Текст книги "Убийство от-кутюр. Кто подарил ей смерть?"

Автор книги: Патрисия Мойес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 36 страниц)

Он должен был следить из окна своей спальни за кабинетом Хелен. Как только та умрет, ему следовало перейти через улицу, открыть дверь здания ключом, который передаст ему Рейчел, и забрать бумагу и чернила. Затем ему следовало выбросить ключ, поскольку возвращать его было слишком опасно. Рейчел планировала сообщить о потере ключа позже, когда шум уляжется.

Надо отдать Николасу должное: он сделал все, как ему сказали. Полагаю, он был в жутком состоянии. Не могу его обвинять – даже для более уравновешенного человека ограбить комнату, где лежит тело человека, в чьем убийстве ты принимал участие и за чьей смертью ты только что наблюдал, было бы тяжким испытанием. Ничего удивительного, что он просто вытащил бумагу из чемодана, а все остальное оставил валяться на полу. Тем не менее такая перфекционистка, как Рейчел, не могла не рассердиться на следующий день, когда увидела, насколько плохо он справился с заданием. Он привлек внимание к ее чемодану. Если бы он все сложил обратно и закрыл его, мы бы никогда не узнали правду.

– Откуда ты все это знаешь, дядя Генри? – решительно спросила Вероника. – Они дали показания?

– Они рассказали детали, – ответил Генри, – но в общих чертах я представлял себе ситуацию и раньше. Рейчел выдала себя.

– Как?

– Ей не повезло, – пояснил Генри, – что Бет так скоро понадобился ключ. Не имея возможности предъявить его, она была вынуждена признать, что он пропал, и утверждала, что не заметила пропажи. Но она держала его на том же кольце, что и ключи от дома. Он был большим и тяжелым, я не мог поверить, что она не заметила его отсутствия сразу же. Потом она расстроилась, когда я сказал ей, что убийца вернулся в здание, чтобы обыскать ее чемодан. Она прекрасно знала, что в ее чемодане рылись, она видела это, и тогда единственным ее чувством был гнев. Но когда я заговорил об этом во второй раз, она испугалась, поскольку теперь я утверждал, что знаю: убийца был вынужден вернуться в редакцию. К тому моменту я уже близко подобрался к ней, и она это понимала. Главная моя проблема заключалась в отсутствии доказательств. Выкройки и чернила были уничтожены. Все, что я мог представить на суде, не выдержало бы никакой критики. Именно в этот момент моя очаровательная, но безмозглая племянница решила взяться за дело. – Он поклонился Веронике. – Не желаешь ли продолжить?

– Никакая я не безмозглая, – возразила та. – Я бы сказала, невероятно сообразительная. В общем, я купила эти чернила в Париже… Мисс Мэннерс не знала, зачем это нужно и как важно, иначе бы она и близко к ним не подпустила такую растяпу, как я. Для нее это была всего лишь просьба мисс Пэнкгерст, она сама была занята, так что послала за чернилами меня. Я не думала, что это имеет какое-то отношение к убийству, пока не пришла на примерку к Николасу Найту. Там я неожиданно вспомнила, что в прошлый раз, когда участвовала в его показе после прошлой парижской недели моды, я видела, как он делал одно из своих «парижских» платьев, а рядом лежали странные бумажки с чернильными пометками. Что-то щелкнуло у меня в голове! Я хотела рассказать об этом дяде Генри, но он вел себя по-хамски и не позволил мне. Тогда я подумала: «Я ему покажу! Сделаю все сама!» Ну, вместе с Доналдом, разумеется.

– Хочешь сказать, ты втянула в это бедного мальчика? – уточнила Джейн. Вырастив четырех дочерей-красавиц, она имела кое-какой опыт.

– Ну да, я в некотором роде заставила его рискнуть, – призналась Вероника, – но ты же был не против, правда, лапочка?

Взгляд Доналда говорил, что он не против огня, воды и чего угодно, лишь бы кое-что в его жизни оставалось неизменным. Джейн вздохнула:

– Продолжай. Что ты сделала дальше?

