Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)
Я положила телефон на книгу, потушила свет и, на цыпочках прокравшись в ванную комнату, почистила зубы выключенной щеткой. Лиззи не проснулась, но я все равно шепнула в темноту: – G night…
Глава 15 «Взрослые девочки»
– I appreciate your patience!
Уши упрямо сворачивались в трубочку при любом используемом Лиззи клише. А использовала она их часто – особенно в общении со студентами, будто возводила вокруг себя оборонительную стену – не прикопаешься даже при плохой отметке – "Nice try!” звучит намного лучше конкретного "Ну и шедевр же ты нарисовал…" На такое у нас был способен лишь один старикан с огромной бородой. Он через одного говорил студенту: "Не забудь купить золотую рамочку для своего дерьма”. Глядя в спокойные полупрозрачные глаза, я пыталась прочитать его мысли, относительно работ коллег. Впрочем, судя по количеству пожираемых им на открытиях выставок чипсов с хумусом, бородач явно затыкал ими свой поганый рот. А сегодня мне не хотелось составлять даже собственного мнения о работе Лиззи. Моя цель была зарядить ее позитивом на ближайшие дни, ведь так приятно, когда, глядя на тебя, не хмурятся… Даже проверяя масштабирование.
Мы не поругались, но что-то странное продолжало светиться в глазах Лиззи Возможно, я зря переживала, и просто Ирландия немного трансформировала ее привычное впадение в транс перед серьезной работой. В дороге она решила не разговаривать, настроив радиоприемник на волну традиционной ирландской музыки. Хотя музыки было мало, больше непонятной болтовни на жутко-грубом языке кельтов. Зачем пытаться сохранить живым язык, который красиво звучит лишь в песнях? Я не стала озвучивать вопрос, страшась возможного ответа – спроси мистера Мура. Тень Шона не должна окончательно закрыть затерявшееся в облаках солнце.
Лиззи вела машину слишком медленно даже для узкой дороги, зажатой с обеих сторон каменной стеной. Я уткнулась в книгу, пытаясь отыскать в сюжете хоть что– то интересное. Доминирование мужчины в доме выступало основной темой. Ваш отец такой, какой он есть, и не изменится, так что любите его вопреки всему. И дочери любили. Лишь старший сын по какой-то неизвестной пока читателю причине променял родительский дом на Лондон. Возможно, если записать историю мистера Мура, выйдет такая же мура. Великолепный каламбур! Главное, самой не вписаться в эту историю.
Остатки форта возвышались на холме, и даже легкий ветерок мог здесь пронизывать до нитки. Но на него не было даже намека. Во всяком случае так казалось моей коже. Лиззи работала достаточно быстро, каждый двадцать минут давая мне возможность размять тело. Даже солнце выглянуло, пусть и ненадолго. Только спустя два часа я, закутавшись в одеяло, опустошила термос.
– Ты действительно в состоянии продолжать позировать? – спросила Лиззи, возвращая мою руку на отмеченную липкой лентой позицию.
Я кивнула. Солнце создавало мираж тепла, и согретое чаем тело почти не покрылось гусиной кожей. Дискомфорт вызывали лишь шероховатости тысячелетних камней, от которых едва заметная трава не спасала обнаженное бедро, но даже эта боль уходила через пару минут после начала новой сессии. Лишние мысли не посещали голову, и я полной грудью вдыхала свежий воздух с ароматом каких-то цветов.
Привычный неспешный рабочий ритм устраивал меня куда больше валяния на диване и даже собственной живописи. Пальцы не зудели от желания вернуться к портрету. Хотелось, чтобы сессия не кончалась, не возвращала меня обратно в мир, где люди обязаны говорить друг с другом. Природа порой оберегает от опасных разговоров, и когда, согревшись в машине, я предложила продолжить путь к океану, Лиззи согласилась. Однако через минуту, заметив указатель на конюшню, решила намотать лишние пару километров.
