Текст книги "Убийство от-кутюр. Кто подарил ей смерть?"

Автор книги: Патрисия Мойес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц)

– Ну ладно, – согласился Эрни, но добавил: – Мистеру Хили это не понравится, я знаю, что говорю.

– Тем хуже для него. – Генри положил трубку и направился в студию.

Студия оказалась огромным, напоминающим ангар помещением с высоким потолком. Эта часть здания была полностью перестроена для удобства фотографов. Лампы, экраны, провода и трансформаторы весьма затрудняли путь к ней. Внутри царила тишина, как в церкви, и требовалась недюжинная смелость, чтобы ее нарушить.

В помещении царила темнота, за исключением одного ярко освещенного угла, где девушка, в которой Генри не без труда узнал свою племянницу Веронику, стояла в ярко-белом до боли в глазах круге перед экраном из мятой серебристой фольги. Ее загорелое, цвета меда лицо покрывал толстый слой светлой пудры, а глаза были густо подведены темно-коричневым. В полном соответствии со своей угрозой она обвела тем же карандашом накрашенные бежево-коричневой помадой губы. На ней было длинное облегающее черное платье и бриллианты. Выглядела она минимум лет на десять старше, чем на самом деле. Но поразило Генри то, что в правой руке она держала конец тонкой цепочки, прикрепленной к ошейнику большого и выглядящего очень опасным гепарда, который обнюхивал и царапал когтями пол, находясь явно не в лучшем расположении духа.

Перед Вероникой сосредоточенно склонился за установленным на штативе фотоаппаратом высокий стройный мужчина без пиджака. В полумраке комнаты Генри смог различить еще двоих – Бет Конноли и Терезу Мэннерс.

Не поднимая глаз от фотоаппарата, худой мужчина спросил:

– Что со светом, Эрни?

Эрни выскочил из темноты с небольшим экспонометром в руках. Без особой охоты он подошел к Веронике и гепарду и поднес экспонометр чуть ли не к носу Вероники.

– Сто на пять и шесть, – ответил он.

– А гепард?

Эрни неуверенно вытянул руку и проехался экспонометром по носу зверя. Тому это определенно не понравилось, он сел на задние лапы и издал жуткий рык. Эрни отпрыгнул назад, в темноту, а Тереза тихонько взвизгнула. Вероника не двигалась, как будто происходящее ее совсем не взволновало. Фотограф раздраженно выпрямился и заметил Генри.

– Вот и вы наконец, – раздраженно бросил он. – Бога ради, сделайте что-нибудь со своей зверюгой.

– Но…

– Сделайте так, чтобы она встала и пошла на камеру.

– Я не…

– Эрни! – рявкнул Майкл. – Сделай так, чтобы эта чертова скотина встала и пошла на камеру!

– Мистер Хили, я не хочу… – послышался жалобный писк из темноты.

– Ну же, лапочка, пошли, – проворковала Вероника. Не меняя позы, она осторожно ткнула гепарда в филейную часть острым носком шелковой туфли без задника. Зверь перекатился на спину и принялся мурлыкать.

– Замечательно! – воскликнул Майкл. – Вот так! Слегка улыбнись, Вероника! Голову чуть влево… вот так! Прекрасно! Замечательно! А теперь еще раз пни зверюгу! – Фотоаппарат щелкал, как пишущая машинка.

Вероника снова вытянула ногу и еле заметно толкнула животное, словно желая узнать, что будет. На этот раз гепард, которому, по всей видимости, было скучно и жарко под софитами, попросту заснул.

– Он спит, – пояснила Вероника.

– Ничего, – сказал Майкл, – оставь его в покое. Во всяком случае, успокоился, а мне нужно вставить новую пленку. Эрни! Поменяй пленку! Там должно быть кое-что интересное. – Он повернулся к Генри. – Для следующих кадров мне нужно, чтобы он встал. Он может подняться на дыбы?

Неожиданно появился запыхавшийся маленький краснолицый человечек в вельветовых брюках и грязном зеленом свитере со старым холщовым рюкзаком на спине.

