Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

Чай обжигал грудь похлеще виски. Я проклинала свою привязанность к тонким спортивным лифчикам. Сейчас я мечтала о поролоновых чашечках, чтобы скрыть аффекцию. А предмет моих пошлых девичьих грез преспокойно жевал бутерброд. Ему на меня плевать. Он перед собой куражится. Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал. Я сейчас была его Эверестом.

– А не пойти ли тебе одеться? – не выдержала я.

Дождю голым он тоже надоел, а вот солнце выглянуло явно для того, чтобы им полюбоваться. Вот и нечего прятаться от него в доме!

– И принеси нашу одежду. Я запущу стиральную машину.

Шон кивнул, допил чай и ушел. Фу… Я сразу кинулась в спальню, но не за покрывалом, а телефоном. Лиззи наконец написала, что у нее все хорошо и даже спросила, как я там? Я плюхнулась с телефоном на пол. Она не про то спросила, она спросила как раз про это. Иначе бы написала «How are you?», а не «Are you having fun there?» О. да. Я отлично развлекаюсь в компании Шона Мура. Спасибо, Лиззи, за заботу!

Почему-то захотелось в ответ нахамить. Отомстить разом и за Шона, и за мои нервы… Но я написала просто «Гт totally fine» и почти отослала, но в последний момент задумалась о разнице во времени. Черт, сколько сейчас в Нью-Йорке? Но проверять в телефоне не стало. Плевать! Мое сообщение в любом случае будет не ко времени. Лучше заняться стиркой. Это точно к спеху.

Шон нашел меня подле стиральной машины. Барабан показался в этот раз особо маленьким и захотелось утрамбовать белье ногой. Наконец он закрутился, и я вопрошающе взглянула на Шона: чем теперь займемся? Пока нет покрывала, а оно не скоро высохнет.

– Хочешь еще один урок на вистле?

Еще один? Первый походил больше на облапывание ученицы. Но раз ученицу уже облапали, может выйдет какой толк от второго. Не тут-то было!

– Ну я же говорил тебе, что нельзя грызть дудку!

Я убрала ее ото рта. Ты еще помнишь, что говорил мне?

– Прижимай будто палец ко рту. И отверстия закрывать надо плотнее. Ну вот, видишь, получается…

Я все вижу и у меня ничерта не получается. Я самая бездарная ученица, которую только можно вообразить. А тебе с детьми надо работать. Там важно хвалить за каждый чих, а меня не надо, пожалуйста. Час, убитый час жизни! Шон, ты ненормальный!

– Каждый день. Всего двадцать минут. И все получится.

– У меня ничего не получится!

Я почти швырнула дудку на пол, но под темным взглядом Шона опустила руку.

– Это неправильный настрой. На все неправильный. У тебя все получится. Все. Поняла?

После этих слов точно надо было отходить Шона дудкой. Нужна практика, да? Так вернемся в спальню! Что время зря терять и придумывать ненужное никому времяпрепровождение!

– Машина закончила стирать, – опередил Шон мое предложение.

Как вовремя! Шон предложил поставить сушилку в спальню Лиззи, чтобы та не мешалась в гостиной. Я согласилась. Туда я заходить точно не буду, и это спасет меня от лицезрения всего спектра одежды мистера Мура. Он ловчее меня уместил одежду на сушке – я-то только в России ей пользовалась… Когда-то давно.

– А теперь твой черед?

– Чего? – не поняла я.

– Ты обещала научить меня рисовать.

Отлично! Вот именно этим и должны заниматься те, кто не знают чем друг с другом заняться, кроме… И я разложила на столешнице листы с карандашами.

– Что ты хочешь научиться рисовать? – спросила я как можно нейтральнее.

– Твою грудь, – без минутной запинки ответил Шон.

И я чуть не швырнула в него карандашом. Вернее, швырнула, но это выглядело так, будто карандаш сам упал. Я подняла его с пола и захватила от раковины блюдце.

– Начинают обычно с яблока. Обведи круг, – я прижала блюдце к листу и надавила на руку Шона. – Осторожно. Не сломай грифель.

– Яблоко похоже на грудь. Давай все же начнем с груди, – не унимался Шон, и мне захотелось надеть ему блюдце на голову. – Ну, это правда, – улыбнулся он, глядя в мои злые глаза.

