Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)
Глава 36 «Кофе с секретом»
– She’s по more sick than my big toe! (Она только притворяется больной.) – донесся до меня истошный крик Дерри, когда я только ступила на лестницу. Кто заболел? Случаем не я? Я действительно проспала завтрак – день на свежем воздухе и теплое одеяло сыграли со мной злую шутку.
Мона вчера устроила королевский ужин, хотя могла бы просто полежать кверху ногами, раз Деклан забрал мелких в парк. Рэй накинулся на еду, как ненормальный. Остальные вели себя более-менее чинно. Шон даже отказался от предложенного Декланом стаканчика виски. Впрочем, оба явно испугались взгляда Моны. Или Кейтлин, потому что та тоже выглянула из-за плеча дяди злобной фейри. Тот сразу ушел из-за стола, предложив сестре выкупать перед сном младших мальчишек. Все разговоры тотчас прекратились. Предложи я любую тему, они все сведут к Шону.
– Лане надо посмотреть университетскую капеллу, – неожиданно открыл рот Декпан. – Там витражи, выполненные Генри Кларком. Ты слышала о таком?
– Конечно! Я обожаю его иллюстрации к сказкам Андерсена.
– Пойду скажу Шону, пока не забыл.
– Не надо! – схватила его за рукав Мона, не позволив подняться. – Не лезь, понял?
– Я сама скажу, – решила я воспользоваться возможностью исчезнуть из-за враждебного стола. Мой приезд встал, кажется, всем поперек горла. И мне тоже.
Шон успел уже набрать ванну, и мелкие швырялись в него и друг в друга пеной. Желтые уточки, до того чинно стоявшие на бортике, сейчас тонули в белой пучине. Шон постучал по полу, и я села в пенную лужу, не заботясь о джинсах.
– Извини, – Его мокрые пальцы сжали мои. – Я должен был забрать тебя из-за стола. И вообще не должен был привозить тебя в Корк. Как-то все глупо получилось… Не знаю, чего они обе успели нафантазировать…
– Хватит извиняться. Что сделано, то сделано. Я приехала и хочу посмотреть витражи Кларка. Отведешь меня в университет?
Шон кивнул и водрузил уточку на голову младшего из братьев.
– После мыса Мохер, идет? В воскресенье мы вряд ли посмотрим стеллы с кельтскими письменами, будет закрыто.
Я кивнула и полезла в воду за другой уточкой, но вновь нашла пальцы Шона. Это не Мона с Кейтлин не то подумали, это ты, милый, не то делаешь. И я вырвала руку, чтобы найти игрушку. Завтра надо постараться стоять от тебя на километровом расстоянии и не раздражать Кейтлин.
Но завтра не состоялось. Я нечаянно сбила всем планы. Как я могла преспокойно спать, когда весь дом стоял на ушах? Школьный иммунитет, видать, дал о себе знать.
– Доброе утро! – поздоровалась я с виноватой улыбкой и только тогда заметила на диване скорчившуюся Кейтлин. Мона сидела на самом краю и наглаживала дочери ногу. Дерри, пунцовый от злости, стоял тут же. Мужчин рядом не было.
– Лана, можно Кейтлин поднимется к себе? – спросила Мона. – У нее первый день. Ну, ты понимаешь…
Я кивнула.
– Я прекрасно ее понимаю. Конечно. Мне ничего из комнаты не надо.
Кейтлин выглядела злее вчерашнего, и я обрадовалась, что она не удостоила меня взглядом – осталась бы от меня кучка пепла. Дерри топнул ногой и бросился вон, со всей дури шарахнув задней дверью.
– Мы никуда не едем, – сообщил сидевший за столом Рэй. – Из-за Кейтлин.
– И из-за меня тоже. Я проспала. Где Шон?
– Во дворе. Чинит фонтан.
Я осторожно открыла несчастную дверь. Дерри стоял подле дяди и держал инструменты.
– Возьми в холодильнике йогурт. Тосты, масло и джем на столе, – бросил Шон без «доброго утра», явно гоня меня обратно в дом, чтобы не путалась под ногами.