Узкая дорожка разделяла поле надвое: по правую руку паслись лошади, по левую – коровы. Бросив машину на обочине, мы попытались отыскать хоть одного человека – напрасно: в воскресенье даже конюхи уехали в церковь. На вагончике, служившим офисом, не было написано даже номера телефона.
Лошади свободно прогуливались в поле – красавицы! Жаль, на таком расстоянии телефоном не сделать приличной фотографии, но я не рискнула поднять щеколду калитки – частную собственность в Ирландии никто не отменял. К тому же, напротив паслись коровы – эти беззаботные тушки родились настоящими моделями, но пока я выбирала приличные ракурсы, меня заприметил бык, даже сразу два. Мужская ревность! Камера! Снимаю! Только на селфи моя улыбка вышла бы немного вымученной, потому что на горизонте возникли новые быки. К забору, за которым я стояла, прижав к груди телефон, они подошли уже впятером – Ильи Муромцы!
– Интересно, они приняли тебя за быка или корову? – Лиззи потянула меня за кофту достаточно настойчиво. – Сомневаюсь, что в этой дыре заборы под напряжением. Идем!
И мы пошли. Благо я заранее сумела запечатлеть бычью армию. Буду ли я рисовать быков? Кто знает, кто знает… Для начала расквитаюсь с поросятами Падди.
Я достала из кармана пакет с ирисками, которые
Лиззи купила для меня на заправке. В них сладость полностью уничтожила обещанный вкус виски. Мягкие, они липли к зубам, и отдирать их приходилось ногтями, что портило романтику предстоящей прогулки, а открывшийся нашему взору пляж поставил на романтике жирный крест.
Тонкую прибрежную полосу прорезали гряды квакающей грязи – зеленый мох подкрасил ее тут и там и напрочь изменил цвет воды на болотный. Небо, почти до линии горизонта покрытое белой ватой облаков, оттеняло вдалеке истинный цвет океана. А вот запах гниющих под ногами водорослей не уносил даже яростный ветер. Зато безжалостно рвал волосы, пробираясь между петлями шерстяных кардиганов. Мы сгорбились и глядели лишь под ноги, стараясь подобраться к откосу с двумя нишами, образованными остатками строения, напоминавшего кирпичной кладкой военные форты. Здесь ветер лишь гудел в ушах, и мы уселись прямо на засыпанный осколками камней песок. Лиззи раскрыла ладонь – по пути она набрала ракушек, каких я прежде не видела – одни с акварельными разводами сирени, другие белые с ржавым бочком, а другие серо-фиолетового насыщенного цвета. Будь у меня завтра урок с детьми, я набрала бы целую корзину. Их даже не надо раскрашивать, прямо лепи на пластилиновые основы.
Лиззи глядела вперед, ища отпечаток вечности на линии горизонта. А я смотрела на обнажившиеся под ногами камни, которые я сначала приняла за подгнившие деревянные балки – вот она, готовая подложка для портрета. И обе не испытывали желания нарушить молчание.
Наши плечи соприкасались, но прошло не менее десяти минут, прежде чем Лиззи обняла меня. Я с радостью опустила голову ей на плечо, ничего не сказав, будто любое слово разбило бы сейчас хрустальные стены единения, которые возвела вокруг нас природа.
– Do you fancy clam chowder with warm soda bread?
Горячее дыхание обожгло ухо, и я подставила губы для краткого поцелуя. Слишком краткого, словно я его украла. Из нашего укрытия просматривалась полоска пляжа с покрытыми сочно-зеленым мхом камнями. Вдалеке показалась фигура человека с собакой. Мы молча следили, как та растет и принимает очертания поджарого старичка в кепке. Еще издали он приподнял ее, приветствуя нас легким поклоном. Собака же даже ухом не повела в нашу сторону, стремительно летя вперед по грязной тропке. Лиззи не убрала с моего плеча руку, и я продолжала обнимать ее за талию.
