Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)

– это моя реальность, и если она не имеет ничего общего с его реальностью, то я безумно этому рада. У меня и не может быть ничего общего с ирландским водопроводчиком!

– Знаешь, у нас есть шутка, – Шон решил поднять примирительную стопку. Вернее, две. Даже сам с собой чокнулся, потому что я наотрез отказалась пить. Вот и посмотрим, насколько в нем законопослушность сильнее алкоголизма. – Почему Господь придумал виски? Чтобы удержать ирландцев от покорения мира и женщин, которые им безумно нравятся.

И это он трезвый? Похоже, его реально вставило на спектакле. Даже лондонские воспоминания не спасли!

Я вырвала у него обе стопки, расплескав половину в салат. К счастью – свой.

– Я попросила сменить тему, или как?

– Выпей, станет легче.

Отлично! Я, и глазом не моргнув, опрокинула в себя обе стопки, чтобы больше не было разговоров ни про виски, ни про женщин. Шон не сводил с меня глаз, и в них я прочитала это низкое восхищение. Все мужики одинаковы – челюсти теряют, когда женщина пьет, не морщась и не закусывая. Сейчас это не составило особого труда – общество самого мистера Мура было куда противнее виски, но я держала лицо, и даже нашла нейтральную тему для разговоров. Я сунула ему в руки телефон, открыв альбом с работами моих учеников. Они его загипнотизировали и лишили на время дара речи. Я хоть салат спокойно доела и даже привкуса виски не почувствовала. Внутри уже все сожглось злостью за испорченный вечер и предстоящие разборки с мисс Брукнэлл.

Не отрывая глаз от экрана телефона, Шон вдруг произнес:

– So, it was a point in your life you’ve been considered yourself a whore?

Сказал так, будто все время просмотра фотографий детского творчества, обдумывал эту фразу. Ага, да, конечно, вот так шлюхой я себя и считала… Это он сам меня так назвал, опустив перед русской официанткой ниже плинтуса. И главное, даже этого не заметил.

– Шон, я попросила прекратить этот разговор! – моя злоба была на таком пределе, что голос прозвучал жутко медовым.

– Я думал, что на самом деле ты хочешь об этом поговорить. Тебя мучит мысль…

– Ничего меня не мучит. Ешь давай и поедем. Этот дождь никогда не кончится.

– Как выключить?

Шон сунул мне в руки телефон. Фейсбук включил видео – соцрекламу про безответственное вождение. Кровь, слезы… Ну, все как всегда. Я подняла на Шона глаза: трезвый да, но на взводе. Дождь стеной. Черт… Какого хрена я здесь делаю?!

Я спрятала телефон в карман и, схватив вилку, наколола скрученные листы салата, чтобы впихнуть их в рот Шона. Он воспринял мое поведение нормально, но поверх его головы я поймала взгляд этой русской идиотки. И показала язык. Черт, я же не пьяная! Это нервы.

– Знаешь, я никогда не считала себя шлюхой, – я говорила громко, и мне было плевать, кто нас услышит и как поймет мои слова. – Но первые месяцы после развода для самой себя была воровкой. И даже сейчас порой проскальзывает мысль, что стоит вернуть бывшему мужу хоть часть присужденных мне денег. Когда-нибудь, когда я смогу себе это позволить. Если так думать, то я уже не воровка, а как бы взяла у Пола в долг.

– Воровка? – Шон отстранил ото рта очередную вилку, видно, боясь зажевать мысль. – Ты точно не воровка. Он три года владел твоим телом. И теперь ты по праву владеешь его деньгами.

– Тогда это хуже, чем воровка, – я почувствовала, как моя улыбка стала пластмассовой, и уголки рта поцарапали щеки.

Шон тоже не улыбался.

– Если тебя смущает данное сравнение, значит, ты чувствуешь, что в нем есть доля правды.