Коленки мокрые, на лице зеленая полоса от тины, выловленной из выложенного камушками прудика. Я оглянулась к качелям: Деклан одной рукой раскачивал обоих сыновей, а в другой держал шланг – чего тут поливать? Трава проминается, как на болоте. Но я промолчала и вернулась в дом.
– Я тоже хочу тост, – заявил Рэй в приказном тоне, и я отдала ему свой.
Йогурт с мюсли и ревенем не особо насытил, и вместо варенья я намазала следующий тост маслом. Хотелось сыра, но я не стала рыться в чужом холодильнике. Через минуту вернулась Мона и молча налила мне чая.
– Я договорилась с Шоном о церкви, – сообщила хозяйка, присаживаясь к краю стола. – Она шикарная. Мы в ней с Декланом венчались.
– Ма! – наконец-то прожевал Рэй. – Мы идем играть в мяч…
– Па вас возьмет в парк, а к Шону не приставай, понял?
– Мы можем все пойти в парк, – встряла я, пытаясь предотвратить еще больший скандал.
– Мы уже все решили, – перебила Мона командным тоном, и жаль не добавила: «пока ты дрыхла». – Рэй, иди скажи Шону, чтобы оставил в покое долбаный мотор. Мне этот фонтан нахер не нужен!
Сын кивнул и ускакал. Да, Шон и то культурнее выражается. И это жена скрипача, твою мать! Я собрала со стола чашки с тарелками и отнесла в раковину.
– Оставь. Я все сделаю, когда вы уйдете.
Говори уже прямо: валите отсюда! Или иначе – Шон, убери свою русскую дуру с моих глаз! Я кивнула и вышла к фонтану. Теперь оба брата нависали над дядей.
– Пять минут, – пообещал он, и я уселась к железному садовому столику.
– Хочешь клубнику? – подскочил ко мне мальчик, имени которого я так и не узнала. Он держал на протянутой ладошке наполовину созревшую ягоду, которую, небось, только что сорвал с куста. Я поблагодарила и съела, не поморщившись, чтобы не расстраивать ребенка. И заодно выяснила, что его зовут Ларри и что у него будет новый братик. Остальные слова заглушили радостные вопли старших братьев. Фонтан заработал, окатив всех троих с ног до головы.
– Пойду переоденусь, – улыбнулся Шон, сильнее размазывая по лицу тину.
– Там Кейтлин спит.
Шон чертыхнулся, но довольно тихо.
– Тогда хотя бы внизу умоюсь.
Он был в новой одежде – умудрился зайти ко мне, не разбудив. Сейчас он кое-как оттер от травы джинсы и вышел ко мне, но уйти тихо не получилось. Мона вышла следом и сунула ему в руки худи, но Шон не надел его.
– Если заглянете на английский рынок, не забудь купить ветчины и сыра. Яйца не прошу, но если…
– Мона, я без машины.
– Вы во сколько вернетесь? – тут же насупилась она.
– Как только все посмотрим, – буркнул Шон и повернулся к сестре спиной.
Мы вновь пошли на автобус, хотя лучше бы Шон наглаживал руль, а не мою ладонь. Его пальцы слишком шалили, а в автобусе никуда не спрячешься. Погода радовала – футболка и джинсы оказались в самый раз для прогулки, но не для общения с Шоном – в узкие карманы даже два пальца не влезали. Чтобы как-то отвлечь его от моих рук, я решила поговорить про завтрашний день. Кейтлин вряд ли будет в состоянии провести целый день вне дома, и Шон мог бы взять старших поиграть в херлинг…
– Мона требует волынку.
– Тогда я постараюсь порисовать с Кейтлин.
Я уже чувствовала, как с моих ушей начинает осыпаться пепел, но готова была пожертвовать собой ради мира в семье, в которую я по глупости внесла разлад.
Город при свете дня выглядел довольно непривлекательно. Даже выкрашенные в кричащие цвета двери лавок не убивали серости, которая с небес опустилась на каменные мостовые. Мы дошли до библиотеки – тусклого длинного здания, совершенно не вписавшегося в традиционный городской вид. Под широкой улицей когда-то протекала река, и здесь все было заставлено торговыми судами.