Женщин редко кто подозревает в запретной близости. Право на легкие поцелуи в губы нам дает даже самое пуританское общество. Возможно потому на улицах Сан– Франциско глаз замирает лишь на целующихся мужчинах, которые будто бы в качестве протеста выставляют свои чувства напоказ. Лиззи на людях не позволяла себе лишних телодвижений, следуя то ли строгой школьной морали, то ли протестантскому воспитанию, то ли внутренней природе. Я была несказанно рада, что появление старика с собакой не отобрало у меня редкую возможность прижаться к мисс Брукнэлл, которую даже в мыслях мне всегда тяжело было назвать любовницей.
– Он возвращается.
Теперь Лиззи убрала руку, поняв, что старик отчего-то направил свои стопы в наше укрытие. Его тихий голос отскочил от стен и ударил нам в уши. Сказал, что мы не похожи на местных, потому он хочет сообщить, что вечером в деревне соберутся местные музыканты. Он будет рад увидеть нас там. Лиззи вежливо улыбнулась и приняла приглашение.
Перед походом в паб, мы зашли в рыбную таверну за супом из моллюсков, в котором я с удивлением обнаружила кусочки лосося. Ирландский шарм придавал ему кусочек темного хлеба, пресного, без вкраплений изюма и специй, но отлично подходящего к золотистому маслу, на которое Лиззи сейчас не смотрела косо. К вечеру мы обе ужасно проголодались.
– Во время студенческого похода это был наш привычный обед, – улыбнулась Лиззи, оплачивая счет, – и через неделю я думала, что никогда больше не возьму этот суп в рот. Это как в Париже на третий день начинаешь проклинать круассаны. А что начинаешь ненавидеть в Петербурге?
Я пожала плечами. Пышки? Но разве ими можно объесться?
– Я очень люблю «пышки», они отдаленно напоминают голландские пончики. Но ты же не ешь сладкое и жирное.
– Потому ты до сих пор не пригласила меня в Россию?
Мы уже шли по улице с магазинчиками, выкрашенными в кричащие цвета.
– Ты хочешь поехать со мной в будущем году?
Никогда прежде Лиззи не заводила разговор про Питер, хотя в отличие от Пола отпускала меня в Россию каждый год.
– В этот раз ты рассказала родителям о нас?
Даже в свете фонарей я увидела внимательный взгляд Лиззи. Разговор перестал походить на треп, за которым коротают время перед концертом.
– Понимаешь…
Слова давались с трудом. Стыдно было признаться, что отец страшный гомофоб, которого трясет даже от упоминания однополой любви в кино. Если б я только заикнулась, что состою в отношениях с женщиной…
– И ты будешь продолжать молчать?
Что я могла ответить? Да, у меня нет выбора… И зачем ему знать…
– То есть твоих родителей устраивает тот факт, что после развода ты так и не нашла себе пару? Это они воспринимают нормально? И то, что ты живешь в чужом доме на птичьих правах, им тоже кажется нормальным?
Откуда мне знать, что они воспринимают и как! Наверное, мы, русские, привыкли спокойно относиться к помощи со стороны. Во всяком случае, мать никогда не спрашивала меня, когда я планирую переехать?
Детство заканчивается в тот момент, когда вместо того, чтобы отвечать на наши "почему", мама сама задает вопрос – зачем? Да, она спросила, зачем я вышла за Пола, и когда я промолчала, перестала вообще о чем-либо спрашивать. Наверное, она хотела б спросить меня, желаю ли я вернуться назад в Питер. Только не спрашивала, зная наперед, что я отвечу. И все же я сказала матери, что у меня кто-то есть, но пока ничего серьезного… Но такой ответ ранил бы Лиззи, которая могла принять «несерьезность» на свой счет.
– Прошло всего пять лет. И я… Мне еще нет даже тридцати.
– Да, ты еще слишком молода…
Лиззи ускорила шаг, будто действительно желала оставить меня позади, но я нагнала ее.
– Лиззи, почему ты спрашиваешь?
– Просто к слову пришлось, – почти что улыбнулась она, но доброй улыбки не получилось. – Жаль, что все магазинчики закрыты. Придется пить пиво.
