Текст книги "Европа-45. Европа-Запад"

Автор книги: Павел Загребельный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 43 страниц)

В кельях были отворены окна. Пиппо заглянул в одно из них, в другое... Солома на полу, грубо вытесанные кресты по углам. Быть может, дон Гайярдоне ошибся? Быть может, здесь живут только фратрес пацифици – братья мира,– как именуют себя францисканцы?

За длинным помещением трапезной брал начало монастырский сад. Пиппо ступил на белую дорожку. Белые дорожки в саду, белые, вытоптанные дорожки среди олеандров. Ах, олеандры! Как пахнут они после утренней мессы, освеженные росой, полные чистоты и красоты!

Навстречу Пиппо шел отец приор. Мрачный привратник что-то шептал ему на ухо. На лице у игумена было удивление, гнев и возмущение. Посторонний человек в его обители. Непрошеный гость!

Игумен не благословил пришельца. Осенил себя крестом, охраняя троекратным крестным знамением. Божье число – три – тайна смерти и воскресения, божья троица – бог-отец, бог-сын, бог-дух святой, древнее мистическое число, ведущее свое начало еще от древних египтян с триединым божеством – Озирис – Изида – Горус. Отец приор в последнее время пребывал в плену единственного чувства – страха. Он боялся всего на свете. Искал успокоения в старых церковных книгах, докапывался до глубоко и прочно сокрытых тайн веры и спасения, искал забвения в древних учениях, сулящих покой и защиту для души, измученной страхом и опасностью.

Крестился быстро, мелко. Господнее число три покрывал другим числом – семь. Семь кругов ада, семь огненных кругов, сквозь которые, очищаясь и побеждая смерть, проходит самая могучая из известных человечеству богинь – Астарта – Иштарь, всеплодороднейшая мать матерей, богиня наибольших воителей.

– Могу ли я осмотреть монастырь? – спросил Пиппо, а приору почудились совсем иные слова, слова Франциска Ассизского: «Дом мой – дом молитвы, а вы сотворили его пещерой разбойничьей». В монастырской часовне висит старинное изображение Франциска, сделанное неистовым критянином Эль Греко. Франциск – одинокий среди милых его сердцу итальянских гор, под распахнутым черными вихрями небом. В лице – мало крови, в глазах – избыток мрака. Вот и у этого пришельца слишком уж черные глаза, мрак возмущения и осуждения выплескивается из них на отца приора.

– Я партизан и репортер. Мне хотелось бы знать: что делается в вашем монастыре, отче? Моя газета хотела бы поведать об этом миру.

Игумен крестился и лепетал латинские слова, которых Пиппо не мог понять.

– Этот монастырь... этот монастырь,– бормотал приор,– vere non est alind, nisi alomus Dei et porta Calli —этот монастырь в естестве своем нечто иное, как дом божий и врата небесные.

– И все-таки...– настаивал Пиппо, хотя и знал, что это оскорбительно для игумена.– Поверьте, я не хотел вас прогневить, отче,– сказал Пиппо.– Я просто репортер, и меня интересует...

Приор медленно опустил веки. Не глядя себе под ноги, ничего не говоря незваному гостю, пошел белой дорожкой по направлению к монастырской трапезной. Пиппо, неуверенно пожав плечами, отправился вслед за ним.

В трапезной находились монахи. Сидели вдоль длинного неструганого стола, обсели его со всех сторон, вкушая убогую пищу,– если придерживаться точности, то не акриды, а макароны, сваренные на воде макароны; в них не было и следа масла, не было даже томата... Черные облачения братьев-реформатов чередовались с гранатовыми рясами-габитами– братьев младших, братьев-миноритов, очевидно гостивших у своих братьев по ордену.