– О Господи, – воскликнул он, – я уже везде искал! Вы знаете, что там внизу был полицейский? Как тут моя Красотка? – Он опустился на колени рядом с громко храпящим гепардом. – Надеюсь, она была хорошей девочкой. В последнее время она что-то капризничала… Понимаете, у нее был запор, и она ничего не хотела есть. – Он вытащил из рюкзака неаппетитно выглядящую кость. – Хочешь кушать, Красотка? Кто это у нас хочет косточку? – Нос гепарда шевельнулся, он с наслаждением потянулся, сел и принялся шумно грызть кость. – Умничка! – гордо воскликнул человечек. – Да, полицейский, кто бы мог поверить. По всей видимости, они впустили Красотку через черный ход без всяких проблем, но когда я попытался войти в парадную дверь, меня остановили. Я никак не мог донести до него тот простой факт, что я ищу своего гепарда, которого сейчас фотографируют наверху.

Представив сержанта, Генри не смог сдержать улыбки. Однако его внимание привлекло упоминание черного хода, и он счел необходимым выяснить этот вопрос.

– Она была просто золотой девочкой, правда, лапочка? – Вероника, наклонившись, почесывала гепарда за ушами.

– Приятно слышать, – отозвался хозяин Красотки. – О, мисс, на вашем месте я бы этого не делал. Она обычно не кусается, вы не подумайте, но иногда может занервничать.

– Не из-за меня, – безмятежно произнесла Вероника, – мы с ней друзья.

Она снова наклонилась, чтобы погладить гепарда и незаметно подмигнула Генри. В этот момент вернулся Эрни с фотоаппаратом.

– Что ж, – сказал Майкл, – продолжаем. Вероника, милая, перейди чуть-чуть вправо.

– Тебе придется меня нести, – весело ответила она. Девушка заковыляла по студии, и Генри с разочарованием заметил, что платье пришлось заколоть на спине зажимами для бумаг, чтобы оно идеально повторяло контуры тела Вероники, при этом двигаться в нем стало невозможно.

– Так пойдет, – произнес Майкл. – А теперь я хочу, чтобы гепард встал на задние лапы, как геральдический зверь. Пусть при этом он смотрит вправо.

– Послушайте, – вступил в разговор человек в зеленом свитере, – вы хотите невозможного.

– Я всегда хочу невозможного, – очаровательно улыбнулся Майкл. – И обычно получаю.

– Ну что ж, думаю я могу попробовать, – неуверенно проговорил человек в зеленом свитере, – возможно, если я заберусь на стремянку и буду держать кость…

– Мне плевать, что вы будете делать, только не лезьте в кадр. – Майкл провел рукой по волосам. – Еще я хочу, чтобы шлейф платья справа вылетал из кадра так, будто его треплет ветер. Тереза, прикрепи к нему нитку и тряси, когда я скажу. Эрни, поставь сюда отражатель, чтобы свет падал на лицо.

– Разумеется, сначала нам придется отобрать у нее кость, – без всякого энтузиазма проговорил человек в зеленом свитере. – Она может обидеться. Мы же не хотим, чтобы случилось что-то нехорошее, правда?

В конце концов они сумели это сделать. Гепарда пришлось долго искушать сочными кусочками из рюкзака, но в конце концов зверь уступил кость. Генри придерживал шатающуюся стремянку, пока человек в зеленом свитере, ненадежно усевшись на верхней ступеньке, размахивал костью над головой Красотки. Тереза держала шлейф платья за нитку и трясла его в соответствии с указаниями Майкла. Эрни с покрытой фольгой доской стоял на стуле и направлял свет на бледное лицо Вероники. Бет сзади, в путанице проводов и ламп, поправляла зажимы для бумаг на спине Вероники. Сцена была нелепой до смешного, но в объектив фотоаппарата и на снимок попал великолепный, поднявшийся на задние лапы зверь, гордая бледная девушка, за спиной которой ветер развевал шлейф облегавшего ее словно вторая кожа платья, а слегка поблескивающий фон наводил на мысли о лунном свете, отражающемся на волнующейся поверхности моря. Снимок оказался одной из лучших фотографий года.

Когда фотосессия закончилась и Вероника с Бет и Терезой направились в гримерную, чтобы переодеться, Генри подошел к высокому фотографу и произнес:

– Можете уделить мне несколько минут, мистер Хили?