– Яблоко похоже на яблоко, – отрезала я, схватила новый лист и принялась чертить схемы светотени.

Шон делал вид, что слушает, но явно мечтал сжать, вместо карандаша, мою грудь. Яблоко в его исполнении меньше всего походило на фрукт, но и сосок он, слава богу, к нему не пририсовал. Даже первоклассник и тот рисует лучше. Шон Мур надо мной этот час хорошо поиздевался.

– Довольно! – заорала я и отобрала карандаш.

Шон, будто и вправду обидевшись, подпер подбородок кулаками.

– Не понимаю, почему ученики признаются тебе в любви. Ты злыдня. Тебя к детям вообще подпускать нельзя.

Хорошо, что я уже спрятала карандаши в пенал, а то бы точно ткнула ими его куда-нибудь побольнее.

– Ты не ребенок. С детьми я другая.

– Надо со всеми быть одинаковой. У меня сразу ничего не получается. Я же сказал, что учеба дается мне с трудом. Нет бы подбодрить, а ты…

Я прикрыла глаза, чтобы досчитать до десяти.

– Шон, я очень ценю, что ты сделал для меня. Я ценю твое терпение. Но я бездарная ученица и оставим это. Ты когда едешь в Корк?

– Не сегодня, – улыбнулся он. – Сегодня я учусь рисовать грудь.

Я сжала губы.

– Эрик тебе когда-нибудь говорил, что ты прекрасна, когда злишься?

– Пошел вон! – закричала я раньше, чем подумала. Да, у моего тела пока работал инстинкт самосохранения. – Пошел вон!

Шон сцепил руки под подбородком и покачал головой.

– Какая же ты красивая!

– Ты что, не слышал, что я сказала? Пошел вон!

– Не пойду. Мне здесь хорошо.

Я выдохнула и вцепилась пальцами в спутавшиеся волосы – дура, забыла расчесать, пока были влажными.

– Шон, почему ты ведешь себя, как козел?

Шон заулыбался еще шире. Что больше позабавило его, мои слова или все же вшивый домик на голове, кто знает, но мои познания в ирландских мужчинах приумножились изрядно за эти сутки, и потому я использовала ирландскую фразу в русском значении. Козел ты, Шон Мур, но, к счастью, любовь не зла.

– Я очень даже логичен, глупая русская девчонка. Мне хорошо с тобой. По-дурацки ведешь себя именно ты. Твоя серьезность пугает. Я чувствую себя профессором, у которого боятся завалить экзамен.

Я кивнула. Да-да, я очень рада дать тебе возможность почувствовать себя профессором. Жаль, для меня ты, сколько бы чечеток не отбивал, навсегда останешься водопроводчиком, высасывающим за вечер полбутылки виски или всю бутыль. Красавчик! Лучше б твой отец сделал тебя фермером. Пришлось бы каждое утро в поле ходить, пить бы было некогда. Чем вообще твой день занят? Детские книжки читаешь? Большего в твою башку все равно не влезет… Хоть бы кран, что ли. у кого сломался, и ты свалил до вечера. Два часа в постели я могу тебя вынести, но целый день нос к носу, увольте.

Хотелось выплеснуть все это на мистера Мура, но что-то сдерживало поток гадких слов. Наверное, воспитание.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Расслабилась. Мы не на секс-тренинге здесь. Мы живые люди. Ну, попытайся хоть что-то почувствовать ко мне… Ну, вспомни «Мосты графства Мэдисон», у них было всего несколько дней, но они сумели с первого ужина зажечь друг в друге страсть. Ну, неужели я настолько хуже этого фотографа? Не поверю, что ее возбудили фотографии Неаполя из «Нэшнл Джеографик».

Шон ждал от меня ответа. А что я должна была ему сказать? Да, именно фотографии положили героя в постель фермерши. Они могли говорить о том, о чем не говорят с фермерами. А ты-то даже не фермер, увы.

– О'кей, – согласилась я непонятно на что. – Никакой больше серьезности. Ну, что делают несерьезные девочки в твоем понимании?

– Обед.

Мне так и хотелось выругаться. Шмотки я ему постирала, сейчас накормлю, потом в постель уложу. Хорошо устроился! Когда уже ты в Корк свалишь?!

