Текст книги "Убийство от-кутюр. Кто подарил ей смерть?"

Автор книги: Патрисия Мойес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц)

– Нас всех будут допрашивать и пытать очаровательные полицейские…

– Что полагается надевать на допрос с пристрастием? Я думаю, хорошо одетая подозреваемая должна…

– Я прошу всего-навсего фиолетовый «ягуар» и двух ирландских волкодавов и чтобы их доставили к Хем-Хаусу сегодня после обеда. Неужели это так сложно?

– Нэнси в белом, с длинными нефритовыми бусами, а Ронни в…

– Кто теперь будет писать комментарии к фотографиям? Мы с Хелен должны были…

– Ну, если Тереза так к этому относится, видимо, мне надо вернуться на Поланд-стрит. Как она думает, я должен…

– Дорогой, мне жаль, но я не собираюсь убивать снимок с норкой. Я сказала Дядюшке…

– Хелен! Нет, если бы выяснилось…

Не успев перевести дыхание, Вероника сообщила:

– Бет, дорогая, это мой дядя, Генри Тиббет.

Резче, чем собирался, Генри поинтересовался у нее:

– Ронни, что ты здесь делаешь?

– Работаю, разумеется, – ответила она. – У меня повторная съемка с мисс Мэннерс, а потом хлопковые платья для молодежного раздела с Бет. Это Бет Конноли, редактор молодежного раздела.

– Здравствуйте, мистер Тиббет, – вступила в разговор Бет, сморщив свой крохотный носик. Генри счел, что она похожа на куклу. – Боюсь, вы навестили нас в неподходящий день. Сегодня тут еще больший хаос, чем обычно.

Она очаровательно улыбнулась, и Генри помрачнел. Будет очень нелегко вести серьезное расследование среди этих бестолковых детей, какими бы очаровательными они ни были. Как раз в тот момент, когда ему в голову пришла эта мысль, Бет Конноли отвернулась и холодно обратилась к высокой блондинке:

– Мэрилин, я хочу, чтобы вы немедленно позвонили в «Барримода» и отказались от белого кружева. Пошлите курьера к Гарделлу забрать голубой шелк под номером восемьсот семьдесят два и достаньте мне много золотых браслетов и речной жемчуг. Мистер Говард из «Мейфэр джуэлс» в курсе, я говорила с ним. Еще нам нужны лаковые синие туфли на шпильке размера Вероники. Потом скажите в студии, что мы начнем только после обеда, и добейтесь, чтобы Майкл Хили бы свободен в это время. Если не получится, договоритесь с ним на самое ближайшее время, и пусть модели будут готовы. – Она вновь повернулась к Генри. – Мне очень неудобно, но срочно нужно было поговорить с моим секретарем. Всю сегодняшнюю фотосессию приходится пересматривать из-за Парижа.

Генри стало стыдно за свои мысли. Эта девушка, несмотря на юный возраст, была настоящим специалистом в своей области и совершенно точно не была бестолковым ребенком. Он спросил:

– Могу я на пару минут отвлечь Веронику?

– Разумеется. Она не понадобится мне до полудня.

– Спасибо.

Бет вновь улыбнулась и зашла в отдел моды.

Генри и его племянница сидели лицом друг к другу по обе стороны стола в невзрачном кабинете.

– Ты последний человек, кого я ожидал здесь встретить.

– Почему? Я в последнее время много работаю для «Стиля». Дядя Генри, это действительно правда, что она умерла?

– Боюсь, что да.

– Ее убили? – Глаза Вероники увеличились до размера блюдец.

– Мы пока еще не до конца уверены, – дипломатично ответил Генри. – Кстати, Ронни, ты можешь мне кое в чем помочь.

– Правда?

– Ты хорошо знаешь всех сотрудников?

– Не всех. Я никогда не видела мисс Пэнкгерст – все говорят, она была тем еще тираном. С другой стороны, то же самое говорили о мисс Филд, а она оказалась довольно милой. Я хорошо знаю только Бет, мисс Мэннерс и Майкла.

– Майкла Хили – фотографа?

– Верно. Мы все вместе были в Париже. Только вчера вернулись. Ой да, еще я более или менее знаю Дядюшку. Его все знают.

– Кто это?

