Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)
Глава 22 «Договор с Лиззи»
– Lana, don’t waste your time on this piece of garbage!
Так Лиззи ласково назвала почтовый ящик, который я пыталась превратить в «piece of art», спасая зеленую краску, оставшуюся на палитре после завершения картины для Мойры. Жуткий оранжевый цвет скрылся под витиеватым орнаментом из трилистников, и я была довольна собой, а Лиззи – нет.
– Когда ты научишься ценить свое время?
Это она про мой поздний подъем? Виски вылечило и бессонницу, и голову, и простуду. Я чувствовала себя полной сил даже без пропущенной йоги. Впрочем, за нее я, к удивлению, нагоняй не получила. Наверное, Лиззи уже привыкла к моему отсутствию.
– Посмотри, как красиво! – заявила я примирительно, но мисс Брукнэлл повернулась ко мне спиной и вернулась к прерванной работе у озера. Самое время прогуляться до Мойры.
Акрил сохнет быстро, но я все равно провела по холсту пальцами и, удостоверившись в его сухости, сунула полотно в холщовую сумку. Кружку я взяла в руку и молодой козой поскакала по лесной дорожке, пару раз задержавшись у кустов, завивших проволочный забор, тянувшийся вдоль всего поля. Малина оставалась зеленоватой, но ее кислый вкус только усилил чувство дачи. Если бы сумка не оттягивала плечо, я бы замахала кружкой, как флагом. Вдали от собственной бабушки, я впала в неописуемый восторг, почувствовав себя внучкой. Внучкой, которую ждут.
Не знаю, кто сильнее обрадовался моему приходу, Мойра или Джеймс Джойс – обе прыгали вокруг меня, и визгливая тарабарщина ирландской бабушки была так же непонятна моему уху, как и звонкий собачий лай. Однако улыбка служила прекрасным переводом.
Кружка заняла почетное место в буфете, хотя мне пытались налить в нее чая. Я водрузила картину на стул, но Мойра будто нарочно обходила ее стороной, а потом уселась к ней спиной и стала буравить взглядом кружева занавесок. На столе лежала фотография, к которой она тоже не прикасалась. Ей не могло не понравиться – я редко бываю настолько довольна работой, чтобы хлопать в ладоши, но сейчас меня распирало от гордости, как слона.
– Надо будет попросить Шона повесить, – наконец выдала Мойра, и я тут же попросила гвоздь и молоток, но мне отказали. Быть может, картину никогда и не повесят, только мне не скажут. Утешение пришло из-под стола: Джеймс Джойс била хвостом по скатерти и глядела на меня преданными глазами.
– Я тебя тоже нарисую. Только разрешение у твоего хозяина спрошу.
Я потрепала собаку за уши и подняла глаза – похоже, Мойра все это время рассматривала меня. Пришлось даже плечи расправить. Но вердикт вслух мне не озвучили. Молчание начинало тяготить, и я сообщила грустные местные новости.
– Я не пойду на похороны, – отчеканила Мойра с каким-то вызовом, будто я действительно принесла ей приглашение. – На чужие больше никогда. Я бы и на свои не пошла, но придется.
На такие шутки не смеются, но я не сдержала улыбки.
– И все же я мечтаю успеть побывать на свадьбе.
Здесь точно следует молчать. Сердечные дела Шона интересуют меня в последнюю очередь, и я не собираюсь пытать его про Лондон, сколько бы Мойра того ни желала.
– Ой, я же пирог для тебя испекла! – подорвалась Мойра, чуть не опрокинув стол.
Я запихнула в рот остаток печенья. Если заявлюсь домой с яблочным пирогом, Лиззи меня сожрет. Но отказаться шансов нет.
– Я не знаю, как отблагодарить тебя за картину…
Лучшей благодарностью будет радость, которую доставит Мойре ее созерцание, потому я вновь предложила самостоятельно вбить гвоздь. После курсов трехмерного дизайна я умею пользоваться и дрелью, и электропилами. Да, я не умею менять замки и краны – на это существуют мастера. Но Мойра осталась непреклонной. Возможно, ей просто нужен повод заманить к себе Шона и не дать тому уйти в традиционный запой. Хотя если он успеет на похороны фермера, его ничего не спасет.
