Текст книги "Убийство от-кутюр. Кто подарил ей смерть?"

Автор книги: Патрисия Мойес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

– Она этого и не сделала, – уверенно ответил Генри.

– Но… – Сэр Джеймс колебался, стоит ли ему задавать вопрос. – По поводу ее имени. Вы утверждаете, что ее на самом деле звали не миссис Доджсон?

– Верно.

– Тогда… простите, что задаю такой вопрос, но я не могу не думать о своих пациентах… кто позаботится о нем?

– Ваш пациент женат, – ответил Генри, – не могу сказать, будет ли его жена столь же разумна и готова взять на себя ношу заботы о муже, как мисс Пэнкгерст. Через некоторое время я пришлю ее к вам.

– Это ставит меня в очень деликатное положение, – невесело произнес сэр Джеймс. – Скажите, миссис Доджсон… настоящая… знает, что?..

– Не могу вам этого сказать, – проговорил Генри. – Не сейчас. Но я могу утверждать, что она придет к вам и ее фамилия тоже не Доджсон.

Уимпол-стрит Генри покинул в шесть часов. Он позвонил из ближайшей телефонной будки Олвен Пайпер. Девушка сразу же взяла трубку и не слишком обрадовалась звонку.

– Мне нужно быть в театре в половине девятого, – сказала она, – это не очень удобно. Я ожидала, что вы позвоните раньше.

– Я буду у вас в половине седьмого, – ответил Генри, – если бы вы могли уделить мне хотя бы полчаса…

– О, хорошо.

Генри с интересом ожидал возможности увидеть дом Хелен. Он уже знал, что она не была богата. Пара сотен фунтов в банке и доход от небольшой страховки – вот все, что достанется ее сестре из Австралии, за исключением, разумеется, мебели и личных вещей. Генри подумал, что, возможно, как большая часть незамужних женщин, Хелен тратила зарплату на одежду и квартиру.

Квартира находилась на восьмом этаже нового здания, была обставлена добротной современной мебелью – довольно простой с виду, которая свидетельствовала о хорошем, пусть и несколько строгом вкусе покойной. Нельзя было не заметить отсутствия украшений и безделушек, которых обычно полно в домах, где живут одни женщины. Здесь было лишь несколько стеклянных и керамических ваз простых геометрических форм от, по всей видимости, скандинавских дизайнеров, а также репродукции картин Кандинского и Клее – все остальное было строго функционально.

Олвен грубовато приветствовала Генри:

– Думаю, вы хотите осмотреть квартиру. Приступайте. Мне надо переодеться. Если понадоблюсь вам – позовите, я буду у себя.

С этими словами она исчезла за дверью. Он успел заметить невероятный беспорядок, царящий в маленькой спальне Олвен. Одежда, книги, бумаги, пластинки валялись повсюду. Контраст между хаосом ее комнаты и идеальным порядком в остальных помещениях лишний раз подчеркивал, что они с Хелен были не самыми подходящими соседями.

Квартира состояла из маленького холла, большой гостиной с балконом, комнаты Хелен, комнаты Олвен, ванной и кухни. Гостиная не привлекла внимания Генри – она напоминала витрину магазина и несла на себе лишь небольшой отпечаток личности хозяйки. Кроме того, он был убежден, что Хелен не стала бы держать в гостиной ничего личного. Он направился в ее спальню.

Здесь тоже практически не было заметно присутствия женщины. На односпальной кровати лежало сшитое на заказ темно-синее покрывало, на простом туалетном столике из светлого дуба стояли духи и минимум косметики, хотя, как заметил Генри, это была очень дорогая косметика высокого качества. В ящиках аскетичного дизайна комода он увидел аккуратно сложенную чистую одежду и носовые платки. Гардероб был в таком же идеальном порядке. Лишь несколько испачканных платков в корзине для грязного белья свидетельствовали о том, что Хелен была обычным человеком, уязвимым, как все смертные, и страдала от сильной простуды. Генри расстроился. В комнате имелось небольшое бюро, и оно не было закрыто. Генри отодвинул его крышку.