– Патрик Уолш, художественный редактор. Он лапочка. Все называют его Дядюшкой, но не в лицо, конечно. Он рычит на людей, – добавила Вероника.

– Я в курсе, – с нажимом ответил Генри. – А его помощника, Доналда Маккея, ты знаешь?

Вероника, к удивлению Генри, покраснела.

– Да, – произнесла она и принялась изучать острые носы своих туфель с большим вниманием, чем они того заслуживали.

– А что насчет…

Зазвонил телефон. Генри взял трубку.

– Эрнест Дженкинс здесь, – устало сообщил сержант.

– Хорошо, – ответил Генри, – пусть поднимается ко мне.

Он положил трубку и повернулся к Веронике:

– Я хочу поговорить с мальчиком прямо сейчас. Тебе лучше уйти. Увидимся позже.

– Могу я выйти из здания?

– Разумеется. Но ты же должна вернуться к двенадцати? У тебя ведь съемки?

– Нет, раньше. К половине двенадцатого. Мне нужно накраситься.

– Ты и так достаточно накрашена, – сухо прокомментировал Генри.

Вероника с жалостью улыбнулась.

– Все девушки в Париже, – пояснила она, – ходят с мертвенно-бледными лицами, густо подведенными глазами и коричневыми губами с черным контуром. Я привезла с собой новую помаду.

– Звучит ужасно.

– Это поразительно. Подожди, и ты увидишь.

– Если ты думаешь, что это сделает тебя более привлекательной для… – начал Генри, но тут же понял, что поддался искушению почитать мораль с позиции мудрого дядюшки, и пожалел об этом. В любом случае у него не было возможности продолжить, поскольку как раз в этот момент в коридоре началось что-то жуткое. Форменный сумасшедший дом.

Начало безобразий возвестил резкий стук в дверь. Прежде чем Генри успел сказать «Войдите!», загремел голос Патрика:

– Олвен! Какого черта ты собираешься делать?

– Это Дядюшка, – сообщила Вероника.

– Я в курсе, – мрачно отозвался Генри.

Низкий женский голос с валлийским акцентом произнес:

– Я хочу поговорить с инспектором…

– Ты этого не сделаешь, черт бы тебя побрал!

– Входите! – громко крикнул Генри.

Дверь слегка приоткрылась, но ее тут же захлопнули снаружи под аккомпанемент звуков борьбы.

– Отпусти меня, ты, скотина! – Теперь девушка тоже кричала, и казалось, она вот-вот расплачется. – Отпусти меня! Я все равно туда зайду!

– Ты не понимаешь, что делаешь, идиотка!

– Ну нет, я все понимаю. Это ты…

– Ты будешь меня слушать, безмозглая девчонка!

– Мне больно!

Дверь опять начала открываться, и опять ее захлопнули. Теперь, что неудивительно, начали открываться и другие двери, и коридор наполнился голосами: сердитыми, истеричными, рассудительными.

– Думаю, – сказал Генри Веронике, – мне стоит взглянуть, что там творится. Ты сиди здесь.

Он взялся за ручку, повернул ее и потянул так сильно, как только мог. Вес Генри смог преодолеть силу Патрика. Дверь распахнулась, и Олвен Пайпер в прямом смысле упала к ногам Генри. Над ней, все еще сжимая ее руку, нависал огромный рассерженный Патрик. За ним коридор заполняли лица и шум голосов, из которых слух Генри смог вычленить высокий женский голос, без умолку повторявший:

– Я этого не вынесу! Останови ее, Дядюшка! Я этого не вынесу!

Второй голос, который можно было различить, принадлежал молодому человеку с сильным акцентом кокни. Он твердил:

– Сержант велел мне подниматься. Говорю, он велел мне подниматься. Говорю…

– Тихо, тихо! – проговорил Генри тоном полицейского. – Что тут творится?

– Я пытаюсь остановить эту полоумную девицу, чтобы она не выставила себя полной дурой, вот и все.

– Я бы предпочел, чтобы вы не вмешивались, – сказал Генри, помогая Олвен подняться на ноги. – Вы, должно быть, мисс Пайпер, редактор статей?

– Да, – ответила она, как будто защищаясь.