Я отвела взгляд и уставилась на фотографию маяка, висевшую чуть поодаль от пивного плаката. Его фонарь даже вспыхнул. Если бы я могла зажечь стыдом гладко выбритые щеки Шона! Но нет, Господин Констебль не чувствовал раскаяния. Он подписал мне приговор, и обжалованию он не подлежал. Ну и хрен с тобой! Какое мне дело, как смотрит на меня с ирландской колокольни пьяный водопроводчик. Стоп. Он все это несет по-трезвому. Тогда лучше бы пил, и я зачем-то постучала по столу пустой стопкой. К несчастью, эта русская вертелась под боком. Подслушивала? Да и плевать!

– Повторить, – бросила я по-русски, когда она поставила на свой поднос мои стопки.

– Лана…

– Спокойно, – остановила я Шона той самой отстраненной вилкой. – Ешь. Я не американский тинейджер, приехавший в Ирландию нажраться. И я не собираюсь мешать виски с пивом. Все будет окей. Ты что-то там хотел сказать? – спросила я, угрожая очередной полной вилкой.

– Спросить, – улыбнулся Шон. – Отчего ты не стала сразу искать работу, чтобы отделаться от долга перед бывшим мужем, раз чувствовала, что не заработала этих денег?

Я старалась потушить в глазах злобу. Он вопрошал меня, как тот черный человек из зеркала. И я попыталась солгать ему, как лгала себе, сославшись на необходимость завершить учебу, а не страх самостоятельности.

– Но сейчас, когда тебя продолжает тяготить твой долг, отчего любовь к чужим детям перевешивает любовь к себе?

Какую красивую картинку он нарисовал. Следовало слепо следовать его непоколебимой мужской логике.

– Мисс Брукнэлл женщина сильной воли. Слишком сильной, чтобы ей противостоять. Она считает, что эти деньги мои по праву без всяких «но». И учить детей – это благое дело.

Господи, я ведь не лгала ему! Не лгала, как никогда не лгала себе – Лиззи подавляла меня. Быть может, и неосознанно или же с благими намерениями, но подавляла. Целых два года после получения диплома она поощряла мое волонтерство в школе, а сейчас вдруг швырнула в лицо обвинение, что я нихера не делаю. Весело!

– Она убедила меня, что это правильно и необходимо…

– Чтобы спасти мир, – то ли серьезно, то ли с легкой иронией, заполнил образовавшуюся паузу Шон. – И ты наплевала на свои личные планы.

– У меня не было планов.

– Ты что-то запуталась. То есть ты не сразу посчитала себя воровкой. То есть в самом-самом начале то, что ты сотворила со своим мужем, казалось тебе абсолютно нормальным…

– Нет, не казалось, – поспешила я защититься. – Просто в тот момент жизнь не давала мне иного выбора, а сейчас… Я думаю начать искать нормальную работу.

– И уйти от мисс Брукнэлл…

Нет, это мысли Шона, не мои.

– Мы слишком привыкли друг к другу. Нам будет тяжело врозь.

– Ты, уверен, прекрасная компаньонка, и ей, наверное, не хватает детей. Но у тебя должна быть своя личная жизнь. Разве не так?

– Она есть у меня, не переживай! – решила я разом обрезать все неприятные концы. И заодно сбегать в туалет. А Господин Констебль пусть снова влезет в шкуру водопроводчика.

Девять часов. Можно написать Лиззи, что мы вышли из театра и едем домой. И когда мисс Брукнэлл молниеносно прислала мне короткий приказ «Сделай уже это», я чуть не расквасила лоб о зеркало, пытаясь вышибить из дуры с моим лицом желание подчиниться приказу. Нет, Лиззи. Нет, я не могу. Нет, могу! Я обману тебя!

Гениальные планы рождаются за секунды, и все работало мне на руку. Эта дура ошивалась у стойки, и я заговорила с ней довольно громко – чего шушукаться, когда никто по-русски не понимает.

