Текст книги "Убийство от-кутюр. Кто подарил ей смерть?"

Автор книги: Патрисия Мойес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц)

Марджери, казалось, не могла понять значения только что прозвучавших слов.

– Она рассказала?.. – повторила она.

– Она сообщила мистеру Уолшу, что человек, которого она любит, умирает от рака, но ни он, ни его жена об этом не догадываются, а…

Неожиданно Марджери наклонилась в кресле. Ее лицо побледнело так, что это было заметно, даже несмотря на макияж, а отороченная норкой шляпка нелепо сползла ей на глаза. Генри, который, несмотря на годы опыта, так и не смог привыкнуть к зрелищу, когда люди теряют сознание на допросе, был поражен. Он тут же вскочил, но прежде чем он успел что-то сделать, Марджери открыла глаза.

– Нет, – слабо проговорила она, – не надо. Все в порядке. – Она выпрямилась, поднесла руку ко лбу и машинально поправила волосы. – Разве что, если можно, принесите мне стакан воды, чтобы я могла принять лекарство. Боюсь, у меня в последнее время иногда случаются обмороки. Но тут не о чем волноваться.

– Разумеется, сейчас принесу, – ответил Генри. Его поразило мужество Марджери. Он буквально ощущал силу воли, которая заставляла эту хрупкую женщину держаться прямо и не позволяла проявлять слабость. К восхищению, однако, примешивалась мысль – перед Генри сидел человек, вполне способный совершить убийство, если оно казалось оправданным. Другой вопрос, мог ли человек, настолько воспитанный и утонченный, как Марджери-Френч, считать возможным отнять чью-то жизнь? Генри не мог ответить.

Когда он вернулся с водой, Марджери уже вполне пришла в себя и пудрила нос, глядя в карманное зеркальце. Она улыбнулась, извинилась еще раз и быстро проглотила таблетку из серебряной бонбоньерки.

– Возвращаясь к нашему разговору, инспектор… История, которую вы рассказали, – это чушь, и я бы попросила вас не распространять ее. Думаю, вы представляете себе, какой ущерб она может нанести не только Майклу и Терезе, но и всему журналу. Не представляю, зачем Патрику понадобилось это выдумывать, но он экспансивный ирландец и любит приврать. Поверьте мне… Я хорошо его знаю.

– Разумеется, – улыбнулся Генри, – в конце концов, тридцать два года – это и вправду долго.

– Вы и это знаете, верно? – Марджери не утратила самообладания. – Разумеется, вы это выяснили. Тем не менее я надеюсь, что вы проявите такт. Если об этом узнают, я окажусь в очень неприятном положении.

– Всегда стараюсь быть тактичным, – сказал Генри. – Что меня интересует, так это почему вы делаете из этого такой секрет.

Она ответила не сразу.

– Буду откровенна, – наконец произнесла она, – мистер Горинг против того, чтобы нанимать сотрудников, состоящих в браке друг с другом. Когда в прошлом году одна из сотрудниц отдела моды решила выйти замуж за мужчину из рекламного, им прямо сказали, что один из них должен уволиться. Политика компании.

– Но…

– Да, разумеется. Тереза и Майкл – совершенно особый случай. И я подозреваю, Годфри не слишком одобряет это даже сейчас. Я не желала терять Терезу, но ничуть не меньше мне хотелось заполучить Майкла, работы которого в то время стали едва ли не самыми заметными в Лондоне. Мне пришлось чуть ли не год добиваться согласия мистера Горинга, и думаю, мне бы это не удалось, если бы он не был дружен с Терезой и ее семьей. Я только выиграла эту битву, когда… Когда снова встретила Патрика. Вскоре после этого уволился мой прежний художественный редактор. Я знала, что Патрик идеально подходит для такой работы и что смогу с ним работать. Но кроме этого, я понимала, что не смогу пойти к мистеру Горингу и предложить взять на работу моего мужа. Вот мы и решили на некоторое время похоронить прошлое.

Генри наклонился вперед.

– На некоторое время? – переспросил он. – Что вы имеете в виду?

– Патрик мне очень дорог. И всегда был. Это большой секрет, инспектор, но после того, как в марте я уволюсь, мы с Патриком снова станем жить вместе. Сотрудники редакции будут думать, что я выйду за него замуж. Им незачем знать о нашем браке сейчас.