В пабе оказалось не продохнуть, и мы с трудом нашли место в самом углу на обшарпанном диване. Но даже в толпе нас сумел отыскать наш старичок.
Теперь к прежней кепке прибавился такой же серый костюм. Старый, но сохранивший презентабельный вид. Первым делом он спросил, кто из нас за рулем, и предложил принести мне пиво. Лиззи опередила меня с ответом: – Мы подождем.
Люди сновали туда-сюда. Молодые, старые, даже подростки. За некоторыми стелился шлейф курева, не выветрившийся на улице. Молодая пара без музыки выстукивала ирландскую чечетку. Лиззи уже улыбалась, хотя и продолжала молчать. Я с нетерпением ждала выступления, вернее его окончания – не хотелось мучить Лиззи поздней дорогой. Она, как и я, после целого дня на природе, позевывала. Наверное, чтобы не уснуть, она предложила присоединиться к танцующим.
Мои движения выглядели куцыми, и я пропускала половину ритмов, но четко держала руки вытянутыми, не испытывая ни малейшего стеснения. Дыхание сбилось на первых же минутах – впрочем во время ирландских танцев никто не разговаривает и никого не замечает. Я тоже не заметила, как осталась одна. Лиззи уже сидела за столиком вместе с пригласившим нас стариком, но выйти из плотного кольца я не могла еще минут десять, а потом мертвым грузом рухнула на стул. Старик улыбнулся и дружески похлопал меня по коленке, подбодрив заявлением, что это будет моим самым ярким впечатлением об Ирландии. О, да, хотелось сказать в ответ, на ближайшие пару дней ноги сделают это моей реальностью. Не глядя, я схватила откуда-то появившееся на столе пиво, и в несколько глотков осушила стакан до дна.
– A week in Ireland, and you're taken to the drink.
Я даже не поняла, была ли фраза сказана в шутку или звучала неприкрытым осуждением, но я решила не отвечать. Лиззи медленно осушала свой стакан, а старик вернулся к столу с новым для меня. Я сумела отставить в сторону на половину выпитый стакан лишь тогда, когда он, подхватив со стола дудочку, направился к сцене. В общем музыкальном шуме я не могла разобрать ее звука, но решила выказать восхищение, на что старик лишь махнул рукой, сказав, что на ирландском вистле может играть всякий.
– Только не я…
Зря я это сказала, потому что через минуту он возвратился к столу, держа в руках дудку – длинную, черную, в прозрачной упаковке.
– Там есть инструкции. Будешь играть и вспоминать Ирландию.
Лиззи промолчала. Я поблагодарила. Ирландцы действительно сумасшедшие, и с возрастом их сумасшествие только прогрессирует. Мы допили пиво и стали прощаться со стариком, имени которого я так и не сумела запомнить.
– Я живу один, и моя собака не возмутится ночным гостям, – шептал он Лиззи, но та щелкнула ногтем по пустому бокалу и выдала невозмутимо:
– I'm a responsible adult. I'll drive safe.
О, да! Она взрослая и разумная. А я перебравший пива ребенок, которому надо обязательно отыскать перед дальней дорогой туалет. Подле двери я увидела в рамке плакат с репертуаром и прочитала его трижды, чтобы убедиться, что не настолько пьяна, чтобы поверить в тридцать второе июля. А вдруг в Ирландии оно действительно наступит? По желанию фейри?
Глава 16 «Песни под чужие дудки»
– Do not overdo your work, Lana.
Либо Лиззи научилась летать по воздуху, как фейри, либо я настолько погрузилась в работу, что перестала слышать мир вокруг себя без всяких наушников. Я кивнула и обернулась. Лиззи не только успела сменить рабочую одежду, но и зачем-то взяла сумку.
– Я съезжу в магазин сама, – ответила она на мой вопросительный взгляд.
Несостоявшийся вчера из-за деревенского концерта поход за продуктами планировал стать сегодняшним, но выдернутая мной ручка входной двери грозила нам вынужденной голодовкой.
– И оставишь меня наедине с Шоном?
Я думала развеселить Лиззи, но только нагнала на ее лицо больше тени.