– Мне нужно снять номер. Где здесь ближайший отель, не подскажешь?

Улыбки на ее лице не появилось, даже саркастической.

– Так прямо у нас можно. Это в соседнем здании, но вход через ту дверь.

Я молча проследовала в указанном направлении. Молодой человек за стойкой был ирландцем. К счастью, расторопным. Наверное, время суток придало ему бодрости. Я вытащила из обложки телефона кредитку и калифорнийские права. Все свое ношу с собой, и получила ключ. Интерьерчик обшарпанный, но я уже привыкла, и перспектива найти в номере облупленный дверной косяк меня не смущала.

Я вернулась к барной стойке.

– Два виски еще и счет за весь ужин.

– Я только отнесла заказ, – начала девица, беря кредитку.

– Это дополнительные два виски.

Я ввела пин и решила не оставлять чаевых. Обойдется.

– Ты давно в Ирландии? – поинтересовалась она.

– Две недели, – улыбнулась я, решив не откровенничать с посторонними. Знать ей ничего не обязательно. Пусть живет в своем маленьком мирке.

Я приняла от бармена виски и вернулась к Шону.

– Лана, ты сдурела?

Как он еще не вышиб у меня из рук стопки, которые я с таким трудом не расплескала по дороге.

– Это для тебя, – я шарахнула стеклом по столу и пролила, но совсем чуть-чуть. А затем вытащила ключ и положила между нашими стопками. – Мы не поедем в дождь.

– Лана, ты сдурела, – уже без вопросительных ноток повторил Шон и рухнул на стул.

– Не настолько, чтобы спать с тобой, – я села и подняла стопку. – Я докажу тебе, что мир крутится не вокруг желания перетрахать как можно больше баб, а вокруг желания не убить одну, которой посчастливилось оказаться с тобою рядом. Я не хочу ехать ночью по вашим дорогам. Точка.

– И что мы будем делать с тобой на одной кровати? Или ты сняла номер с двумя?

– Я понятия не имею, что сняла. Но в любом случае, я буду спать. А ты можешь почитать. Любимую книгу твоей матери. Я, кстати, почти дочитала. Ну, как идея?

Шон поднял стопку и без тоста опрокинул в себя. Я последовала его примеру.

– Ну… Что скрывать, я предпочел бы читать книгу до или после, но никак не вместо.

Я взяла вторую стопку и ударила о последнюю полную:

– It’s Irish luck!

Да, да, у меня нынче тоже еще то еврейское счастье. Только бы суметь разыграть перед Лиззи правдоподобный спектакль. Пусть по книжке, но с выражением.

Глава 24 «Ирландские принципы»

– Lana, you’re a total mess.

Я улыбнулась. И явно пьяно. Только мутило меня вовсе не от виски, а от страха не суметь обмануть Лиззи. Она преподаватель, у нее глаз наметан. Поймаем на обмане, пинком под зад – это первое, что объясняют студентам в Америке. И я не заготавливала здесь шпаргалок, честно все зубрила и ни у кого не списывала – да никто бы и не дал списать. И меня просили поднять правую руку и поклясться, что я буду говорить правду и ничего, кроме правды. Да я ж с головой себя выдам на первой фразе лживого ответа на вопрос: ну, как оно было?

Зачем я схватилась за рукав джемпера? Неужели не поднялась бы на три ступеньки самостоятельно. Нет, я просто убеждала свое тело, что коснуться Шона не так уж и страшно. И почти убедила, потому что не дернулась, когда его рука легла мне на талию. Ну? Ну… Сделай же первый шаг. Я глаза закрою. И открою, когда все закончится. Ну?

