Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

Глава 37 «Праздник для фейри»

– Tonight we offer up this Holy Rosary for the repose of the soul of our dear Ma and dear Da. (Сегодня мы молимся за упокоение душ наших любимых мамы и папы)

Я склонила голову вместе со всеми, хотя слова последовавшей молитвы для меня остались пустым набором слов. Я чувствовала себя лишней за этим столом все эти дни и в этот момент в особенности. Наконец Шон произнес «Аминь», и тишину прорвал стук вилок. Мона, похоже, продержала детей весь день голодными. Я пыталась им не подражать, хотя аппетит у меня разыгрался зверский от прогулки и звонка Лиззи. Он застал меня врасплох, когда я рассматривала разложенные на кровати рисунки Кейтлин. Рыжая фейри целый день сортировала свои работы, ища чем бы меня поразить, и поразила в лучшем смысле этого слова. Я находила огрехи и мягкие слова, чтобы их описать и дать совет по исправлению. Пару карандашных рисунков мы тут же доработали. На звонок я ответила, держа в руках карандаш, и нечаянно проткнула грифелем лист, когда услышала вопрос: где ты?

Лиззи вернулась. Вот так просто – без звонка. А чего звонить – я должна была быть дома. Ждать ее и надеяться, что вот-вот откроется дверь и войдет она. Так я и думала провести всю неделю, пока не случилось то, что случилось. Или Лиззи не желала отвлекать меня от мольберта лишними приготовлениями, потому как знала, что я проведу весь день на кухне, когда ей достаточно съесть один салат. Или решила сделать сюрприз, но вышло наоборот – удивила я, произнеся не своим голосом:

– Я в Корке, – и, испугавшись молчания, тут же добавила: – Но завтра приеду.

Я отбросила карандаш и вскочила с кровати. Кейтлин не спускала с меня взгляда, а я не могла взять себя в руки и скрутила жгутом низ футболки, плотнее прижимая телефон к уху, чтобы Кейтлин не услышала чего лишнего. Но Лиззи была достаточно скупа на слова:

– Я думала, ты вышла прогуляться. А так… Ладно, главное, что с тобой все хорошо.

– Я приеду завтра, – перебила я жестко и получила такой же твердый ответ:

– Нет никакой спешки. Развлекайся. Мне есть, чем себя занять. Когда приедешь, тогда и приедешь.

– О’кей, – сказала я уже в пустую трубку и рухнула на стул, так и не отпустив футболки.

Кейтлин не проронила ни слова, а я могла бы уже досчитать до тысячи. Но не считала – в голове стояли слова Лиззи «Я думала, ты вышла прогуляться…» Конечно, ей и в голову не могло прийти, что я укачу в Корк с мистером Муром. Нельзя допустить, чтобы Лиззи подумала то, чего на самом деле нет. Говорить по телефону она не станет, а каждый день промедления только утвердит ее во мнении, что я действительно наслаждаюсь обществом деревенского водопроводчика. И плевать, сколько степеней у него при этом имеется! Шон прав, никакие его признания ничего не поменяют в наших отношениях. Наши отношения не имеют права даже на однодневное существование. И чем быстрее я уеду, тем легче всем будет меня забыть. Мое сердце замирает, а его отбивает чечетку – и то, и то нездорово.

Я поднялась со стула как раз в том момент, когда к нам без стука ворвался Рэй с воплем, что нас давно ждут за столом.

– Нас никто не звал? – выдала Кейтлин, не спуская с меня глаз, но я уже разгладила футболку.

– Вы просто глухие! – бросил Рэй и умчался вниз.

Мы поспешили за ним, но Кейтлин успела спросить про мой отъезд. Я остановилась и проговорила как можно тише, хотя с лестницы слова все равно бы не долетели до столовой.

– У моей подруги семейные проблемы. Я не думала, что она вернется так рано. Мне надо уехать, чтобы ее поддержать. Понимаешь?

– А дядя Шон тоже уедет? – спросила девочка тихо, прожигая меня взглядом.

– Конечно же нет! – ответила я слишком громко и попросила ее шепотом ничего не говорить за столом.