– Что ж, ясно… – произнес Генри. – Простите меня за этот вопрос, но верно ли я понимаю, что мистер Уолш относится к этой перспективе с таким же энтузиазмом, как и вы?

– Разумеется, – спокойно ответила Марджери, рассматривая свои покрытые алым лаком ногти. – Он очень безответственный, но я знаю, что для него лучше. Он будет намного счастливее, живя размеренной жизнью, чем продолжая холостяцкое существование в своей жуткой студии.

– Я был весьма впечатлен его студией, – заметил Генри.

Марджери подняла глаза.

– Вы там были?

– Да. Вчера вечером.

– Тогда вы понимаете, о чем я.

– Да, – задумчиво произнес Генри и добавил: – Кажется, мистер Уолш был весьма привязан к Хелен Пэнкгерст, не так ли?

– Исключительно платонически, – не без резкости ответила Марджери.

– О, разумеется, – сказал Генри, – я в этом не сомневаюсь…

Глава 10

Ровно в половине первого Генри зашел в «Оранжерею». Метрдотель сразу узнал его и подошел, сияя улыбкой. Генри, незаслуженно купаясь в ореоле славы мистера Горинга, позволил себе ненадолго воспользоваться привилегированным положением. Почтительные руки аккуратно избавили его от плаща, зажигалки возникали рядом с ним словно по волшебству, прежде чем он успевал открыть портсигар, его стул аккуратно выдвинули из-под столика, а салфетку в мгновение ока расстелили у него на коленях. Чувствуя себя самозванцем, но наслаждаясь ситуацией, Генри заказал мартини и переключил внимание на других посетителей.

Он смог заметить только два знакомых лица. Олвен Пайпер за столиком в углу обедала с грузным седым человеком, в котором Генри узнал известного писателя, славившегося остроумием и любовью к телевизионным играм. Они были погружены в беседу, которая закончилась тем, что Олвен упрямо поджала губы, а мужчина перешел от добродушных уколов к искреннему раздражению. По всей видимости, искренность Олвен все испортила. Скорее всего, подумал Генри, она высказывала свое мнение о последней инфантильной, но безобидной глупости, в которой участвовал ее собеседник.

В двенадцать сорок пять в ресторан зашел Годфри Горинг. Он кивнул Генри, проигнорировал Олвен и направился к своему обычному столику, где погрузился в чтение «Файнэншл таймс».

Был почти час, когда Генри услышал знакомые голоса, доносившиеся из-за соседнего столика. Говорившие были скрыты от него – или он от них – занавесью темно-оранжевого бархата и кадкой с апельсиновым деревом, но он не мог ни с чем спутать акцент Хораса Барри и высокий, громкий голос Николаса Найта. Генри показалось занятным то, что они вошли не через парадную дверь, с которой он не сводил глаз. Он вспомнил маленькую лестницу, ведущую вниз из ателье Найта, и решил, что оттуда, должно быть, есть проход в ресторан.

Говорил Барри, и, кажется, он был взволнован.

– Я всегда с вами честно, нет? – возмущенно спросил он. Эмоции, судя по всему, мешали ему грамотно выражать мысли. – Тогда почему вам не быть честным со мной, а? Или я мало вам плачу?

– Говорю вам, я понятия не имею, о чем вы. Ни малейшего. – Найт почти кричал. – Зачем вы слушаете сплетни этих ужасных людей из «Стиля»? Даже Годфри на что-то намекал вчера вечером… не думайте, что я не в курсе.

– Слухи тут ни при чем. – Низкий голос Барри звучал решительно. – Я просто держу уши и глаза открытыми, вот и все.

Их беседу прервало появление официанта. Оба сделали заказ. Как только официант удалился, Найт опять заговорил.

– Кто вам сказал? – нервно взвизгнул он. – Вот что я хочу знать. Кто распространяет эту ужасную ложь? Как будто мне мало того, что у меня показ на следующей неделе, половина заказанной ткани еще не пришла, а кругом кишат полицейские… Этого достаточно, чтобы довести человека до нервного срыва.

– Никто мне не говорил, – ответил Барри, – разве что вот…

Прозвучал хлопок, как будто на стол с силой бросили газету или журнал.