Нога за ногу, рука в руку, мы дошли до крепости, где Шон показал мне перекрашенный в зеленый цвет некогда красный королевский почтовый ящик. С крепостной стены открывался плачевный вид – домишки в два, редко в три, этажа. Кучи серого камня для строительства, красный кирпич стен, серокоричневые крыши насколько хватает глаз – унылость, которую хотелось скорее прикрыть ночной тьмой и осветить фонарями пабов. Шон не спрашивал, нравится ли мне город, потому что догадывался о моем вежливом ответе.
Мы пошли дальше вдоль крохотной речушки к собору Святого Финна. Серый камень, в который были одеты берега, стал местами зеленым. Я же посинела. Погода резко изменилась, и теперь я радовалась объятиям Шона, который спешил довести меня до собора, а потом вдруг вспомнил про кофту, которую запихал в рюкзак. Она оказалась с эмблемой местного университета. Ну, что ж, добро пожаловать в ирландские студентки!
Стало значительно теплее, но я не стала избавляться от рук Шона. Вернее, не было никаких шансов оттолкнуть его на такой узкой мостовой. По одной стороне тянулись обшарпанные здания, на другом берегу торчала пивоварня «Бимиш», которая с конкурентами спонсировали постройку собора, вершину которого обязана была украсить статуя королевы Виктории. Но добропорядочные жители Корка после отъезда английской делегации в знак протеста радостно скинули фигуру королевы в реку и водрузили статую своего покровителя – Святого Финна.
Церковь англиканская, потому на нее в католической стране не пожалели средств, но мраморные колонны могли поразить кого угодно, только не меня. После Исаакия этот собор лишь умилял, и я честно пожалела десять евро, заплаченных за вход. Мне хотелось быстрее воочию узреть творчество Генри Кларка. Но по дороге я то и дело останавливалась подле тумб, расписанных смесью граффити и поп-арта, тяжело вздыхая от белой зависти. От одной из уличных картин Шон утащил меня к деревянному ангару, где трое мужиков мастерили лодки: пилили, строгали, гнули…
– Это корах, – указал Шон на уже готовую лодку.
Длинная, чем-то напоминающая каноэ. За ней лежал перевернутый деревянный каркас, дальше шли ряды древесины… На лице Шона отразился детский восторг. Кликни его сейчас кто из лодкоделов, он бы позабыл обо мне и побежал к ним вприпрыжку.
– Муж Мойры на такой не вернулся однажды с рыбалки, – брякнул Шон и, проигнорировав мой вопрошающий взгляд, потащил меня прочь от лодок обратно к уличному искусству, но бабы с надутыми губами не пробудили в нем никаких воспоминаний, и мы молча дошли до университета, который сразил меня наповал.
Среди зелени прятался серый замок – с башенками, с вьюном вокруг окон нижнего этажа, с зеленой лужайкой… Сюда бы я сама, с превеликим удовольствием, спешила каждый день, как в сказку. Повезло же местным студентам! Я сунула свободную руку в карман и нащупала бумажку – ей оказалась закладка с кельтским алфавитом!
– Давай все же проверим. Вдруг галерея открыта.
И действительно дверь поддалась, и мы оказались в длинном коридоре, по левую сторону которого, подле запертых дверей, возвышались на пьедесталах древние камни. Затертые, засечек толком не разглядеть. Палочка туда, палочка сюда… Шон вытащил у меня из пальцев закладку.
– Я не буду читать надписи! – воскликнула я на его глупое предложение.
– Пойдем уже в церковь!
И мы пошли через пустой кампус к серой капелле. Внутри светло от огромных окон и мозаичного пола. Тишина и красота.
– Погоди, – Шон удержал меня за руку, когда я хотела пойти к алтарю. – Хочешь погадать? – он указал на сосуд с записками. – Здесь строчки из Евангелия…
– Нет, – поспешила я вырвать руку. – Я не хочу знать своего будущего. Нет!
– Боишься? – усмехнулся Шон змеем-искусителем.