Я спокойно возьму такси, если только Шон не встанет в позу. Но ему уезжать нельзя ни в коем случае. Мона возненавидит меня окончательно, и у племянников будут испорчены все каникулы, а у меня – и того хуже, вся жизнь. Лучше Лиззи не видеть Шона, пока она не поймет, что дальше ее пожелания я не зашла.

Кейтлин в этот раз держала язык за зубами и после ужина тихо удалилась собрать рисунки. Мы перешли в гостиную. Лица у всех были слишком похоронными, и Мона даже не пикнула, когда Деклан принес два стакана для себя и Шона. Мне он предложил шерри, но я отказалась. Ларри с Эрлом рассыпали на коврике лето, и Деклан то и дело наклонялся к сыновьям, чтобы поправить башню. Они все явно хотели о чем-то поговорить, но не могли никак начать. Из-за меня, наверное. Уйти? Но Шон ведь не поднимется ко мне, а надо рассказать ему о своем отъезде сегодня. А, может, не стоит тянуть и надо объявить прямо сейчас – Мона сумеет настоять на том, чтобы брат остался. И я повторила слова, которые до того сказала Кейтлин. Шона как током ударило – он чуть не пролил виски, хотя желтая жидкость плескалась на самом дне стакана. Мона явно заметила его реакцию и глянула мне в лицо.

– А я надеялась, что ты сумеешь убедить моего брата вернуться в университет. Нас-то он больше не слышит…

Мона выплевывала в меня слово за словом, и я еле сдерживалась, чтобы не вытереть губы. Во рту сладость торта перемешалась с горечью подступившего к горлу кома. За что она меня так, за что? Интересно, в каких словах Брет Флэнаган описал наш дикий поцелуй перед церковью, а он явно сделал это – иначе бы Мона не сидела с таким каменным лицом, вспоминая, небось, наш разговор за чаем. В этом доме ложь неприемлема, и хозяйка с радостью вышвырнула бы меня вон прямо сейчас, не дожидаясь утра.

– Мона, не начинай по новой, – Шон вернул стакан на журнальный столик недопитым. – Я сам разберусь со своей жизнью. И если Деклан не в состоянии объяснить Брету, что я вырос и не надо докладывать обо мне родителям, то мне придется самому ему напомнить про свой возраст.

– Нет, ты не вырос! – привалилась к животу Мона. – Иначе бы не творил того, что творишь со своей карьерой и…

– Мона, не смей! – закричал Деклан и тут же улыбнулся мне слишком мягко, чтобы я поверила в его искренность. Нет, он просто хотел не допустить ссоры между женой и шурином.

– Это мой дом, а Шон мой младший брат, и я имею полное право сказать, что думаю обо всем об этом!

Мона махнула через стол рукой, и я откинулась на спинку дивана, будто у нее действительно могли вырасти когти, чтобы дотянуться до моего лица.

– Успокойся! Дети услышат! – прорычал тихо Деклан.

– Дети не слепые! Они понимают больше твоего! Вы еще надеялись, что слепой окажусь я!

И тут она добавила что-то на гэлике. Шон вскочил с дивана и сорвал с него меня. Я заранее приготовилась бежать, помня церковь, и мы в два шага оказались у двери. Хлопать не пришлось. Ветер сделал это за нас.

– Мы можем не дожидаться утра. Я сделал всего один глоток.

– Нет! – я схватила его за запястья первой. – Ты остаешься с племянниками и сестрой. Уезжаю только я. Только, прошу, не принимай ничего на свой счет. Лиззи действительно нужно мое присутствие, пусть она и не признается в этом. Я не хочу оставлять ее одну в такой момент, понимаешь? Это будет по-свински после всего, что она для меня сделала.

Шон кивнул.

– Я возьму такси, слышишь? – И когда он не кивнул, я тут же добавила: – Шон, не смей из-за этого переживать. Я не маленькая, не потеряюсь! А вы с Моной завтра же помиритесь. Обещаешь? Тут нет повода для ссоры. Ты – взрослый человек, я – взрослый человек… Надо было изначально сказать правду, и всего этого ужаса не было бы.