– Это Америка, – более спокойно произнес Найт. – И при чем тут Лондон?

– Послушайте, мой друг. – Барри откашлялся и принялся читать: – «Существует ли противозаконное копирование парижских моделей? Это интересный вопрос, который вызван настойчивыми слухами о том, что некоторые производители продают точные копии парижских моделей, не покупая туалей, причем еще до появления официальных фотографий. Наш журнал, однако, не распространяет сплетен и считает, что этот вопрос должен обсуждаться открыто и освещаться со всех сторон». Тут много пишут о морали американских производителей и так далее… о том, что нет никаких доказательств… потом… ага, вот оно. «Мы считаем, что некоторые случаи, имевшие место в последнее время в Нью-Йорке и Лондоне, трудно объяснить. Тем не менее мы придерживаемся мнения, что с модельеров и производителей в обоих городах могут быть сняты все обвинения по причине невозможности скопировать в модных домах Парижа модель достаточно детально, чтобы копию можно было использовать. Из-за того что некоторые швеи могут поддаться искушению дополнительно заработать, крупные модные дома ввели настолько строгие проверки на выходе, что воровство туалей стало физически невозможным».

Барри закончил читать. Оба молчали. Затем Найт заметил:

– Ну и из-за чего вы беспокоитесь? Там же пишут, что это невозможно и мы избавлены от подозрений.

– Там пишут… – Барри говорил так тихо, что Генри едва мог разобрать слова. – Там пишут, что это невозможно. Но видите ли, я знаю, что это не так.

– Что вы имеете в виду? – нервно взвизгнул Найт.

– Не так громко! – оборвал его Барри. – Я не собираюсь больше об этом говорить. Запомните одно: я не потерплю скандала. Вы работаете на меня, я использую ваше имя, значит, ваша репутация – это репутация «Барримода». Я вас не обвиняю и не допрашиваю. Но я требую: больше никаких скандалов и никаких слухов, иначе…

В этот момент Генри увидел, как через зал к нему идет Вероника в сопровождении свиты улыбающихся официантов, которые всегда, стоило ей войти в какой-нибудь ресторан, кафе или паб, появлялись рядом с ней, словно материализовавшись из воздуха. Она весело помахала и крикнула:

– Привет, дядя Генри! Прости, что опоздала. Я кое-что вынюхивала для тебя.

За столиком в углу Годфри Горинг отвлекся от газеты и наградил Генри и Веронику долгим тяжелым взглядом. Его лицо не выражало никаких эмоций. Олвен Пайпер, однако, отреагировала более эмоционально. Она осеклась на середине фразы, а ее квадратное лицо покраснело от гнева.

По всей видимости, не сознавая, какой фурор произвела, Вероника упала на стул и громогласно заявила:

– Господи, как я хочу есть! У меня выдалось то еще утро с этим извращенцем наверху.

Не обращая внимания на предупреждающие жесты Генри, она намазала хлеб маслом, откусила большой кусок и продолжила:

– Тут происходит что-то не то, дядя Генри, можешь мне поверить. Я пока не знаю, что именно, но скоро выясню.

– Вероника, – тихо произнес Генри, – Бога ради, говори тише. Николас Найт сидит прямо за тобой.

– Господи, правда? Сам Николас Найт? Где? – переспросила Вероника, не снижая голоса. Генри мрачно подумал о том, какую шутку сыграла природа, наградив племянницу его жены и такой красотой, и таким убогим умом одновременно.

– Пожалуйста, тише, – пробормотал он, – закажи себе обед и ешь его молча. Поговорим после обеда у меня.

Вероника улыбнулась:

– Ну ладно, в любом случае я не собиралась сегодня рассказывать тебе, что выяснила, поскольку еще не уверена, но на следующей неделе…

– Вероника! – строго одернул ее Генри.

Она взяла огромное меню и, скрывшись за ним, исподтишка подмигнула Генри, который чрезвычайно обрадовался приходу официанта, прервавшего их разговор. Вероника заявила, что не голодна, но его сердце упало, когда она сообщила о желании заказать тарелку копченого лосося и суфле. Тем не менее решительно отодвинув винную карту, отказавшись от кофе и ограничившись холодным цыпленком, он сумел покинуть ресторан с фунтом и шестью пенсами в кармане, а его гордость не пострадала.