Я видно глядела на него слишком вопросительно, он аж ключ обронил и долго не решался отпустить меня, чтобы нагнуться за ним. Тогда я сделала это сама, только встать уже не сумела. Как так получилось, что прямой угол стен сменился на острый… Я зажмурилась на секунду, но перспектива не вернулась в привычные рамки, зато на моей талии оказались теперь обе руки Шона, но ключа я не выпустила, решив непременно попасть им в щель замка. И попала. Хорошо, что руки Шона не исчезли, иначе меня внесло бы в номер вместе с дверью. Какое счастье, что я без каблуков и что номер крохотный. Я сумею дойти до кровати без исполнения «ламбады», но Шон в мои силы не верил. Он меня усадил и нагнулся, чтобы расшнуровать мои кроссовки. Я даже «нет» не сказала, на миг позабыв все языки, и русский тоже. Это ж надо настолько не рассчитать сил…

До этой чертовой лестницы я же как-то шла самостоятельно. Позор, четыре шота, и через пять минут полный вынос. На первом курсе питерского «Кулька» могли же с девчонками и восемь стопок водки заглотить и потом через весь город на метро и трамвае до дома добраться, а тут один коридор не одолеть… А, впрочем, не слушается только тело. Мозги еще при мне и подсказывают, что я дошла до нужной кондиции, когда уже не страшно это сделать. Поставлю галочку и повешу листок на холодильник, чтобы тыкать в него Лиззи носом всякий раз, когда она будет произносить имя Шона Мура. А мне бы произнести его сейчас, чтобы поблагодарить за кроссовки, которые он уже отнес к двери и поставил рядом со своими ботинками. Но я продолжала немой дурой сидеть на кровати, сложив на коленях руки, как первоклассница.

Шон явно принял мое молчание за нежелание говорить, потому повесил джемпер на спинку стула, обошел кровать и присел на край матраса с другой стороны. Интересно, мы так и просидим спиной друг к другу до самого утра или кого-то сон все же свалит на подушку? Наверное, меня – и не сон, а виски. Хорошо еще алкоголь не сделал меня разговорчивой. Наверное, свою дневную норму я выдала трезвой! Шон тоже слишком много говорил.

Потолок на удивление был отлично побелен, или мой пьяный взгляд перестал видеть очевидные изъяны… Я приподнялась на локтях – нет, деревянные настенные панели как были поцарапанными, так и остались. Фу… Я еще не попала в алкогольную сказку, где все хорошо. Я еще в реальном мире, в котором у меня осталась одна неразрешенная задачка – заставить Шона сделать то, чего он две недели от меня безуспешно добивался, но намекнуть о своем согласии надо как-нибудь тактично, чтобы не выглядеть Пятачком, который сам не знает чего хочет. Десять минут я Шона послала. Пять минут назад он держал меня в руках и даже не попытался поцеловать. А ведь именно тогда было достаточно ткнуться в меня носом, и не пришлось бы останавливаться на кроссовках.

Матрас скрипнул. Ну? Неужели не попытает счастья? Не мужик, что ли? Голова упала левым ухом на подушку – Шон держал перед лицом телефон и читал вслух этого идиотского ирландского Чехова. Черт, где я только что была, что даже не услышала первых строк книги? Так и отрублюсь незаметно – и прощай возможность поставить галочку, до следующего раза, на который я уже не решусь. Так что сейчас или никогда!

– Шон…

Я даже глазом не успела моргнуть, как телефон, который я выхватила, вновь оказался в его руке, а сама я на подушке. Шон даже строчки не потерял – продолжил чтение голосом диктора.

– Шон…

Теперь я поймала рукав его рубашки – может, пожалеет ее, не вырвет. Сработало. Отложил телефон, расстегнул одну пуговицу, вторую, третью… Я это сделала! Фу… Даже глаза закрыла. И вовремя! Рубашка упала мне на лицо. Я подскочила, скинула ее и… Шон вновь сидел с телефоном и читал дальше – голос ровный, как у робота. Что происходит?

– Шон!

Я толкнула его в плечо достаточно ощутимо. Телефон лег на тумбочку. Руки на мои плечи. Губы приоткрылись. Голос действительно был железным.