– Какую правду? – Шон вырвал руки и спрятал их в карманах грязных джинсов, которые высохли прямо на нем. Даже не подумал переодеться, профессор! – То, что ты в отпуске решила развлечься со мной? Мона не видит этой правды. Она видит совсем другое. И убедить ее в обратном невозможно. И я не хочу лгать, говоря, что ты мне не нравишься. Будь ты свободна, я возможно даже б попытался…

– Шон!

Я ударила его по спине сильнее старого профессора, но он выстоял. Нет, ты не будешь говорить мне по-трезвому тех слов, о которых через минуту пожалеешь. Он повернул ко мне голову – на губах усмешка, во взгляде пустота. Так-то лучше!

– Мне жалко, что все закончилось так быстро, – Шон поднес мою руку к губам, а потом потерся о нее носом. – Но я помню про обещание, и мисс Брукнэлл ни о чем не догадается.

– Можешь вызвать такси?

Шон затряс головой.

– Не сейчас. Я не хочу отпускать тебя с неизвестным водителем в темноте. У нас действительно страшные дороги, и вечерами мальчики часто пытаются произвести на девочек впечатление и гоняют… От лобового не каждый уйдет. Я не пугаю. Это наша жуткая статистика. Но какие-то идиоты установили такой скоростной режим, будто у них нет своих детей или у их детей в семнадцать лет мозгов больше, чем у простых смертных.

Он говорил без остановки. И проговорил бы так до утра, но я поймала его летающую в воздухе руку и сжала длинные пальцы.

– Сыграй для меня, пожалуйста. Еще, думаю, не так поздно.

Шон кивнул, и я уселась на холодный железный стул ждать, когда он одолжит у племянников волынку.

– Это неполная волынка. Мне на такой сложно сыграть что-то действительно красивое. Боюсь, после этого ты не позволишь мне достать мою…

– Позволю. Мы уйдем к Мойре, чтобы не шибко шуметь на озере.

– Значит, у меня есть шанс выманить тебя из дома и обмануть вездесущую матрону?

– Шон, – я произнесла его имя достаточно жестко, чтобы убрать с лица мальчишескую улыбку. – Мы поставили точку. Давай не делать друг другу больно.

– А тебе больно? – спросил он таким голосом, на который нельзя просто промолчать, и соврать тоже нельзя.

– Мне больно сознавать, что я смогла так легко выйти за рамки, которые тщательно строила столько лет. Пока эти рамки легко выпрямить, но если они сломаются, мне будет очень плохо. Я не та, за кого меня принимает Мона. Я не должна была переступать порога твоего дома.

Неловкое молчание длилось не больше трех секунд.

– Как и я не должен был переступать порога коттеджа. Проклятье-то еще висит. Я не сыграл своей финальной песни, – он надавил локтем на мех. – Попробую что– нибудь из нее выжать.

В парке у мальчишек получилась красивая мелодия, а у Шона вышел какой-то стон, будто он позабыл, как играть. Он смотрел на пальцы, будто те не могли по памяти отыскать отверстия. Может, просто не хочет играть и ждет, когда я сама попрошу прекратить это безобразие? Или у него действительно не получается и надо дать ему время разыграться? Или он ищет верную мелодию, перебирая сотню звуков?

Дверь скрипнула. Краем глаза я увидела Мону, но не обернулась, а она не отошла от стены дома – грозная фейри, не умеющая ничего сама, зато требующая беспрекословного исполнения всех своих желаний. Или она испугалась за уши соседей? Шон заметил сестру и сразу заиграл нечто отдаленно напоминающее мелодию его маленьких учеников. А потом звуки полились бурным потоком, заполняя весь сад, стучась в каждую маленькую дверцу, призывая маленький народец собраться на праздник и наконец отпустить волынщика на свободу, как его отпускала я.

– Мы прогуляемся, – сказал Шон, не посоветовавшись со мной, и вернул волынку сестре. – Недолго, – Оценил он, наверное, мои голые руки.

Мы молча прошли через волшебный сад и спустились вниз по едва приметной в темноте тропинке. Впереди показался домик с горящем фонарем, и этот свет позволил разглядеть в стороне каменный остов старого дома, заросший мхом и вьюном – в черные провалы окон так и хотелось выставить свечи – получилось бы устрашающее зрелище, и я, проклиная свое воображение, прижалась к Шону. Он тут же оторвал меня от земли. Над головой нынче не нависал потолок, но я зачем-то ухватилась за ветку.