Я забрала собаку и добежала с ней до озера. Джеймс Джойс долго давила лапами кувшинки у самого берега, пока я не швырнула в воду палку. Сегодняшний денек выдался довольно теплым, и я оставила куртку дома. Теперь хотелось снять и футболку, но пришлось ограничиться закатыванием рукавов. И все же, когда Джеймс Джойс отряхнулась подле меня, мне стало холодно, но она со щенячьей радостью готова была оббежать со мной все озеро, но я ограничилась тропинкой к коттеджу Мойры. Та уже разлила по тарелкам баранье рагу. Джеймс Джойс выхлебала свою порцию за минуту, а мне пришлось медленно пережевывать крупные куски овощей, чтобы сохранить лицо.
Когда я собралась уходить, Джеймс Джойс ринулась к двери. Мойре пришлось схватить ее за ошейник. Собака вырывалась и скулила. Я потрепала ее за ухом:
– Завтра возвращается твой хозяин. Не скучай!
Я спрятала пирог в пустую сумку, и он бил по бедру. Пришлось взять его в руки.
– На что ты обменяла картину? – спросила Лиззи, когда я опустила тарелку на стол.
– Яблочный пирог.
Лиззи промолчала, но лицо ее потемнело.
– Где ты умудрилась так вымазаться?
Я глянула на штаны – Джеймс Джойс изрядно потопталась по мне. Придется стирать – губка не поможет. Я потрогала джинсы, которые повесила на сушилку перед отъездом: они оставались влажными. Черт! Я даже ногой топнула, но опустить ее не успела. Руки Лиззи сомкнулись на моей талии: одна поползла вверх, другая вниз под резинку бикини. Мы стояли на сквозняке. Я специально подвинула сушилку ближе к двери и сейчас жалела, что сняла грязные джинсы раньше, чем проверила новые на сухость. Впрочем, сейчас мне нужны будут не только сухие штаны… Сквозняк прошелся по ногам и мурашками поднялся по позвоночнику, где Лиззи поймала его губами прямо на моей шее.
– Здесь холодно, – успела простонать я, пока поворачивалась на сто восемьдесят градусов, чтобы отдать Лиззи губы.
Я втянула живот, будто пальцы Лиззи могли взять меня в замок. Но она и так сумела отконвоировать меня к двери спальни. Я нащупала пяткой остов кровати и рухнула в подушки. Окно открыто, но подглядеть за нами могут лишь куницы, и если поднятые жалюзи не беспокоят Лиззи, то мне до них нет никакого дела – мисс Брукнэлл слишком редко вносила подобные изменения в распорядок дня.
– I had done the very thing lesbians are supposed to avoid. I had fallen for a straight girl. (Я сделала все, что лесбиянки должны обходить стороной. Я влюбилась в гетеросексуал ку).
В голосе Лиззи слышалась боль, которую прежде я не замечала. Перекатившись на живот, я уткнулась в ее плечо. Она накрыла мою голову рукой. Лавандовый аромат крема для рук продрался через запах наших утомленных тел, и я почувствовала на ресницах слезы.
– Это неправда, – пробубнила я, касаясь губами родинки на ее предплечье.
– Это правда, Лана. Правда, с которой я смирилась.
– Нет! – прокричала я голосом обиженного ребенка и уселась в такую же обиженную позу, скрестив ноги и руки. – Наконец-то я поняла, чего ты хочешь!
– на меня действительно снизошло озарение! – Мне надо переспать с Шоном, чтобы доказать тебе, что я лесбиянка, так ведь? – Лиззи молчала. – Тогда я это сделаю, – закричала я с такой силой, что вместе с моим голосом затряслись стекла.
Лиззи открыла глаза, но, вместо меня, уставилась в потолок.
– Докажи это себе, – выдала она тихо абсолютно бесцветным голосом. – Для начала.