Приор благословил трапезников и остановился неподвижно в конце стола, а Пиппо, не в силах побороть искушения, пошел вдоль спин, обтянутых суконными черными и гранатовыми сутанами. Смотрел на черные стриженые головы братьев-реформатов, на их круглые от безделья и жира спины, похожие на женские, и неожиданно остановился, увидя перед собой голову рыжую, а не черную, голову со свежей, недавно выбритой тонзурой, перевел взгляд чуть ниже и увидел спину совсем не такую, как у отцов францисканцев.

Пошел дальше, быстро пошел, чуть ли не побежал вдоль стола и видел еще и еще рыжие, со свежими тонзурами головы и странно знакомые, до боли знакомые спины, которых не мог скрыть даже грубый габит. Где он видел эти спины? Тогда ли, когда арестовали его на Кампо Императоре, выкрав из-под их носа Муссолини? Или в лагерях смерти? Или в ту страшную ночь в немецком темном лесу, когда ночной мрак раздирали вспышки фонариков и пистолетных выстрелов?

Люди в узких шинелях, с узкими жесткими спинами. Спины приплюснутые, неправильные бугры лопаток почти не нарушают их понурой ровности, безнадежность проступает сквозь жесткое сукно, веет на тебя мертвенной стужей. Он знал их, да еще как хорошо знал!

И когда теперь, среди круглых, как подушка, спин отцов францисканцев увидел спины, ровные как доски, спины палачей, формой своей напоминавшие узкие трапеции или прямоугольники виселиц, спины, выпиравшие своими острыми углами из-под толстых монашьих облачений, он чуть не воскликнул: «Это они! Они!»

Дон Гайярдоне сказал правду: здесь были чужаки, были враги, были фашисты!

Он побежал вокруг стола, приближаясь к игумену, который стоял все в той же окаменелой позе, видел еще больше этих ненавистных эсэсовских спин и рыжих голов, остановился наконец в самом конце, поглядел на игумена: что скажешь ты, святой отче?

Тот, что сидел перед Пиппо, не выносил у себя за спиной кого бы то ни было. Все его товарищи сидели напряженные, готовые к прыжку, но не подавали и виду, а он не мог вытерпеть. Оглянулся резко и быстро, и Пиппо только на мгновение увидел его лицо. Крупное лицо с коротким носом. Он увидел еще шею, длинную, жилистую шею, вылезавшую из выреза рясы; она выпирала из нее, упитанная, обветренная.

Это лицо, эту шею видел Пиппо два года назад возле отеля Кампо Императоре в Гран-Сассо. Только тогда шею облегал воротник эсэсовского мундира и чернел на ней ремешок от бинокля.

– Скорцени! – закричал Пиппо.– Скорце...

Он не успел досказать это имя. Двухметровый Скорцени выскочил из-за стола и одним ударом сбил Пиппо с ног. К нему присоединились и другие. Прыгали прямо на беззащитного юношу, молча топтали его ногами, колотили чем попало.

– Никто не скроется от Христа. Никто.– мелко крестясь, произнес отец приор.

Монахи испуганно притихли за столом. На их глазах совершалось зло, наибольший грех, тяжелейшее святотатство – сакрилегиум – на их глазах убивали человека, пришедшего в святую обитель.

Но отец приор крестился мелко и быстро и бормотал что-то, вероятно молитву, и монахи тоже закрестились и забубнили...

Негоже было творить сакрилегиум в монастыре, и через полчаса черная машина с капитолийской волчицей на радиаторе выскочила из ворот обители.

Два человечка с раскоряченными ногами, присев под волчицей, сосали ее бешеное молоко. А в машине над чем-то покрытым черной рясой сидели два с прямыми спинами монаха и пристально всматривались в шоссе, стелившееся под колесами машины.

Солнце взошло над горами и поливало своими щедрыми лучами беспредельное море. Море было пустынное, горы пустынны, шоссе пустынно. В одном месте шоссе делало крутой изгиб, обвивая петлей высокую скалу, нависшую над самым морем. Скала была розово-серая, будто волчий язык.