– Если вы насчет гепарда, то говорите с мисс Филд. Она его нашла. – Он вытер платком пот со лба.

– Я не насчет гепарда.

– О, вы, наверное, от Николаса Найта, по поводу платья. Этим занимается мисс Мэннерс, не лезьте ко мне.

Майкл сел на нижнюю ступеньку стремянки и закурил. Он выглядел очень усталым.

– Я не от Николаса Найта. Я из Скотленд-Ярда.

– Господи, – произнес Майкл, но новость, казалось, его не удивила. – По поводу Хелен, верно?

– Да.

– Ну что ж, мы можем поговорить сейчас. У меня работа в разгаре.

– На это потребуется минимум пять минут, – сказал Генри, – и это срочно. Я хочу знать правду о ваших отношениях с Хелен.

Майкл пристально посмотрел на кончик своей сигареты.

– Это официальный допрос? – поинтересовался он.

– Официальный, – ответил Генри, – в том смысле, что я сейчас исполняю служебные обязанности, и все, что вы мне скажете, я буду использовать так, как сочту нужным. И неофициальный в том смысле, что никто не ведет протокол и вам не потребуется его подписывать.

– Ладно. Что вы хотите знать?

– Я сказал вам.

– Хелен, – медленно начал Майкл, – была довольно сложной личностью. Она производила впечатление очень здравомыслящей и такой, кому нет дела ни до кого и ни до чего. Но на самом деле она была ранима и эмоциональна, как школьница, и склонна к сильным чувствам. Ее было очень легко невольно обидеть. Она никогда не кричала, не устраивала истерик, не швырялась вещами, как Тереза. Нет, она все держала в себе. До тех пор, пока оно не прорывалось наружу. Думаю, вы слышали, что говорят о нас с ней. Могу только заверить вас, что это преувеличение. Мы были хорошими друзьями, не более того. Мне неоткуда было знать, что творится под этой скорлупой холодного разума.

– Вы, разумеется, в курсе, – тихо сказал Генри, – что она была беременна.

Потрясение, которое вызвало это известие, было очевидно любому. Майкл Хили уронил сигарету и судорожно вскочил.

– Это невозможно! – воскликнул он. – Вы лжете. Этого не может быть!

– Тем не менее.

– Господи, – прошептал Майкл, белый как полотно, – не могу в это поверить… и тем не менее… боюсь, что это возможно. Я никогда об этом не задумывался. Господи, какой ужас.

– Так что сами видите, – продолжил Генри, – вы не вправе ожидать, что я поверю, будто между вами ничего не было.

Майкл, кажется, его не услышал. Он опять сел и покачивал головой из стороны в сторону, как будто все еще пытался осознать только что услышанное известие.

– Я так понимаю, что она вам не сообщила, – продолжил Генри.

– Мне? Нет, конечно, нет. То есть… нет. У меня слов нет. Бедная дорогая Хелен.

– Вы не собираетесь продолжать отрицать, что были с ней любовниками?

Майкл еле заметно улыбнулся. Улыбку легко было принять за гримасу боли.

– Кажется, от отрицания будет немного проку, правда?

– Да, – сказал Генри, – мы движемся в правильном направлении. Тогда правда и то, что вы начали от нее уставать и хотели развязать себе руки…

– Мне их ничто не связывало…

– Прошу вас, мистер Хили, после вашего признания…

Майкл беспомощно произнес:

– Думаю, она воспринимала все это серьезнее, чем я.

– Вы не считали это важной частью своей жизни?

– Ну… нет.

Генри не стал это комментировать, он лишь попросил Майкла:

– А теперь расскажите мне о цианиде и ключах от шкафчика с химикатами в кладовке фотолаборатории.

– Что с ними не так?

– Вчера вечером вы отвечали за них.

– Они были у меня в кармане, – ответил Майкл, – и до сих пор там.

– То есть вы ушли домой, оставив шкафчик открытым?

– Да, инспектор. Виноват.

– Это довольно безответственно, вам не кажется?

– Мой дорогой инспектор, – с некоторой иронией произнес Майкл, – если бы вам хоть раз в жизни приходилось готовить в печать парижский номер сразу по окончании парижской Недели высокой моды… В любом случае в месте вроде этого никто не ожидает, что кто-то из его коллег будет внезапно убит.