– Осторожно! Не сломай! Фейри жестоко мстят за свои деревья!

Тогда я схватилась за его шею и задрала голову, уворачиваясь от поцелуя.

– И за своих волынщиков тоже! – выдохнула я в темноту. – Отпусти меня!

Нащупав под ногами тропу, я сделала пару шагов наугад– оказалось, что вперед, прямо к соседям, вызвав бурное недовольство их пса. Он примчался к самым ногам, и я замерла, как вкопанная – мелкий, но куснуть может за нарушение границ частной собственности.

– Иди вперед. Он только лает.

– Куда?

– По их лужайке к дороге. Там будет круг небольшой. И мы вернемся домой. Иначе Мона подумает, что мы с тобой поругались. Ты же не хочешь доставить ей подобного удовольствия?

Я молча сделала шаг вперед. Шон не умеет обижаться тихо и спокойно, но переходить на посторонних людей в нашей глупой интрижке не хотелось. Поскорее бы уже закончился этот отпуск, и мы с Лиззи вернулись в Калифорнию – держать с ним расстояние нереально. Он отдавит мне все пятки, даже если я попытаюсь бежать.

Круг оказался слишком большим. Я успела замерзнуть, а Шон не протягивал руки, даже видя, как я потираю локти. Тропа кончилась, началась асфальтированная дорога. Узкая. Я почти трогала бедром каменную стену, и все равно постоянно оглядывалась, не доверяя ночной тишине – ни единого фонаря. Как тут увидишь человека!

На кухне нас ждал чайник и две чашки. Заботливая Мона исчезла бесследно. Даже дети вели себя тихо, а может уже легли спать. Деклан тоже не спустился, хотя я бы предпочла сейчас слушать его, а не тишину. Зачем Шон все усложняет, зачем?

– Я лягу пораньше.

Шон кивнул, точно давал разрешение уйти, и я поспешила наверх. Окно закрылось быстро – хоть какая-то от меня польза. Только надо постараться за ночь ничего больше не сломать. Уже и так слишком много наломано дров с обеих сторон. Только даже безумно мягкая кровать и невероятно теплое одеяло не спасали от холода, растекшегося внутри. Я закрыла глаза и тут же почувствовала на ресницах слезы – как же я умудрилась так вляпаться, как же… И где тот спасительный сон, который отчеркнет жирной полосой неделю, в которой был Шон. В которой его было слишком много.

Я вылезла из-под одеяла и открыла окно, пытаясь надышаться ночной свежестью и покрыться мурашками еще и сверху, не только изнутри. Я даже чихнула и вновь проверила замок на крепость – Шон знал свое дело, ручка выдержала мою злость. Я забралась под одеяло, свернулась калачиком и уснула, но тут же подскочила от стука в дверь.

– Лана! – Это был голос Кейтлин. – Такси будет через час!

Утро. Птички, увы, не поют. Дождь. Стеной. Что хуже – ночь или дождь на ирландских дорогах, еще можно поспорить. Но Шон не пожелал меня больше удерживать. Я скрутила волосы в узел и открыла дверь.

– Возьми этот рюкзак, – Кейтлин протянула мне, должно быть, свою старую школьную сумку.

Я поблагодарила. Вещей почти нет. Все запихну. Надо только не помять одежду Шона. Все позавтракали. За столом оставались Шон, который решил все же составить мне компанию, и Рэй в надежде, что ему еще что-нибудь перепадет, а ведь самый худой из братьев – куда все девается!

– Доброе утро, – выдал Шон бесцветным голосом и заботливо намазал джемом тост.

Я с трудом запихнула в себя йогурт. Чай тоже показался слишком крепким даже с молоком. Хотелось о чем-то поговорить – молчание выглядело по-дурацки. Я с надеждой взглянула на Рэя, но того интересовал только тост, который он выпросил у дяди.

– Послушай, – я попыталась не закусывать губ, даже желая убрать с них крошки.