Я сунулась в холодильник и в овощной ящик. Лучше и не придумаешь! Картошка! Я нажарю ему картошки с луком. Может, еще и на сковородке подам. Кушать подано, жрать пожалуйста! Жаль, что на «Оливье» ничего, а так бы я до самого утра с удовольствием кромсала овощи, только бы тебя не видеть. А ты не свалишь даже с кухни, будто без тебя картошку не почищу!

– А ты бы мог съесть мешок картошки за день? – не смогла я удержаться от мучающего меня с музея вопроса.

Шон задумался. А чего тут думать?

– Надеюсь, мне никогда не придется проверять это на себе.

Ладно, ешь куриные бедрышки, так уж и быть. На сковородке они быстро зажарились. С корочкой. Как у бабушки. Лиззи никогда не стала бы такое есть!

– Открыть вино?

– Нет! – я чуть не опрокинула на себя тарелку. – Никакого алкоголя, понял?!

Шон потупил глаза.

– А как же пиво? Сегодня херлинг.

– Падди приходит, да? – обрадовалась я.

– Нет, – лицо Шона сделалось абсолютно серьезным. – У нас семейный вечер, забыла?

Это словосочетание мне совсем не понравилось.

– Я не люблю херлинг! Я вообще не смотрю спорт. Иди домой и болей на здоровье.

– Я и пойду домой. Только с тобой. Джеймс Джойс, как и ты, боится ночевать одна. Вы с ней очень похожи. Правда, с нее волос чуть больше сыпется.

И Шон вытянул из зеленого салата длинную волосину.

– Черт! Прости.

– Да все в порядке. Вкус не поменялся. Спасибо!

– Пожалуйста, – выплюнула я, с трудом проглотив просившееся на язык продолжение «уезжай скорее».

Глава 30 «Кольцо дружбы»

– Dura, – прорычал Шон мне в ухо, и я подскочила, не поняв, что к чему.

Оказалось, дурой он назвал совсем не меня. Он говорил по телефону. Вернее, орал. На разговор это походило меньше всего.

– Что там написано в книге творения, помните? И в день пятый Господь создал гадов ползучих. Явно ваших родственников, О’Диа! А что делал Господь в седьмой день? Отдыхал. Так, ради всего святого, позвольте мне сделать то же самое!

Я замахала Шону рукой, чтобы успокоился, но он не обратил на меня никакого внимания. Одеяло свалилось, и я видела, как ходит ходуном его грудь. Он грозил виртуальному Бреннону О’Диа настоящим кулаком.

– Я знаю, что сегодня не воскресенье, я не… – и он вновь произнес то странное слово «дура». – Я сказал «день седьмой», О’Диа! Я был у вас семь дней назад. Оставьте уже меня в покое… Да плевать я хотел, что там течет! Я не единственный в округе, кто разбирается в трубах. О’Диа, последний раз повторяю, ноги моей в вашем доме не будет. И если позвоните еще раз, то я не буду так вежлив. И вам доброго дня!

И вежливый Шон рухнул на подушку, откинул руку, бросил телефон на прикроватный коврик и повторил то самое магическое слово.

– Что значит «дура»? – спросила я.

Шон повернул ко мне голову и четко произнес:

– Dur, без «а». Синоним к О’Диа. Глупый.

Я усмехнулась – родственность языков на лицо. К счастью, души у нас с ним разные.

– Так не разговаривают с клиентами. Это чревато…

Шон прикрыл лицо ладонями и выругался, чтобы спустить пар, и у него почти получилось ответить мне спокойно.

– Он не клиент и никогда им не был. О’Диа решил заделаться ко мне в ангелы– хранители. Этот идиот каждую неделю что-то ломает в доме, чтобы пригласить меня и всучить еще немного денег. Понимаешь?

Я не стала улыбаться. Слишком скользкой темы мы коснулись – его доходов.

– Но ведь людям нужны деньги, – попыталась я ответить как можно нейтральнее, поняв, что сам Шон высказался и теперь будет молчать.

– Людям нужна еда, сон и секс. И больше им ничего не нужно.

– Вот как раз на еду и нужны деньги, – попыталась я проигнорировать третий пункт.

– На еду мне хватает без О’Диа. Поверь, мне совсем немного нужно.