Первым, что привлекло его внимание, стало неоконченное письмо, лежавшее наверху стопки чистой бумаги. Оно было написано чернилами, твердым почерком с наклоном. Начиналось оно словом «вторник». Генри взял его в руки и прочел:

Думаю, мне наконец-то удалось это заполучить. Пусть не совсем то, что продают в Париже, но я попросила Терезу привезти мне образец, чтобы я могла их сравнить. Я почти приняла решение насчет синего платья из джерси – того, которое Бет хотела сфотографировать. Думаю, я скажу точно через несколько дней.

На этом письмо заканчивалось. Поскольку оно не обрывалось на середине предложения, Генри решил, что Хелен просто отложила его, желая дописать потом. Вероятно, она опаздывала на встречу с врачом. К письму было что-то прикреплено большой булавкой. Генри перевернул лист, ожидая увидеть лоскут ткани – письмо явно было адресовано портнихе Хелен, – но, к некоторому своему удивлению, обнаружил там листок писчей бумаги. Он собрался было вернуть письмо на место, но понял, что у него нет образца почерка Хелен – в редакции она работала исключительно на машинке, – поэтому он сложил листок и убрал его в карман.

За исключением письма, бюро, к разочарованию Генри, оказалось в таком же идеальном порядке, как и вся жизнь Хелен. Он обнаружил аккуратно подшитые квитанции, банковские выписки и счета. Нашлась и папка под названием «Неотвеченные письма», в которой лежало послание от старой школьной подруги, приглашавшей Хелен провести выходные в Шропшире с ней и ее мужем; сообщение из лондонского магазина, извещавшее о том, что абажура желтого цвета, который она заказала, нет, но есть голубой; а также карточка от энергетической компании с известием, что, если хозяйке будет удобно, их представитель посмотрит неисправную плиту в два часа в следующий понедельник.

Заканчивая изучать бюро, Генри почувствовал, что ему не по себе от безликости всех этих бумаг. Здесь не было ни приглашений, ни открыток от восторженных путешествующих друзей, ни второпях нацарапанных записок, назначающих или отменяющих свидания. Он задумался: было ли это результатом того, что Хелен никогда не получала ничего подобного, или она сразу уничтожала всю личную корреспонденцию?

Решив поговорить об этом с Олвен, Генри в последний раз окинул взглядом комнату, но не увидел ничего нового. В маленьком книжном шкафчике обнаружилось несколько детективов, пара модных биографических книг, известная, но имеющая мало отношения к науке книга об археологических открытиях в Египте, полное собрание А.А. Милна и пара популярных романов – один написанный университетским профессором, а второй профессиональным карманником. Нижняя полка была забита старыми номерами «Стиля». «Не интеллектуалка, – заключил Генри, – чуть-чуть выше среднего».

Из всего, что было в комнате, больше всего о Хелен могла рассказать ее одежда. Генри не слишком разбирался в моде, но даже он мог заключить, что вещи в одежном шкафу свидетельствовали о хорошем чувстве цвета их хозяйки и готовности к экспериментам в сочетании с приверженностью к классическому стилю. Среди одежды Хелен не было ни шляпок с вуалью или искусственными цветами, ни платьев мягких пастельных тонов, ни изделий, отмеченных смелыми дизайнерскими решениями. Генри понял, что согласен с Марджери Френч: Хелен хорошо одевалась – этому ее научила работа в «Стиле», – но была слишком осторожна, чтобы стать главным редактором модного журнала. Помимо воли Генри в его памяти всплыло слово «интуиция», которое он так часто слышал в последнее время. Кажется, он начинал понимать, что оно значит.

Покинув спальню, Генри направился на облицованную белым кафелем кухню взглянуть, как Хелен избавлялась от мусора. К его разочарованию, оказалось, что квартира оборудована современным мусоросжигателем. Все письма, выброшенные Хелен, были уничтожены без надежды на восстановление. Он вернулся в холл и постучал в дверь Олвен.

– Да? Что вам?

– Я увидел все, что хотел, мисс Пайпер, – сказал Генри, – но нельзя ли немного побеседовать с вами, когда вы будете готовы?

– Хорошо. Я скоро буду.