Машина заскрежетала тормозами и остановилась. Из нее полетело вниз, в море, что-то большое, завернутое в старую монашью рясу. После этого машина помчалась назад, в обитель, высившуюся в горах, как угроза всему живущему.

Клодина прождала Пиппо целый день. Сидела на берегу моря, пока закатилось солнце. Пиппо не было.

Солнце упало за море, а на небе кто-то разбросал огненные серпы, и они бежали над морем, летели, мчались и раздирали небо на куски, раздирали море, раздирали ее сердце.

Чуяло это сердце, что не вернется Пиппо никогда.

СЛУШАЙТЕ ВСЕ!

Расшатанный поезд убегал от солнца. Солнце протянуло свои желтоватые руки-лучи, чтобы добраться до зеленых стареньких вагонов, но паровоз, весь в масле и покрытый копотью, задорно вскрикивал, подтягивал к себе вагоны и гнал все дальше и дальше. По обочинам железнодорожной колеи лежали вспаханные поля. От жирной пашни вздымался легкий пар, солнечные лучи скользили по земле, словно ласкали. Михаилу вспомнились ласковые строки Павла Тычины: «Хтось гладив ниви, так нiжно гладив...» Погладить свою родную землю! Выскочить из вагона, припасть к ней лицом, вдыхать ее запахи... Земля родная пахнет слаще, чем земли всего мира...

Он возвращался домой. Он был уже дома, приближался к родным местам.

Видел спаленные села, разрушенные вокзалы, вырубленные леса и сады. Но когда выходил из вагона на маленьких станциях во время коротких остановок, то видел женщин, которые выносили к поезду кольца колбас, сало, помидоры, слышал родную речь, и ему хотелось кричать от радости: народ жив! Народ жив и на этой изувеченной, испепеленной, обезображенной земле. Народ был вечен, и земля вечна, и вскоре снова зацветет она, как цвела до войны.

В Киеве, как только сошел с поезда, стал искать газеты. Хотел все знать, наверстать упущенное за все потерянные годы на чужбине. Охватить одним взглядом всю страну, прочитать обо всем, обо всем!

Газеты продавал безногий инвалид.

– Какую тебе, браток,– спросил он.– Киевскую или московскую?

– Давай все, какие есть.

– Стало быть, издалека? Соскучился по нашим газетам?

– Издалека. Соскучился. Очень.

Взял целую кипу газет, отошел от столика, поставил чемодан на исклеванный осколками перрон. Мимо Скибы торопились пассажиры – большей частью военные. Демобилизованные солдаты и офицеры, инвалиды, возвращающиеся из госпиталей домой, старые люди, которые, вероятно, пришли встречать сыновей, молодые девушки, ожидающие своих суженых. Он не слышал их разговоров, не слышал шарканья ног по перрону, ничего не видел, раскладывал перед собою широкие полотнища газет и не видел тех газет, а видел другое: как, меся густую грязь, несут на плечах со станций, несут за десятки километров украинские колхозницы зерно,присланное им на посев из России; как задувают мартены на заводах Приднепровья; как восстанавливают дома и дворцы Ленинграда и сталинградские кварталы.

Он оставил у себя за плечами Европу, еще лежащую в развалинах, мертвую, растерзанную, и нашел свою землю, что уже застраивалась, возрождалась.

Обер-бургомистр Кельна Конрад Аденауэр дал интервью корреспондентам «Ньюс кроникл» и «Ассошиэйтед пресс», в котором заявил, что если западные державы не хотят допустить господства коммунистов в Германии, то пускай объединяют свои три зоны оккупации и создадут могучее западно-немецкое государство – ядро Западной Европы. Что ж, от господина Аденауэра ничего другого и не следовало ожидать. Михаил отчетливо вспомнил, как бургомистр произносил свою речь на открытии памятника и как сразу после этого уехал. Торопился создать «могучее западно-немецкое государство»... А рассказ Вильгельма о докторе Лобке, пригретом господином Аденауэром? Уже и теперь видно, о каком государстве мечтают они.