– Наедине с холстом! – отчеканила она. – Я не собираюсь голодать, ожидая, когда его величество соблаговолит к нам пожаловать. Уже прошло два часа. Достаточно времени, чтобы переплыть озеро. Уверена, скажи я не про поломку двери, мистер Мур был бы более расторопен.
Я опустила кисти в банку с водой и вытерла руки о висевшую на мольберте тряпку.
– Ты злишься?
– Да, – В голосе действительно звучала неприкрытая злость. – Но не на тебя. Не люблю портить людям бизнес, но я вряд ли смогу заставить себя оставить на сайте хороший отзыв.
– Лиззи, это Ирландия, – я старалась говорить с улыбкой. – Не Калифорния и тем более не Нью-Йорк. Здесь никто никуда не спешит.
– А я спешу в магазин!
Я лишь покачала головой, глядя на захлопнувшуюся за Лиззи дверь.
– Могли бы оставить незапертой, – бросила я уже в пустоту. – Это Ирландия!
Портрет действительно уже не требовал дополнительных мазков, но я настолько вошла во вкус, что не могла остановиться. Изначальная мысль написать детей Падди в манере Серова разбилась о молчаливый взгляд Лиззи. Подумав, я решила, что хозяин паба также может принять размашистые мазки за непрофессионализм, потому выбрала поп-арт. Одним выстрелом я убивала двух зайцев: платила за ужин и получала готовую работу для портфолио иллюстратора. Действительно холст превратился в настоящий плакат. Оставалось лишь написать на гаэлике «Плодитесь и размножайтесь», хотя это следует скорее писать на латыни… Впрочем, оба языка для меня являлись одинаковой китайской грамотой даже с гугловским переводчиком.
В ушах теперь звучали песни Чижа, чтобы отвлечь меня от мыслей о злополучном замке. Я просто хотела закрыть плотнее дверь, когда отправилась вызволять из машины шерстяную кофту. Счастье видеть Шона грозило вылиться в несчастные разговоры с Лиззи. Только бы она вернулась раньше него!
Мои манипуляции с кистями напоминали уже танец с саблями. Пора вымыть их и выпить чаю, не ставя сей жидкости никакого номера. Я как раз решила завершить свой танец после фразы «Ему наплевать, что не тверд его шаг, и что нелепы его слова…» Слишком нагло они резанули мне слух. Развернувшись на одной ноге на девяносто градусов, я так и застыла в позе цапли, узрев перед собой того, о ком подумала, слушая Чижа. Со злостью я выдернула из ушей наушники, будто проехалась пятерней по гладко выбритой, в этот раз без кровоподтеков, щеке Шона.
– Work away!
Ирландец отлепился от угла гостиной и с улыбкой сделал шаг к мольберту, но, напоровшись на мой непонимающий взгляд, прохрипел:
– Continue painting or dancing. Whatever you're doing… Don't pay attention to me.
Затем откашлялся и махнул в мою сторону рукой, в которой я только сейчас заметила банку. Ни писать, ни танцевать я больше не собиралась. И с превеликим удовольствием не обращала бы внимания и на него. Но пойманная врасплох, я никак не могла вернуть потерянное спокойствие.
Он прошел в кухню и, опустив банку на столешницу, обернулся.
– Обещанное варенье. Все искал повод принести его и не расстроить мисс Брукнэлл.
Его улыбка вновь приобрела кошачью скользкость.
– Ты ее уже расстроил. Она ждала твоего прихода все утро.
– Дурак, – Шон по-детски обиженно поджал губы. – Следовало предупредить, что поеду в магазин за новым замком.
Теперь настал черед краснеть мне, и, чтобы спрятать растерянный взгляд, я уставилась на сломанную дверь. На пороге действительно лежала коробка с новым замком.
– Мне стыдно.
Я действительно почувствовала раскаяние и за свою безрукость, и за невыдержанность Лиззи.
– Замок давно следовало заменить. Да и прокладка обтрепалась. Все хорошо. Я, пожалуй, даже обрадуюсь, если ты сломаешь еще что-нибудь.