Через пару минут Олвен присоединилась к нему в гостиной. Она переоделась в розовое шелковое платье с мягко драпированными оборками – последним писком моды. Сидело оно на девушке ужасно. Любой из сотрудников «Стиля» сказал бы ей, что носить оборки может только тот, кому они идут. И в любом случае сочетание их с бусами из искусственного жемчуга, ярко-розовыми атласными туфлями и большой белой сумочкой смотрится чудовищно. На самом деле коллеги уже устали повторять Олвен такие вещи, поскольку ее ответ всегда звучал так: «Но мне нравится, как оно смотрится с жемчугом», или она бормотала что-то вроде «О, правда?.. Да, разумеется…». Что касается Генри, он, сделав над собой усилие, улыбнулся и сказал:

– О, вот и вы. Очаровательно выглядите.

– Красивое платье, правда? – не без самодовольства отозвалась Олвен. – Бет пару месяцев назад в своем разделе дала снимок Вероники Спенс в этом наряде. Фото получилось таким хорошим, что мне тут же захотелось купить платье.

Оценка, поставленная Генри способностям Бет Конноли, несколько снизилась. Нельзя было ожидать от него понимания, что платья могли быть совершенно одинаковыми, но эффект, производимый Олвен, разительно отличался от того ощущения свежих розовых лепестков прохладным утром, которое оставалось у смотревших на снимок в «Стиле». Все редакторы модных журналов несут тяжелое бремя сознания того, что их советы остаются непонятыми читателями.

– Так что я могу для вас сделать?

– В первую очередь, – ответил Генри, доставая из кармана сложенное письмо, – вы можете опознать этот почерк?

Олвен взглянула на листок:

– Разумеется. Это почерк Хелен.

– Хорошо. Я просто хотел убедиться. А теперь скажите, Хелен получала много писем?

– Не могу сказать при всем желании, инспектор.

– Но вы ведь наверняка…

– Хелен первой вставала по утрам и готовила кофе. Я по вечерам обычно в театре, так что могу позволить себе приходить в редакцию позже, разве что у меня особенно много работы. Хелен… она… она была немного скрытной. У нас было принято, что она забирает почту, приносит письма на кухню и читает, пока кофе варится. Все, что не требовало ответа, она тут же бросала в мусоросжигатель – вы заметили, какой аккуратной она была.

– Что вы имеете в виду, говоря, что она была скрытной?

– Ну… – замялась Олвен, – однажды я ждала важного письма, так что встала пораньше, забрала все из почтового ящика и отнесла почту Хелен к ней в комнату. Она пришла в бешенство. Как будто я распечатала ее личное письмо или что-то в этом роде. В любом случае тем утром ей пришла только пара рекламок, но она заставила меня пообещать, что впредь я предоставлю ей забирать почту. Странно, правда? Так не похоже на нее.

– Странно, – согласился Генри. Хелен Пэнкгерст начинала его раздражать. Какие бы занятные письма ей ни приходили, она приложила максимум усилий, чтобы от них не осталось и следа. Генри с печалью вспомнил о многочисленных детективных романах, в которых из камина всегда удается извлечь несгоревший кусочек письма, сохранивший что-то важное. Он мрачно подумал: что сделал бы Шерлок Холмс, столкнись он с электрическим мусоросжигателем? От размышлений его оторвала продолжившая говорить Олвен:

– …как можно скорее. Вы ведь понимаете меня, правда?

– Простите, я задумался. О чем вы говорили?

– Одежда и прочие вещи Хелен. Я бы хотела упаковать их и отправить на склад как можно скорее.

– Не возражаю, – ответил Генри. Он окинул взглядом комнату. – Полагаю, вся эта мебель принадлежала ей. Что вы собираетесь с ней делать?

– Я напишу ее сестре, – сказала Олвен, – спрошу, как она хочет, чтобы я поступила. Разумеется, мне придется поменять тут все, но пока, думаю, смогу продолжать пользоваться вещами Хелен. – Она взглянула на свои похожие на мужские часы на ремешке из толстой черной кожи, которые абсолютно не сочетались с розовым платьем. – Боюсь, мне пора идти.