Да, в Западной Европе одну войну сменила другая. В этом не оставалось ни малейшего сомнения. Даже для него, который только что прибыл оттуда, с Рейна, газеты принесли немало тревожных вестей.

Михаил шелестел газетными полосами, пробегая взглядом по заголовкам. И вдруг глаза его приковались к небольшому извещению. Читал-перечитывал скупые строки и ничего не мог понять. Слова скользили у него перед глазами, как немые видения. Осмыслить их невозможно было. Скиба беспомощно огляделся вокруг, увидел инвалида, у которого купил газеты, подошел к нему.

– Послушай, товарищ, прочти-ка ты эту заметку.

Тот прочитал, покачал головой:

– Ясно, фашистская работа.

– Нет, ты прочитай мне вслух.

– Да ты что, чудило, читать, не умеешь, что ли?

– Я прошу тебя – прочитай вслух.

Инвалид прочитал, посмотрел на Михаила:

– Может, еще раз?

– Нет, спасибо. Теперь я вижу, что не ошибся. Этот убитый... этот итальянский партизан Пиппо Венедетти – мой боевой товарищ...

– Ну, браток, я что-то в толк не возьму, больно много туману...Ты что – в Италии был, что ли?

– Был и в Италии, но не это сейчас главное.

Михаил о чем-то сосредоточенно думал, тер себе лоб, хмурил брови.

– Скажи, где теперь в Киеве радио?

– Добирайся до Софии, а там спросишь – тебе всяк покажет.

В районе вокзала развалины не очень бросались в глаза. Но когда Михаил добрался до центра, когда увидел ужасающие разрушения Крещатика, вернее, жалкие остатки его, схватился за сердце. Неужели уж такова судьба человека: строить свои жилища и смотреть, как враг разрушает их, на-ходить друзей и терять? Приобретать и терять?

Перед ним лежал изувеченный, весь в руинах, испепеленный Крещатик, а где-то далеко, в Западной Европе, покоились его боевые побратимы, ложились в ту неласковую землю один за другим и теперь, уже после окончания войны. Последним лег Пиппо Бенедетти. Репортер газеты «Унита». Следы вели в монастырь,– так писалось в газетной заметке. Пиппо погиб как солдат. Он хотел разоблачить скрывающихся в монастыре эсэсовцев, и его убили.

Михаил торопился в радиокомитет. Что он там скажет? Ах, не все ли равно? Он должен говорить. Говорить для заграницы. Обратиться к этой Европе, которая называет себя Западной, рассказать им про все, что видел и знает, ибо после смерти Пиппо Бенедетти – корреспондента коммунистической газеты «Унита» – он не имеет права молчать. Коммунизм– это символ единения людей против смерти. Пускай знает об этом Европа, которая называет себя Западной!

...Это не было простым выступлением перед микрофоном. Михаил Скиба говорил несколько ночей подряд. Он рассказал о тех, что умерли, о тех, что погибли в борьбе, и о тех, которые еще скрывались в недрах Западной Европы, такие, как Роупер, и вели грязный торг с фашистами и их прихвостнями.

– Друзьям нашим,– говорил Михаил Скиба,– нужно напоминать, что мы о них не забыли. Пусть это укрепляет их силы.

Но и врагам нашим тоже следует напоминать, что о них мы также не забыли.

Пусть они не знают покоя.

ЕВРОПА – ЗАПАД. Авторизованный перевод с украинского Т. Стах

notes

Примечания

1

Ты немец? (нем.)

2

Да. (нем.)

3

«SO» – Советский офицер.

4

Военная контрразведка.

5

Гейнц Корн имеет в виду покушение на Гитлера, совершенное 20 июля 1944 года членом подпольной организации полковником графом фон Штауффенбергом.