– Почему бы тебе действительно не вернуться в университет? Хотя бы на один семестр.

Шон не ответил и даже не повернул ко мне головы, следя за исчезающим во рту племянника хлебом.

– Если бы мне вот так пихали работу, я бы, не раздумывая, согласилась, – продолжала я. – Вдруг больше не предложат, когда ты наконец захочешь вернуться.

– Ты просто трусиха, – Шон придвинул к Рэю чашку, чтобы тот запил тост, но поздно. Бедный уже икал. – И слишком в себе не уверена, – продолжал Шон лекторским тоном. – И не знаешь, чего хочешь. И еще того хуже, не знаешь, чего точно не хочешь. А я давно решил для себя, что не хочу учить молодых людей тому, что им никогда в жизни не пригодится. Да запей уже! – Шон чуть не выплеснул чай в лицо несчастного Рэя. – Научись уже вести себя за столом! Будто неделю голодал!

Рэй обхватил кружку руками, сделал пару глотков и, так и не прекратив икать, убежал из-за стола, боясь нового нагоняя.

– Я знаю, чего хочу. Хочу, чтобы за мою работу платили. Пока я, как и ты, выучилась чему-то совершенно непрактичному. А шаржами могут только студенты развлекаться. И даже краны чинить я не умею.

Шон на секунду улыбнулся.

– Ты уже отличаешь плоскогубцы от кусачек. Это прогресс.

– Может, когда-нибудь я даже научусь менять замок на двери.

– Кстати, – Шон поднялся и прошел к двери, где на маленьком столике лежала связка его ключей. – Ты ведь не взяла свой ключ, да?

– Не надо, Шон! Ты что думаешь, Лиззи меня не пустит?

Он опустил связку и ответил слишком серьезно.

– Тогда иди к Мойре. У нее есть ключ от моего дома.

Сердце опять на пару секунд перестало биться. О, нет, Шон Мур, ты не сумеешь перечеркнуть наши с Лиззи отношения.

– Хорошо, я так и сделаю, – ответила я как можно шутливее, и он усмехнулся в голос:

– Договорились.

Я отнесла грязную посуду в раковину, но не стала мыть. Мона запретила трогать что-то в ее доме. Неужели даже не спустится проститься? Я поднялась в комнату за пальто, хотя мне жалко было мочить его, но куда ж его деть, если не на себя!

– Возьми зонтик, – подскочила ко мне Кейтлин.

– Спасибо. Возвращу вместе с рюкзаком.

Она вдруг сама обняла меня. В первый и, выходит, последний раз. Рэй тоже повис у меня на шее, чуть не переломив. Дерри протянул руку, как большой. Деклан обнял. Мона появилась в самом конце с младшими сыновьями и издалека пожелала легкой дороги домой. Я, правда, не совсем поняла, куда именно она меня отправляла. Наверное, вон из Ирландии. Такси еще не подъехало, но мы решили выйти из дома и дождаться его уже на дороге.

– Позвони Падди, если что-то будет нужно. Я вернусь через неделю, не позже, – сказал Шон и уставился в поворот дороги, словно мог приблизить минуту приезда такси. Стоять плечо к плечу под одним зонтиком действительно было тяжело обоим.

– Я постараюсь ничего не сломать. А лампочки менять я умею, не переживай.

Он улыбнулся. Капли колотили по асфальту с тем же грохотом, что и сердце в моей груди. Зонтик не скрывает нас от любопытных взглядов из окон, и Шон не поцелует меня, а мне вдруг до безумия захотелось погреться в его объятьях. Если мы еще простоим так хотя бы минуту, я разревусь. Я не хочу уезжать от него и не хочу оставаться с ним. Что же это такое? Где же такси?

И вот машина наконец приехала, но я не двинулась с места, будто в луже, вместо воды, дрожал клей.

– Не скучай! – бросил Шон и распахнул заднюю дверь.