– Ну… – Вероника склонила голову и посерьезнела. – Понимаете, я была уверена, что Найт каким-то образом в этом замешан, и знала: у него должен быть сообщник, поскольку сам он никогда не бывал в Париже. Так я и придумала этот план. Я громко говорила в его ателье, да и повсюду, что знаю его тайну. Это должно было быстро распространиться – мир моды полон сплетен. А потом я решила исчезнуть. Я подумала, что спрячусь где-нибудь, а Доналд будет наблюдать за Найтом, и сообщник просто обязан будет появиться, потому что никто из них не будет знать, куда я делась, и решит, что другой предпринял некоторые шаги.

– Более глупой идеи, – заметил Генри, – я в жизни не слышал. Тебе не приходило голову, что после твоего исчезновения Найт и его сообщник вряд ли будут встречаться, – зачем им привлекать к себе внимание? Когда я обнаружил беднягу Доналда на тротуаре у ателье Найта…

– Я заплатил торговцу десять фунтов за это, – угрюмо произнес Доналд.

– Разве он не прелесть? – проворковала Вероника. – Он ни на что не жаловался. В любом случае это сработало.

– Только, – вмешался Генри, – когда, как я уже говорил, все в свои руки взял человек, не лишенный здравого смысла. Ладно, расскажи, как ты все это провернула.

– Ну… мы собирались поехать в Порчестер, чтобы исчезнуть, но потом мама Доналда заболела, так что мы придумали план намного лучше. Он поехал в Эссекс в пятницу, чтобы, так сказать, подготовить их к удару. А я тем временем пошла и отправила сама себе телеграмму и вела себя очень подозрительно… Уверена, тот парень меня запомнил. Я не смогла бы сделать больше, даже если бы встала на голову.

– Он запомнил не твою голову, – фыркнул Генри, – а твои ноги.

– Не важно. В общем, телеграмма пришла в субботу утром, и я показала ее Нэнси. Потом я нанесла всю свою парижскую боевую раскраску, надела красное пальто, чтобы выглядеть как можно более заметно. Бьюсь об заклад, таксист меня запомнил.

– Запомнил, – согласился Генри.

– А потом, на вокзале Ватерлоо, я пошла в дамскую комнату, и, запершись в туалете, переоделась в свой старый темно-синий костюм и кроличью шапку, стерла макияж и надела потрясающие очки в роговой оправе, которые Доналд купил мне в «Вулворте».

– Так это была ты… – произнес Генри.

– Кто?

– Есть один милый пожилой джентльмен, перед которым Скотленд-Ярду следует извиниться. Он клялся, что видел тебя в метро, и в точности описал, что было на тебе надето. Но ему никто не поверил.

– Разве это не везение? – улыбнулась Вероника. – Наверное, он счел вас очень глупыми.

– Но вся эта история еще глупее, – заявил Генри. – Я, конечно, понял, что ты переоделась в туалете и исчезла по собственной воле. Ты оставила там салфетку со следами жуткой коричневой помады и подводки, которую ты, судя по всему, стерла очень тщательно. Это в сочетании со странным фактом, что все заметили, как ты туда входила, но никто не помнит, чтобы ты покинула помещение…

– Я решила, что это очень ловкий маневр. – Вероника не страдала излишней скромностью. – А потом я поехала на метро до Ливерпуль-стрит, села на поезд до Хоктона и провела прекрасные выходные с родителями Доналда, они просто прелесть…

– А когда поднялся весь этот шум…

– …они не узнали меня, – весело призналась Вероника, – да и как меня было узнать по тем жутким фото из «Стиля», которые везде напечатали? Разумеется, я старалась, чтобы они поменьше читали газеты. Думаю, они заподозрили что-то, только когда ты позвонил.

– Позвонил? – изумилась Джейн. – Хочешь сказать, ты знал, что она там, Генри?

– Я уже сказал, как я это понял, – отозвался Генри. – Я знал, что она спланировала побег. Где она могла еще быть?

– Дядя Генри был в ярости, – продолжила Вероника. – Я думала, телефон вот-вот взорвется. Ну да ладно. Потом приехали милые полицейские из Челмсфорда и тайно повезли меня в Лондон. Мы позвонили дяде Генри в Скотленд-Ярд, чтобы сказать, что скоро будем. Я лежала под ковриком на полу, сирена завывала – это было потрясающе.