6

 Только для немцев. (нем.)

7

 Команда, отряд. (польск.)

8

Бороться, воевать. (польск.)

9

Разбойник. (польск.)

10

ОКБ (Oberkommando Wermacht) – верховное главнокомандование фашистской Германии.

11

Улица в Лондоне, где помещается Английский банк.

12

 «Бродячие» корабли, не имеющие определенного порта назначения. От английского слова «бродяга».

13

 Стоянка британского военного флота в Северной Шотландии.

14

 Гидролокатор на английских кораблях для обнаружения подводных лодок.

15

Слово «красный» условно обозначает, что противник – с левого борта. Если враг появляется с правого борта, гидроакустик говорит: «Эхо зеленое.»

16

 Сорокамиллиметровые зенитные орудия.

17

 Резиденция английского военного министерства и адмиралтейства.

18

DSO (Distinguish Service Order) – английский военный орден.

19

Victoria Cross (крест Виктории) – высший английский боевой орден.

20

DP (Distinguished Person) (англ.) – важное лицо.

21

Ви Ди Пи (VDP) (Very Distinguished Person) (англ.) – очень важное лицо, в отличие от DP – просто важного лица.

22

 Герой популярной повести родственника Артура Конан Дойля Э.Горнунга

23

Английское «journey» означает: прогулка, путешествие.

24

Джордж Хилл – ветеран шпионажа. Перед второй мировой войной издал в Англии книгу «Отправляйтесь шпионить!». В 1941 году в чине майора был послан в СССР во главе «специальной» военной миссии.

25

 Бродяга. (польск.)

26

Площадь, где происходили казни в лагере Заксенхаузен.

27

Моторизованные отборные войска в фашистской Италии.

28

Крестьянин (нем.)

29

Так называли государственного уполномоченного по изысканию людских резервов.

30

 Большое спасибо (фр.)

31

 Итальянское ругательство.

32

 До свидания. (итал.)

33

 Отделение, стой! (нем.)

34

 Посудина для нечистот. (нем.)

35

 Парашу вон!

36

 Командировочное предписание.

37

 Удостоверение.

38

Так называли эсэсовцы всех солдат и офицеров немецкой армии после покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, намекая на то, что в заговоре принимали участие армейские генералы и офицеры.

39

 Немецкое ругательство.

40

 Место, где фашистские ученые работали над ракетным оружием.

41

 Руководитель работ по конструированию фашистской ракеты «Фау-2», ныне работает в США.

42

 Вперед! (фр.)

43

 «Действуй или погибай!»

44

 Проклятье! (нем.)

45

«Генерал Тревога».

46

 Отправлять на небо.

47

Руководителей.

48

 Детки. (итал.)

49

Минестроне – итальянский рисовый суп, пепперони – фаршированный перец, спагетти – макароны.

50

Овра – итальянская охранка.

51

Сердце мое (итал.)

52

К черту! (итал.)

53

По-английски Уайтджек – Белый Джек.

54

«А farewell to arms» (англ.) – «Прощай, оружие!» – название известного романа Хемингуэя.

55

Ex oremo (лат.) – из одиночества.

56

Здесь и дальше – немецкая ругань, большей частью раздававшаяся в концлагерях.

57

Top priority (англ.) – право победителя.

58

Military Government – военное правительство, управление.

59

Ab homine iniguo et doloroso erue me! (лат.) – От человека неправого и коварного избави мя!

60

 Гамбит – монашеская ряса.

61

Oberregierungsrat (нем.) – старший государственный советник.

62

В буквальном переводе с английского – «газетные вырезки». (Так – в данном издании. В действительности – «скрепки».)

63

I do not understand (англ.) – Я вас не понимаю.

64

Рейнджерсы – диверсионные группы американской армии.

65

IRO (International Refugee Organisation) – Международная организация по делу военных беженцев.

66

Вспаняле (польск.) – прекрасно.