Я уткнулась подбородком в грудь и даже надула губы. Кожа покрылась мурашками от свежести воздуха и страха перед свершением того, что я только что пообещала. Жаль, что еще даже не начало смеркаться. Не закутаешь проблемы в одеяло и не заспишь все тревоги. Я сжала непослушные пальцы в кулак, пытаясь собрать воедино и разрозненные мысли. Лиззи продолжала молча пялиться в потолок. Почему мы оказались в постели среди бела дня и отчего она не позволила коснуться себя? Да, я вышла в гостиную полураздетой, но мое тело за столько лет стало для Лиззи привычной картиной и не вызывало бурных эмоций, как в первые месяцы настоящих отношений. Неужели все было сделано для того, чтобы наконец облачить в слова свою боль и страх потерять меня? И мало было двух бокалов вина за ужином, ей потребовалось вывести мой мозг на другую орбиту, чтобы не поранить. Но панцирь, созданный выверенными годами ласками, разлетелся в дребезги, лишь она раскрыла рот. Неужели ее так задело то, что я не раскрылась перед родителями в зимнюю поездку? Может, простой звонок отцу убережет меня от постели Шона?
Я обернулась и встретилась с Лиззи взглядом. Она все это время изучала мою сгорбленную спину. О, да – мне не расправить плечи под тем грузом, что она своей фантазией скинула на меня!
– Лиззи…
Я не сумела ничего сказать. От ее горящего взгляда в горле пересохло. Я вспыхнула. Она поднялась с кровати и, оставив одежду на полу, вышла в коридор. Под звуки льющейся воды я скомкала тряпки и отнесла в гараж. Меня трясло от своей словесной беспомощности. Шарахнув дверцей стиральной машины, полная решимости я вернулась в дом. Лиззи уже сушила полотенцем волосы. Вот и отлично – не придется перекрикивать ни воду, ни фен.
– Я прямо сейчас позвоню родителям и расскажу о нас, – выдала я речитативом, прислонившись к дверному косяку.
Лиззи опустила полотенце. Я спрятала глаза в узел полотенца, перетянувшего ей грудь.
– Не вмешивай родителей в наши отношения, – отчеканила Лиззи голосом, которым обычно перечисляла требования к новому проекту.
– Уж лучше их, чем Шона.
– Если Шон сумеет разбить наши отношения, то они ничего не стоят.
Лиззи потянулась за кремом и окончательно отвернулась от меня. Она с таким ожесточением наносила его на лицо, будто давала себе пощечины на брошенные мне в лицо обвинения – если я не лесбиянка, то какого черта столько лет грею ей постель и даже глазом не веду в сторону мужиков? Какая вожжа попала под хвост многоуважаемой мисс Брукнэлл?
– Иди в душ, пока там тепло. Я специально берегла для тебя воду.
Какая забота! Лучше бы добрые слова приберегла! Вода не согрела, а только больше заморозила мне голову. Что делать? Как быть? Как показать Лиззи, что она важна для меня?
Хватая с крючка полотенце, я заметила на крышке унитаза ровную стопочку одежды. Девочку раздеть, девочку одеть – это Лиззи умеет. Еще и чай заварить. К яблочному пирогу. И добавить ложечку дегтя:
– На ужин получишь только салат. Но он картофельный. Мы же в Ирландии, чтобы ты не забывала.
Я вжала живот, и резинка спортивных штанов перестала касаться пупка.
– Лиззи, я ничего не забываю. И главное – помню, что отпуск когда-нибудь закончится.
– Когда-нибудь все закончится.
Она отвернулась к шкафчику и достала бокал. Один. Передо мной дымился чай.
– Лиззи…
– Хватит! – шарахнула она бокалом по столешнице, даже не дав мне времени, чтобы сформулировать мысль. – Мы договорились. И я не желаю поднимать эту тему вновь. Поговорим с тобой уже по факту.
Лиззи налила себе вина и сделала большой глоток. Я последовала ее примеру и сожгла язык. Ничего. Говорить мне все равно больше не разрешают.
– Когда мистер Мур возвращается?
Тон Лиззи был абсолютно деловым. Будто она собиралась обсудить с ним продление съема, а не то, в какой позе лучше отыметь ее любовницу. Я отставила чай в сторону:
– В деревне траур. Умер фермер. Не думаю, что мистеру Муру будет до меня!