Генри сделал вид, что не услышал.

– Когда вы в последний раз видели флакон с цианидом? – поинтересовался он.

– Я велел Эрни редуцировать отпечаток незадолго до полуночи. Должно быть, тогда он им и воспользовался.

– Но когда вы сами его видели?

– Я вообще его не видел, по крайней мере внимания точно не обращал. Флакон всегда там стоит. Я им не пользуюсь.

– То есть вы не имели понятия, много ли там осталось?

– Ни малейшего.

Майкл бросил сигарету и поднялся.

– Работа не ждет, – произнес он с некоторым облегчением.

Генри повернулся и увидел выходящую из гримерки Веронику. В ее внешности произошли разительные перемены. Изысканная белая пудра исчезла, и она снова выглядела как обычная девчонка – простая, наивная и юная. Ее золотые волосы выпустили на волю из-под шиньона, и теперь они очаровательно падали ей на плечи. На ней было бело-розовое полосатое хлопковое платье и сандалии на плоской подошве. За Вероникой следовала Бет Конноли с огромной плетеной корзиной, полной живых цветов.

Проходя на свое место под софитами, Вероника слегка толкнула Генри и прошептала:

– Увидимся вечером.

– Какого черта дождю вздумалось пойти именно сегодня? – пожаловался Майкл. – Для этого платья нужна природа и пруд с утками.

– Знаю, – отозвалась Бет, – я сделала все, что могла. Ты не представляешь, как мне пришлось изворачиваться, чтобы добыть весенние цветы в январе.

Майкл перевел оценивающий взгляд с Вероники на цветы и обратно. Наконец он спросил:

– Ты не сможешь добыть для меня молодого теленка и большие деревянные ворота?

Вежливо, но твердо Бет ответила:

– Нет, Майкл, не смогу.

– Что ж, мне все равно нужно какое-нибудь животное. Как насчет котенка?

Бет вздохнула:

– Это займет полчаса, если везти его на такси из Найтсбриджа.

– Не важно. Пошли за ним. Маленький, пушистый и, если получится, серый. Тогда мы разбросаем цветы по полу и положим на них Веронику с котенком в руках. Как тебе?

Когда Генри вышел из студии, его племянница лежала на полу на листе белой бумаги в окружении цветов, как умирающая Офелия.

Едва он добрался до кабинета, зазвонил телефон. Генри взял трубку.

– Инспектор Тиббет? Это Годфри Горинг. Как продвигается расследование?

– Медленно, но верно.

– Хорошо-хорошо. Я хотел спросить, не согласитесь ли вы пообедать со мной в «Оранжерее» около часа? Это через дорогу. Там мы сможем спокойно поговорить.

– Отлично, – ответил Генри, – буду рад.

– Встретимся там через десять минут, – сказал Горинг и повесил трубку.

Телефон тут же издал еще один пронзительный звонок. На этот раз звонил мрачный доктор из Скотленд-Ярда.

– У меня есть кое-какие новости для вас, Тиббет, – мрачно произнес он. – Это определенно цианид, определенно он был в чае. Время смерти между четырьмя и половиной шестого. Жертве около тридцати трех, она хорошо питалась и…

– Не тяните, – сказал Генри, – я уже в курсе.

– В курсе чего?

– Того, что она была беременна.

– Беременна? – Доктор на секунду перестал говорить унылым монотонным голосом. – Да вы что?!

Генри был поражен.

– То есть… вы хотите сказать, это не так? – слабо произнес он.

Доктор рассмеялся. Вероятно, впервые за последние полгода, если не больше.

– Она не только не была беременна, мой дорогой Тиббет, – сказал он, – она вообще была девственницей! Что на это скажет ваша дедукция? – Он снова усмехнулся и повесил трубку, оставив Генри в весьма смешанных чувствах.