Генри посмотрел на нее. Он увидел то же честное юное лицо, те же самые очки, слегка, правда, съехавшие набок в пылу борьбы, ту же коренастую фигуру и то же отсутствие стиля, которые так болезненно восприняла вчера Марджери Френч. Еще он заметил, что Олвен недавно плакала и определенно скоро расплачется снова.

Она вцепилась ему в руку.

– Вы должны позволить мне все вам рассказать, инспектор, – сказала она.

– Разумеется, вы можете мне все рассказать.

– Олвен, – вмешался Патрик, – предупреждаю, если ты скажешь…

– Мистер Уолш, – поинтересовался Генри, – почему вы думаете, что знаете, что именно хочет рассказать мне мисс Пайпер?

– Нетрудно догадаться.

– И что же это?

– Гнусное вранье!

– Нет! – закричала Олвен. – Это не вранье!

– Ты не понимаешь…

– Я сейчас поговорю с мисс Пайпер, – решительно сказал Генри. – Мистер Уолш, если вы немедленно не уйдете, я позову своих людей, и вас выведут силой. Эрнест Дженкинс здесь?

– Я тут, – пискнул кто-то с акцентом кокни. – Сержант сказал мне…

– Знаю, – ответил Генри. – Мне жаль, но я вынужден буду принять вас позже. Подождите в фотолаборатории, я вас вызову. А теперь – все остальные – очистите коридор!

Секунду Патрик рассматривал Генри с таким видом, что тот начал всерьез ожидать нападения. Тем не менее его не последовало. Патрик поднял голову, бросив:

– Не говори потом, что я тебя не предупреждал. – Развернулся и пошел по коридору назад. Все остальные молча, опустив глаза, разошлись по своим кабинетам.

Генри вернулся к себе.

– Ронни… – начал он, но его племянница уже ушла.

Глава 4

Олвен Пайпер опустилась в кресло напротив Генри и разрыдалась. Тот, жалея ее, протянул ей носовой платок. Она яростно помотала головой, отказываясь, и вытащила из не слишком новой сумки свой собственный. Она громко высморкалась и проговорила:

– Простите, мне страшно неудобно.

– Все в порядке, – успокоил ее Генри, – вы в силах разговаривать сейчас?

– Да, – неуверенно ответила Олвен.

Повисла пауза.

– Наверное, это было для вас ужасным потрясением, – продолжил Генри. – Вы ведь снимали квартиру вместе с Хелен Пэнкгерст?

Олвен молча кивнула.

– Вы с ней хорошо ладили?

– Да. Ну… в основном…

– Не всегда?

– С тех пор как Майкл… – проговорила Олвен и снова разрыдалась.

– Почему вы так хотели поговорить со мной? Что хотели мне сообщить?

Услышав в ответ лишь всхлипывания и шмыганья носом, Генри заявил:

– Послушайте мисс Пайпер, я могу сказать вам, что знаю все о романе Хелен и Майкла Хили.

Олвен поразилась – она явно ничего подобного не ожидала. Девушка перестала плакать и большими глазами уставилась на Генри:

– Все? Откуда?

– Не важно. Важно то, что я об этом знаю. Чего я не знаю, так это имеет этот роман отношение к ее смерти или нет. Вы можете мне тут помочь?

– Разумеется, имеет, – почти выкрикнула Олвен. – Он убил ее! Он все равно что своими руками ее убил!

– Что вы имеете в виду?

– Просто он вел себя как последняя свинья, а Хелен была в отчаянии. Вот почему она это сделала. Я слышала, как она говорила, что убьет себя…

– Мисс Пайпер, – перебил ее Генри, – мы почти убеждены, что ваша подруга Хелен не покончила с собой. Она была убита.

– Убита? – Голос Олвен дрогнул. – Нет. Нет, не может быть. Зачем кому-то убивать Хелен?

– Именно это мне и хотелось бы знать. А теперь, пожалуйста, расскажите мне все, что знаете о Хелен и Майкле Хили.

– Все началось примерно полгода назад. Хелен стала куда-то отлучаться по вечерам и ничего мне не говорила. Раньше она никогда так не делала. Разумеется, я часто бываю по работе в театре, так что не сразу заметила. Но потом становилось все хуже и хуже… Я… я очень расстраивалась. Знаете, я ею так восхищалась, и мы всегда так дружили…

– Она ведь была старше вас. Верно?