И я оказалась права. Шон не вернулся в понедельник, как обещал. Я специально отправилась к Мойре, чтобы пройти мимо его дома. Видно, его не отпустили из теплых объятий, и после них ему, возможно, не будет до меня никакого дела. Так даже лучше – не предложит же Лиззи мне вместо него медвежонка Падди?! У него ж на лице написано, что даже влей в него весь виски, что есть в пабе, ни одной топ– модели не удастся совратить этого добропорядочного семьянина. Не то, что мне! Без юбки. Без каблуков. Без прически. Без косметики. На меня можно было запасть только изголодавшемуся кобелю. А нынче этот кобель вернется сытым и довольным. И, возможно, действительно расстроится из-за смерти соседа. Остается только молиться, чтобы все так и вышло.
– Не приехал, – скрипела Мойра, трепя собаку за ухом.
Она явно включила старушечью неуемную фантазию.
– Да ничего с ним не случится, – попыталась я приободрить ее. – Он же не играет в перегонки с тракторами.
Мойра подняла на меня глаза, и улыбка сползла с лица без моего разрешения.
– Сколько бы в нас не пихали счастья, оно тухнет вдали от его источника. Он не должен был к ней ехать. Я должна была его остановить.
Я перехватила под столом ошейник и подтянула Джеймс Джойс к себе.
– Шон не маленький мальчик…
– Вот именно!
Даже Мойра не дает мне говорить. Надо научиться быстрее обличать мысли в слова.
– Я пойду порисую.
Из собаки вышла плохая модель. Она ласкалась ко мне, звала играть, наступала на доску с листом. Не верилось, что этой вертлявой сучке больше десяти лет. Каким же несносным щенком она была! Но я сумела сделать пару набросков и вечером создала шедевральную карикатуру. Лиззи минут пять глядела на рисунок и наконец выдала:
– Ну и где же твой ненаглядный водопроводчик?
– Я рисовала собаку!
Я так резко подскочила со стула, что Лиззи пришлось отпрыгнуть.
– Я не про рисунок…
Я выдохнула и покачала головой.
– Прости, Лиззи, ему не до меня. У него в Лондоне живет любовь всей его жизни. После нее он даже не посмотрит в мою сторону.
– У кобелей не бывает чувства сытости.
Я стащила со стола рисунок и запихнула в папку. Поскорей бы Шон уже вернулся и показал Лиззи спину. И поскорей бы она дописала последнюю картину для выставки, и мы собрали чемоданы. Мне не нужен ирландский водопроводчик, чтобы доказать Лиззи, что я хочу быть с ней. Что я сделала не так, чтобы заставить ее в себе усомниться?
Голову разрывало от мыслей. Я прокручивала в памяти последние месяцы и не находила за собой никакого криминала. Бессонница не выпускала меня из своих когтей даже под одним с Лиззи одеялом. Я уснула лишь под утро и встала ближе к полудню, когда Лиззи во всю уже работала. Завтрак в одиночестве встал поперек горла. Даже варенье Мойры показалось кислым. Весь день пошел наперекосяк. Я вытащила наброски собаки, но меня начало от них тошнить после первого же мазка. Я думала об ее хозяине и ненавидела бедное животное. Так и солнце сядет, а я ничерта не нарисую.
Я схватила этюдник и решила догулять до Мойры. Хотелось зеленой малины, хотелось обратно в детство, когда должны только тебе. Полная ненависти ко всему миру я распахнула дверь. Хорошо, что не ногой, а то бы точно сорвала с петель. Но закрывала я ее уже тихо, заметив в конце дорожки Шона. Мое шумное появление оторвало его от созерцания почтового ящика, но он не сделал ко мне шага, только повысил голос:
– Я просто зашел спросить, что еще раздражает тебя в моем доме?
Я стиснула пальцы, лежавшие поверх этюдника, хотя стоило закрыть ими вспыхнувшие уши. Я реально забыла про неприкосновенность частной собственности.
– Это стирается. Не беспокойся. Шон улыбнулся своей прежней наглой улыбкой, которая идеально подходила к бежевым слаксам и щегольскому джемперу болотного цвета. Неужто первым делом он заскочил к нам? Не вырядился же он так ради меня? Ответ – точно нет.