– Боюсь, не надо.
И я пошла к алтарю, чтобы лучше разглядеть витражи. Фигуры яркие, тонкие, с живыми человеческими лицами – работа супер-мастера. Шон присел на скамью и достал бумажник. Я ушла вперед, чтобы не мешать ему молиться за мать. Всю жизнь так и замаливает родительский грех. Какой же он все-таки замечательный сын. И человек. Он человек с большой буквы, каких мало. И таким вечно не везет.
Только уединение с Богом его было недолгим. В церковь ввалилась шумная толпа – поджарый старичок в короткой светлой курточке начал рассказывать про церковь. Про то, что здесь венчался он сам, так как преподает в университете и все его трое детей, потому что закончили этот университет. Это такой божественный бонус для выпускников. Так что если кто желает свадебную фотосессии с витражами Кларка, милости просим в ряды студентов.
Не могли прийти чуть позже. Я глянула на Шона. Тот весь сжался и спрятал фотографию матери. К счастью, старичок замолчал и дал экскурсантам свободное время. Я шагнула к скамье, но не успела присесть. Шон подскочил мне навстречу.
– Шон Мур! – сотряс церковные своды голос старичка. – Видно, сам Святой Финн привел меня сюда, никак иначе. У тебя совесть проснулась или решил жениться? – Старик поднял на меня глаза. – Крутишь романы со студентками без моего ведома, приятель? Эй, ты чего молчишь?
Старик так шарахнул Шона по плечу, что тот дернулся, хотя и глядел на обидчика сверху-вниз.
– Шлю проклятия Святому Финну. Ты последний, кого я желал здесь встретить, – выдал Шон как-то слишком серьезно.
– Я тоже предпочел бы пропустить с тобой пару пинт в «Оливере», как в старые добрые времена после тяжелого рабочего дня. Кстати, ты меня представишь или мне самому?
– Брет Флэнаган… Лана Донал.
– И?
– Она просто замерзла – пришлось принарядить. Я не кручу романы со студентками, я не Деклан Салливан. Лана художница, поэтому я привел ее сюда показать работы прославленного Генри Кларка. Ты свою группу привел за тем же, как я понимаю. И они заскучали без тебя, кажется.
– И все? Больше ты мне ничего не хочешь сказать?
– И все. Не расстраивайся, Брет. Я не забуду прислать тебе приглашение на свадьбу, если когда-нибудь решусь. А сейчас позволь нам уйти.
– Э, нет! Святой Финн никогда не ошибается, – Старик схватил Шона за руку и пригнул к себе. – У меня новый грант, слышишь?
– Брет, я ничего не желаю слышать. Ни здесь, ни сейчас, ни тем более при Лане.
– Именно сейчас и именно при этой юной леди я не буду тобой грубо послан. Они требуют от нас курс традиционной музыки… Эй, не смей отворачиваться от своего бывшего профессора! Мур, ты единственный в нашем департаменте, кто может и играть, и читать лекции по истории музыки. Шон, не выводи меня из себя! Болезнь матери, смерть отца, я все мог понять… Сейчас у тебя нет ни одной веской причины не работать. Кроме лени! Шон Мур, ты самый наглый бездельник, которых я когда-либо знал!
– У меня есть одна очень веская причина – я ненавижу преподавать. Все, Брет. С грантом, без гранта, я не возвращаюсь в университет. Точка!
Старик убрал руку и отшатнулся, как от прокаженного.
– Шон Мур! У тебя вообще совесть есть?
– Нет у меня совести! Будь здоров, Брет. Передавай привет жене и детям. Я прислал финальную правку. Больше прошу меня не беспокоить. Пошли!
Шон проволок меня от алтаря через обомлевшую толпу до самого выхода, где я пересчитала ступени почти что носом.
– Шон!
– Что?! – заорал он так, что меня передернуло, как старичка, но я не могла отшатнуться, потому что Шон держал меня в тисках своих рук прямо у груди.
– Сбавь скорость! – выдохнула я и обрела свободу.