– Lana, I already told you, you’re a total mess. I don’t want you to regret a wee bit in the morning.

Нет, он что, серьезно думает, что по-трезвому я бы к нему полезла? Идиот! Если о чем я и буду сожалеть утром, так это о том, что не влила в него достаточно виски, чтобы у него не осталось сил играть со мной в джентльмена. Но, увы, у меня оно точно отняло способность противостоять силе рук силой слова – только бы он меня этой рубашкой не связал, как смирительной, и ограничился одеялом. Да хватит уже читать! Это я, кажется, смогла выкрикнуть. Шон отложил телефон.

– Мы договорились, что я буду читать роман, разве не так?

– Так. Но теперь я передумала. Ты почитал его до и дочитаешь после…

– Лана, я спросил тебя, пока ты была трезвой, ты ответила – нет. Ответ «да» от пьяной я не принимаю. Я не мальчик, который бегает за каждой пьяной теткой в надежде, что может эта его не скинет.

Я отвернулась. Молча. Вот так живешь и не знаешь, какими принципиальными могут быть водопроводчики. Завтра трезвая тетка тебя на пушечный выстрел не подпустит, а Лиззи я так и скажу – он отказался со мной спать. Не пойдет же она к мистеру Муру за объяснениями! Это же жизнь, а не мыльная опера. Так что даже хорошо, что все так хорошо закончилось. Моя совесть перед всеми чиста, как виски.

– О чем ты думаешь?

А я и не заметила, как вновь перекатилась на спину. Думала я, увы, не о побелке потолка, но правду ему знать необязательно.

– Ты будешь смеяться. Я думаю об этой русской официантке, – Шон даже сделал заинтересованное лицо. – Вернее, о том, что она подумала о нас… Точнее обо мне.

– И что она подумала?

Ну, не свинство ли, висеть над пьяной теткой в полуобнаженном виде после того, как зачитал ей кодекс чести и морали ирландских водопроводчиков?

– Скорее, что она почувствовала. Зависть… Или наоборот превосходство, что никогда не опустится до того, чтобы спать с кем-то в отеле. С кем-то, кому посчастливилось родиться в лучшей стране…

– Лана, ты сама возвращаешься к запретной теме. Выходит, я прав, и тебя это гложет. Ладно, – бросил он через минуту моего молчания. – Что б там она ни подумала, она никогда не догадается, чем мы тут в действительности занимаемся. Читать дальше?

– Читай, если хочешь. Я ее почти дочитала, хотя местами засыпала. Думаю, под твой голос я усну еще быстрее.

– Спасибо.

– Не обижайся, – я даже за локоть его схватила, но тут же отдернула руку, будто обожглась. – Это комплимент.

– Я знаю. Я продавал свой голос. И было время за него платили гораздо больше, чем за мои руки.

Я произнесла нечто нечленораздельное, что заставило Шона продолжить фразу:

– В отделе по работе с клиентами Водафона. На меня переключали тех, кто желал отказаться от нашего сервиса – интернета или телефона. Моя задача была убедить их остаться нашими клиентами.

– И какими были твои успехи?

– Три года мне исправно платили зарплату, пока я сам не ушел.

– А почему ушел?

– Потому что уехал из Корка, а в нашей деревне мой голос никому не нужен, нужны только руки. Да и то нечасто.

– Жалеешь?

– О чем?

– Ну, о том, что уехал из Корка и… Ну… В общем, ну… возишься с кранами.

– Нет, не жалею. Я ехал в Корк для Кары. Без нее мне там нечего было делать. Из-за нее я и микрофон на себя надел. Ей надоели мои грязные футболки, ей хотелось, чтобы я выходил из дома в костюме и в нем же возвращался, даже галстука не ослабив. В общем, я если и жалею о чем-то, то лишь о том, что даже в костюме не сумел стать тем, кем она хотела меня видеть, – Шон замолчал, но лишь на пару секунд. – Если у нас нынче ночь откровений, то да, в какой-то момент в своей жизни я чувствовал себя полным ничтожеством, не способным дать любимой женщине то, что она от меня ждет.