– О да. Больше, чем на десять лет… Но это ничего не значило, по крайней мере мне так казалось. Она была поразительным человеком… Пока все это не началось…

– Когда она познакомилась с Майклом Хили?

– Видите ли, – ответила Олвен, – они с Майклом знакомы уже много лет – задолго до того, как мы с ней познакомились. Когда я начала расспрашивать Хелен, куда она ходит вечерами, она отвечала, что ужинает с Майклом и его женой. И, несмотря на то что я чувствовала себя брошенной, мне и в голову не приходило ничего подозревать. Я просто сердилась на них за то, что они отдалили ее от меня. А потом однажды вечером, когда Хелен якобы ужинала у них дома, я встретила Терезу с компанией друзей в театре. Тогда я сразу поняла, что Хелен где-то с Майклом. – Олвен шмыгнула носом. – Когда она пришла домой, я, словно бы невзначай вспомнив о Терезе, спросила, как у нее дела. Хелен ответила: «О, у нее все прекрасно. Она приготовила нам замечательный ужин». Я спросила, что они делали, и Хелен ответила: «Да ничего, мы просто ужинали и разговаривали все втроем». Ужасно! Она так естественно держалась… И тогда я поняла, что она лжет мне уже несколько месяцев.

– А миссис Хили – мисс Мэннерс – знала, что происходит?

– Я… Я не знаю. Иногда мне казалось, что она не может не знать. А потом я видела, как они разговаривают в редакции, и не могла поверить, что… – Олвен опять высморкалась. – Вы не представляете, каким замечательным человеком была Хелен, инспектор! Если она не оставила записки, то только потому, что не хотела расстраивать Терезу.

– У меня ощущение, – мягко заметил Генри, – что источником всех слухов о романе Хелен и Майкла, которые ходили по редакции, вполне могли быть вы.

Олвен не предприняла попытки это опровергнуть.

– Почему бы и нет? – ответила она. – Я была уверена, что Тереза должна обо всем узнать и положить этому конец. Но думаю, она так и не узнала. Не могла же я пойти и просто рассказать ей. В любом случае все это сейчас не важно. Вы даже не представляете, какой это был ад…

– Что именно?

– Видеть Хелен такой несчастной, в таком отчаянии на протяжении целого месяца. Майклу она начала надоедать. Я поняла, что именно в этом все и дело. А потом… ну, я знала, что так и случится.

Генри заметил, что Олвен отбросила его слова об убийстве, как не имеющие никакого значения. Он задумался, могло ли это все-таки оказаться самоубийством. Марджери Френч так не думала. И кроме ее мнения, существовал ряд улик, говоривших в пользу убийства. Если даже в конце концов выяснится, что это самоубийство, все и вполовину не так просто, как кажется. Он вдруг осознал, что Олвен опять заговорила.

– Я еще не рассказала самого худшего, – произнесла она, – но это, разумеется, врач выяснит. Вы уже, наверное, знаете?

– Хотите сказать, – перебил ее Генри, – что Хелен была беременна?

Олвен с несчастным видом молча кивнула.

– Кому-нибудь еще известно об этом?

– Да.

– Кому?

– Не имею понятия. Не Майклу. То есть она, должно быть, сказала ему, разумеется, но она рассказала еще кому-то. А мне не сказала. – Она обиженно повторила: – Почему она мне не сказала?

– Откуда вы об этом знаете?

– Вчера, – начала Олвен, – Хелен рано ушла из редакции – сразу после обеда, ей же предстояло всю ночь работать. Я зашла домой переодеться, чтобы идти в театр где-то около половины седьмого, и услышала, как она беседует с кем-то по телефону. Я услышала: «Доктор считает, это точно. Не представляю, что мне делать. Он от нее никогда не уйдет, ты же знаешь это не хуже, чем я. Честно говоря, я хочу умереть». Потом она, услышав мои шаги, сказала: «Я не могу сейчас говорить. Пока». И положила трубку. Когда я вошла, то попыталась… Хочу сказать, я спросила, все ли с ней в порядке, а она просто улыбнулась в ответ: «В порядке, за исключением моей проклятой простуды». Потом она ушла в редакцию, и следующее, что я услышала…

Стараясь предотвратить новый поток слез, который, очевидно, был готов пролиться, Генри произнес:

– Это тогда вы видели ее в последний раз? Кажется, вы сами позже вернулись в редакцию, чтобы поработать. Разве не так?