Когда мы добрались до Скотленд-Ярда, дядя Генри спросил, не знаю ли я Эльвиру из салона Николаса Найта. Разумеется, я ее знала. Он сказал, что связался с ней, и она была готова тайком провести меня по лестнице, которая ведет наверх из «Оранжереи». Еще он дал мне бутылочку с чернилами, чтобы я спрятала ее в букете. А потом он объяснил, что я должна делать и говорить… И… ну, вот так.

– На последнем этапе мне помогали многие, – сказал Генри. – Эльвира просто молодец, и Марджери Френч сделала так, чтобы вся команда «Стиля» собралась в салоне заранее, она взяла с собой Рейчел Филд, что необычно – секретарь обычно не ходит на показы. Я не ожидал увидеть Майкла и Патрика, но, по всей видимости, Марджери упросила Патрика пойти с ней в качестве поддержки, а он обедал с Майклом. Так мы и поставили наш маленький спектакль, и, как я надеялся, это оказалось чересчур для нервов Найта. Что было бы, имей мы дело с двумя людьми вроде Рейчел, я не хочу и…

Генри обернулся, внезапно ощутив, что утратил внимание аудитории. Доналд целовал Веронику со страстью, свидетельствовавшей о том, что в ближайшее время их вряд ли заинтересует что-то другое. Остальные просто спали.

– Ну и ладно, – сказал он, – я тоже пошел спать.

КТО ПОДАРИЛ ЕЙ СМЕРТЬ?

Глава 1

Апартаменты доктора Дюваля нельзя было назвать роскошными. Однако просто и строго обставленную квартиру отличали со вкусом подобранная светлая мебель и огромное венецианское окно, откуда открывался изумительный вид на Женевское озеро и цепь горных вершин. Все помещение заливал яркий солнечный свет. В маленькой комнате, служившей кабинетом, на изящном письменном столе зазвонил телефон.

Трубку почти сразу же поднял сам доктор, плотный темноволосый смуглый мужчина, вошедший в комнату из смежной с кабинетом гостиной.

– Доктор Дюваль слушает. – Он говорил по-французски, и в его голосе до сих пор слышался грубоватый акцент кантона Вале, хотя доктор уже давно сменил горный район на приозерный и жил теперь вместе с супругой в кантоне Во. – А, это ты, Пьер. Рад тебя слышать… Да, я вернулся. Вчера… Какой ответ, спрашиваешь? Ну а ты как думаешь? «Нет», разумеется… Да, в институте этой проблемой заинтересовались – по крайней мере мне так объяснили. А потом в вежливой форме, когда речь зашла о финансировании научных исследований и наличных… Разумеется, ответ отрицательный. Нет, нет и еще раз нет… Не волнуйся, я не слишком сильно переживаю… успел привыкнуть за это время… – Свободной рукой доктор ловко прикурил сигарету и рассмеялся. – Конечно, способы всегда можно найти, мой друг. Можно насобирать денег попрошайничеством, занять у кого-нибудь или даже украсть, чтобы финансировать свой проект… Ну, могу я хотя бы помечтать немного, верно? – Дюваль смотрел куда-то вдаль, поверх гор. – Что ж, очень мило с твоей стороны… Когда? В следующую субботу? Это у нас… – Он взглянул на большой настенный календарь. – Пятнадцатое июня, если не ошибаюсь. Наверное, сможем… В восемь часов… отлично. Надо только посоветоваться с Примроуз[11]11
  От англ. Primrose – примула. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]… Она сейчас ушла в магазин, так что я перезвоню позже… Спасибо огромное, Пьер… И привет Симоне…

Не успел доктор Дюваль повесить трубку, из прихожей послышался шум. Доктор тут же перешел на английский, громко вопросив:

– Ты уже вернулась, дорогая?

– Конечно, Эдвард, что за глупый вопрос?