Примерно в разгар обеда Генри заметил, что голоса Барри и Найта стихли. Вероятно, они удалились через ту же дверь, откуда вошли. Горинг исчез перед ними, не удостоив Генри и Веронику даже взглядом. Олвен все еще горячо спорила со своей знаменитостью с телевидения за бесконечными чашками кофе, но отвлеклась, чтобы взглянуть на Веронику. Генри вновь не смог понять, что именно выражало ее лицо. Гнев? Одобрение? Возмущение? Или все это одновременно?

Вернувшись в свой кабинет в «Стиле», Генри продолжил излагать племяннице свои взгляды на ее поведение. Он поговорил о нелепой храбрости, из-за которой она оказалась причастна к чему-то криминальному, о полном отсутствии у нее такта, граничившем с умственной неполноценностью, и о неприятных последствиях, к которым может привести ее поведение. В итоге он потребовал, чтобы Вероника отказалась от попыток содействовать расследованию, и запретил участвовать в показе Николаса Найта. Кроме того, Генри несколько раз поинтересовался, что, по ее мнению, сказала бы по поводу всего этого ее мать.

Вероника смиренно слушала, опустив глаза. Когда Генри замолчал, желая перевести дыхание, она грустно сказала, что ей очень жаль и больше такого не повторится. Она согласилась подчиниться всем требованиям Генри, кроме одного – отказаться от участия в показе.

– Всю одежду уже подогнали по моей фигуре, – объяснила она. – Я не могу подвести Найта. Это непрофессионально.

Никакие доводы Генри не смогли убедить ее изменить свое решение, но она так искренне раскаивалась, что он больше не настаивал. Затем перешли к разговору о Париже и чемодане Рейчел Филд. Вероника была возмущена:

– Я не прикасалась к ее чертову чемодану! И если она говорит что-то другое, то просто врет.

– Она не говорит, что ты это сделала, но считает, что ты могла.

– Это ничего не доказывает.

– Послушай, Ронни, – обратился к ней Генри, – я тебя ни в чем не обвиняю. Уверен, все, что ты делала, было абсолютно невинным. И все-таки, если кто-то попросил тебя подкинуть что-то в чемодан мисс Филд, ты должна мне об этом сказать. Обещаю, у тебя не будет проблем.

– Говорю тебе, я и близко не подходила к проклятому чемодану! Я была в ее номере, когда она собиралась, но я бы никогда не посмела хоть что-то и пальцем тронуть. Ты знаешь, какой она человек, – все было аккуратно завернуто и сложено, как начинка в праздничном пироге. Когда собираюсь я, то просто сворачиваю вещи и кое-как запихиваю в чемодан.

– Мисс Филд позвали куда-то во время сборов, верно?

– Да, Тереза попросила зайти к ней в номер, чтобы проверить что-то. Ее не было минут десять.

– И ты все это время была в ее комнате?

– Да.

– Больше никто не входил?

– Никто.

– Что ж, – произнес Генри, – видимо, тот, кто рылся в чемодане Рейчел, не нашел того, что искал. Если только, – добавил он сурово, – ты не все мне рассказала.

Большие глаза Вероники стали еще больше, и она захлопала ресницами с чересчур невинным видом.

– Нет, дядя Генри, я все тебе рассказала.

– Надеюсь. А теперь тебе лучше бежать по своим делам. Мне надо кое-кому позвонить. Не забывай, о чем я тебе говорил, и не ищи неприятностей. Ты зайдешь к нам вечером?

– Не смогу – иду в кино с Доналдом.

Генри задумался. Он волновался за Веронику больше, чем хотел ей показать. И все-таки он не мог запретить ей пойти в кино с молодым человеком, подозревать которого не было серьезных оснований, хотя этот молодой человек, возможно, был не совсем правдив. Наконец Генри сказал:

– Не обсуждай это ни с кем, Ронни. Даже с Доналдом. И в особенности не говори ему, что думаешь, будто что-то обнаружила. Кстати, о чем ты там болтала за обедом?