Я оставила паузу не заполненной, не зная, как воспринимать сказанное. Уж слишком явственно дрожал на согнутой руке кельтский крест. Я молила Лиззи вернуться скорее.
– Отец делал здесь ремонт с большой любовью. Он купил коттедж для меня и Кэтлин, надеясь, что я вернусь домой. Но мне не с кем было уже вернуться и до его похорон я не переступал этого порога. И, признаться, я не люблю сюда приходить из-за неконтролируемых мыслей. Я рад, что сейчас у меня есть возможность думать о тебе, а не о своих неудачах.
Я постаралась сохранить королевское лицо, проклиная Шона за начало новой игры. Желание защитить его перед Лиззи мгновенно улетучилось.
– Я не собираюсь становиться твоей удачей.
Шон смолчал. Я тоже молча направилась к раковине, чтобы вымыть кисти. Шон вернулся к двери, и, когда я обернулась, та уже лежала на полу.
– Попробуй варенье, – сказал Шон, продолжая возиться у основания двери.
К моему удивлению, вместо розового варенье оказалось нежного желтого цвета. Шон объяснил, что в ревень добавлен апельсин. В желе действительно плавали крошенные апельсиновые корки, и по вкусу варенье сильно напоминало апельсиновый мармелад.
– Только не говори, что и его ты варил сам.
Заметив замершую на губах Шона улыбку, я отложила ложку. Надо научиться есть варенье, не слизывая плотоядно с ложки.
– Я мог бы соврать, и ты бы поверила, – Дверь вернулась на петли, и он направился ко мне, заставив непроизвольно вжаться в стул. – Но я скажу правду: это творение принадлежит моей соседке.
Он прошел мимо меня к раковине и вернулся к двери с ножом, чтобы открыть коробку. Пришлось вновь почувствовать себя дурой и заесть обиду вареньем. Шон работал молча, а я не могла оторвать от него взгляда, вдруг поняв, что худеть ему незачем.
– Please do me a favor…
Я сразу отвела взгляд и принялась придумывать артистические причины рассматривания его фигуры.
– Grab this pliers.
Я вновь выдохнула, в два прыжка оказалась у двери и протянула плоскогубцы. Шон держал пальцами новый замок, а взглядом вырез моей кофты.
– What? – не выдержала я наглого рассматривания.
– I'm just trying to say it politely… – Его выговор стал до безумия тягучим. К чему в этот раз вежливость? Он прямым текстом уже предложил раздвинуть перед ним ноги. – That's not fecking pliers. I shouldn't expect you to know…
Я схватила с пола второй инструмент и сунула в руку Шону, не сказав и слова. Затем отыскала на диване брошенный вистл и вылетела с ним через французские двери к озеру, найдя хороший повод исчезнуть из дома, уверенная, что не сумела скрыть горящие стыдом щеки. Ни с кем прежде я не чувствовала себя такой дурой! И дело даже не в другом языке, а в мыслях – не разберешь, на какую волну Шон в данный момент настроен.
– You know nothing about penny whistles, lass.
О. да. я не только в вистлах, я и в мужчинах ничего не понимаю! Неизвестно, сколько прошло времени с начала моего терзания дудки, потому не знала, что стало причиной прихода Шона: поставленный замок или заболевшие уши. Он присел на край шезлонга, и я покорно вложила дудку в протянутую руку.
– Здесь всего два секрета: правильно дуть и плотно закрывать дырки. Смотри. Приставляешь к ямочке на подбородке и медленно поднимаешь к губе. Не надо зажимать ни зубами, ни губами. Достаточно коснуться верхней губы. Гляди, я держу вистл почти вертикально.
У Шона вышел чистый звук. Без всяких «сквиков» и «скваков». Пальцы его плотно лежали на отверстиях.
– Дырки закрываешь подушечками. Если слышишь писк, то часть дырки осталась незакрытой. Теперь твой черед, если ты не брезгуешь музыкальным поцелуем.