Примроуз Дюваль вошла в гостиную, увешанная бесчисленными свертками и пакетами. Это была типичная англичанка, худая, со светлыми волосами, на вид сорока с небольшим лет. Казалось, если сейчас налетит порыв ветра, то он унесет ее прочь – настолько хрупкой и беззащитной выглядела эта женщина, одетая в неброское платье из ситца и легкий кардиган. Из украшений Примроуз сегодня выбрала единственную нитку жемчуга. «Она и комарика не обидит, не то что мухи», – хотелось сказать о ней при первой встрече. Но внешность Примроуз была обманчивой, и муж, разумеется, знал об этом. Его супруга обладала сильной волей, но не железной, скорее из гибкой стали. И, как знаменитый тростник, могла гнуться в любую сторону, но не ломаться при этом.

– Только что звонил Пьер Ре, – сообщил Эдвард Дюваль.

– Сколько раз я просила тебя, Эдвард, обходиться одной пепельницей, а не десятком сразу. – Примроуз сложила покупки на обеденном столе у окна. – Вот посмотри! Четыре пепельницы! В каждую ты стряхнул пепел по разу, а мыть мне придется их все.

– Прости, дорогая.

– Ты извиняешься, но продолжаешь делать все то же самое. Не забывай, у нас с тобой нет домработницы, я убираю квартиру сама. И что же сказал тебе Пьер?

– Интересовался, как прошла моя встреча в Париже, насколько удачной получилась поездка. Пришлось сообщить ему печальные новости. Да, кстати, они с Симоной приглашают нас на обед в следующую субботу. Я сказал, мы обязательно будем.

– Эдвард, ты меня когда-нибудь сведешь с ума. Это просто непостижимо!

– Ну и чем же я провинился на этот раз?

Примроуз принялась изучать свое отражение в большом настенном зеркале. Провела пальцами по светло-пепельным волосам. Недовольно поморщилась:

– По-моему, мне снова пора в Лозанну, надо сделать себе перманент. Итак, еще шестьдесят франков придется изъять из семейного бюджета. А ты сам прекрасно знаешь, почему мы не можем принять приглашение и поехать пообедать в субботу с твоими друзьями.

– Почему же?

Примроуз повернулась к мужу и заговорила – спокойно и медленно. Так терпеливая родительница беседует с умственно отсталым ребенком.

– Потому что суббота – пятнадцатое число. День рождения моей мамы. И мы поедем в Англию.

– Вот дьявол!

– Эдвард! Только из-за того, что ты позабыл…

– Нет, не только. Хотя, конечно, я действительно немного запамятовал… Но ты прекрасно знаешь, как я отношусь к твоей матери и в особенности к этой традиции праздновать ее день рождения. Почему, черт побери, мы обязаны каждый год присутствовать на этом представлении?

– Прошу тебя, Эдвард, не заводись. Мы ежегодно ездим к матери, так сложилось, это семейные традиции, и ломать их не нам с тобой.

– У меня будет очень сложная неделя в больнице. Почему бы тебе не съездить одной? Сама и отвезешь торт, из-за которого, собственно, так беспокоится твоя мама. Больше ей от нас, кажется, ничего не нужно. – Доктор Дюваль напоминал сейчас капризного школьника, ищущего любые отговорки, чтобы только не делать того, что от него требует строгая учительница.

– Ведешь себя как маленький ребенок, – заметила Примроуз. – Я позвоню Симоне и все ей объясню.

– Чем быстрей твоя матушка перейдет в мир иной, тем будет лучше для нас всех, – со вздохом констатировал Эдвард Дюваль.

– Ну, она здорова как бык. Свежа как огурчик и еще всех нас переживет, так что эту глупую мысль можешь выкинуть из головы, – раздраженно произнесла Примроуз и негромко добавила: – К тому же я ее очень люблю…

– А ты, оказывается, врунишка, моя дорогая, – пожурил супругу доктор, к которому, похоже, вернулось бодрое расположение духа. – Она постоянно тебя конфузит и без конца ставит в неудобное положение. И если бы нам приходилось видеться с ней более раза в году, ты бы первая не выдержала такой пытки. Надеюсь, ты еще не забыла, как она решила навестить нас и прикатила сюда?

Примроуз улыбнулась, продолжая смотреть в зеркало:

– Я лучше позвоню в кондитерскую и узнаю, когда будет готов наш торт.

