хранят память о той войне. Но, может быть, это первое поколение, которое сможет хотя бы приступить к таким исследованиям, – так что вы могли бы, так сказать, открыть здесь новую страницу.

– Безусловно, это было бы интересно, – говорит Говард.

Пожалуй, это действительно так; но в последние дни Говарду очень трудно испытывать энтузиазм по поводу чего-либо, даже по поводу уроков, которые так ему нравились.

– Ну, мое дело – только идею подбросить, вот и все, – говорит учитель литературы. – Вам, наверное, и без того дел хватает. – Он смотрит на часы. – Вот так так! Пойду-ка я домой поскорее, а не то меня ждет гроза. Удачи, Говард. – Он стучит по ручке своего портфеля, чтобы привлечь внимание остальных двух коллег: – До понедельника, джентльмены.

Говард снова хмуро поворачивается к Фарли и Тому, которые поглощены дискуссией о перспективах школьной команды на завтрашних соревнованиях по плаванию в Баллинаслоу. Том хмелеет с каждой минутой и жестикулирует так размашисто, что вышибает стакан из руки сидящего сзади Питера Флетчера, хотя стакан почему-то не разбивается, и Том продолжает свой монолог, даже не заметив случившегося, а Флетчер со стоическим видом перемещается к стойке бара. Говард решает последовать за ним, не желая оставаться наедине с Томом, если вдруг Фарли куда-то отлучится.

Он медленно проходит мимо лоснящихся пятничных лиц, ведущих путаные, пропитанные алкоголем разговоры. Говард избегает не одного Тома; с тех пор как ушла Хэлли, все эти обмены репликами, все эти бесчисленные ритуалы общения, составляющие обычную ткань дня, стали казаться ему невыносимо сложными. Он постоянно сам говорит что-нибудь не то, как-то не так понимает других; такое ощущение, будто мир внезапно частично перенастроили и он хронически не совпадает с этими новыми настройками. При таком положении вещей, пожалуй, лучше было бы все-таки отправиться домой, побыть в одиночестве. Говард покупает по порции выпивки для Фарли и Тома, а сам отказывается под тем предлогом, что он за рулем, хотя, выпив две пинты, он уже заметно превысил разрешенный уровень алкоголя.

Выйдя из переполненного паба, он вдыхает свежий вечерний воздух и, идя по школьному двору, постепенно приходит в себя. Вокруг него поблескивают морозными искорками темные площадки для регби, окруженные лаврами, а над обширным невыразительным двором, словно вырастая из прошлого, нависает силуэт Башни. Говард открывает дверь машины и, прежде чем повернуть ключ зажигания, некоторое время смотрит на залитый лунным светом кампус.

И вдруг прямо перед машиной оказывается ребенок. Он словно из-под земли вырос, блеснул в свете фар… Говард лихорадочно сворачивает вбок, едва не наехав на него, налетает на бордюр и запрыгивает на ухоженный газон, окружающий резиденцию священников, а потом неподвижно сидит в холодном салоне машины. В ушах у него свистит кровь, он будто сам не верит в то, что только что произошло. А потом, выключив мотор, вылезает из автомобиля. К его изумлению – к его ярости – мальчишка как ни в чем не бывало продолжает идти по проезжей части.

– Эй!

Фигурка оборачивается.

– Да, ты! А ну-ка, подойди сюда!

Мальчишка неохотно идет назад. Когда он подходит ближе, белое пятно превращается в знакомое лицо.

– Джастер? – удивляется Говард. – Господи, Джастер, какого черта ты здесь делаешь? Я чуть не задавил тебя!

Мальчик неуверенно смотрит на него, потом на машину, заехавшую на газон, словно его попросили решить задачу.

– Еще бы вот столько – и я бы тебя сбил, – кричит Говард, показывая расстояние между большим и указательным пальцем. – Ты что, смерти ищешь?

– Извините, – механическим голосом отвечает мальчик.

Говард стискивает зубы, чтобы не выругаться вслух.

– А если бы я тебя сбил, тогда что? Откуда ты идешь, черт возьми? Почему ты не делаешь уроки?

– Сегодня пятница, – отвечает мальчик тем же монотонным голосом, способным свести с ума.

– У тебя есть разрешение гулять? – спрашивает Говард, а потом замечает, что в руке мальчика зажат – невероятно! – белый фрисби. – А с этим ты что делаешь?

Вначале мальчик глядит на Говарда непонимающе, а потом следит за направлением его пальца, видит пластиковый диск у себя в руке – и, похоже, сам удивляется:

– А! Я… э… собирался играть в фрисби.

– С кем?

– Э… – Мальчик смотрит в асфальт, подносит руку к голове. – Сам с собой.

– Сам с собой, – саркастически повторяет Говард.

Грег был прав – с этим мальчишкой действительно что-то не то. Нужно, чтобы кто-то вразумил его.

– А тебе самому не кажется это странным – играть в фрисби в одиночестве, в темноте?

Мальчик не отвечает.

– Неужели ты не понимаешь… – Говард чувствует, что его злость стихает, – …что существуют правильные и неправильные способы что-то делать? Ты живешь в обществе – в обществе этой вот школы, ты не отдельный остров, который плавает себе в одиночку и может делать что угодно. Но знаешь, что я тебе скажу: если тебе хочется быть островом, хочется быть каким-то чудаком со своими странностями, который живет себе где-то на обочине, то это дело твое. Продолжай в том же духе, голубчик, – но только скоро люди начнут переходить на другую сторону улицы при виде тебя. Ты этого хочешь?

Мальчик по-прежнему ни слова не говорит, он просто ушел в себя и продолжает пялиться под ноги, словно хочет разглядеть собственное отражение на мокром асфальте; впрочем, он дышит заметно чаще и шмыгает носом, что явно предвещает слезы. Говард закатывает глаза. Стоит сказать хоть слово этим детишкам – и они уже тают. Невыносимо, просто невыносимо. Он вдруг чувствует себя совершенно опустошенным, словно неприятности этой тяжелой недели навалились на него все разом.

– Ладно, Джастер, – сдается он. – Ступай к себе. Желаю тебе приятных выходных. И ради бога, если захочешь играть в фрисби, найди себе какого-нибудь товарища. Серьезно тебе говорю: ты людям на нервы действуешь.

Он возвращается к машине, открывает дверь. А Джастер остается стоять на месте, опустив голову, перебирая пальцами диск, будто какой-нибудь герой водевиля – шляпу. Говард чувствует укол совести. Может быть, он слишком погорячился с ним? Уже наполовину забравшись в машину, он пытается придумать какую-нибудь нейтральную примирительную фразу на прощанье.

– И желаю тебе удачи на завтрашних соревнованиях! Как у тебя настрой?

Мальчик бормочет что-то неразборчивое.

– Молодчина, – говорит Говард. – Ладно, до понедельника!

Кивнув самому себе в знак согласия (ввиду отсутствия какой-либо реакции со стороны Джастера), он залезает в машину.

У ворот Говард смотрит в боковое зеркало. Вначале ему кажется, что мальчишка исчез; но потом он замечает, что на том самом месте, где он его оставил, в полуметре от земли поблескивает его фрисби – тусклый двойник луны. Он закусывает губу. Эти школьники – они хотят, чтобы ты всю жизнь за них прожил! Научите меня! Развлеките меня! Решите за меня мои проблемы! Рано или поздно тебе придется отойти в сторону. Только это и остается учителю. Однако хорошо, что он починил тормоза. Задавить ученика – только этого ему не хватало!

Назад к карточке книги "Скиппи умирает"