Под его испытующим взглядом я заставила себя не вытереть дудку. И даже выдержала музыкальное объятие, когда его пальцы легли поверх моих.
– Немного плотнее, а теперь приподнимай пальцы один за другим.
Его глубокое дыхание заглушало жалкий писк дудки, но я продолжала дудеть, боясь освободить губы.
– Sorry for interrupting you, guys. I just want to say thank you for the door.
Голос Лиззи прозвучал визгом плетки, но я не смогла дернуться, окольцованная Шоном, а он нарочно медленно освободил меня и дудку.
– Му pleasure. Ma'am.
Я ждала, что Шон поднимется с шезлонга. Напрасно. Лиззи тоже это поняла и развалилась на втором, закинув ногу на ногу. Мои же коленки были стиснуты сильнее вистла.
– Лана попросила тебя попозировать для нее или опять забыла?
Я продавила шезлонг, пригвожденная острым взглядом Лиззи.
– Обнаженным? – Как ни в чем не бывало улыбался Шон. продолжая касаться коленкой моего бедра. Улыбка на лице мистера Мура была открытой и искренней, и Лиззи не замедлила продолжить ее фразой:
– Допустим.
– А если я…
– И первый, и второй вариант нас устроит. – улыбнулась холодно Лиззи, заставив меня задрожать еще сильнее, лихорадочно соображая, что могут означать ее слова. Они явно вступили в неведомую мне словесную перепалку.
– А третий вариант? – лицо Шона светилось изнутри, будто под кожей в раз вспыхнули сотни светлячков, хотя на его лице не было и намека на веснушки.
– А на третий вариант, прости, фантазии не хватает.
Шон перевел взгляд на меня.
– А у мисс Донал?
Он не просто повернулся в мою сторону, он чуть ли не прилег мне на плечо. Я выдержала чеширский взгляд и качнула головой, оставляя Лиззи самой выкручиваться из жаркой ситуации.
– Ну, – рассмеялась наконец Лиззи. – На роль Камиль Клодель не рассчитывай. Женщины, в отличие от мужчин, абсолютно спокойно рисуют обнаженные тела. Редкие из нас, как Диего Ривера, спят со своими моделями. И насколько я знаю Лану…
Теперь я поняла, о чем шла речь. Лиззи принялась за старое, а Шон и не прекращал свою игру. А я? Что оба ожидали от меня?
– И вообще, ни в коем случае не хочу обидеть тебя, Шон, – тягуче пела Лиззи. – Не у всех мужчин встает во время позирование. Стойка на пьедестале отличается от стойки в постели. Студенткой я откликнулась на одно объявление. Мужик мечтал, чтобы его написали обнаженным и обязательно с эрегирующим членом. Он предупредил, что будет вынужден мастурбировать, и спрашивал, не смутит ли меня подобное…
– И вас не смутило, мэм, да?
Меня восхищала выдержка Шона и возмущало поведение Лиззи, но я не знала, как разрулить ситуацию.
– Еще мы обе любим рисовать обнаженных велосипедистов, – проговорил мой язык раньше, чем мозг дал на то разрешение.
– Правда?
Теперь, кажется, я горела не только от взгляда Шона, но и от прикосновение его щеки, хотя и понимала, что между нами оставались все те же дюймов десять.
– В Сан-Франциско проводят велогонку без одежды. Участвуют и мужчины, и женщины всех возрастов, – продолжала я молоть языком, стараясь смотреть мимо обоих.
– Не знаю, как там внизу устроено у вас, женщин, но мужикам я не завидую, – И тут же добавил: – И у тебя не возникало желание поучаствовать не в качестве художника?
– Нет, – ответила за меня Лиззи. – Но она достаточно позировала обнаженной. Так каков ваш ответ, мистер Мур?
Улыбка наконец сползла с лица Шона.
– Зависит, что я получу взамен.
Я ни разу не слышала такой серьезности в голосе ирландца.
– Вы ждете, что Лана вам заплатит, мистер Мур?