Доктор улыбнулся отражению жены. Супруги Дюваль всегда прекрасно понимали друг друга.

* * *

Маленький голландский домик уютно расположился на небольшом островке, на пересечении каналов, так что являл собой как бы часть целого архипелага. Впрочем, для южной части Нидерландов подобный пейзаж характерен. Земля за домиком была тщательно возделана и превращена в ряды аккуратных грядок. Деревянный мостик связывал этот кусочек суши с таким же соседним, сплошь застроенным теплицами и оранжереями. Это был Алсмер – тот самый, известный аукционной торговлей знаменитыми голландскими цветами. Небольшая деревянная табличка на лужайке извещала, что именно здесь господин П. Ван дер Ховен выращивает свой первоклассный товар для оптового рынка. Излишне было бы уточнять, что специализировался он на розах, поскольку это и без того очевидно.

Сейчас Пит Ван дер Ховен в самой большой из оранжерей внимательно рассматривал крупные, изумительной красоты розы сорта «баккара». Темно-красные цветы были высажены ряд в ряд подобно строю солдат в алых киверах на праздничном параде. Сам Пит совсем не походил на строгого военачальника. Крупный, в быту довольно неряшливый. Неровные непослушные пряди волос то и дело падали ему на лоб и закрывали ясные, детски наивные голубые глаза.

Его супруге, прогуливающейся по тропинкам благоухающего сада, он частенько напоминал неуклюжего щенка лабрадора. По-своему трогательного, но временами докучливого. Такого, который виляет хвостом и постоянно трется у ног. Того и гляди, споткнешься об это исполненное нежности и любви существо, готовое день и ночь тыкаться слюнявой мордой тебе прямо в лицо. Вайолет[12]12
  От англ. Violet – фиалка.


[Закрыть] Ван дер Ховен была аккуратной брюнеткой с тонкими чертами лица, изящными кистями рук и миниатюрными ножками. Ей исполнилось тридцать восемь, и она была на пять лет моложе мужа. Этот факт когда-то весьма взволновал ее старшую сестру, и та даже предсказывала зловещие события в жизни супругов еще во время свадьбы Пита и Вайолет. Но несмотря на мрачные перспективы, обещанные Примроуз, чета Ван дер Ховен жила в мире и согласии вот уже целых семь лет. При этом, казалось, с каждым годом Пит все больше влюблялся в супругу.

Услышав легкие шаги Вайолет, спешащей к нему по бетонной дорожке, он оторвался от работы, и его привлекательное лицо осветила приветственная дружелюбная улыбка.

– Дорогая, – начал он, – что ты тут делаешь? Неужели пора садиться за стол? Я опаздываю, да?

Вайолет, в свою очередь, также не смогла сдержать улыбки: этот щенок явно очарователен!

– Нет, – покачала она головой, – еще нет и двенадцати.

– Как мило ты сегодня выглядишь! – Пит поправил прядь у левого глаза. – Это что, новое платье?

– Вот это? – Вайолет рассмеялась. И добавила с горечью: – Что у тебя за память! Я купила его два года назад в «Си энд Эй». За двадцать пять гульденов.

– Правда? Выглядит потрясающе.

– Сегодня утром я получила письмо от Дэффи, – объявила Вайолет, не меняя тона и нежно поглаживая длинными тонкими пальцами крупный бутон розы.

– Правда? – Пит вернулся к своему занятию. – И что же она сообщила тебе?

– Только то, что сейчас в Париже и занимается тем, что пополняет свой гардероб. Потом они с Чаком намерены вернуться в Штаты. Еще она пишет, что новая коллекция Кардена – настоящее чудо.

Пит усмехнулся, не поднимая головы от цветов.

– Ну хорошо, хорошо, я все понял. К сожалению, моя дорогая, даже самый лучший садовник в Алсмере, выращивающий самые замечательные розы, в наши дни не в состоянии сколотить себе большое состояние. И если ты хотела покупать себе вещи у Кардена, а не в магазинах «Си энд Эй», тебе нужно было поступить так же, как и твоя сестра, и выходить замуж за американского миллионера.