– Да. Я даже заметила Хелен и пожелала ей доброй ночи по пути к лифту. Понимаете, дверь ее кабинета была открыта. Я не стала ее беспокоить. Никто не смел ее беспокоить, когда она работала.

– Во сколько это было?

– Честно говоря, не знаю. Поздно. Думаю, в четвертом часу. Все остальные уже ушли.

– То есть в четвертом часу она еще была жива и с ней все было в порядке. Вы не заметили термос у нее на столе?

– Нет. Я помню, что удивилась его отсутствию. Она всегда брала термос с собой, когда работала ночью.

– Как же вы добрались до дома в такое время?

– Пешком.

– Вы шли до Кенсингтона под дождем?

– Я чувствовала себя такой несчастной, – призналась Олвен. – Мне хотелось подумать. В театре было настолько интересно, что я почти забыла о Хелен и ее проблемах. А потом… Когда я ее увидела, то все сразу вспомнила. Я хотела подумать, что мне делать… как помочь ей…

– Мисс Пайпер, – спросил Генри, – как вы попали в редакцию после спектакля? Разве входная дверь не была закрыта?

– О, у меня есть собственный ключ. – Олвен порылась в сумке и извлекла на свет огромный серебряный ключ от американского замка. – Вот он. Я часто работаю поздно.

– У кого еще есть ключи?

Олвен задумалась.

– У мисс Френч, разумеется. У Терезы, Патрика и мисс Филд. И у Хелен был.

– Больше ни у кого?

– Думаю, нет.

– Что ж, – произнес Генри, – спасибо, что все это рассказали. Вы все правильно сделали. Но пока не рассказывайте больше никому.

– Разумеется.

Генри ободряюще улыбнулся:

– Представляю, как вам сейчас нелегко.

– Все будет в порядке, – ответила Олвен, – у меня много работы.

Она встала, и Генри подумал, что девушка сочетает в себе юность, ранимость и твердый характер. Олвен Пайпер была наделена кельтской эмоциональностью, но это не мешало ей оставаться сильной.

– Вот и молодец, – улыбнулся он, – попозже, может быть, сегодня вечером, я бы хотел посмотреть на вашу квартиру, если вы не против.

– Разумеется, инспектор. Во сколько?

– Не могу пока сказать. Можно вам позвонить?

– Хорошо. Я буду дома около пяти, но потом мне придется уйти в театр.

Олвен записала свой телефонный номер уверенным и аккуратным почерком и вышла, предоставив Генри возможность допросить Эрнеста Дженкинса.

Последний оказался высоким и худым юношей с резкими, выразительными чертами лица. Он весело подтвердил, что действительно является одним из лаборантов в фотолаборатории «Стиля» и прошлым вечером был на службе – помогал Майклу Хили.

– Не то чтобы мне было чем заняться, – признал он. – Мистер Хили сам печатает свои фотографии, если они важные. Он может даже и выгнать тебя из лаборатории.

Дженкинс сообщил, что налил в термос Хелен чаю около половины двенадцатого, но не отнес его в кабинет. Майкл Хили, объяснил Эрнест, рассердился из-за того, что из-за чая он оставил снимок, который редуцировал, и велел ему возвращаться к работе. Слово «редуцировать» затронуло что-то в памяти Генри.

– Это не та операция, для которой вы используете цианид?

– Верно.

– А что именно означает «редуцировать»?

– Делать отпечаток светлее, – ответил Эрни. – Если негатив очень контрастный, то темные места на отпечатке будут слишком темными. Тогда надо его редуцировать.

– Как?

– Натереть темные места цианидом.

– Сколько было в пузырьке, когда вы его взяли?

– Больше половины, – не раздумывая ответил Эрни.

– А как обычно вы получаете цианид для работы?

– Ну, обычно ключ у Фреда – это наш главный, мы говорим ему, что нам нужно, и расписываемся. Но это же парижский номер, понимаете.

– И у кого же был ключ?

– У мистера Хили. Но это не важно. Шкафы были открыты, и я просто взял, что мне надо.

– Он не закрыл их, когда уходил?