– А, да ни о чем. – Выражение невинности на ее лице снова показалось ему наигранным. – Так, что-то смутное. В любом случае ты же сказал, что мне не надо лезть в…

– Если ты на что-то наткнулась, скажи мне.

– Нет, правда. Ничего особенного.

Генри раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, как дядя Вероники, он хотел, чтобы она не имела с этим делом ничего общего. С другой – как полицейский – он понимал, что она находится в таком положении, которое позволяло ей собрать те самые крупицы информации, которые могут оказаться бесценными. В конце концов он сказал:

– Ладно, зайди к нам завтра, и мы все обсудим.

– Мне жаль, дядя Генри, но я не смогу – пообещала Нэнси, что на выходные мы вместе поедем к ее родителям. Ты же помнишь Нэнси Блейк? Мы вместе снимаем квартиру.

– Ну, в любом случае так ты окажешься подальше от неприятностей. Тогда до понедельника.

– До понедельника, – отозвалась Вероника. Она надела пальто, поцеловала Генри в нос и ушла.

Генри позвонил по телефону, а затем поехал на Онслоу-стрит в Кенсингтоне, где жил доктор Уолтер Маркхэм.

Доктор Маркхэм был полным, располагающим к себе человеком под шестьдесят.

– Какая трагедия, – повторял он, пока они с Генри шли в его уютный, обитый кожей кабинет, – какая трагедия. Такая очаровательная женщина и такая молодая. И все-таки не нам ее обвинять, если она сочла необходимым покончить с собой.

Эти слова привлекли внимание Генри. Еще один человек предположил самоубийство.

– Почему вы так говорите? – поинтересовался он.

– Ну… – Доктор Маркхэм замялся. – Я думаю, вскрытие показало состояние ее здоровья.

– Вы были ее лечащим врачом. Она чем-то болела?

– Я думаю, – произнес доктор, – она страдала от неизлечимого рака.

– Вы так думаете?

– Пожалуй, мне лучше все объяснить. – Доктор откинулся на спинку кресла. – Мисс Пэнкгерст числилась среди моих пациентов. К счастью, мы с ней редко встречались как врач и пациентка. Время от времени она приходила с простудой или какой-нибудь подобной мелкой проблемой. Тем не менее мы были соседями и, смею сказать, друзьями. Пару месяцев назад она пришла ко мне в полном смятении. – Он помолчал. – Она не позволила мне ее осмотреть и попросила дать ей адрес лучшего специалиста в Лондоне в области онкологических заболеваний. Разумеется, я был очень обеспокоен. Она уверяла меня, что делает это по просьбе кого-то из друзей… так обычно и бывает. Люди, подозревающие, что у них может быть такой диагноз, прилагают максимум усилий, чтобы скрыть его, пока не будут точно уверены. Они не хотят без необходимости расстраивать близких и друзей. Хелен подтвердила мои подозрения, настаивая, чтобы я никому не рассказывал о ее визите. В первую очередь она хотела, чтобы мисс Пайпер ничего об этом не узнала. Ее соседка по комнате – тоже моя пациентка. Я ничего не мог сделать, кроме как дать ей нужную информацию. Когда я прочитал в газетах о произошедшей трагедии, то, разумеется, предположил…

– Кого вы ей порекомендовали? – быстро спросил Генри.

Доктор Маркхэм не мог решить, что ему делать.

– Не думаю, что имею право… – начал он.

– Доктор, – сказал Генри, – с Хелен Пэнкгерст все было в абсолютном порядке, и она не покончила с собой. Ее убили.

– Господи! Убили? Какой ужас! – Доктор действительно был потрясен. – Но кто?

– Это я и пытаюсь выяснить, – ответил Генри, – и информация, которой вы располагаете, способна помочь.

– Ну, раз дело обстоит так… Я посоветовал ей обратиться к сэру Джеймсу Брейтуэйту. Он известный эксперт в таких вопросах. Принимает на Уимпол-стрит. Господи… убийство.

– Спасибо, – поблагодарил его Генри, – вы очень мне помогли. И, пожалуйста, никому об этом не рассказывайте. Кое-что из того, что я вам раскрыл, должно оставаться в тайне.

– Разумеется, инспектор. Разумеется. Убийство… какая трагедия. Какая трагедия.