– Очень может быть, – произнесла Вайолет, но так тихо, что Пит не расслышал. И чуть громче добавила: – Надеюсь, ты не забыл о тех розах, которые мы повезем на день рождения маме, да?

– Моя милая, неужели я хоть раз забывал о них? Я специально отобрал для такого случая две дюжины лучших цветков. «Баккара». Вот они, посмотри сама. Я срежу их вечером в пятницу, перед самым нашим отъездом.

– Если уж начистоту, – вдруг заметила Вайолет, – мне кажется, все эти семейные традиции с ее днем рождения – просто чушь какая-то и мамины капризы, ничего больше.

– Тебе так кажется, потому что ты англичанка. А у нас в Голландии к семейным торжествам относятся с трепетом. Мы уважаем такие праздники. День рождения – это очень важно!

– Господи, вот об этом напоминать мне было не обязательно! Но ты только представь! Провести весь день за круглым столом, улыбаясь и разговаривая ни о чем! А в это время родня и друзья-приятели виновника торжества прибывают и прибывают. Хотя некоторые уже уходят. Те, кто появляется, несут подарок ценой в гульден, зато съедят и выпьют гульденов на пять, не меньше…

– По крайней мере, – бодро перебил Пит супругу, – день рождения твоей мамы складывается по-другому.

– Слава Богу, это действительно так, – согласилась Вайолет. Она помолчала пару секунд. – Я только надеюсь, в этом году она не пригласит никого из своих ужасных знакомых. Мне хватит нашего семейства. Да одну Долли выдержать трудно, а если мама еще решит повидаться со своими дорогими «горгульями»… Крошка такая-то, Киска сякая-то, Малютка еще что-то там… И всем далеко за шестьдесят, но все еще крепкие и веселые, и шутить могут, и вспоминают былые дни, и нет конца этим воспоминаниям…

– А мне подруги твоей мамы кажутся очаровательными, – признался Пит.

– Везет тебе, Пит, – покачала головой Вайолет. – Тебя буквально все в этой жизни радует. Так не бывает. Пойду лучше посмотрю, что у нас там с обедом…

Дэффодил[13]13
  От англ. Daffodil – нарцисс.


[Закрыть] Суошгеймер стояла перед огромным, в полный рост, трюмо в апартаментах гостиницы «Крийон» и, прищурившись, оценивала себя критическим взглядом. Только что служащий отеля бережно перенес в ее номер несколько пакетов с логотипом сети магазинов Кардена. Теперь же Дэффодил одну за другой примеряла обновки и вертелась перед зеркалом, желая понять, насколько удачной стала та или иная покупка.

Впрочем, никаких критических замечаний относительно одежды или собственной фигуры не последовало. Ей исполнилось тридцать три, но безупречной внешностью она до сих пор напоминала модель. Кроме того, она могла похвастаться и светлыми, золотистого оттенка густыми волосами, и нежной гладкой кожей, и правильными чертами лица, и большими темно-голубыми глазами. Все в этой женщине было идеально. Она и в самом деле еще пять лет назад работала манекенщицей, когда познакомилась с Чарлзом З. Суошгеймером, а вскоре вышла за него замуж. В составе делегации из Англии, состоящей из шести девушек-моделей, рекламировавших современную моду Великобритании в поездке по США, во время коктейль-вечеринки в Нью-Йорке ее представили местному миллионеру Чаку Суошгеймеру.

– Будь с ним поласковей, – шепнула ей одна из подружек-манекенщиц. – Он очень богат. Специализируется на кухонных раковинах.

Дэффодил тут же оценила мистера Суошгеймера с привычными ей хладнокровием и расчетом. На вид седовласому господину было под шестьдесят, однако он оставался по-прежнему собранным и был не слишком уродлив. Правда, разглядеть его объективно было мудрено из-за внешнего лоска, присущего богачам. Мешали безупречный костюм, и умопомрачительный аромат дорогого лосьона после бритья, и неизменный в облике таких людей блеск золота. А блестело у него многое: и запонки, и зажим на галстуке, и зажигалка, и портсигар, и даже несколько зубов.