– Извини! Я вышел из себя! Встретить его здесь в воскресенье! Я не думал, что он водит экскурсии. Прости еще раз…
– За что простить? – голос мой стал железным. – За то, что ты врал мне все это время, господин профессор, так?
– Я не сказал вам ни слова неправды, мисс Донал. Мы просто недостаточно времени еще провели вместе, чтобы нашелся повод обсудить и эту часть моего прошлого.
– Прошлого?
– Да, Лана! Прошлого! Я больше не имею к этому университету никакого отношения. Я взял этот чертов грант от Европейской комиссии, чтобы что-то перепало Брету. Я сделал свою часть, написал табулатуру для всех собранных мною мелодий для волынки. Все, мы квиты. Я всегда плачу по долгам. Теперь я свободен от проклятия фейри и ничто не заставит меня делать то, чего я не хочу делать – преподавать. Я не люблю великовозрастных коверных крыс. Если тебе нравится учить, я за тебя рад. Мне – нет!
– Но ты же получил степень профессора. Как же ты…
– Хочешь знать всю историю? – Шон схватил меня за руку, чтобы оттащить от церкви. – Тогда пойдем сядем куда-нибудь, возьмем по… – он запнулся. – По кофе. По ирландскому кофе. С виски.
О, нет. Никакая история не стоит того, чтобы ты напился!
– Английский рынок, – попыталась напомнить я.
– Я помню все, что обещал Моне и тебе тоже. Найдем паб рядышком с рынком, а потом купим продукты и домой. Не надо так на меня смотреть! Я тот, кто я есть. Тот, от кого тебя еще минуту назад воротило. Ничего не изменилось. Я больше не играю на волынке и не ставлю студентам отметки. Я кручу краны. И это то, от чего я получаю удовольствие. Хочешь считать меня идиотом, считай. Я не собирался и не собираюсь производить на тебя впечатление. Мне плевать, каким ты будешь меня вспоминать. Я уверен, через месяц ты даже не вспомнишь, как меня зовут!
– Шон!
Он зажал в ладонях грязные от травы коленки и выдохнул. Загнанная лошадь! Господи, да его сейчас разорвет! Я схватила его за плечи и прижала к себе. Он не оттолкнул меня, но и прежней силы его рук я не почувствовала.
– У меня сердце отплясывает Риверданс, – усмехнулся Шон. – Что ты со мной делаешь?
Шон ухватил меня за щеки и поцеловал, как в тот первый раз на кухне – в моей груди сердце замерло, и я едва дотянула живой до конца поцелуя. Вернее, меня спас старичок. Он шарахнул Шона по спине и бросил на ходу:
– Я жду звонка!
Шон явно хотел выругаться, но старого профессора окружали экскурсанты. Тогда Шон выдохнул и сильнее прижал меня к груди, но все же выкрикнул вдогонку Брету какую-то гадость на гэлике.
– Не переводи, – попыталась я улыбнуться, но вышла гримаса, потому что я не сумела вылезти из-под его руки.
– Не буду, – Шон взял меня за руку и потащил через кампус иной дорогой. – Так не говорят со стариками, я знаю… Но когда тебя упорно не слышат…
– Шон…
– Не говори ничего, пока не узнаешь всю мою историю. Да и потом не говори, мне уже заранее стыдно. Она такая же глупая, как и история моей собаки. Меня приняли в университете за кобеля, а я оказался сукой…
– Шон…
– Нет, терпение… Во всем, Лана, нужно терпение. Я на трезвую голову подобные вещи не рассказываю.
– Шон, еще слишком рано для выпивки.
– В Ирландии никогда не рано для выпивки, забыла? И я собираюсь заказать тебе кофе… Никто же не знает, что внутри.
– Я распробую виски. Падди мне его уже готовил. Шон, сколько в тебе еще тайн?
– Нет во мне никаких тайн. Я банален, как овсянка без варенья… Еще и остывшая.