– Мне тоже, – произнес Генри. – Спасибо вам за помощь.

У двери Олвен остановилась.

– Так что, могу я упаковать ее вещи на выходных? – спросила она.

– Если хотите.

– Спасибо. Вы не представляете, как… как рада я буду от всего этого избавиться. – Ее голос дрогнул. – Ее одежда… Как будто рядом ее призраки… двойники. Не могу выносить их постоянного присутствия в доме.

– Понимаю, – сказал Генри. – Хорошо. Упакуйте ее одежду и избавьтесь от нее.

Глава 11

Выходные ознаменовались самой холодной погодой за всю холодную зиму и самым глубоким унынием, в которое Генри в последнее время впадал. Он был уверен, что многое знает о личности преступника, но пришел к этому заключению благодаря мелким уликам и собственной интуиции. Доказательства такого свойства не представишь в суде. Кроме того, в его выводах были определенные пробелы, и он не знал, чем их заполнить. Да еще и ситуация с Майклом и Терезой Хили лежала на его плечах тяжелым грузом. Он не мог понять, где заканчивается его ответственность, и должен ли он сообщить Терезе правду. Он сомневался даже в том, что действительно раскрыл преступление, и часто вспоминал слова Доналда Маккея, и задумывался – не запудрила ли ему мозги компания специалистов, вложив в голову мысли, которые ему не принадлежали.

В субботу, как будто настроение и так было недостаточно мрачным, Генри посетил похороны Хелен, организованные со свойственным ему тактом и щедростью Годфри Горингом. Помимо искреннего желания отдать дань уважения покойной, Генри хотел удостовериться, правду ли говорили ее коллеги, утверждая, что вне стен редакции у нее почти не было знакомых.

Это казалось правдой. Присутствовали Марджери Френч и Патрик, державшиеся рядом, как и Майкл с Терезой. Годфри Горинг с приличествующим случаю мрачным и торжественным видом сидел один. Бет Конноли пришла в компании невысокой светловолосой девушки, которую она представила Генри как секретаря Хелен. Единственной из присутствующих, кто не имел отношения к «Стилю», была крепко сбитая приятного вида пожилая дама, которую Генри раньше не видел. Оказалось, эта женщина помогала Хелен по дому последние десять лет, – миссис Седж. Генри взял на заметку не только тех, кто появился тут, но и тех, кто не пришел.

Когда церемония закончилась, Горинг предложил всем поехать к нему на Бромптон-сквер выпить чаю. Он также пригласил миссис Седж и, после заметных колебаний, Генри.

Это никак нельзя было назвать милой встречей. Только миссис Седж, судя по всему, наслаждалась происходящим. Ее совершенно не смущала окружающая роскошь, и она откровенно делилась своими восторгами по поводу чая и шоколадного торта. Ее комментарии несколько разряжали атмосферу. Не могло укрыться от взгляда и то, что она была очень привязана к Хелен и искренне ее оплакивала.

– Такая чудесная девушка, – рассказывала она Генри, отпивая чай из чашки мейсенского фарфора, которую держала, старательно оттопыривая мизинец. – У нее было очень приятно работать. Такая собранная. Все должно было быть сделано как положено, не дай Бог что. И речи быть не могло о том, чтобы плохо вытереть пыль или забыть вымыть блюдца с обратной стороны. Но я всегда говорю: нет ничего страшного в тяжелой работе, если ее ценят, верно?

Генри что-то пробормотал в знак согласия, и миссис Седж продолжила:

– Эта мисс Пайпер… она… – Женщина тактично понизила голос. – Совершенно другое дело. Совершенно. Не умеет отличить грязное от чистого, если вас интересует мое мнение. Конечно, она еще совсем молоденькая. Она хочет, чтобы я осталась, но я пока не знаю. Без мисс Хелен все будет совсем не так.