Глава 5

«Оранжерея», как известно, один из самых роскошных ресторанов Лондона со знаменитой на весь мир кухней и винной картой, а также ценами, которые доступны обладателям солидных счетов в банке. Генри чувствовал себя не в своей тарелке. Он изучал декор стен, выполненный в темно-оранжевом и золотом цвете, по стенам ниспадали бархатные занавеси, подхваченные золочеными зажимами, стояли маленькие апельсиновые деревья с блестящими листьями, чудесным образом увешанные плодами невзирая на зиму. Только через какое-то время он заметил, что каждый апельсин был аккуратно закреплен на ветке при помощи тонкой проволоки. В воздухе чувствовался запах дорогого одеколона и сигарного дыма, а голоса, которые уловил Генри, судя по их низкому, глубокому тембру и уверенным интонациям, принадлежали более чем успешным людям.

Как обычно в обеденное время, большую часть посетителей составляли мужчины средних лет, в идеально скроенных костюмах, спокойные, уверенные в себе. Здесь, за едой, напитками и шутками, обсуждались серьезнейшие деловые вопросы. Продавцы и покупатели спорили о контрактах и процентных ставках, осторожно поднимали вопросы о слиянии компаний. Неутомимые агенты по связям с общественностью расписывали прелести товаров и услуг циничным журналистам, умные и пронырливые рекламные агенты убеждали производителей в необходимости дорогостоящих рекламных кампаний. Те суммы – довольно значительные, – которые «Оранжерея» выкачивала из карманов посетителей, не шли ни в какое сравнение с теми, что переходили из рук в руки за ее столиками между половиной первого и тремя часами дня.

Темноволосый, безупречной внешности метрдотель подошел к Генри.

– Вы заказывали столик, сэр? – поинтересовался он. Манеры метра были не менее безупречны, чем внешность, но Генри не мог не уловить холода в обращении – ведь он не являлся постоянным клиентом, а его костюм не был сшит на Севил-роу, и потому финансовая состоятельность вызывала определенные сомнения.

– Я обедаю с мистером Горингом, – ответил Генри.

Тон метрдотеля неуловимо изменился:

– Разумеется, сэр. Мистер Горинг уже здесь. Вы знаете, где его столик?

– Нет.

– О, позвольте, я вам покажу. Сюда, пожалуйста, сэр…

Генри проследовал за метрдотелем в освещенный лампами под плотными абажурами зал, который украшали цветы из теплиц, а также витрины с копченым лососем и экзотическими фруктами. Было трудно представить, чтобы дневной свет когда-нибудь проникал в этот храм чревоугодия.

Годфри Горинг сидел за столиком в дальнем углу и читал «Таймс». Он поднял глаза, заметив приближение Генри, и улыбнулся.

– Мой дорогой Тиббет, как я рад вас видеть, – произнес он, – садитесь. Что вы будете пить?

Генри опустился за столик и отказался от аперитива.

– Верное решение, – одобрительно заметил Горинг, – я сам никогда к ним не прикасаюсь. Но полагаю, вы не откажетесь от вина за обедом?

Генри согласился. За этим последовало вдумчивое обсуждение меню и винной карты, причем в обоих случаях Горинг говорил с уверенностью знатока. Когда принесли еду, Генри с удивлением обнаружил, что Горинг – до этого пробормотавший официанту «мне то же, что и обычно» – ограничил себя холодной курицей и простым салатом, которые запивал минеральной водой «Виши», в то время как Генри решил побаловать себя pate maison[4]4
  Печеночный паштет (фр.).


[Закрыть] и canard a l’orange[5]5
  Утка с апельсинами (фр.).


[Закрыть] в сопровождении прекрасного бургундского.

Он был в достаточной степени знаком с этикетом деловых обедов, чтобы не удивляться тому, что до кофе Горинг избегал касаться темы. До того как принесли кофе, генеральный директор издательского дома «Стиль» оживленно говорил о достоинствах и недостатках итальянской и французской кухни, сравнивал последние тенденции в постановках лондонских и парижских театров, о том, стоит ли ехать на юг в январе, и о континентальном влиянии на дизайн британских машин. Генри предполагал, что все это не столько заготовлено заранее, сколько выдается автоматически как ритуал, неизбежно предшествующий обсуждению по-настоящему важных дел.

Когда наконец официант принес кофе и удалился, Горинг начал:

– А теперь скажите, чем я могу вам помочь в этой ужасной истории с Хелен Пэнкгерст.