Охотно верю, на выпивку идет куда больше! И если бы ты бросил пить, уже давно разбогател! Руки-то у тебя из того места растут, из какого надо. Только с мозгами проблема.

– И пока мне хватает на еду, – продолжал Шон, разглядывая мою грудь, которую я забыла прикрыть одеялом, – я не трачу время на дурацкую работу.

– А на что ты тратишь свое время? – сделала я свой выпад, и он отбил его с легкостью, как я и предполагала:

– Сейчас я его трачу на тебя.

А другого ответа от него не добьешься. Другой ответ и так ясен: на пьянки с Падди и просмотр херлинга по телевизору. Как хорошо, что мой мозг еще не утратил способность отключаться от чужеродной речи, а то бы я стала спецом в херлинге после его разъяснений. Был бы умнее, понял бы, что мне куда приятней гладить собаку, которая улеглась подле дивана мне на ноги, а не вникать в этот доисторический хоккей на траве!

– Женская грудь похожа на яблоко, почемуты отрицаешь очевидное?

Я наконец залезла обратно под спасительное одеяло. Хотя какое там спасительное

– Шон же был под ним и то же голый.

– Грудь похожа на шар, яблоко похоже на шар, лицо похоже на шар. Шар – основа рисунка. Я просто подумала, что рисовать шар тебе будет скучно, и потому предложила нарисовать яблоко, как ребенку.

Шон съел мой ответ. Теперь пришел мой черед давиться.

– Что я могу предложить тебе на завтрак?

Боже мой, только не секс! О’Диа позвонил в недоброе утро. После херлинга и пива у нас вообще ничего не получилось – мое тело напрочь отказалось принимать в себя резинку. Кажется, на нашем тренинге поставлен жирный крест. Только бы Шон не предпринял новой попытки – мне будет от него не отбиться. Единожды сказанное «да» в сознании ирландских мужчин в «нет» уже не превращается.

– А что ты обычно ешь на завтрак? – спросила я осторожно, надеясь не напроситься ни на яичницу, ни на бутерброд, ни на очередной поцелуй под простыней.

– Овсянку, – получила я ответ, который никак не ожидала. Для меня она хуже манной каши, но критиковать чужие вкусы, лежа в чужой постели, не стоит.

– Хорошо, я тоже буду овсянку.

Только бы Шон не предложил мне сварить ее самой. Даже собака от моей каши откажется!

– Вот и хорошо. Я включу водогрей. Иди в душ, а я на кухню. Потом поменяемся. Я горячей овсянку все равно не ем.

Отлично! Минут пять я могу спокойно поваляться. Ага, не успела я обнять подушку, как меня жадно облизали.

– Доброе утро, – сказала я по-русски и потрепала собаку за ухом. – Гулять хочешь? Подожди…

Я вылезла из-под одеяла и, захватив со стула одежду, прошла в ванную. Из-за вчерашних многочисленных переодеваний вещи были свежими, а вот я выглядела печеным яблоком. Умыться и почистить зубы хоть даже пальцем – абсолютный «must» для моей реанимации. И душ, и мужской дезодорант. Да и черт с ним. Я уже до кончиков волос пахну мистером Муром. Я даже расческу взяла – когда по голове ежик с утра покатался, не до брезгливости. Ну что, любо-дорого смотреть, блин…

– Хм…

При виде меня Шон дар речи потерял или просто передумал говорить нечто нелицеприятное. Во всяком случае, не мешало бы закрыть дверцу холодильника или взять наконец из него то, зачем полез до моего появления.

– Ты с малиновым вареньем будешь или с мармеладом?

Это только манную кашу едят пополам с малиновым вареньем, и то деревянные куклы, а я, может, и кукла для тебя и бревно в твоей постели, но чувствовать я чувствую. И рядом с тобой меня охватывает гадкое чувство – отвращения к самой себе. Я согласилась переспать с тобой, чтобы Лиззи поняла, что я остаюсь с ней по любви. Один раз! А получилось, что я завтракаю, обедаю, ужинаю, сплю и смотрю херлинг с тобой. Это перебор! Лучше мармелад возьму, он хоть с горчинкой, чтобы никто не упрекнул меня в том, что мне хорошо в обществе ирландского алкоголика.

– Онс виски. Потому совсем несладкий, – предупредил Шон, протягивая банку.