– Тем не менее, – заметил Генри, – думаю, вы не так уж часто видели их обеих, так ведь? Я хочу сказать, они ведь целыми днями на работе…

Миссис Седж с сожалением посмотрела на него:

– Дело-то не в этом… Спасибо, я вполне способна осилить еще кусочек торта. Нет, я имею в виду, что в комнате мисс Хелен всегда был порядок, за исключением одного случая, но тогда у нее была причина. И она всегда оставляла для меня указания – все по пунктам аккуратно записано. С ней все было как положено. Но комната мисс Пайпер – это надо видеть, словами не опишешь. И ей очень не нравилось, если я заходила к ней прибраться.

Генри произнес:

– Мисс Хелен кажется такой правильной, что даже не верится. Рад слышать, что у нее в комнате иногда был беспорядок.

– Только однажды. – Миссис Седж улыбнулась, вспоминая. – Да, только один раз за все десять лет. Около месяца назад, кажется. Я открыла дверь и обмерла: все было разбросано по комнате, бумаги и прочее.

– Бумаги? – заинтересованно переспросил Генри.

– Ну, я не имею в виду письма и что-то в этом роде. Оберточная бумага. Это я могла бы понять.

– Что понять?

– Что на это должна быть хорошая причина, – пояснила миссис Седж. – В тот раз я пошла сразу в комнату мисс Хелен вместо того, чтобы зайти на кухню. А когда я все-таки заглянула на кухню, то увидела на столе записку от нее. Она просила не трогать ничего у нее в комнате, поскольку она собирала вещи, чтобы уехать. Это я и называю собранностью.

– Уехать? – переспросил Генри. – Месяц назад?

– Верно. По делам, я думаю. Это было в понедельник. А когда я пришла в пятницу, она уже вернулась.

– Еще чаю, миссис Седж? – Рядом с ними, излучая обаяние, возник Годфри Горинг. Генри предоставил ему вновь наполнить чашку миссис Седж, а сам направился в другой конец комнаты, где Майкл Хили беседовал с Бет Конноли.

Бет нервно улыбнулась Генри:

– Хорошо, что вы пришли сегодня, инспектор. Уверена, Хелен бы оценила ваш поступок.

Майкл цинично усмехнулся:

– Смею предположить, вы тут по долгу службы. Верно, инспектор?

– Можете считать и так, – отозвался Генри. – Иногда очень трудно понять, где заканчивается долг и начинается… – Он задумался. Слово «удовольствие» определенно не подходило: —…начинаются естественные человеческие чувства.

– Как вы понятливы, инспектор, – ядовито произнес Майкл, – но мы ведь за это вам и платим.

В последовавшей неловкой тишине Генри начал понимать чувства, которые Хорас Барри испытывал к Майклу Хили. Генри, сознавая свое особое положение, был готов ко всему, но при всем том он не мог не признать: фотограф мастерски владел искусством оскорблять других.

Первой с характерной для нее прямотой молчание нарушила Бет:

– Какое гнусное замечание, Майкл. Я считаю, что инспектор Тиббет ведет себя восхитительно. Должно быть, расследовать убийство в сумасшедшем доме наподобие «Стиля» – та еще работа.

Майкл тут же принял кающийся вид.

– Сожалею, – извинился он, – я… я не слишком хорошо себя чувствую в последнее время, а Париж любого вымотает. Каждый раз, когда вижу, что начинаю походить на сволочь, я понимаю, что пора в отпуск. Думаю, можно будет провести пару недель на Канарах, когда… когда все это закончится.

– Наверное, не положено об этом спрашивать, – сказала Бет, – но как продвигается дело, инспектор?

– Боюсь, довольно медленно, – ответил Генри, – мне никогда раньше не приходилось сталкиваться с ситуацией, в которой было бы так трудно докопаться до правды.

– Правда? Почему?

Генри посмотрел в глаза Майклу Хили:

– Потому что на этот раз я имею дело с очень умными людьми.

Майкл не отвел взгляда.

– Вы находите, что мы мешаем следствию или отказываемся говорить, инспектор?

– Нет, – ответил Генри, – вы все были разговорчивы, откровенны и выражали желание помочь. В этом-то и проблема.

Майкл слегка улыбнулся.

– Вы и сами весьма умны, инспектор, верно? – И, поскольку Генри ничего не ответил, он быстро добавил: – Разве не было бы лучше для всех, если бы вы признали, что Хелен покончила с собой?