– В данный момент, – сказал Генри, – я пытаюсь составить для себя полную картину случившегося. Когда приходится расследовать дело подобного рода, отсутствие знаний о личной жизни жертвы очень мешает. Я надеюсь посредством разговоров с ее друзьями и коллегами воссоздать в своем сознании портрет мисс Пэнкгерст – ее характер, привычки, образ жизни. С этого я полагаю начать.

Горинг кивнул:

– Очень разумно. Я бы сам начал с этого. – Очевидно, в его устах это была высшая похвала. – Хелен была моей сотрудницей, разумеется, я могу оценить ее только с точки зрения профессионала.

– Вы не знали ее лично? Не общались с ней в неформальной обстановке?

– Любой добросовестный работодатель, – произнес Горинг, – старается интересоваться жизнью своих наиболее ценных сотрудников. Но в случае Хелен я могу сказать только, что она была девушкой, полностью погруженной в свою работу. Вы понимаете, это ужасная потеря для компании. Не представляю, кем мы сможем ее заменить.

– Расскажите о ней со своей точки зрения.

– Она начала у нас работать десять лет назад в качестве секретаря, – медленно заговорил Горинг. – Марджери Френч два года спустя предложила мне повысить Хелен, сказав, что та должна принять участие в управлении журналом. Она была убеждена, что девушка обладает исключительными способностями. Я поговорил с ней и был поражен ее умом и способностями в сочетании с… как бы это выразить savoir faire[6]6
  Находчивость (фр.).


[Закрыть] и… я называю это породой… что я считаю главным в своих основных сотрудниках. Она стала помощником редактора, затем младшим редактором и в конце концов заместителем главного редактора. Могу сказать вам, разумеется, сугубо конфиденциально, что, останься она в живых, она стала бы главным редактором. Теперь, по всей видимости, после того, как Марджери уйдет на покой, это место достанется Терезе Мэннерс. Не думайте, что я имею что-то против Терезы, – напротив, мы дружим с ее семьей. И все-таки, что бы ни говорила Марджери, мне не кажется, что она именно тот человек, который должен руководить журналом. Тем не менее… – осекся он, – прошу извинить меня за многословие.

– Вам не за что извиняться, – произнес Генри, – все это очень интересно. Вы хотите сказать, что мисс Френч скоро собирается отойти от дел?

Горинг, немного подумав, ответил:

– Пусть то, что я сейчас скажу, останется только между нами, Тиббет. Марджери серьезно больна. Она не хочет этого признавать, но дело обстоит именно так. Собственно, ее врачи требуют, чтобы она ушла с работы в течение ближайшей пары месяцев. Можете себе представить, что вопрос о ее преемнике был в последнее время одним из самых важных для меня. Такой журнал, как наш, должен иметь яркого главного редактора. Марджери идеально подходила для этой должности. Я никогда не считал хорошей идеей брать кого-то со стороны, так что выбирать мы должны были между Хелен и Терезой. Я даже не пытаюсь скрыть от вас, что мои симпатии были на стороне Хелен. На самом деле, должен сказать, ее смерть – это… – он поколебался, – это большая личная трагедия для меня.

– Мне говорили, – заметил Генри, осторожно подбирая слова, – что между ней и другим сотрудником существовала некая эмоциональная связь.

Лицо Горинга посуровело.

– Это не имеет к делу никакого отношения. Меня интересовала только ее работа.

– В любом случае, когда вы собираетесь назначить кого-то на такой важный пост…

– Марджери упоминала это, – ответил Горинг. Очевидно, тема казалась ему верхом дурного вкуса. – Она, разумеется, хотела, чтобы главным редактором стала Тереза, и… нет, это не вполне справедливо. Она правильно поступила, попытавшись привлечь мое внимание к тому, что могло нарушить весь ход жизни редакции. В любом случае, думаю, мне удалось убедить ее в том, что ситуацию можно исправить, если правильно подойти к делу. К несчастью, по всей видимости, я ошибался. Как бы то ни было…

В этот момент разговор прервался появлением незнакомца – худого низенького молодого человека, хорошо одетого и с чуть более длинными, чем следовало бы, волосами. Он направился к их столику и еще издали закричал:

– Годфри, мой дорогой! Что у тебя творится? Я только что… – Мужчина осекся, увидев Генри.