Сэр Джеймс Брейтуэйт, как сообщила юная, но весьма строгая брюнетка в белой униформе, был очень занят и не принимал никого до конца следующей недели. Он только сегодня вернулся с конференции в Вене, добавила она, и за время отсутствия у него накопилось много работы.

При виде визитной карточки Генри она, однако, испуганно распахнула большие карие глаза. Девушка предложила Генри расположиться в комнате для ожидания и почти бегом скрылась за тяжелой дубовой дверью, которая вела во внутренние помещения солидного дома на Уимпол-стрит.

Генри сел. Он был тут один, если не считать бронзовой статуэтки Дианы-охотницы. На столике лежала стопка старых журналов. Генри казалось все более и более громким тиканье золоченых бронзовых часов на каминной полке и приглушенный рев автомобилей за стеной. Если верить в то, что здания могут впитывать отголоски событий и переживаний, свидетелями которых они становились, то эта комната, без сомнения, видела множество трагедий. Здесь томились в мучительном ожидании, испытывая боль и отчаяние, столько людей, что было куда больше шансов увидеть привидение прямо тут, чем в доме, где совершили одно убийство. Генри вздрогнул, представив, как Хелен Пэнкгерст сидит здесь и ждет… представил Майкла Хили.

Дверь открылась, и брюнетка сказала:

– Сэр Джеймс может уделить вам несколько минут прямо сейчас, инспектор.

Генри встал и последовал за ней в кабинет.

Тут все было оформлено так, чтобы пациенты не думали о предназначении помещения. Большие арочные окна выходили в тихий садик, слабый январский солнечный свет, пробивавшийся сквозь белые муслиновые шторы, придавал светлой комнате уютный вид. Если не обращать внимания на два шкафчика с карточками пациентов и обитый кожей письменный стол, комнату можно было бы счесть приятно обставленной гостиной в частной квартире. Сам сэр Джеймс Брейтуэйт излучал спокойствие и хорошее настроение. Он оказался высоким, приятной внешности человеком с совершенно седыми волосами, гладким улыбчивым лицом и голубыми глазами, сверкавшими из-за очков в роговой оправе. Человек из тех, перед которым самые серьезные проблемы отступают и кажутся пустяком. Человек, которому легко доверять.

– Мой дорогой инспектор, – приветствовал он Генри, – прошу вас, заходите, садитесь. Что я могу для вас сделать? Надеюсь, ваш визит – это не плохой знак? – Его голубые глаза весело поблескивали.

– Весьма великодушно с вашей стороны принять меня, сэр Джеймс. Насколько я понимаю, вы сейчас очень заняты.

– Да, боюсь, что так. Думаю, мисс Беннет объяснила вам, что я сегодня вернулся с конференции в Вене, и, полагаю, нет смысла рассказывать вам, в каких количествах дела имеют свойство накапливаться, стоит на минуту отвернуться.

– Когда вы покинули Англию? – поинтересовался Генри.

– В среду на рассвете, самолетом, – криво улыбнувшись, ответил сэр Джеймс. – Такая у меня жизнь. Я дал обещание произнести речь за ужином с коллегами из Суррея во вторник вечером, а в среду в одиннадцать мне надо было присутствовать на открытии конференции в Вене. Она продолжалась два дня, но неужели вы думаете, что я мог спокойно проскользнуть домой вчера вечером и нормально выспаться? Ничего подобного! Мне пришлось остаться на очередной ужин с коллегами в Вене. Я вернулся только сегодня утром и как раз успел на очередной деловой обед. Иногда мне кажется, я стал кем-то вроде свадебного генерала, хотя мне следует лечить пациентов, а не произносить речи.

– То есть, – медленно проговорил Генри, – вы не читали английских газет со вторника. И не знаете о смерти мисс Пэнкгерст.

– Мисс?.. – Сэр Джеймс в вежливом удивлении наклонился вперед. – Извините, инспектор, но я не совсем понимаю… Мисс Пэнкгерст? Кто это?

– Заместитель главного редактора журнала «Стиль».

Сэр Джеймс смутился.

– Боюсь, я ничего не понимаю. Моя жена, разумеется, читает «Стиль», но что касается меня, то я – нет. Полагаете, я что-то знаю об этой юной леди? Да, думаю, она была молода. Мне кажется, что все, кто пишет о моде, – поразительные красавицы двадцати пяти лет от роду.