Я сложила зонтик и стряхнула воду под колеса. Вот и все. Без объятий. Прощание лишь на словах. Так и надо. Так легче. Шон за секунду промок, но нагнулся к окну водителя, объясняя, как не запутаться на пути из деревни к коттеджу. Теперь только бы водитель попался молчаливый или… Я выудила из недр бытия самый жуткий акцент, каким только владела, и сказала, что очень плохо говорю по-английски. Сейчас любая фраза может стать поперек горла, а рыдать в чужой машине мне не хотелось. Да и чего расстраиваться – надо радоваться, что галочка поставлена без особых потерь с обеих сторон.

Я почти поднесла к уху телефон, чтобы сказать Лиззи «Гш on my way!», но в последний момент передумала – приеду сюрпризом. Сейчас она должно быть работает. Не стоит отвлекать ее от холста. А если Лиззи по привычке оставила телефон в доме, я только расстроюсь, услышав автоответчик.

Глава 38 «Итальянский ужин»

– Sian! – высунулся в окно таксист и помахал мне рукой.

Я повторила за ним ирландское прощание и медленно пошла к дому, надеясь, что за это время он успеет развернуться и уехать, не предложив свою помощь по открытию двери. Площадка перед домом оказалась пустой. Оставалось надеяться, что Лиззи уехала в ближайший магазин и скоро вернется. Звонить не хотелось. Сюрприз должен остаться сюрпризом. Хорошим. На всякий случай я потрогала дверь – заперта. Скинула с плеча рюкзак и зонтик. Садиться в пальто на порог не хотелось, да и ноги после долгой поездки не помешало бы размять.

Я заглянула в щель почтового ящика. Что-то есть. О, открытка – из Нью-Йорка. Идиотизм, Лиззи… Неужели так трудно было позвонить? Я никогда, должно быть, до конца не научусь понимать этих американских заскоков. Лиззи, Лиззи! Я приложилась губами к статуе Свободы, мечтая быстрее поцеловать отправительницу. Может, проведать пока Мойру?

Здесь дождя не было, но трава, мечтая о солнце, продолжала хранить утреннюю росу, и я старалась не сходить с тропы. В пальто тепло, но прибавь шаг – станет жарко, и я не спешила. Еще и у кустов малины остановилась и насобирала целую ладошку. Вдали от Шона дышалось легко и свободно.

Джеймс Джойс развалилась на траве, но, услышав скрип калитки, тут же ринулась ко мне с диким лаем. Мойра выбежала из дома и вместо приветствия выкрикнула:

– Где Шон?

Отбиваясь от собаки, я пыталась объяснить ей свое скорое возвращение. Глаз моих Мойра не видела, те были опущены к радостной Джеймс Джойс, потому поверила в благополучные каникулы в Корке. За чашкой чая я рассказала про фидл Деклана, про рисунки Кейтлин, про огромный живот Моны и двух маленьких волынщиков.

– А Шон тебе играл? – тотчас навострила уши Мойра, но я постаралась успокоить ее необоснованную радость:

– Играл, но плохо. Подожду, когда вернется и отыщет, куда зашвырнул собственную волынку.

– Как же замечательно он играет! – закачала головой Мойра.

Ох, не надо, бабушка, не надо защищать внучка. Я уверена, что играет Шон замечательно, только это не добавляет ему шансов там, где их не может быть.

– И Дерри с Рэем играют великолепно. Иначе бы их давно из Бларни выгнали, – попыталась я снизить высокопарный тон встречи. – А есть варенье из ревеня?

Еда – самый верный ход с бабушками. Мойра тут же забыла про речи свахи, подскочила со стула и вернулась с непочатой банкой. Я полезла в нее прямо ложкой – чего мелочиться, я прикончу ее прямо тут, и можно без чая. Но чай я все же выпила. Потом вытащила телефон – пора уходить. Заодно закрыла сообщение от Шона с благодарностью за то, что я по приезду ему написала.

Я насобирала еще малины, не уверенная, правда, что Лиззи станет есть с куста. Сама съем, если что. И так и сделала, потому что Лиззи до сих пор не вернулась. Куда ее понесло? Сюрприз вновь обращался ко мне нелицеприятной стороной. Я прибавила шаг, решив проверить французские двери, которые она могла забыть запереть. Нет, тоже закрыто. Только… В доме кто-то был. Я вжалась в стекло, но никого не увидела. Однако продолжала слышать смех, звонкий, заливистый… И вот в гостиную вступила высокая женщина. Она говорила по телефону, неистово жестикулируя. Вьющиеся черные волосы спускались по намотанному в несколько оборотов шелковому шарфу к стянутой поясом талии. Узкие джинсы, ботинки на каблуке. Кто это?