Ну вот, а я о чем?! Даже в варенье алкоголь! Чтобы опохмелиться с утра овсянкой!

Я покрутила банку – мармелад из севильских апельсинов с тремя процентами виски. Мало? Прилично. Произведено в Шотландии. Изменяет Родине, какой нехороший мальчик. Под крышкой бравый шотландец в кепке отливает из бочки в ведро это самое виски. Какая техника исполнения! Вау!

– Ты даже не попробовала…

Я вскинула глаза – совсем контроль потеряла, озвучиваю мысли. Наверное, только «вау!» сказала. Надеюсь, что только… Хотя если я и озвучу мысли о Шоне, то они будут по-русски и поймет он из них лишь слово «дурак».

– Я про логотип. Гляди, как здорово! – протянула я крышку через стол прямо под нос Шону. – Нравится?

Тот пожал плечами.

– Я на мармелад всегда смотрел. Рисунка никогда не замечал.

Да кто б сомневался! Мы в Ирландии о высоких материях не думаем, мы утоляем только три потребности. Но я не часть этого «мы», у меня есть еще душа, кроме тела.

– А чем шотландский мармелад лучше ирландского? – Или, куда делся пресловутый патриотизм?

– В нем содержание виски выше, не такой сладкий получается.

Вот так просто! Продался врагам за три процента виски! Но я решила промолчать и придвинула тарелку. Может, съесть без виски? Ложка не стоит, даже аппетитно выглядит.

– Я могу сделать тебе тост и дать йогурт, – почти подскочил Шон, испугавшись моего такого долгого разглядывания каши.

– Все хорошо. Я тоже не ем горячую. Ты вообще в душ идешь?

Он даже смутился. Может, это нормально для него – одеться во вчерашнюю одежду. Но под моим строгим взглядом Шон ретировался в ванную. Только душ не включил, а я ему горячую воду экономила! Что он там делает? То включает кран, то выключает… Сломался? И тут меня осенило – он бреется! Я чуть не вскочила со стула, таким сильным оказалось желание отобрать бритву и швырнуть в мусорное ведро. Я с трудом удержала себя над тарелкой, уговаривая себя съесть кашу горячей, потом она будет вовсе несъедобной. И так давиться придется. Хорошо еще напротив нет его физиономии. Хоть бы порезался, придурок! Наконец потекла вода, и я проглотила последнюю ложку овсянки и сунулась носом в банку с мармеладом – светлое желе имело странный запах, но вкус оказался еще страннее – виски слишком гармонировало с горечью апельсиновых корок, чтобы отличить их друг от друга.

– Ты чего чай не налила?

Шон ввалился на кухню в полотенце, и я тут же почувствовала на языке привкус виски. Наверное, это было послевкусие его поцелуев. Шон подхватил чайник и подошел к столу. На щеке у него болталась салфетка. Он улыбнулся и чуть не потерял ее.

– Бриться я уже никогда не научусь.

Порезался! Я ж не хотела… Шон наполнил до краев мою чашку и поставил чайник на подставку.

– Молоко сама добавишь, если хочешь, – кивнул он на молочник. – Я быстро оденусь.

Да чем дольше, тем лучше. Для меня. А каша все равно давно остыла. Как такую подошву есть? Вилкой и ножом? Но Шон справился и ложкой. За нормальным обеденным столом он выглядел менее массивным. На барном стуле он походил на петуха на жерди. Я налила ему чая и, придвинув к тарелке чашку, сдернула со щеки салфетку. Порез небольшой, слава богу. Но надо начать контролировать мысли.

– Спасибо, – улыбнулся Шон.

Знал бы, за что благодарил.

– Что мы сегодня делаем? – спросила я, желая получить удобоваримый ответ.

– С собакой гуляем.

– А потом?

– Надо за продуктами для Мойры съездить, чтобы ей хватило, пока меня не будет.

– И мне тоже, хотя у меня есть велосипед.

– А тебя Мойра накормит, не переживай.

– Если ты ее попросишь, – решила я поставить крест на его заботе.

– А я ее попрошу. Обязательно. Пойми, ей нужна компания, кроме моей собаки. Неужели так сложно уважить старуху?