– Вы хотите сказать, – уточнил Генри, – что она не была вашей пациенткой?

Сэр Джеймс покачал головой:

– Не буду притворяться, что мгновенно могу вспомнить всех, кто ко мне когда-либо обращался, но она совершенно точно не наблюдается сейчас у меня. Впрочем, есть очень простой способ все уточнить.

Он встал, подошел к одному из шкафов с карточками пациентов и приступил к поискам.

– Нет, у меня никогда не было пациентки с таким именем.

– Думаю, – предположил Генри, – она могла воспользоваться вымышленным именем.

Сэр Джеймс вздохнул:

– Да, такое часто случается.

– Итак, – произнес Генри, – у меня с собой есть несколько ее фотографий. Они не слишком хороши, но надеюсь, вы сможете ее узнать.

Доктор слегка нахмурился, рассматривая фотографии.

– И что же? – нарушил молчание Генри. – Вы ее узнаете?

Не отводя глаз от снимка, сэр Джеймс ответил:

– Да. – Сэр Джеймс посмотрел в глаза Генри. – Вы говорите, – начал он, – что ее фамилия была Пэнкгерст и она не была замужем. Я знал ее как миссис Чарлз Доджсон[9]9
  Чарлз Доджсон – настоящее имя Льюиса Кэрролла, автора легендарной «Алисы в Стране чудес».


[Закрыть]. Она не была моей пациенткой. Ее муж лечился у меня. И до сих пор лечится.

Генри поднял взгляд.

– Чарлз Доджсон… – повторил он.

– Да, – ответил сэр Джеймс, – это имя вам знакомо?

– Разумеется. А вам разве нет?

– Я же сказал вам, что Чарлз Доджсон мой пациент. Почему вы улыбаетесь?

– Всегда приятно, – сказал Генри, – осознавать, что кто-то способен не терять чувство юмора даже при самых мрачных обстоятельствах.

– Боюсь, не понимаю…

– Не берите в голову. Это не имеет значения. Скажите, какой диагноз вы поставили мистеру Доджсону?

– Инспектор, не думаю, что…

– Я расследую убийство, – сообщил ему Генри, – вы имеете полное право говорить.

– Убийство? – Сэр Джеймс, пораженный, взглянул на него. – Я думал, что, возможно… Нет. Нет, она была не из таких. Очень смелая женщина, я подумал о ней, даже когда…

– Пожалуйста, – произнес Генри, – скажите мне диагноз.

– Мистер Доджсон, – медленно начал сэр Джеймс, – страдает от злокачественного образования в желудке. Сейчас оно причиняет ему лишь небольшие неудобства, но оно расположено так, что оперативное вмешательство представляется невозможным. За исключением чуда – иногда такое происходит – ничто не может помешать его болезни развиваться по обычному сценарию. Я бы не дал ему больше года жизни.

– Вы сообщили ему?

– Нет. – Сэр Джеймс Брейтуэйт задумался. – В таких случаях я всегда советуюсь с близким родственником, следует ли говорить обо всем пациенту. Впервые я осмотрел мистера Доджсона… подождите минутку, я проверю дату. – Он подошел к шкафчику и принялся перебирать карточки, на какое-то мгновение приняв озадаченный вид, но потом улыбнулся. – Глупо с моей стороны. Карточка мистера Доджсона не здесь. Я совсем забыл. Обстоятельства их визита были несколько необычными. Миссис Доджсон – надеюсь, вы простите, если я продолжу называть ее так, – договорилась о встрече по телефону и подчеркнула, что и она, и ее муж – очень занятые люди, так что могут прийти ко мне только в субботу или в воскресенье. Я объяснил ей, что выходные провожу в загородном доме – пытаюсь делать вид, что у меня есть частная жизнь. Она ответила, что это прекрасно ей подходит. Ее муж совершенно не подозревает, что может быть болен раком, и она не хотела беспокоить его. Ей уже удалось убедить мужа пройти общее медицинское обследование, и она могла устроить так, чтобы они провели выходные неподалеку от моего загородного дома. Так она могла бы убедить его зайти ко мне просто потому, что я оказался рядом.