– Не знаю, когда он ушел. Меня отпустили около двенадцати.

– Как вы вышли из здания? У вас есть ключ?

– У меня? Да вы что! Но это просто. Там замок, который можно открыть изнутри, а потом захлопнуть снаружи – типа американского.

– Ясно, – произнес Генри, – спасибо, Эрни. Пока все. Может быть, ты мне еще понадобишься позже.

– Я буду в лабе, начальник, ни пуха ни пера, – весело сказал Эрни и вышел.

Оставшись в одиночестве, Генри привел в порядок свои несколько разрозненные мысли. В этом окружении людей с бешеными характерами он позволил расследованию выйти из-под контроля. Он позвонил сержанту и попросил его принести сумочку мертвой девушки. Ее, как заверил Генри сержант, эксперты тщательно осмотрели на предмет отпечатков пальцев, но, как и в случае с термосом, не было никаких свидетельств того, что к ней прикасался кто-то, кроме самой Хелен. На флаконе из-под цианида, по словам сержанта, отпечатков не было.

Содержимое сумочки Хелен оказалось не слишком информативным. Там обнаружилась позолоченная пудреница, дорогая помада, пара грязных носовых платков и столько же чистых, расческа, брелок с тремя ключами, в одном из которых Генри узнал близнеца ключа Олвен. В кошельке из свиной кожи лежало восемь фунтов и немного мелочи, корешки от театральных билетов, чек от пары туфель, несколько визитных карточек и неиспользованный билет туда-обратно из Лондона в Хиндгерст в графстве Суррей. Маленький слоновой кости футляр для визитных карточек был полон собственных визиток Хелен – точных копий таблички на двери ее кабинета. Кроме этого, в сумке нашелся небольшой ежедневник, который Генри раскрыл в надежде обнаружить какие-то зацепки, но, к его разочарованию, там оказались лишь короткие записи о назначенных деловых встречах. Тем не менее две из них привлекли его внимание: одна месяцем раньше и другая, сделанная в последний день жизни Хелен. Обе записи состояли из одного слова «врач». Генри снова посмотрел на билет. Дата на нем совпадала с датой первого визита к врачу – в субботу. Это заслуживало более пристального внимания, но с учетом рассказа Олвен Пайпер объяснение казалось очевидным. Генри вздохнул, сложил вещи Хелен обратно в сумку и послал за Терезой Мэннерс.

Тереза спокойно вошла в кабинет, и, когда она поздоровалась, Генри узнал высокий аристократический голос, который до этого слышал в коридоре.

Даже Генри смог сразу понять, что Тереза обладала тем, что Марджери Френч называла «интуицией на модные тенденции». Только пристально рассмотрев ее, он понял, что на самом деле она не так уж и красива, поскольку впечатление производила оглушающее. Она была очень высокого роста, с фигурой модели, на ней было прямое платье из алого джерси, казавшееся самым простым из возможных, но искусно скроенное и сшитое. На шее у нее висело около десятка золотых цепочек разной длины, и одно из ее тонких запястий украшало столько же золотых браслетов. Ее крашеные светлые волосы были уложены в изысканную прическу, а макияж не имел ни единого изъяна. Ее кругловатое и чуть более полное, чем следовало бы, лицо, слишком близко посаженные глаза и низковатый лоб не бросались в глаза. Она села, положив одну изящную ножку на другую.

– Можно закурить, инспектор?

– Разумеется.

Тереза вытащила из огромной крокодиловой сумки золотой портсигар, выбрала сигарету и прикурила от золотой зажигалки. Генри подумал, что она, с точеными запястьями и щиколотками и нервными резкими движениями, похожа на чистокровную лошадь. Было заметно, что держать себя в руках стоит ей больших усилий. Генри пришло в голову, что если продолжить сравнение, то она в любой момент может закусить удила и понести.

Генри осторожно провел ее через первые препятствия. Она подтвердила то, что ему уже рассказали о предыдущем вечере: работа в редакции допоздна, приезд Горинга, приглашение, короткая вечеринка с шампанским, дорога домой. Слегка стесняясь, Тереза признала, что несколько раз заходила в фотолабораторию, чтобы поговорить с Майклом, и видела термос на столе в кладовке.