– Хорошо. Договорились. А мне нужны ногти, – я набралась наглости и помахала у него перед носом руками. Хочешь пожить с женщиной, получай по полной, и все-таки я добавила: – Они жутко отрасли. Я не могу так работать, – и это было правдой. Не буду же я дневать и ночевать у Мойры.

– Хорошо, – согласился Шон совершенно спокойно. – Поедем в город и все сделаем.

– Это займет три часа, – выдала я, обрадовавшись замаячившей на горизонте свободе.

– Сколько возьмет, столько возьмет.

Таять от заботы я не стала, но решила не торопить его с чаем и забрала со стола только тарелки. Он приготовил завтрак, мне мыть посуду – логично и не обидно. Но Шон сказал спасибо. Или просто искал повод потереться о мою щеку. Порез зачесался или что другое? Но я решила не проверять и не повела носом, хотя в кухонном окне не было ничего интересного и веселого. Облака. Хорошо еще пока не дождевые. Погодка из летней за ночь превратилась в осеннюю, и я с превеликим удовольствием закуталась в куртку Шона. Он же вышел в пусть плотной, но все же хлопковой футболке с длинным рукавом.

До Мойры мы не дошли по моей просьбе – я честно сказала, что не хочу, чтобы она с утра видела нас вместе. Мне не нужны сердечные беседы с ней в его отсутствие. Я ведь не могла сказать ей правду. Шон согласился с моими доводами, но все равно он должен сказать старухе привычное доброе утро и узнать, что надо купить. Я согласилась подождать здесь, но вот Джеймс Джойс не соглашалась расставаться со мной ни в какую. Она стала как вкопанная, поняв, что я не иду за ними. Поводок Шон, конечно же, не брал, да и он бы не помог. Пришлось присесть перед собакой и уговаривать, уговаривать, уговаривать. Она не понимала мой английский. Тогда я выпалила по-русски: «Иди уже, дура!»

– «А» на конце нет, в женском роде добавляется «е», дуре, – поправил вновь Шон, и мне пришлось объяснить ему про странную родственность наших языков.

Но, главное, что собака меня поняла и побежала за хозяином. Как же вы меня достали! Оба! Хорошо еще малина есть. Только из-за дождя новых ягод почти не созрело, так что пришлось просто глядеть на пустые поля и стараться не думать про деда Шона, ^кас, я бы на месте матери его сразу убила. Что ждать-то было два года! Все знают и всем пофиг. Странный народ… Или у них по-пьянке еще не такое творят. Хотя тут явно по-трезвому было сделано, хладнокровно, чтобы вернуть жену и детей. Во, семейка…

– Соскучилась?

Шон в этот раз не ограничился щекой, но раздражать Джеймс Джойс долгим поцелуем не стал. Теперь мне предстояло узнать, хватает ли он своих баб за коленки в машине. По мне – пусть обеими руками держит руль на этих идиотских дорогах. И Шон действительно держался за руль. Наверное, испугался, что я вытяну его свитер до колен. Пусть бы уже разгулялась погода. Я не желаю появляться в салоне огородным пугалом. И так вид у меня бомжеватый, как и должен быть у того, кто не ночует дома.

Тишина в машине убивала, и я попросила включить музыку. Она оказалась традиционной и скоро традиционно сменилась трепом на ирландском.

– Ты все понимаешь? – спросила я, стесняясь попросить переключить. Мог бы и догадаться, придурок!

– Ща, – ответил он и действительно потянулся к кнопке.

Я впилась взглядом в его пальцы – он научился читать мои мысли и даже отвечать по-русски, или у меня медленно начинает ехать крыша от общения с ним?

– Пока жил с бабушкой, выучил. Она по-английски с нами не говорила. Все доказывала матери, что это необходимо для воспитания настоящих ирландцев. Мы с сестрами научились понимать ее, выбора-то не было, но отвечали, конечно, по-английски. Ну и в школе нас заставляли читать и писать, но многое, конечно, забылось… И вообще этот язык умрет. Его понимает четверть населения, а говорят на нем в быту и того меньше. А все эти попытки искусственного сохранения языка лишь трата общественных денег, но пока в Европейской комиссии сидят идиоты, дающие деньги университетам, там будут находиться придурошные профессора, готовые их брать и с умным видом доказывать окружающим, что они спасают древнюю культуру.

– Ну, а что ж они делают?