В тот вечер Дэффодил, подойдя к миллионеру, начала без лишних предисловий, попросту обронив:

– Если не ошибаюсь, мистер Суошгеймер… Кухонные раковины?

Чак был сражен. Как правило, на подобных светских коктейлях никто никогда не упоминал источник его бьющего фонтаном богатства.

– Да, а что такое? Да-да, именно этим я занимаюсь, – растерянно подтвердил он.

– В таком случае нас с вами многое объединяет, – объявила Дэффодил. – Мой прадед изобрел в Англии один из первых самоополаскивающихся сливных бачков для унитаза.

– Не может быть! – восторженно воскликнул Суошгеймер. – А мой дед запатентовал отводное колено Суошгеймера в форме буквы «U» еще в 1906 году. Знаете ли, мисс… э-э…

– Кодуорти, Дэффодил Кодуорти.

– Да-а, мисс… э-э-э… Мисс Дэффодил… Если вы сегодня свободны, почему бы нам не перекусить вдвоем где-нибудь в городе…

Через полгода Чарлз З. Суошгеймер развелся со своей третьей женой миссис Чарлз З. Суошгеймер по причине невыносимой моральной обстановки в доме и несоответствия характеров. Сразу после этого достопочтенная Дэффодил Кодуорти стала четвертой благоверной миллионера. Наконец-то, как утверждал Чак в разговорах с друзьями, он нашел достаточно умную женщину, которая интересуется его работой. Он и Дэффодил часами могли серьезно беседовать на такие темы, как смена фильтров санузла, замена прокладок в кранах, система фильтрования в канализации. Как же Чак сожалел о том, что отец Дэффодил не мог присоединиться к ним, дабы обсудить новые виды дренажных колен! И Дэффи, разумеется, полностью разделяла взгляды супруга.

Примроуз считала сей брак отвратительным фарсом и напоминала об этом сестре при каждом удобном случае. Вайолет молча завидовала сестренке и не отпускала никаких реплик по поводу ее замужества. Правда, ее охватывало настоящее удовольствие в те минуты, когда при их встречах она ловила тоскливый взгляд Дэффодил, с грустью обращенный на сравнительно молодого Пита. Похоже, Пит этого не замечал. Он, разумеется, выказывал восхищение миссис Суошгеймер, но считал Дэффи хоть и симпатичной, но избалованной и вспыльчивой куклой, из каковой уже никогда бы не вышло хорошей домохозяйки. А для голландца нет беды пуще.

Дэффодил бросила последний взгляд на свое отражение, поправила воротничок и устремилась в гостиную, где Чак был полностью погружен в изучение колонки финансовых новостей в свежем номере «Нью-Йорк таймс».

– Нравится? – полупропела Дэффи.

Он взглянул на нее и заморгал сквозь стекла дорогих очков в золотой оправе:

– Что? А, твой наряд… Конечно. Ты у меня красотка.

– Чего здесь действительно недостает, – задумчиво произнесла Дэффодил, – так это увесистой броши. Вот именно тут.

– Ну так почему бы тебе не приколоть ее?

– Все дело в том, милый, что брошь обязательно должна быть зеленого цвета, а я изумруды в Европу не прихватила.

– Ну так ведь можно купить такую брошку здесь. Разве нет? – Чака иногда удивляла глупость жены. Все же так просто решается! – Кстати. И магазин «Картье» неподалеку. Позвони им, пусть привезут сюда несколько на твой выбор. И не откладывай, звони прямо сейчас.

– Милый, ты умница! – И Дэффодил чмокнула мужа в седую макушку. – Так я и сделаю. Сегодня вечером мне хочется выглядеть особенно обворожительной.

– Сегодня? Почему именно сегодня?

– Потому что мы идем ужинать в ресторан «Максим» вместе с Уорреном, помнишь?

– Ах да. – Чак опустил газету. – Прости, дорогая, я совершенно забыл сказать тебе. Ужин отменяется. Уоррен позвонил мне, пока ты занималась покупками. Насколько я понял, ему нужно было срочно вылететь в Милан. Там какие-то проблемы с итальянскими поставщиками. Он просил передать искренние извинения и привет своей очаровательной мачехе. – Суошгеймер сдержанно хихикнул. – Между нами говоря, Дэффи, я сильно сомневаюсь, что ему действительно так уж нужно в Милан. Я бы не удивился, если б сегодня же чуть позже встретил его в Латинском квартале с какой-нибудь хорошенькой блондинкой. Но тем не менее… – И он снова углубился в газеты.