– Кстати, инспектор, – добавила она, – можем мы с Майклом забрать свои чемоданы? Без них очень неудобно. Майкл, конечно, принес домой зубную щетку, но вся моя косметика и прочее…

– Я понимаю, – ответил Генри, – да, вы можете их забрать.

– Спасибо.

Генри сделал глубокий вдох и приготовился к самой сложной части разговора. Это оказалось легче, чем он думал.

– Я понимаю, вы были в дружеских отношениях с мисс Пэнкгерст?

– Да.

– И вы, и ваш муж?

– Да, мы оба, – без колебаний ответила Тереза, а затем неожиданно добавила: – Особенно Майкл, разумеется.

Генри заинтригованно поинтересовался:

– Почему вы так говорите?

Тереза задумалась:

– Не знаю, что вам наговорила Олвен Пайпер…

Генри промолчал. Тереза продолжила, говоря очень быстро:

– Вокруг Майкла и Хелен ходило множество дурацких слухов. Некоторые из них могли дойти и до вас. Все это неправда. Максимум полуправда. Хелен была умницей, а я весьма безмозгла, это вам все скажут. У них с Майклом много общего. Они часто обедали вместе. Ходили в театр и на концерты. Все в таком роде. Может быть, слегка флиртовали. Я не знала, да и мне было все равно. Если что-то и было, то это ничего не значило ни для кого из нас. Вы понимаете, что в таком маленьком мирке, как наш, люди часто все преувеличивают. Мой брак вполне счастливый и всегда таким был. Хелен была моей подругой. – Тереза говорила короткими рваными предложениями, делая между ними паузы, напоминающие восклицательные знаки.

– Если вы так хорошо ее знали, – сказал Генри, – не могли бы рассказать мне что-нибудь о ее частной жизни и друзьях за исключением вашего мужа.

Тереза была несколько озадачена этим вопросом.

– Нет, – ответила она, – у Хелен не было друзей вне редакции, насколько я знаю. Дядюшка – я имею в виду мистера Уолша – много лет любил ее, разумеется, в своей своеобразной манере. И разумеется, Олвен обожала ее, как школьницы учительницу.

– Они, как мне кажется, стали жить в одной квартире по воле случая.

– Да, так и есть. Они оказались под одной крышей исключительно из-за того, что у Хелен было слишком доброе сердце. Олвен появилась у нас год назад, сразу после университета, в качестве помощника нашего редактора статей. Она не знала, куда пойти, у нее не было знакомых в Лондоне, а сестра Хелен, с которой они вместе снимали квартиру, вышла замуж и уехала в Австралию. Так что Хелен пожалела Олвен, вытащила ее из клоповника, в котором та жила, и выделила ей комнату у себя. Предполагалось, что это лишь временно, пока Олвен не найдет себе другое жилье – в любом случае квартира Хелен была для нее слишком дорогой. Но тут внезапно уволилась редактор статей, Олвен повысили, и с новой зарплатой она поняла, что может позволить себе вносить свою долю за квартиру. Она умоляла Хелен разрешить ей остаться… та была слишком добра, чтобы отказать, и, кроме того, обнаружила, что квартира слишком большое финансовое бремя для нее одной. Так что… вот так и вышло.

– Вам не приходило в голову, мисс Мэннерс, – неожиданно поинтересовался Генри, – что Хелен могла покончить с собой?

Воцарилась полная тишина. Очевидно, такого вопроса Тереза не ожидала и не могла понять, что тут ответить. У Генри было сильное подозрение, что ее неуверенность вызвана не сомнениями в собственной правоте, а размышлениями, какой ответ станет наиболее безопасным.

В конце концов она сказала:

– Откровенно говоря, я об этом не думала. Все были настолько уверены… – она осеклась, – но теперь, когда вы об этом заговорили, я думаю, это возможно…

– Почему вы так думаете?

– О, не знаю. Но ведь люди совершают самоубийства по самым нелепым причинам, разве нет? Если вы говорите, что она…

– Я не говорил ничего подобного. Мне интересно ваше мнение.

Тереза подняла руки и бессильно уронила их, чтобы показать свое недоумение.

– Откуда мне знать?

– Вы же были ее хорошей подругой.

– Она точно не говорила ничего, что могло бы…

– Мне уже несколько человек сказали, что в последнее время она сильно нервничала и казалась несчастной. Вы ничего подобного не заметили?