– Обворовывают государство, вот что делают. В стране ни образования, ни медицины нормальной – все в руках придурошных монашек, но у нас есть язык, древний, ни на что не похожий…

– А вот и неправда. Что ты только что сказал? Что «ща» значит?

– «Да» на ирландском.

– Почти то же самое на русском.

– Тогда тебе сам бог велел помогать этим идиотам. Учи гэлик. Загрузи на телефон Дулингу. Они там очень постарались с ирландским.

Я спрятала телефон в карман. Смотри на дорогу, а не меня. Ни одного нового сообщения от Лиззи. Ни одного! Буду сидеть и выслушивать этот бред – каждая ведь доярка знает, как управлять страной, и каждый недоделанный фермер думает, что он умнее Европейской комиссии. Не понимаешь ценности искусства, ремонтируй краны молча и соси пиво под херлинг. Таким, как ты, все равно не объяснишь, как искусство спасает мир. Для вас любой импрессионистский рассвет не больше, чем яичница. Идиот! И думает, я буду поддерживать беседу. Да черта с два! Эй, что остановился?

– Церковь шестнадцатого века хочешь посмотреть?

Шон рассчитал остановку до миллиметров. Машина накренилась на бок, чтобы дать возможность другим не снести ее. И моя дверь открывалась ровно в пролом каменной стены, за которой маячили старые могильные кресты.

– Можешь через мою вылезти.

Думаешь, не пролезу? Пролезу! Шон поспешил за мой и взял за руку, будто я не научилась с прошлого кладбища смотреть под ноги. Гулять по костям – своеобразная ирландская романтика, да и черт с ним. Шон Мур подумал об искусстве, которое нахрен никому не нужно. Кроме меня, наверное. От церкви мало чего осталось. Если бы не кладбище, можно было принять ее за развалившийся амбар – тот же серый известняк, что и на стенах вдоль дорог. Сторона алтаря сохранилась лучше всего – может плющ удерживал камни вместе? И цветы, яркие, дикие цветы, вылезавшие из ниш в стене, точно из кашпо. Я не удержалась и сделала фотографию. Она может превратиться в убийственный пейзаж аля натюрморт, если постараться. А я точно постараюсь, только сбагрю мистера Мура племянникам.

– Все, что ты видишь в Ирландии в целости и сохранности, построено с нуля, сохраняя стиль, а настоящая Ирландия, вот она… Развалилась и скоро исчезнет совсем. Вместе с языком.

– Неправда, – повторила я. – Может, и исчезнут камни, но культура – никогда. Она слишком богата на романтику. Ее будут любить везде.

– Кто кого убил первым, да? Какая романтика в «Игре престолов»? В ней только наша мерзкая история. Зрителей, о читателях ничего не скажу, влечет к экрану совсем не романтика…

– Прости, я не зритель и не читатель, потому даже не понимаю, о чем ты.

– О сексе, о чем я еще могу с тобой говорить! Но я рад, что в тебе не умерла романтика. Хотя нет, не рад. Может, в этом и заключается твоя проблема? Может, поэтому у тебя ни с кем ничего не получается?

– Шон, мы в церкви! Хватит о сексе!

Шон сделал ко мне шаг, и я не отступила – зачем бежать от неизбежного.

– Сейчас я о любви вообще-то. Может, ты подсознательно ее ищешь даже после всей этой грязи, через которую прошла ради какого-то паспорта. Неужели он того стоил? Зачем? Что он тебе дал? Жизнь под опекой стервозной мамаши и формальные отношения с самцом, потому что надо быть, как все. Куда ты придешь по этой дороге? Куда?

Я вырвала руку, но Шон схватил другую.

– Тебе никто не давал права так со мной говорить! – прорычала я. – Моя жизнь тебя не касается.

– Мне кажется, она не касается даже тебя. Она проходит мимо. Зачем ты тратишь ее на того, по кому даже не скучаешь.

– Ас чего ты взял, что я не скучаю? – Шон не ответил. Да и что он мог сказать? Он выдавал заученные красивые слова. Может, действительно читает какие-то умные книжки, раз своими мозгами ни до чего дойти не может. – С чего ты вообще решил, что понимаешь меня? Не слишком ли у тебя большое самомнение, Шон Мур, а?

Он опять не ответил, а меня прорвало.