Небо неожиданно нахмурилось окончательно, и мы действительно молча бежали через полгорода до паба. Первые капли застали нас на половине пути. Дождь не полил в полную силу, долго моросил, но Шон вымок, а моя футболка под университетским худи осталась сухой. Он усадил меня к бочке, заказал кофе и сбегал в соседнюю лавку за футболкой. День обновок прямо какой-то! Шон сидел передо мной абсолютно новый – теперь в его речах, внимательном взгляде и обходительных манерах не ощущалось диссонанса с внешним видом придурковатого ирландского водопроводчика. Придурковатость молодого профессора ему шла куда больше.
– Пей! – уставился на меня исподлобья змей-искуситель, и я не стала долго сопротивляться.
Дождинки стекали по стеклу, как мурашки по моим голым рукам. Я слизала холодные сливки и добралась до обжигающего грудь кофе. Виски добежало до кончиков пальцев, и те вспыхнули ярче лака, и огонь от них через арену бочки перекинулся на пальцы Шона, но те стали отбивать по краю бочки чечетку, не стремясь навстречу моим.
– Во всех моих неудачах виноват Деклан, – выдал Шон, сгорбившись над бокалом. – Он соблазнил мою сестру, потому мне досталось за татуировку в разы больше, чем следовало ожидать, и мне пришлось бросить школу. Деклан чувствовал за собой вину, потому постоянно пытался влезть в мою жизнь. Особенно, когда понял, что у нас с Карой все слишком серьезно, и ни она, ни я не вернемся домой. Я отбивался, пока хватало сил, а их после строек с каждым днем оставалось все меньше и меньше. Мона закатывала мужу скандалы, требуя вытащить меня из этого дерьма. Она ненавидела Кару настолько, что ни разу не перешагнула порога нашей конуры. А когда я послал Кару в школу, она встала на дыбы и сказала, что сделает все возможное и невозможное, чтобы родители ее от меня забрали. Мне пришлось сдаться – я бросил стройку, стал заниматься ремонтами и пытаться учиться, чтобы сдать выпускной экзамен. Я не знал, куда идти, хотя прекрасно видел, что черная работа утекает из рук – мне почти не с кем стало переброситься английскими фразами, вокруг были одни приезжие. Я сказал Деклану, что не знаю, что делать. Я старался, но был далеко не первым в классе. Мона в лоб сказала, что с Карой я отупел. Нет, я просто устал, устал от того, что в конце месяца мы не могли сходить в магазин. Кара заявила, что бросит учебу и станет работать целый день в сувенирной лавке, а не только вечерами. Но учебу опять бросил я. Тогда Деклан за шкирку притащил меня к Брету Флэнагану и сказал, что я играю на волынке. Идиот, я ее в руки не брал уже несколько лет. Но они заставили все вспомнить, дали стипендию, но денег нам все равно не хватало. Я вновь стал крутить краны, пока Кара не пихнула меня в «Водафон». Так с горем пополам я закончил университет, но бежал оттуда без оглядки, проклиная Деклана на чем свет стоит! Кому я нужен был с волынкой! Раз в год сыграть у кого-то на свадьбе? Я зашвырнул диплом вместе с волынкой в дальний угол и продолжил уговаривать клиентов дать нашей фирме еще один шанс. Но с Карой этого не получилось. Она повесила трубку и разорвала контракт. В тот день я умер. Я не ел, не пил, про душ вообще не вспоминал, как и про работу. Мона с Декланом тогда перепугались не на шутку и позвонили родителям. Я впервые за восемь лет увидел мать – на свадьбе Моны я к ней даже не подошел, прячась у церковных дверей. А сейчас даже не признал сразу… Если бы кто-то рассказал мне, что такое возможно, я бы рассмеялся. Но я был мертв – ни единого желания, ничего… Мать забрала меня домой и кормила через силу. Год они с отцом выхаживали меня, как ребенка. Тогда в наших краях появилась Мойра – родители продали ей старый коттедж, от которого отказались все сестры. Я ожил только тогда, когда начал приводить его в порядок. В тот, что теперь сдаю, я даже не заходил. Я тебе уже называл причину – я до сих пор считаю его своим проклятием. Тогда еще посмел обвинить, как дурак, родителей в том, что это оттого, что они наконец вздумали примириться с Карой и построили нам дом, она меня бросила. Идиотское оправдание, верно? Тяжело признать, что, кроме тебя, никто не виноват…
– Шон… – Я сама нашла его пальцы и сжала. – Не надо опять начинать про Кару, пожалуйста.