Тереза сама занервничала и выглядела теперь совершенно несчастной.

– Ну… Я думала, она немного устала, да.

– Вам не кажется, – продолжил Генри, – что ее отношения с вашим мужем могли зайти дальше, чем вы думали? И что она разрывалась между дружбой с вами и чувствами к нему?

– Да, это возможно, – твердо и с некоторым облегчением ответила Тереза. Она явно пришла к какому-то решению. – Да, чем больше я об этом думаю, чем более вероятным мне это кажется. Разумеется, это не вина Майкла. Откуда ему было это знать? Хелен была не из тех, кто легко рассказывает о своих чувствах. Но она умела очень глубоко чувствовать, и последнее время она действительно казалась расстроенной и обеспокоенной. Да, теперь, когда вы об этом сказали, я уверена: так все и было.

Генри посмотрел на нее с некоторой долей недоверия. Не в первый раз за сегодняшнее утро он ловил себя на мысли, что существует некий не слишком блестяще организованный заговор, призванный скрыть от него нежелательную информацию. Патрик со свойственной ему прямотой и неотесанностью определенно дал это понять. Марджери Френч справилась с этим куда более изящно. Тереза Мэннерс старалась изо всех сил, но ей не хватило ни ума, ни находчивости, чтобы начать импровизировать, когда разговор принял неожиданное направление. Теперь вопрос был в том, кого из троих проще всего будет убедить рассказать правду и как это лучше всего сделать. Пока Генри решил не торопиться. В конце концов, ему еще предстоял разговор с Майклом Хили.

Эмми с некоторым беспокойством взглянула на свою очаровательную племянницу:

– Мне не нравится, что ты оказалась втянута в эту историю, Ронни.

– Дядя Генри сказал, что я могу ему помочь.

– У него не было такого права, – отрезала Эмми, – держись от всего этого подальше. Пусть он занимается убийствами, но это точно не твоя работа.

– Но, тетя Эмми, разве ты не понимаешь: все знают, что дядя Генри полицейский, и если им есть что скрывать, они никогда ему этого не покажут. А я такая дурочка, что никто и не подумает следить за словами при мне. Я смогу обнаружить много всего, что дядя Генри никогда не узнает.

– Все уже знают, что ты племянница Генри.

– Нет. Только Бет, и она пообещала никому не рассказывать. Бет просто прелесть.

– Прелесть или нет, она все равно всем расскажет, – с облегчением сказала Эмми, – так что, сама понимаешь, ты ничего толком не сумеешь сделать. И в любом случае я не позволю тебе играть в сыщика. Убийство – это не светское мероприятие, знаешь ли. Это отвратительное, грязное и очень опасное дело. Даже не представляю, что скажет твоя мать.

– Она сделает вид, что напугана, но навострит уши в ожидании самых пикантных подробностей, – с грубой прямотой ответила Вероника. Она взглянула на часы. – Господи, мне пора идти. У меня в двенадцать фотосессия. Я зайду вечером и расскажу дяде Генри, что мне удалось узнать.

– Разумеется, дорогая, мы будем рады видеть тебя, но…

– Только представь себе заголовки, – рассмеялась Вероника, – «Модель раскрывает убийство». «“Мы были сбиты с толку”, – признал главный инспектор Тиббет из Скотленд-Ярда».

– Ронни! – Эмми была совершенно потрясена. – Даже не думай!

– Пора бежать. Увидимся вечером.

– Ронни…

Вероника послала тетушке воздушный поцелуй.

– Посмотрим, – зловеще произнесла она на прощание.

Когда Генри завершил необходимый, но совершенно бессмысленный разговор с Альфом Сэмсоном, подтвердившим то, что он уже и так знал, часы в кабинете показывали десять минут первого. Генри набрал номер студии и наткнулся на Эрни, который ядовито сообщил, что мистер Хили занят на фотосессии и его нельзя беспокоить.

– Хорошо, – миролюбиво ответил Генри, – тогда я подойду в студию.

– Посторонним вход воспрещен, – твердо сказал Эрни.

– Я не посетитель, – отрезал Генри, – если вы не согласны, обсудите это с мистером Горингом.

Имя такого серьезного человека произвело немедленный эффект.