– Как это легкомысленно с его стороны! – вздохнула Дэффодил. – Испортить нам такой вечер! Что же теперь делать?

– Что делать? Да ничего. Наверное, мы могли бы запросто поужинать прямо здесь, в гостинице. Тем более что у меня еще много работы на вечер.

– Значит, я тебе не очень нужна. В таком случае я могу поужинать с Кити Престуэзер, я ей все равно обещала. А она не отстает от меня с того самого момента, как мы прилетели сюда.

– Что еще за Кити? – рассеянно осведомился Чак.

– Ну, ты ее знаешь. Ее муж – Сайрус К. Престуэзер. Мне предстоит скучнейший вечер, но… – Дэффодил сняла телефонную трубку. – Соедините меня, пожалуйста, с магазином «Картье». Да, перезвоните сразу же, как можно быстрей… Между прочим, Чак, мне кажется, ты совсем забыл про шампанское на мамин день рождения в субботу, да?

– Боже мой! Ну да, ты, как всегда, права. Запиши мне это в дневник, дорогая, и я завтра же все устрою. Ящик лучшего шампанского будет ждать нас в Дувре.

Спустя три часа Дэффодил Суошгеймер, в новом платье от Кардена, с огромной брошью, украшенной изумрудами и алмазами, выпорхнула из такси перед рестораном «Максим». Метрдотель поспешил встретить ее у входа.

– Если не ошибаюсь, мистер Суошгеймер заказывал столик, – обратилась она к подбежавшему к ней служителю. – Мистер Уоррен Суошгеймер.

– Да-да, конечно, мадам… Мистер Суошгеймер здесь… сюда, пожалуйста…

Уоррен Суошгеймер, старший сын Чарлза от первого брака, в свои тридцать лет уже руководил парижским филиалом отцовской фирмы. Сопротивляться очарованию этого смуглого красавца было просто невозможно (первая жена Чарлза была мексиканской киноактрисой). Он поднялся из-за столика и вежливо поприветствовал подошедшую Дэффодил.

– Как мне приятно видеть тебя, – с улыбкой проговорил он, пока официант помогал даме устроиться поудобнее. – Жаль, отец не смог прийти.

– Он так занят! – вздохнула Дэффи. – Когда он в Европе, для близких ему не хватает времени.

– Разумеется, я вполне могу понять его…

Официант принес меню и удалился. Закрывшись картонкой с перечнем деликатесов, Уоррен осторожно взял ладонь Дэффодил и нежно погладил ее.

– Это было сложно, дорогая?

– Пустяки, – улыбнулась она.

– Он ничего не подозревает?

– Абсолютно ничего.

– Когда мы увидимся?

– Дорогой, но мы только что встретились и еще не расстаемся, – рассмеялась она.

– Я знаю, но у нас очень мало времени. Сколько ты пробудешь в Париже?

– До вечера пятницы.

– А дольше?

– Даже не надейся. У мамы день рождения, и нам придется отправиться в Англию.

Уоррен внезапно посерьезнел:

– Ах да. День рождения твоей матери. Конечно, такое событие пропустить нельзя.

Дэффодил остановила на нем немигающий взгляд темно-голубых глаз:

– Разумеется. Как я могу пропустить такое?

– Послушай-ка, – заговорщицки начал Уоррен. – У меня появилась одна идейка…

Итак, разными лицами было куплено четыре авиабилета: два из Женевы и два из Парижа. Плюс была забронирована каюта для двоих пассажиров на паром от Хука до Хариджа. Было собрано шесть чемоданов, испечен и изощренно украшен единственный в своем роде торт, срезано две дюжины темно-красных роз и закуплен ящик коллекционного шампанского. Люди и их багаж должны были появиться в доме, известном под названием Фокс-Трот и расположенном возле селения Пламли-Грин в графстве Суррей.