– Вот я и переживаю из-за недолговечности краски, доверяя твоему артистическому вкусу, – он улыбнулся шире, и я покраснела сильнее. Дернуло же меня разрисовать эту железную мусорку для писем! – Я боюсь спросить, сколько будет стоить настоящая роспись?
Издевается! И у него это ловко получается.
– Если дашь мне краску по железу, я сделаю это бесплатно, – попыталась я отшутиться, но только захлопнула мышеловку!
– Магазины пока открыты. Если быстро переоденешься, – и Шон действительно окинул меня презрительно-недовольным взглядом, – можем прямо сейчас купить краску.
Я стиснула зубы, чтобы не сказать новую глупость. Меня только что сравнили с английской леди, и я проиграла по всем пунктам. Даже в художественном вкусе.
– Я сотру все это завтра, не переживай, – выдала я мертвым голосом.
– Лана, я серьезно. Мне безумно понравился твой дизайн, – Шон почти бегом сократил между нами расстояние и протянул раньше не замеченный мною кулек.
– Задаток. Соленая английская карамель.
Я приняла подарок и не сдержала улыбки:
– А у меня для тебя припасена такая же, только ирландская. Хотела быть оригинальной. Не получилось.
Он улыбнулся в ответ:
– Намного лучше, когда у людей сходятся вкусы. И чертовски приятно, что ты думала обо мне.
Он стоял почти вплотную. Между нами был лишь кулек.
– Я думал о тебе слишком много.
– И?
Но ответить Шон не успел. Пришлось здороваться с выросшей у меня за спиной мисс Брукнэлл.
– Мы скучали, мистер Мур. Надеюсь, вы больше не покинете нас так надолго?
Я покраснела еще сильнее. Лиззи вновь потеряла над собой контроль, но Шон зарядился английской холодностью и обескураживающе улыбнулся.
– Что-то сломалось?
– Нет, нет, – затрясла головой Лиззи. – Пока ничего.
Моя макушка горела не меньше ушей, но я навечно застряла между молотом и наковальней.
– Я уезжаю через неделю, но Падди прекрасно заменит меня, если что-нибудь случится.
Через неделю? А как же обещанный Мойрой запой? Отложился до возвращения из Корка?
– Я сейчас принесу твои конфеты, – выдохнула я и почти протаранила Лиззи, чтобы пройти в дом.
Шон остался на пороге.
– Поторопись! Магазины закрываются рано, а путь не близкий.
И он тут же рассказал Лиззи про краску. После чего она прошла за мной в спальню.
– Мы едем в строительный магазин, – прошипела я, не дав ей и рта раскрыть.
Лиззи развернулась и вышла. Натянув простые коричневые штаны, я скрасила их будничность яркой кофтой – калифорнийская развязность все равно не будет гармонировать с саксонской галантностью, да я и не собираюсь составлять идеальную пару ирландскому водопроводчику, а для выбора краски – это самый подходящий вид.
Глава 23 «Буря в стопке виски»
– Anthony Trollope worked as a postmaster in Leitrim and invented the postbox, – улыбнулся Шон, закидывая в багажник банки с краской, но даже его самая коронная улыбочка не могла вернуть мне мою. Меня провели, как школьницу. Нагло и по-ирландски без капли раскаяния. Мне надо было сразу заподозрить неладное – даже в самой глухомани строительный магазин не мог находиться в больше, чем часе езды.
– Лана, – Шон захлопнул багажник. – Знаешь, почему хорошо иметь жену? С ней можно делать вещи, которые непростительно делать мужчине одному. Например, ходить в театр. Все сразу станут обсуждать, что это ему вдруг в театре понадобилось. А когда говорят, жена повела его в театр, тема исчерпана.
– Я тебе не жена и тебя никто не обсуждает, – огрызнулась я.
Шон вытащил из кармана два билета и протянул мне:
– Можешь порвать. Я не обижусь.
Господи, ну почему мы не на съемочной площадке – там бы у меня хватило духу на подобное, а здесь я только сильнее сжала кулаки.
– Обещай, что это в последний раз.
– Театр? О, да, раз в год для меня максимум.
– Хватит! – Я с такой яростью распахнула дверцу машины, что она чудом осталась на петлях. – Ты знаешь, о чем я! Терпеть не могу, когда мне лгут!