Шон кивнул, вырвал руки и выпил за один глоток половину бокала.
– Потом Деклан вытащил меня в Корк, решив, что только учеба вновь сделает из меня человека. Я включился в сбор фольклора, поехал к старику, который научил меня играть на волынке, но больше не получал удовольствия ни от игры, ни от историй, ни от лекций, которые меня заставляли читать. Я делал все на автомате. И вечерами на автомате же улыбался Моне, которая не отпустила меня из своего дома даже в учительское общежитие. В выходные я колупался в ржавых трубах, и, когда дом начал оживать прямо на глазах, я тоже ожил и уже не так ненавидел тупых студентов. Но от проклятья фейри легко не отделаешься. Заболела мама. Очень тяжело. Я решил, что это моя обязанность ухаживать за ней теперь. У сестер мужья и дети, а у меня только дурацкий университет. Я доучил семестр и уехал. Только мать не выздоровела, и после похорон я запил. Настолько сильно, что отец позвонил Терри, мужу Йоны. Тот пытался привести меня в чувства, но я был совсем невменяемым. Тогда они забрали отца в Дублин, где он и умер через год. Меня же взяла на себя Мойра и до сих пор обо мне заботится, как добрая бабушка или строгая фейри, но ничего не требует, просто любит. И я просто люблю ее. И еще Джеймс Джойс, хотя не знаю, как она осталась со мной жива.
– Почему ты не вернулся в университет? – задала я вопрос, с которого все началось.
– Потому что я не люблю преподавать, сколько раз повторять? – почти выкрикнул Шон. – И потому что считаю членов Европейской комиссии идиотами. Потому что не хочу учить бесполезному. И потому что только Мойре и Джеймс Джойс плевать, какого цвета моя футболка к вечеру.
Но в новой ты, Шон Мур, выглядишь куда эффектнее, но говорить об этом не стоит. Не сейчас во всяком случае.
– Ты научил играть племянников, – попыталась я хоть немного поднять ему настроение, но не получилось. Он смотрел поверх моей головы на бар, и я поняла, что его нужно срочно уводить отсюда.
– Я уже сказал, для чего это сделал. Не заставляй меня идти по кругу! Я лучше научу их менять на дверях замки, потому что их отец способен лишь лампочку вкрутить, и то со второго раза.
Шон не дождался моего приглашения. Сам встал и пошел к выходу. Ему явно хотелось остудить голову. Только дождь успел закончиться, а разуваться и прыгать по лужам было бы совсем по-американски, а ирландский профессор позволяет себе подобное только в деревне.
– Почему рынок называется английским? – спросила я, входя под сень трехполосного ирландского флага.
– Потому что когда его открыли, здесь разрешалось торговать только англичанам. Как, впрочем, и покупать. У ирландцев не было таких денег. Сейчас название не трогают, потому что, раз, привыкли, а, два, – Шон сощурился, – рынок, где торгуют теперь одни ирландцы, просто обязан называться английским, согласна?
Ангар в два этажа: наверху у перил виднелись столики, а внизу все было заставлено прилавками. Народу немного – без очередей можно обойтись. И славно, а то я не в силах выдержать столько запахов за раз.
– Хочешь мороженого? – Шон потянул меня к первому же прилавку. – Обедаем или скорее ужинаем уже дома, чтобы не обижать мою сестренку.
Я взяла соленую карамель – наше крем-брюле, только менее сладкое, но с вафельной трубочки сахар так и сыпался, и Шон не преминул стряхнуть с моих губ крошки. Хорошо только пальцем.
– Купим торт?
Я кивнула с набитым ртом. Пусть покупает, что хочет– я не буду сравнивать свои вкусы с вкусами Моны. Я всеядна. Особенно после прогулки на таком шибко свежем воздухе. Я съем все, даже под испепеляющим взглядом Кейтлин.