– Ваш загородный дом находится в Хиндгерсте, верно? – спросил Генри.

– Да. Ну совсем рядом с Хиндгерстом, если быть точным.

– Не знаю, когда вы видели мистера Доджсона в первый раз, – произнес Генри, – но вы совершенно точно осматривали его чуть больше месяца назад – двадцать восьмого декабря.

– Верно, – удивился сэр Джеймс, – я вспомнил, это было в рождественские праздники. Тогда мы встретились впервые.

– Миссис Доджсон приехала первой, скорее всего на такси, и беседовала с вами, – сказал Генри, – думаю, она попросила вас не раскрывать диагноз ее мужу, но все сказать ей самой. Вы ответили, что не можете сразу дать определенный ответ – надо сделать анализы и так далее.

Сэр Джеймс улыбнулся:

– Да вы волшебник. Вы знаете, как все это было, лучше чем я. Продолжайте.

– Мистер Доджсон приехал на машине чуть позже, вы осмотрели его, и они вместе уехали. Верно?

– Верно!

– Когда вы видели его в следующий раз?

– Через пару недель он пришел на рентген. Я уже был уверен в диагнозе, но мне хотелось полной ясности. Миссис Доджсон с ним не было. Он очень волновался из-за своего состояния, но я сдержал обещание и сообщил ему, что у него язва желудка. Он ушел вполне довольным жизнью.

– А потом, – произнес Генри, – во вторник, пришли результаты рентгеновского исследования, которые подтвердили ваши худшие опасения.

– На самом деле вечером в понедельник, – поправил его сэр Джеймс.

– Извините, вечером в понедельник. Вы позвонили миссис Доджсон и попросили ее прийти к вам.

– В принципе верно, но она сама мне позвонила.

– Правда? Но почему?

Сэр Джеймс грустно улыбнулся.

– В ситуациях вроде этой, – пояснил он, – всегда существует риск, что трубку возьмет не тот человек. Понимаете, она не хотела, чтобы я звонил ей на работу. Она приложила все усилия, чтобы скрыть от меня место работы. Но в любом случае вечером ее муж мог взять трубку с той же вероятностью, что и она. Так что я попросил ее позвонить мне в Хиндгерст вечером в понедельник – к этому времени я рассчитывал дать ей определенный ответ.

– Понимаю, – кивнул Генри. – Итак, когда она позвонила, вы сказали, что вам надо увидеться с ней как можно скорее. Естественно, вам не хотелось сообщать ей плохие новости по телефону. Вы объяснили, что до вечера вторника будете в Хиндгерсте, а утром уезжаете в Вену.

– Верно. Ужин, о котором я говорил, был устроен сельской больницей Хиндгерста, где я веду прием раз в неделю.

– Миссис Доджсон ответила, что может приехать в Хиндгерст и зайти к вам во второй половине дня во вторник. Так она и поступила, и вы сообщили ей результаты.

– Да. Именно так все и было. А что произошло потом?

– Потом, – ответил Генри, – она вернулась в Лондон, в редакцию журнала, и села за работу, которая должна была продолжаться всю ночь. Все сотрудники ушли домой около половины второго, оставив ее работать в одиночестве. Утром ее обнаружили мертвой после того, как она выпила чай с цианидом.

Сэр Джеймс помолчал, затем спросил:

– И вы расследуете это как дело об убийстве?

– Да.

– Рад это слышать, – кивнул сэр Джеймс.

– Почему?

– Потому что в таких обстоятельствах вы могли бы поддаться искушению счесть ее смерть самоубийством, но это было бы ужасной ошибкой. – Сэр Джеймс замолчал, подбирая слова. – Я не психиатр, инспектор, но моя обязанность – сообщать плохие новости, очень плохие, и я хорошо научился разбираться в людях. Миссис Доджсон разрыдалась, как только услышала правду. Это хороший знак. Чем быстрее грянет неизбежная буря, тем скорее горизонт прояснится. Потом она взяла себя в руки и задала мне множество очень разумных вопросов. Ей хотелось знать все о состоянии ее мужа, как ухаживать за ним, чтобы сделать приятными его последние месяцы. В общем, ее подход я бы назвал в высшей степени конструктивным. Не могу представить, чтобы она тут же покончила с собой.