– Я не лгал, – театрально-обескураживающе улыбнулся Шон. – Я просто не сказал про спектакль, хотя шел именно за тем, чтобы пригласить тебя в театр, но тут я увидел почтовый ящик… Лана, это же часть нашей свободы! Англичанин наставил в нашей стране красных королевских ящиков, и мы первым делом, как завоевали независимость, перекрасили их в зеленый. Когда я увидел зеленые трилистники, то сразу понял – это знак…
– Шон, хватит!
– Неужели тебе не интересен тот факт, что именно Ирландия вдохновила английского почтового работника заняться литературой? Наши ехали за славой в Лондон, а он наоборот…
– Прости, но меня лично Ирландия ни на что не вдохновляет! Хотя твоя собака прекрасно позировала.
Шон так и не захлопнул мою дверь: ему, видимо, доставляло удовольствие глядеть на меня сверху вниз!
– Ты, выходит, тоже делаешь какие-то вещи без спроса?
– О нет, я как раз собиралась спросить тебя, – улыбнулась я коварно. – Но ты не вернулся в понедельник, хотя обещал.
– А хочешь знать, почему? – Вот этого я знать хотела меньше всего! – Заигрался с племянниками в «Авалон». Мне всегда доставалась карта плохого. Все ждал, что повезет стать хорошим или уж мудрым Мерлином. Видно, не судьба.
Шон перестал улыбаться. Лжет или нет? Да какая разница?! Главное, что он притащил меня за сто километров в очередную дыру с одной церковью и одним замком – и поди докажи Лиззи, что я ничего не знала про заказанные билеты! Меня не отпускали к нему на свидание, а именно так выглядит теперь этот поход за краской!
Шон наконец хлопнул дверью и сел за руль.
– Ты голодна?
Я кивнула – чипсами в театре мой живот явно не удовлетворится. Злость всегда подстегивает мой аппетит, как чеснок – ярость в бойцовых петухах. Шон явно понял, что злить меня еще больше не стоит, потому через пять минут притулился на жутком изгибе дороги между двумя такси, чуть не размазав зеркало по стене дома. Они что, все родились миллиметровщиками?
Глухую стену театра украшали граффити, а паб через дорогу не отличался живописностью. Темная витрина была уставлена бутылками виски Джеймсон и пива Гиннесс. Внутри нас ждет, небось, такая же тьма, а она, как водится, друг молодежи. Нам же сейчас она точно враг. Никакой романтики с водопроводчиками. И точка. Иначе просьбу Лиззи я никогда не исполню. Я же уважать себя перестану, если приму активное участие даже в фиктивном романе с водопроводчиком. Баста! Я пришла поесть, а когда я ем, я глух и нем. Если Шону приспичило поговорить, то пусть говорит – только сам с собой. Я даже немым слушателем не хочу быть. Дайте мне оглохнуть!
– Посмотри на тот плакат! – Пришлось обернуться: семь пивных кружек в ряд. – Это реклама начала прошлого века, призывающая пить Гиннесс каждый день. А вон тот плакат…
– Шон, – я даже опустила его указующий перст. – Не порти мне аппетит алкогольной историей, ладно? И пить я сегодня не буду, окей?
Я нагрубила и достаточно громко, но все остальные интонации Шон игнорировал без зазрения совести, а тут сразу отодвинул мне стул. К нам черепашьим шагом двинулась официантка, точно брала себе время просканировать нас взглядом, особенно меня, и мне сделалось как-то нехорошо от своего затрапезного вида. И это еще только в пабе, а что станет со мной в театре – буду чувствовать себя дояркой на пленуме СССР. Девушка наконец вышла на свет одинокой искусственной свечи, торчащей в центре нашего столика, и раскрыла рот. Сразу стало понятно, почему меня передернуло от ее взгляда и отчего у нее не нашлось для меня приветливой улыбки – она родилась в той же стране, что и я. Шону повезло чуть больше, его наградили фразой:
– I’ll give you a wee minute to think about what you’d like.