Теперь Шон замолчал окончательно. Я наконец-то отыскала на потолке пятно и выдала:

– Я думаю, что она просто слишком многого от тебя требовала.

– Так и должно быть, – не дал он мне закончить начатую мысль. Наверное, думал, что я стану его жалеть, а я не собиралась этого делать. – Мы всегда требует больше, чем рассчитываем получить. Специально ставим высокую планку, чтобы было к чему стремиться. Правда, пытаясь допрыгнуть до нее, можно выпрыгнуть из штанов. Ладно, книга интереснее моих соплей. Слушай.

И я слушала, только недолго, а сколько проспала, не знаю. Ночь промелькнула яркой вспышкой – вернее, я проснулась от солнца, бьющего в незашторенное окно. Дождя как ни бывало. Дорога безопасна. Насколько ирландские дороги вообще могут быть безопасными.

Шон читал. Он вообще спал? И если рано проснулся, желая прочитать продолжение любимой маминой книги, мог бы заодно и одеться. Или хотя бы повесить скомканную рубашку на плечики отвисеться. Мне, конечно, плевать на его внешний вид, но все же в нем осталось немного хороших манер от образа жизни клерка, потому он и выпадал малость из привычного образа водопроводчика. Даже выуживать из собеседника истории не разучился. Только бы не стал убеждать меня остаться с ним. И не успела я подумать, как Шон навис надо мной. К счастью, я была одета, хоть и успела скинуть одеяло.

– Ты все еще хочешь этого?

Шон почти коснулся моих губ. Дрожь волной прокатилась по телу, и я не могла понять ее причину: отсутствие одеяла или близость самца. И если последнее, то это точно не желание слиться с ним в первобытном экстазе. Только и отвращения от близости мужского тела я не испытывала. Или не успела испытать, потому что Шон отпрянул, не дожидаясь ответа, или прочитал отказ в моих трезвых глазах. Он свесил с кровати босые ноги – когда успел снять носки? Когда я засыпала, они на нем точно были.

– Я не обижаюсь, – сказал он, оставаясь ко мне спиной. – Изменить первый раз для женщины сродни лишению девственности. Страшно ошибиться в выборе партнера. Потом начинаешь относиться к этому проще. Как и к отказам.

Только сгорбленная спина говорила об обратном. Даже стало жалко его, захотелось провести рукой между лопаток, утешить, как ребенка, но страх в ту же секунду оказаться между матрасом и его телом быстро взял жалость под контроль.

– Надо было ехать в дождь, – выдала я и вскочила с кровати.

Шон тоже встал и босиком дошлепал до двери, где, стоя на одной ноге почти не шатаясь, натянул носки.

– Пойду гляну, что у них на завтрак.

И вышел так стремительно, что я не успела поблагодарить за возможность воспользоваться ванной комнатой в одиночестве. Да я бы держалась руками и ногами за такого работника. Неужели не нашлось нормального менеджера, чтобы объяснить молодому красивому парню, что на одной бабе свет клином не сходится. Кто-то ведь надоумил его перебить татуировку. Или все-таки сам решил стереть следы былого чувства?

Пусть вопросы остаются без ответов. Пора прекратить копаться в душах друг друга. Особенно за завтраком. Ирландским. Который еще надо постараться полностью в себя впихнуть. Бекон, яйцо, картошка, колбаски…

– Черный пудинг можешь не есть.

Как будто мне требовалось его разрешение, чтобы не есть жареную кровь! Непонятно, как вообще эта гадость попала на ирландский стол! Но спрашивать я не стала – вдруг у Шона и на это имеется ответ.

– Лана, пообещай больше никогда не платить, когда ты со мной.