– Было бы, – ответил Генри. – Но это было бы ложью.

– Почему вы так уверены?

– Пока, – отозвался Генри, – было бы преждевременно объяснять это.

Вскоре чаепитие подошло к концу. Марджери сказала, что ей пора идти, и предложила секретарше подвезти ее. Патрик тут же вмешался, заявив, что они с девушкой живут в одной стороне и что он не только довезет ее до дома, но и остановится с ней где-нибудь по пути, чтобы вместе выпить. Марджери явно разозлилась, но промолчала. Тем временем Тереза и Майкл предложили миссис Седж подвезти ее до метро «Слоун-стрит», откуда она могла бы сесть на поезд до Патни. Генри тоже собирался уходить, но Горинг положил руку ему на плечо со словами:

– Инспектор, пожалуйста, задержитесь и выпейте со мной. Я хотел бы поговорить с вами.

Они перешли в элегантный кабинет. Горинг бросил в камин еще одно полено, налил виски Генри и тоника себе и произнес:

– Перейду сразу к делу, инспектор. Я хочу знать, как продвигается дело. Не стоит говорить, что у меня нет права спрашивать, я уверен, такое право у меня есть. Чем дольше оно тянется, тем больше беспокоит моих сотрудников. А люди не могут хорошо работать, когда беспокоятся. – Он помолчал. – Вчера ко мне Подошла Марджери. По ее словам, производительность упала во всех отделах. К примеру, Олвен Пайпер, которая всегда очень тщательно следит за содержанием своих материалов, в свою апрельскую статью вставила абзац, который не только не соответствует действительности, но может быть воспринят как клевета. К счастью, Марджери заметила его, когда проверяла гранки. Когда она заговорила об этом с Олвен, у той началась истерика, и она сказала, что не может ни на чем сосредоточиться, пока все не выяснится с убийством. И Тереза вела себя очень странно: переделала весь раздел для апрельского номера – по словам Марджери, без малейшей необходимости. Когда Марджери вмешалась, Тереза только огрызнулась и напомнила, что недолго будет занимать свой пост. Очень неприятно и совсем не похоже на Терезу. Что касается Патрика Уолша, тот совсем утратил хватку и все перекладывает на своего помощника. Думаю, вы понимаете мое беспокойство, инспектор.

– Да, – ответил Генри, – понимаю.

– Итак, – продолжил Горинг, – я высказал вам свое мнение за обедом в «Оранжерее» и не вижу причин его менять. Откровенно говоря, я несколько разочарован происходящим. Продолжение расследования только ухудшает обстановку в редакции. Совершенно очевидно, что Хелен покончила с собой. Почему бы вам не признать это?

Генри ответил, осторожно подбирая слова:

– Это решать суду. Я не могу предугадать его вердикт.

Горинг одарил Генри заговорщической улыбкой.

– Все мы знаем, – сказал он, – что на решение суда повлияют результаты полицейского расследования. Не надо прятаться за спиной коронера, инспектор.

– Могу вас заверить, – произнес Генри, – что в таком деле, как это, где присутствует некий элемент сомнения, решение суда может удивить нас всех. Я же должен представить улики так, как вижу их сам.

– И как вы их видите?

Генри долго изучающе смотрел на Горинга. Наконец он сказал:

– Как правильно заметили, мистер Горинг, вы находитесь в особом положении. Думаю, я могу поделиться своими соображениями, если вы пообещаете, что все останется между нами.

Горингу, казалось, понравилось начало, и он серьезно кивнул:

– Я вполне вас понимаю.

– Вы, разумеется, в курсе, – начал Генри, – что в чемодане мисс Филд, той ночью оказавшемся в кабинете Хелен, кто-то что-то искал.

– Я слышал, но не понимаю… Не могла сама Хелен сделать это, прежде чем…

– Нет, – ответил Генри. – Хелен упала на пишущую машинку в тот момент, когда печатала слово. Клавиши машинки были покрыты пудрой, рассыпавшейся из выпавшей из чемодана мисс Филд коробки. Пудра оказалась на всех клавишах, кроме тех, на которых застыли пальцы Хелен. Это, как и то, что принадлежавший мисс Филд ключ от здания пропал, позволяет сделать вывод: кто-то вернулся в редакцию уже после смерти Хелен и перерыл чемодан.