– Здравствуй, Николас, – недовольно поприветствовал его Горинг.

– Господи, я только что купил «Стэндарт», и я в шоке. Я совершенно убит. Я просто не могу поверить…

– Инспектор, – произнес Горинг, слегка подчеркнув это слово, – разрешите представить вам мистера Найта. Николас, это инспектор Тиббет из Скотленд-Ярда.

Молодой человек резко опустился на стул, сильно побледнев.

– О, – сказал он, – о, разумеется. Рад знакомству.

– Мистер Найт, – произнес Горинг, – один из самых талантливых наших молодых модельеров.

– Наслышан о вас, мистер Найт, – вступил в беседу Генри.

– Обо… обо мне? Не может… то есть… правда? Надеюсь, только хорошее. – Он натянуто улыбнулся.

– Вчера вечером вы были дома у мистера Горинга на вечеринке, которую он устраивал.

– Правда? То есть да, конечно… Очень хорошая была вечеринка, да, Годфри. Страшно подумать… что ж… мне пора идти. Ни минуты свободной, сами понимаете. До свидания, инспектор.

Найт вскочил и поспешил обратно, пробираясь между столиками.

– Мистер Найт! – окликнул его Генри. Тот вздрогнул, остановился и нехотя обернулся. – Я бы хотел побеседовать с вами. Вы не сможете заглянуть в редакцию «Стиля» сегодня после обеда?

Молодой человек занервничал, как пойманный кролик. Он оглянулся, как будто боялся, что его подслушают, и затем ответил чуть ли не шепотом:

– Нет. Приходите ко мне в салон. Я невероятно занят, сами понимаете. В этом здании. Второй этаж. Вам любой скажет.

С этими словами он, грациозно двигаясь, скрылся за бархатной занавесью в дальнем конце зала.

– Весьма талантливый молодой человек, – сказал Горинг, когда модельер ушел. – Не думайте о нем плохо из-за его… своеобразной манеры себя вести. Те, кто занимается тем же, что и он, часто бывают экстравагантны. На самом деле он весьма расчетливый деловой человек, но изо всех сил старается это скрыть.

Вспомнив замечания, брошенные Патриком Уолшем, Генри решил ударить наугад и спросил:

– В любом случае разве он не был в последнее время замешан в каком-то скандале?

Горинг посмотрел Генри в глаза.

– Найт? Ничего подобного не слышал. Разумеется, нет.

– О, ясно, – ответил Генри. – Я, вероятно, спутал его с кем-то. Боюсь, я не слишком знаком с миром моды.

Повисла пауза. Генри терпеливо ждал, пока Горинг сделает следующий ход. У него было стойкое чувство, что тот еще не коснулся темы, ради обсуждения которой устроил эту встречу. После продолжительного молчания Горинг произнес:

– Мир моды… Это очень необычный мир, инспектор. Вы можете столкнуться с чем-то совершенно неожиданным, пока будете расследовать это дело. Мы… Что ж, боюсь, мы довольно необычные люди…

Генри неожиданно осознал, что почти все сотрудники редакции «Стиля» из кожи вон лезли, чтобы убедить его, насколько необычная компания там собралась. И тем не менее до сих пор он не видел большой разницы между ними и прочими людьми. Если не принимать в расчет темперамент Патрика, разумеется. Он задумался: что это – какое-то странное заблуждение, заставляющее их считать себя в корне отличными от других людей, или под маской нормальности действительно скрывались странности? Генри надеялся вскоре это выяснить.

Горинг же продолжил:

– У меня всегда были проблемы с подбором сотрудников-мужчин. Я не имею в виду тех, кто занимается сугубо административными делами – тут все в порядке, – я о творческих сотрудниках. Мои художественные редакторы и фотографы должны быть исключительными людьми. Во-первых, им необходимо обладать настоящим талантом и оригинальным видением мира. Во-вторых, они должны быть готовы работать в области, которая является преимущественно женской, и при этом не терять своей мужественности, которую я считаю очень важной составляющей нашего бизнеса. Я никогда, – сердито продолжил он, – не беру на работу гомосексуалистов, как бы талантливы они ни были. Дело тут не в морали. Просто в журнале и так мало мужчин, а те, что есть, должны быть мужчинами на все сто процентов, чтобы уравновесить преобладание женского начала. Вы понимаете, о чем я?