Мои нож с вилкой замерли в скремблер, и я проговорила с чувством, толком, расстановкой:

– Обещаю. Больше. Никогда. Нигде. Не быть с тобой.

Шон отвернулся к окну. Наверное, чтобы погасить злобу. Неужели продолжал на что-то рассчитывать после этой ночи? Мозги у мистера Мура как-то слишком уж странно устроены. Надул губы, ну и пусть! Я хоть спокойно дожую яичницу.

– Я попросил их вернуть деньги на твою кредитку. Так что проверь через пару дней, что они действительно это сделали.

– Шон… Что за идиотизм! Это была моя идея остаться на ночь. Не твоя. И ты не должен за это платить. Ты вообще не должен за меня платить.

Лицо Шона сделалось черным, и я непроизвольно порадовалась, что он уже отложил столовые приборы.

– Хватит унижать меня, – прорычал он почти шепотом. – Ирландия бедная страна, но не нищая. Я пригласил тебя. А не ты меня. И это я виноват, что ты усомнилась в моих водительских навыках.

Свалился же ты мне на голову со своими принципами! Хорошо, трать свои деньги на кого хочешь! Только не порти завтрак недовольной рожей.

– Открой, пожалуйста, джем.

Я протянула ему коробочку – такой простой жест способен свести на нет любую ссору. Шон мне еще и тост намазал. Мир. Дружба. Тост? И еще клубника, которую он купил по дороге и позволил мне съесть немытой. Только его кормить я не решилась: пальцы у чужих губ – слишком уж интимный жест, а с нашей близостью покончено. И так уже спали в одной кровати. Хвала виски, что я не знаю, храпит ли Шон Мур или нет. Надеюсь, он тоже не знает ничего такого про меня.

– Мне заходить? – спросил Шон, вынимая из багажника банки с краской. Он хотел забрать их с собой, снимая с меня все обязательства, но я настояла на исполнении заказа – поход в магазин был намного удачнее похода в театр. – Или у вас все хорошо?

У нас пока все хорошо, так что тебе лучше не заходить, и я отправила Шона домой, пообещав сообщить, когда почтовый ящик будет готов или если сломаю очередную дверь.

– Ну, как оно было? – задала Лиззи ожидаемый мною вопрос, когда я еще разуться не успела.

Одета не для работы – значит, читала. И, заслышав машину, могла бы выйти поздороваться. Но не захотела.

– Краски купили, спектакль посмотрели. И больше ничего, извини.

Я оставила мешок с красками у дверей и прошла на кухню за водой – последняя клубничина так и не провалилась в живот.

– Шон отказался со мной спать, – продолжила я, не оборачиваясь. Лицо выдавало меня даже на правде. Вернее, полуправде. Пришлось включить воду и мыть самые грязные на свете руки, раз за разом намыливая их все больше и больше.

– Я никогда в это не поверю! – Лиззи выключила кран и развернула меня к себе.

– Что ты пытаешься от меня скрыть? Вдобавок к билетам в театр.

– Ничего! – Я сняла ее руки с плеч и сжала крепко-крепко. – Я говорю тебе правду. Я не знала про театр. Да это и театром не назовешь!

И я начала рассказывать в лицах и красках, пока Лиззи не вырвала руки и не вытерла о полотенце, бросив его потом мне.

– So… You went to awful play and actually enjoyed it. You got drank with whiskey and obviously enjoyed it. You spent a night listening to a country plumber reading and definitely enjoyed it. Lana, it is much worse than simple one-night stand. Period.

Она поставила точку, шарахнув дверью, за которой не было ее мольберта. Что Лиззи собралась делать? Сидеть в шезлонге и смотреть на безмятежную гладь озера? Это был самый жуткий вечер в моей жизни и самая идиотская ночь. Я не наслаждалась обществом Шона ни минуты. Как донести это до Элизабет Брукнэлл? Как?