– А вы предлагаете мне отдать свое тело бесплатно?
– Отчего же… – Лиззи достала из сумки телефон и начала что-то искать. – Я не знаю ваших местных расценок.
– Вы сравниваете меня со шлюхой?
– Если вы желаете, чтобы вам заплатили, мистер Мур…
– Нет, не желаю.
Шон так резко поднялся с шезлонга, что чуть не опрокинул его вместе со мной.
– Значит, Лана получает ваше тело бесплатно? – не унималась Лиззи.
– Это означает, что мое тело остается при мне. Был рад увидеть вас в хорошем расположении духа. С коттеджем теперь нет никаких проблем. Что ж, думаю, мне пора…
Лиззи молча проводила его взглядом и не сказала и слова на прощание. Я тоже молча слушала через оставшуюся открытой французскую дверь, как Шон собирает в гостиной инструменты. Он пришел пешком и отправился домой по берегу озера. Я взглянула в глаза Лиззи. Они были темнее озерной воды. Я поднялась с шезлонга и шагнула на тропинку, в душе желая, чтобы меня остановили. Но Лиззи продолжала молчать.
Шон скорым шагом дошел уже до середины озера, потому разумнее было сначала окликнуть его, а потом уже догонять. Однако он решил сделать вид, что не слышит меня, но я все равно рванула следом и. уже увязнув в траве, окликнула вновь. Шон не обернулся, но шаг заметно сбавил, и я сумела догнать его, не растеряв последнее дыхания.
– Шон, извини…
Он обернулся и покачал головой.
– Тебе незачем извиняться.
Я опустила глаза.
– Но если ты все же чувствуешь за собой вину, – елейность его голоса заставила меня поднять глаза. – То можешь помочь мне закончить очень важное дело и лично поблагодарить мою соседку за варенье. И за хлеб. Я не говорил мисс Брукнэлл, что пек его сам. Это она так решила.
– И что это за дело?
Для полного счастья мне только знакомств с его женщинами не хватало. И улыбка на лице ирландца не предвещала ничего хорошего.
– Установить на кухне новый кран. Работы на полчаса. Может, час. Зависит, насколько Мойра нынче словоохотлива. Впрочем, надеюсь, что она переключит
внимание с крана на тебя и даст его спокойно установить без старушечьего ворчания.
Выходит, варенье бабушкино. И хлеб не зря был таким вкусным. Может, Шон совсем готовить не умеет, и его подкармливают из жалости и вместо платы посуду мыть заставляют. О, Шон…
– Можно вопрос? А в новом кране будет один кран?
Мистер Мур загадочно улыбнулся.
– There are no faucets in Ireland, my dear Lana. Only taps. Two taps to be exact.
Ну да, и хайвеев у вас нет, только моторвеи… И чувства юмора тоже. Как и такта.
– А если я сломаю в ванной один кран, – я медленно произнесла слово "tap”, – у меня появится шанс получить горячую и холодную воду вместе?
Шон покачал головой.
– Тебе придется разбить раковину, но я все равно куплю новую с двумя дырками. Мы в Ирландии уважаем традиции. И предыдущие постояльцы находили это даже забавным. Тоже американцы, кстати. И кто по утрам умывается теплой водой?
Что он так на меня смотрит? От вчерашней пинты не осталось следа. И я даже голову вымыла. Успела за те пять минут, что из водогрея текла горячая вода!
– Шон, я вообще-то, если надо, могу воду и в тазике нагреть. В России есть замечательная традиция летом отключать горячую воду совсем…
Я замолчала, не заметив в лице ирландца никакой заинтересованности продолжением.
– Так отчего бы не искупаться в озере с такой закалкой? – спросил он с каменным лицом после минутной заминки.
– Да потому что я уже не русская, Шон, не только по паспорту. Понимаешь?
– Нет, не понимаю. Честно, не понимаю.
Я махнула рукой. На очередную исповедь он меня не раскрутит. Хватит откровенничать с ирландским водопроводчиком, возомнившим себя то ли констеблем, то ли психоаналитиком.