А мне просто швырнули под нос меню, но я поблагодарила и тут же выпалила, чтобы нам обоим принесли «фиш-энд-чипс» и два чая с мятой и лимоном. Девушка даже не стала доставать блокнот. Рта она тоже не раскрыла. На свое счастье. Сейчас я была слишком зла, чтобы вынести чисто-русское хамство.
– А раньше ты бы не нашла в это время ничего, кроме соленой говядины и консервированной свеклы, – выдал Шон, когда с нашего столика исчезли так и не раскрытые меню.
– Раньше – это когда? Во времена англичан? – не сумела я смягчить тон.
– Просто раньше.
Наконец-то Шон понял, что иногда лучше жевать, чем говорить, хотя жевать пока было нечего. Если только выбившийся из ворота джемпера воротник рубашки. Но водопроводчик и в костюме-тройке остается водопроводчиком, даже если он на пятерку сдал в школе предмет «Знай и люби свой край». Его край меня интересует в данный момент намного меньше точки преткновения моих с Лиззи отношений.
Официантка вернулась с нашим заказом довольно быстро. До того момента, как я смогла решить, как себя вести: заговорить с ней по-русски или сделать вид, что я не заметила акцента. Шон же не нашел нужным намекнуть мне про ее национальность. Однако вдруг ни с того ни с сего брякнул:
– Когда ты пытаешься говорить с ирландским акцентом, ты начинаешь звучать, как англичанка. Лучше не надо.
Я ведь почти ничего не сказала. Только извинилась, что сделала за него заказ. Или дело не в акценте, а он просто дал понять, что его интерес ко мне тоже далеко не романтичный, и всю романтику он копит для своих кратких лондонских визитов. Такой расклад меня более чем устраивает. Остается надеяться, что ты приперся сюда ради спектакля, а не ради ужина со мной.
– Мне нравится твой русский акцент. Он напоминает выходцев из графства Западного Клэр.
Я кивнула. С полным ртом не разговаривают, да и говорить нам не о чем. Шон грузил меня своими находками из «Гугла», потому что у нас действительно нет с ним ни одной точки соприкосновения для самобытной беседы. Мы разного поля ягоды, и не столько по языку, сколько по образу мыслей. Я не могу обсуждать с ним краны – какими бы традиционными те ни были. Как и он не в силах сказать о моих цветочках на его почтовом ящике ничего, кроме глупого «вау». Зачем только я заставила его купить краску! Да я-то тут причем? Это была его идея. Его, чтобы затащить меня в театр. Его мозгов хватило, чтобы понять, что иначе я никуда с ним не поеду.
Официантка принесла чай в самый неподходящий момент, когда я мысленно расставляла все точки над своими отношениями с Шоном, потому я не могла сообразить, на каком языке она ко мне обратилась. Если отвечу ей на другом, то обижу. Возможно, в этом конкретном случае мое молчание прозвучит не так грубо. К тому же, Шон поблагодарил ее и проводил долгим оценивающим взглядом, заставившим меня почувствовать укол ревности или укус злости. Шон сравнивал меня с ней, и, признаться, я проигрывала девчонке по многим пунктам. Для начала, она была моложе, а при подобном плюсе остальные уже не имели значения. А моим единственным плюсом было то, что я уже сменила роль официантки на роль жены, а ей еще предстояло найти своего дурака. Или встретить настоящую любовь. И последняя мысль ужалила меня больнее осы. Хорошо, Шон глянул на время и начал меня подгонять. Обожженные губы заглушили душевную боль. На пару минут, за которые мы перебежали дорогу и очутились в театре. Не на пару, конечно, а на полчаса, когда вера в спектакль еще не была полностью разрушена.
Шон, как ты мог пригласить меня на подобный ширпотреб? Конечно, ты не мог предположить, что исполнительница главной роли заболеет и ее заменит актриса, читающая роль по книжке, пусть с выражением, но все же… А вот содержание оставалось всецело на его совести! Если по этой пьесе сняли фильм «Closer», то Шон знал, что там главное слово и главное действие будет одно – fuck… В контексте наших с ним странных отношений этот спектакль выглядел откровенным плевком мне в душу. Джулию Робертс и Натали Портман я могла бы еще вынести в таких сценах, но бабу с книжкой в руках, играющую хрупкую девочку, мои нервы не выдержали. Я с превеликим трудом подбирала слова, чтобы объяснить Шону свое желание уйти. Хотелось, правда, сказать ему нечто близкое к тексту пьесы, а лучше в русском переводе, чтобы в его башке наконец встряхнулись последние мозги – если уж я решу с ним переспать, то это будет лишь моим решением, но никак не его. И чтобы со сцены там ни желали донести, но лично мой мир не крутится вокруг чьего-то члена! И уж точно не его!