И тут женщина заметила меня, что-то громко прокричала в трубку, но слов я не разобрала, и пошла к двери. Открыла резко одну створку и приглашающе замахала рукой.

– Ты, должно быть, Лана? – спросила она со странным акцентом. – Мы не ждали тебя сегодня.

Мы? Кто это мы? Она и Лиззи? Кто она вообще такая? Но губы, слепленные малиной, не слушались, и я молчала.

– Заходи, что стоишь?

Я шагнула за порог и замерла. На столешнице красовался огромный букет роз. Лиззи не покупает цветы.

– Ты выглядишь как настоящая ирландская девчонка!

Женщина обошла вокруг меня несколько раз, разглядывая пальто и шарф. Даже ткань потрогала тонкими с вызывающе-ярким красным лаком пальцами.

– Тебе очень идет этот цвет. Будь я чуть моложе, такой же купила б!

Сколько ей лет? Сорок? Или больше? Вокруг глаз и губ тонкие, но глубокие морщинки. Однако макияж достаточно хорошо скрывает возраст. А черные глаза как горят. И уже явно подожгли мне уши от такого беспардонного разглядывания. Я стала расстегивать пальто и двигаться в сторону своей спальни. Брошу его на кровать, а потом уже уберу в шкаф. Но оно осталось на плечах, потому что на одеяле лежали две аккуратные стопочки: одна с моей одеждой, другая – с одеждой Шона. Сердце подпрыгнуло к горлу. Где Лиззи?

Я обернулась. Женщина стояла на пороге.

– Прости, Лана, что сразу не представилась. Сильвия Кастелли-Брукнэлл.

Я пожала протянутую руку, отметив широкий кожаный браслет вокруг запястья, а на второй руке – железный, тоже толстый, а руки-то как спички. Брукнэлл?

– Я жена… – Она на секунду прикрыла глаза плотным веером черных ресниц.

– Теперь уже вдова брата Элизабет. Мы вместе вернулись с похорон.

Я замерла, а потом все же сумела произнести это чертово слово «condolences», но Сильвия замахала на меня растопыренными пальцами.

– Меня можно только поздравить. Прибереги соболезнования для Элизабет. Лично для меня Эдди давно умер. А это было так, формальность. Ни единой слезинки. И не смотри на меня так, – Она впилась когтями мне в плечи. – Я не монстр. Просто мой брак был большой ошибкой. Даже скажем прямо – катастрофой.

Когда Сильвия отпустила меня, я даже пошатнулась. Хотелось быстрее скинуть пальто, оскверненное руками безутешной вдовы.

– Где Лиззи? – спросила я, отводя взгляд от ровных кучек одежды, через которые в наших с Лиззи отношениях будет очень сложно перешагнуть.

Сильвия задумалась на секунду, скривив губы так, что мимические морщины стали слишком заметны, или же толстый слой пудры успел осыпаться.

– Бреннон О… О…

– О’Диа! – подсказала я упавшим голосом. Какое счастье, что я приехала. Сейчас этот идиот наговорит такого, отчего меня не отмоет вся вода проклятого озера.

– Да, да… Бреннон О’Диа! Бреннон О’Диа! В этой дыре можно было оставить свою американскую толерантность и послать этого идиота туда, куда следует посылать таких… – и Сильвия расхохоталась, оставив мне гадать, каким именно эпитетом она наградила несчастного гончара. Шон, наверное, был более мягок в своей оценке. К тому же, называл Бреннона О’Диа дураком в лицо, а не за спиной. И когда… Когда Сильвия успела с ним познакомиться, ведь они приехали вчера вечером?

– Он приходил сюда? – спросила я осторожно, боясь, что именно господин Гончар дал исчерпывающие объяснения сохнувшему нижнему белью. Черт… Где была моя голова, когда я затеяла стирку чужой одежды в коттедже! Но зачем Лиззи уехала к О’Диа? Или с ним куда-то?..