Горинг молча обдумал сказанное, прежде чем сказал:

– Я вынужден согласиться с вами, инспектор. Тем не менее это никоим образом не доказывает, что Хелен была убита. Давайте представим, что она покончила с собой, а этот неизвестный зашел в кабинет позже и увидел тело.

– И не поднял тревогу?

– Он не посмел. У него не было права там находиться. Он собирался украсть что-то из чемодана. Разумеется, наличие трупа в комнате его напугало. Это и объясняет лихорадочную поспешность, с которой чемодан был, по всей видимости, перерыт.

– Все это звучало бы убедительно, – проговорил Генри, – если бы не отпечатки пальцев.

– Что за отпечатки пальцев?

– Те, которых мы не нашли. На термосе были только отпечатки Хелен, а на бутылочке с цианидом – вообще никаких. Понимаете, что это значит?

– Человек, подсыпавший цианид, был в перчатках?

– Нет, все несколько сложнее. Мы знаем, что Эрнест Дженкинс – лаборант – брал термос в руки раньше тем же вечером, когда наливал туда свежий чай, так что его отпечатки должны были бы там остаться – если бы термос не вытерли позже, после того, как подсыпали цианид, но до того, как Хелен забрала его к себе в кабинет. Кроме того, Эрнест раньше тем же вечером брал бутылочку с цианидом, так что его отпечатки должны были бы обнаружиться и на ней. Если Хелен действительно покончила с собой, зачем ей вытирать термос, потом снова оставлять на нем свои отпечатки и вытирать бутылочку с цианидом?

Горинг долго молчал и наконец произнес:

– Итак, эти улики вы представите в суде, когда расследование будет окончено?

– Я надеюсь, что к этому времени у меня появится намного больше улик.

– Ну что ж, – проговорил Горинг, – в таком случае нам остается только запастись терпением. Могу я поинтересоваться, вы… кого-нибудь подозреваете?

– Разумеется, можете, – вежливо ответил Генри, – но, боюсь, я пока не могу вам ответить.

– Разумеется. Я понимаю. – Горинг поколебался и наконец смущенно спросил: – Кстати… Когда расследование будет окончено… всплывет ли история Хелен и Майкла Хили?

– Только в случае крайней необходимости, – ответил Генри. – Я предпочитаю думать, что нам удастся этого избежать.

Горингу определенно стало легче после этих слов.

– Рад это слышать. Мы бы хотели избежать огласки любой ценой.

– Но, – продолжил Генри, – не могу обещать, что об этом не зайдет речь позже, на другом суде. На процессе об убийстве. Если обвинение не станет использовать эту информацию, тогда это сделает защита.

– Процессу, разумеется, должен предшествовать арест.

– Безусловно.

– Мне кажется, – заметил Горинг, – вы вполне уверены в том, что это скоро произойдет.

Генри улыбнулся:

– Надеюсь.

Неожиданно Горинг произнес:

– Моя жена говорит, что вы заезжали к ней в Даунли.

– Верно, – ответил Генри, – я хотел полностью снять с нее подозрения, точно установив, что в момент убийства она была в загородном доме.

– Снять с нее подозрения… Боже мой, вы ведь не связываете Лорну с…

– Нет-нет, – поспешно заверил его Генри, – это просто формальность. В любом случае у нее идеальное алиби. Она до глубокой ночи играла в бридж с соседями.

Горинг с облегчением вздохнул:

– Хорошо. Я хочу сказать, что в таких обстоятельствах я не могу не беспокоиться о том, чтобы моя семья не оказалась в этом замешана.

– Поверьте, я прекрасно вас понимаю, – отозвался Генри. Он был всем сердцем рад, что Вероника сейчас в безопасности – пусть всего лишь на эти выходные. Затем он добавил: – У вас прекрасный дом в Даунли, мистер Горинг. Должно быть, вы весьма сожалеете, что не можете проводить там больше времени.