– Я с удовольствием бы отвез тебя в Дублин на «РиверДанс», но сезон открывается только в сентябре…
Сейчас я уже не корила себя за грубость:
– Мне хватило мюзикла «Однажды», чтобы понять, что театр в Ирландии все же существует. Хотя тема романа ирландского парня и чешки, или кем там она была, меня не трогает вообще, понял? – Но он не желал ничего понимать! Тогда я решила сгладить углы и все же высказаться по спектаклю: – Если бы я увидела только это, то…
– Эта пьеса раскручена американцами! – завелся Шон, разозлившись то ли на роман с ирландцем, то ли на собственную ошибку с выбором спектакля.
– Отлично! – уже орала я. – Так я не имею никакого отношения к американцам! Я теперь даже не замужем за одним из них. Я русская! И я не могу хвалить это говно. И точка!
Я орала, как ненормальная, и мне было за себя ужасно стыдно, но плотину прорвало. Пусть радуется, что я не кинулась на него с кулаками. Да и никто нас не видел, все продолжали смотреть про чужой трах – если только русская официантка не подглядывала за нами в окно. Улица пустовала из-за позднего часа и дождя. Его лед чуть остудил меня. И мысль – как добежать до машины…
– Предлагаю переждать дождь в пабе.
Я согласилась. Стихия примирила нас на время. Но только на время. Этот спектакль я Шону не прощу. И пусть только заикнется еще раз, что отношения строятся исключительно на сексе и что глупо это отрицать. Наверное, из-за ярости мы отлично сдали стометровку и почти не промокли. Русская официантка была несказанно рада нашему возвращению. Еще бы, Шон был исключительно щедр на чаевые. Но в этот раз я позабочусь, чтобы он не растрачивал кровью заработанное на всяких русских дур. Включая меня! Я сделала заказ и буду за него платить, и пусть только посмеет сказать мне поперек слово! Я отлично выучила из спектакля, как красиво посылать надоедливых мужиков. И своевольных.
Когда нам принесли заказ, Шон нагло заказал два виски. Я чуть не схватила официантку за руку – она русская, поняла бы меня. Хотя и без жестов все понятно. Пусть от бешенства мой акцент стал заметнее, но смысл слов ускользал только от Шона Мура.
– Ты не будешь пить за рулем. Ты меня понял?
Я едва сдержалась, чтобы не добавить «иджит», хотя стоило назвать идиота идиотом. Да и съездить по наглой роже не помешало бы.
– Я пить не собираюсь. Оба шота для тебя.
Будь я мужиком, это прозвучало бы ударом ниже пояса, но я женщина – и бил он четко в грудь. Зачем только мне понадобился этот чертов виски на берегу этого чертового озера?! Не потащи я этого придурка в паб, он бы чинно общался только с Лиззи, и ей бы в голову не пришло проверять на нем мою гетеросексуальность.
– Мы, ирландцы, пьем, потому что у нас врожденная непереносимость реальности. Кажется, сейчас у тебя та же проблема. И это странно с учетом того, что ты сама построила свою жизнь через постель.
Как я удержалась, чтобы не выплеснуть в него воду из его стакана?! Свою я, к сожалению, уже выпила. Наверное, меня остановил ехидный взгляд этой дуры-официантки. А мой был явно драконьим, потому она быстро смылась, а виски принес парень из бара. Я все это время молчала, попросив заткнуться и Шона.
Мне хотелось провалиться сквозь землю. Подобные выпады не позволяют себе даже близкие друзья, а мы с ним чужие друг другу люди. Должны же быть хоть какие-то границы приличия. Я по пьяни открыла ему душу, но сейчас я трезвая и не спущу ему подобных разговоров. И не стану пить его чертов виски! Моя реальность