– Думаю, да, – осторожно ответил Генри.

– В идеале, – продолжил Горинг, – мужчины должны представлять собой островки здравого смысла в этом обманчивом и переменчивом море. Им не требуется бурный темперамент и чрезмерная эмоциональность, но при этом их творческое мышление должно быть свободным от любых ограничений. К несчастью, такие мужчины встречаются редко. Не стану делать вид, будто все мои сотрудники мужского пола подходят под эти стандарты.

Вспомнив Патрика, Генри улыбнулся:

– Могу представить, с какими сложностями вы сталкиваетесь.

– Единственный, кого я могу назвать идеальным представителем той категории людей, которая мне нужна, – это Майкл Хили, – продолжил Горинг. – Его характер не меньше, чем его талант, повлиял на мое решение заполучить его после того, как он покинул «Так делают женщины». Поступив так, я нарушил одно из самых строгих своих правил, поскольку он уже был женат на Терезе Мэннерс – тогда она занимала должность заместителя редактора раздела моды, – я всегда твердо придерживался принципа не брать на работу мужа и жену. Мне прекрасно известно, что многие считают, будто я нарушил это правило из-за того, что Тереза и Майкл мои друзья. Это не так. Мое решение основывалось исключительно на характере и таланте Майкла, и долгое время я был уверен, что не ошибся. Тем не менее недавно ситуация начала меня беспокоить…

Генри подумал: «Наконец-то мы добрались до сути». Горинг замолчал и зажег сигару, официант принес еще кофе.

– В некотором роде я вам благодарен, инспектор, за то, что вы завели разговор об этой неприятной истории с Майклом и Хелен, поскольку самому мне отвратительно ее обсуждать, и все-таки считаю своим долгом вас предупредить. Майкл на самом деле не тот разумный и уравновешенный человек, каким он выглядит снаружи. Его работы, пусть и более блестящие, чем когда-либо ранее, в последнее время становятся все более экспрессивными, все более нервными. И сам он, кажется, все больше углубляется в мир своего воображения. Несколько лет назад невозможно было даже представить роман Хелен и Майкла. А сейчас он ведет себя так, будто утратил всякое представление об ответственности. Может быть, сейчас у них с Терезой сложный период в отношениях. Может быть, дело в его развитии как художника. Не знаю. Единственное, что я могу вам сказать – о чем могу вас предупредить, – это то, что в последнее время он говорит… как бы это выразить… много лишнего, не имеющего отношения к действительности.

– Вы хотите сказать, – прямо спросил Генри, – что мне не стоит верить ни единому его слову?

– Я бы не стал так обобщать, – поспешно ответил Горинг, – я всего лишь имел в виду… с осторожностью относитесь к его заявлениям. Я уверен, он может убедить себя в том, что некоторые его выдумки являются правдой, или попросту выдать желаемое за действительное. Его воображение способно выстроить целый замок из крошечного факта. Прошу вас, не думайте, будто я обвиняю его во лжи. Я лишь советую вам быть осторожным.

– Возможно, вы правы, – согласился Генри, думая о противоречии между признанием Майкла и заключением врача.

Горинг откинулся на спинку стула и помешал кофе.

– Вернемся к Хелен. Она не замечала того, что Майкл так изменился. Все, что она могла заметить, это то, что старая и крепкая дружба неожиданно переросла в роман. Боюсь, это свойство женской психологии: ни одна женщина – даже Хелен – не отнесет такие перемены в отношениях на счет нервного расстройства. Напротив, она решила, что все изменения, которые она замечала в Майкле, имели своей причиной его чувства к ней, хотя на самом деле все было ровно наоборот. Когда ей стало очевидно, что все не так и его любовь всего лишь порождение его фантазий, она была потрясена. Она пришла в отчаяние. Теперь я виню себя за то, что не принял никаких мер. Уверен, что, если бы Майкл уехал, а Хелен заняла пост главного редактора, ее любовь к работе и новые обязанности не дали ей… Понимаете, к чему я клоню, инспектор?