– Работа есть работа, увы, – ответил Горинг. – И все-таки я надеюсь добраться туда сегодня вечером и провести остаток уик-энда. Моей жене, должно быть, там одиноко… Мне стоит попытаться убедить ее проводить больше времени в Лондоне.

– Мистер Горинг, – неожиданно спросил Генри, – а что вы знаете о незаконном копировании работ парижских модельеров?

Горинг, казалось, был ошарашен вопросом, но затем улыбнулся:

– До вас дошли слухи, инспектор?

– Да.

– Что ж… – Горинг поворошил угли в камине. – Сам я в это не верю, но подобные слухи очень плохо влияют на всю нашу индустрию, и с этим надо разобраться. Разумеется, мне хочется добраться до истины, но, как вы понимаете, в моем положении это нелегко.

– Да, – сказал Генри, – понимаю.

Через несколько минут он, попрощавшись с Горингом, покинул его дом. Вечер выдался холодным и промозглым, и во всем Найтсбридже не было ни одного такси. В конце концов Генри пришлось ждать автобус, и домой он вернулся промерзшим до костей.

Эмми на кухне готовила обед. Поскольку кухня была самым теплым местом в доме, Генри с радостью составил компанию жене, пока она занята готовкой. Стоя так близко к газовой плите, как только возможно, Генри рассказал жене о похоронах и передал суть беседы с Горингом.

– Мне жаль его, – сказала Эмми. – Бедняга. Должно быть, он страшно беспокоится. Генри, как ты думаешь…

Ее перебил звонок телефона. Генри взял трубку.

– Инспектор Тиббет? Это Лорна Горинг.

– Рад слышать вас, миссис Горинг, – ответил он.

– Мне неудобно вас беспокоить… но я тут вспомнила про того врача в Хиндгерсте. Моя подруга опять меня спрашивала. Вы его нашли?

Генри колебался.

– И да, и нет. Я выяснил его имя, но он живет в Лондоне, а в Хиндгерсте у него только загородный дом. Раз в неделю он ведет прием в местной больнице, но не думаю, что он станет брать частных пациентов.

– Ну… как знать. Вы не могли бы в любом случае назвать мне его имя?

– Честно говоря, не думаю, что в этом есть смысл, миссис Горинг, – ответил Генри. – Вы же сказали, что вашей подруге нужен врач общей практики, а этот доктор – специалист в одной области.

– О, понятно. Что ж, ничего страшного. – Она помолчала. – Как прошли похороны?

– Не сказать, что в совсем непринужденной обстановке. Впрочем, это естественно. В любом случае ваш муж был весьма гостеприимен и угостил нас всех прекрасным чаем после того, как все закончилось.

– А! – Лорна издала одобрительное восклицание. – Не думаю, конечно, что он говорил, но не собирается ли он приехать сюда на выходные? Он никогда меня не предупреждает. Я пыталась ему позвонить, но его нет.

– В таком случае, – произнес Генри, – мистер Горинг как раз едет к вам. Он сказал мне, что поедет в Суррей сегодня вечером.

– Сегодня вечером? О, как хорошо. Что ж, не буду отнимать у вас время, инспектор. Простите, что побеспокоила. До свидания.

Генри вернулся на кухню. Эмми делала картофельное пюре.

– Кто это был? – спросила она.

– Миссис Горинг.

– Господи. Что она хотела?

– Не уверен, – ответил Генри, – но кажется, я все-таки это знаю.

Генри собирался взять выходной в воскресенье – ему очень нужно было отдохнуть и отвлечься, но понял, что не может выбросить дело из головы. Он молчал, пока они с Эмми пили пиво во время обеда в их любимом пабе, и совершенно не мог сконцентрироваться на игре в дротики и в результате уступил нескольким противникам, известным своей посредственностью.

После обеда, вместо того чтобы как обычно взяться за воскресные газеты, Генри принялся записывать свои соображения по поводу дела. В отличие от его официальных отчетов, основанных исключительно на фактах, эти заметки в основном были посвящены его личным взглядам на действующих лиц этой истории и на их поведение. Однако один человек продолжал ускользать от взгляда Генри – сама Хелен Пэнкгерст.