– Я пустила тебя в свою постель, но не в жизнь. И не потому, что ты мне понравился, а потому что никого другого рядом не оказалось. Я думала, что ты это понимаешь.

– Я это прекрасно понимаю, – ответил Шон тут же, но к моему удивлению не отпустил меня. – Люди вообще подходят друг к другу случайно и остаются вместе, пока не встречают кого-то лучшего, кого раньше рядом не оказалось.

– Кара не просто бросила тебя, она ушла к другому, да? – Мне захотелось ударить побольнее, и Шон действительно дернулся. Только пальцы его не разжались. Он будто держался за меня, чтобы не упасть и выдержать мой удар. – И ты до сих пор не можешь простить ее, да? – продолжала я хлестать его словами. Пусть вспомнит, что такое бумеранг!

– Я не могу простить себя. За то, что ей пришлось искать счастье на стороне. Мы через многое прошли вместе, но через другое, более важное, она решила проходить уже без меня.

Иди ты, Шон Мур, со своей откровенностью куда подальше! У меня с памятью порядок – девка хотела от тебя ребенка, ты ее послал, а теперь ноешь, что она нашла того, кто не строил невыполнимых планов на следующую пятилетку. Дурак, может, появись у тебя ребенок в двадцать лет, ты бы за ум быстрее взялся! Я в тупик иду? Посмотри в зеркало, куда пришел ты за эти десять лет без нее? Да и с ней ты топтался на месте со стройки на стройку, и ей в конце концов надоело оттаскивать тебя от плоскогубцев и молотка. Займись собой, а потом уже учи жизни других, если тебя об этом вообще попросят. Но, кажется, дед выбил из тебя мозги, и бесполезно тебе что-то объяснять. Я буду умнее Кары, и не стану тратить на тебя даже минуты.

– Шон, хватит! Здесь не исповедальня! С этой минуты до твоего отъезда в Корк я ничего не говорю тебе. Ты ничего не говоришь мне. А после твоего возвращения мы делаем вид, что не знакомы. Ясно?

В ответ он притянул меня к себе со звериной силой, и я с трудом сумела заполучить губы обратно.

– Ты что делаешь?!

Мне хотелось врезать ему, но он зажал мои руки в тиски.

– Пытаюсь не упустить шанс поцеловать женщину в церкви. Вдруг больше никто не согласится.

Я рванулась назад и сумела разорвать кольцо его рук.

– Будешь вести себя, как монстр, никто и не согласится.

Шон усмехнулся – как давно я не видела на его лице такого цинизма.

– Сначала я должен найти ту, которой захочу надеть на палец кольцо. Надеюсь, у нее мне не придется вырывать поцелуи силой. Пошли.

Он протянул мне руку, но я не взяла. До машины я прекрасно найду дорогу – жаль, до города пешком не дойти, а то я бы пошла. Будь уверен. К счастью, ехать оставалось недалеко. Я отыскала в гуте ближайший салон и попросила высадить меня, даже не узнав, свободен ли мастер. Плевать. Пусть едет за продуктами. Я позвоню, когда освобожусь. И лучше ближе к вечеру. Но меня приняли сразу и молча. Наверное, у меня было слишком суровое для болтовни лицо. Как же он меня достал! Он лечит через меня свои комплексы. Это точно! И что это он показался Лиззи самодостаточным кобелем. Это совсем не так. Может, он и нашел себе замужнюю бабу да еще и в Лондоне, потому что не в силах состоять с кем-то в нормальных отношениях. Его хорошо стукнули в детстве, ох как хорошо! Бедная Кара, где у нее глаза были, почему она не послушалась родителей?! Бросить школу и дом ради этого придурка… Идиотка! Да я не меньшая, если не умею поставить его на место!

Я глянула на себя в зеркало. Может, его все-таки на неразумных школьниц тянет, сколько бы он не кричал об обратном. Сейчас я покажу ему взрослую женщину, которая, если приспичит, сумеет найти себе кого-нибудь повыше пьяного водопроводчика! И я попросила сделать мне легкий макияж и хоть немного уложить волосы. Даже в его свитере, который я в спешке забыла снять, я стала выглядеть намного лучше. Будем убивать взглядом и взмахом ресниц, потому что ногти теперь едва прикрывают подушечки пальцев.