– Нет, нет! – замахала руками Сильвия, будто бултыхалась в воде. – Мы случайно наткнулись на него вчера вечером по дороге в коттедж. Мне одного взгляда на него хватило, чтобы понять, что я не желаю видеть его даже в километре от себя. Он ведь идиот, правда? Ну что молчишь? Ты-то русская, ты не обязана притворяться, как Элизабет!

Я кивнула. Хотя считала идиоткой себя. Зачем я залезла с Шоном в постель? Зачем поехала к его сестре? Идиотка! Другого объяснения нет! Но не слишком ли много эта итальянка знает про меня? С чего это вдруг Лиззи рассказала про меня семье? Да еще и на похоронах!

– Они пьют чай у него в мастерской? – переспросила я, боясь не так понять ответ про Лиззи. Бреннон О’Диа не побежит сплетничать, но и не станет выгораживать меня или защищать Шона, потому что не увидит в нашей интрижке ничего запретного. Он скажет все, как есть. То есть все, что увидел. А у Лиззи хватит ума подставить в картинку недостающие пазлы. О, ужас…

– Мама мия! – Сильвия рванула на кухню, и тут только мой нос уловил запах еды. Продолжение фразы слух не уловил. Оно было на итальянском.

Я не стала бежать помогать и воспользовалась передышкой, чтобы хотя бы разуться. Это она рассекает тут на каблуках, а мне милее тапочки. Свои. От тапочек в доме Моны у меня болели ноги! Сильвия продолжала возиться на кухне, теперь уже напевая на родном языке. Я неспешно подошла вымыть руки и как бы ненароком спросила, скоро ли возвращается Лиззи, ведь обед уже готов.

– Я ждала ее час назад, но она предупреждала, что от этого… Как его? – Я подсказала имя. – О’Диа не так легко отделаться. Говорила ей, не ходи! Здесь никто никому ничего не обязан, верно?

Я кивнула, не желая выяснять, что Сильвия имела в виду. Она со всеми ее мыслями вместе взятыми интересовала меня меньше, чем одна единственная мысль Лиззи обо мне и Шоне. Где она? Где? Хоть беги к господину Гончару. Но вот ирландские фейри услышали мои стоны, и на улице зашуршал гравий. Я чуть не сорвалась с места встречать Лиззи, но меня остановила Сильвия, сунув в руку нож. Я с трудом сообразила, что от меня требовалось нарезать фокаччу, и Лиззи застала меня с ножом, как с обнаженным мечом.

– Что ты здесь делаешь? – Лиззи швырнула ключи под зеркало у вешалки и скинула ботинки, не расшнуровав, явно злясь. На О’Диа или меня? Скорее всего, на то, что сообщил обо мне господин Гончар.

– Я же сказала, что приеду, – Лицо Лиззи осталось каменным. – Я не хотела тебя оставлять одну. Я же не знала… – Я наконец-то опустила нож на доску и шагнула к Лиззи. – Не знала, что ты не одна приехала. И все равно… Я… Прости, не могу подобрать слов. Прими мои соболезнования.

Я протянула руку и дотронулась до такого же каменного, как и лицо, плеча. Лиззи не обняла меня, но и не оттолкнула. Слишком много навалилось на нее – смерть брата и Шон… Я опустила глаза и услышала едва различимое:

– Спасибо.

Лиззи, не взглянув ни на меня, ни на Сильвию, молча прошла в ванную комнату, закрыла дверь и включила воду. Моет руки или плачет? Идти к ней или стоять на месте?

– Нарежь хлеб! – толкнула меня в спину Сильвия, и я схватилась за нож.

Сама же она расстелила салфетки вокруг вазы с розами и поставила тарелки. Три. И три же бокала. Спагетти с креветочным соусом и какой-то салат. Три листика и помидорки. Таким Лиззи не насытится. Неужто станет есть спагетти? И она стала. Под глазами мешки – от слез или перелета, не понять. Ее взгляд не задерживался ни на чем, даже тарелке, не говоря уже про мое лицо. А я и радовалась этому, потому что не хотела сейчас читать в нем ни боль от потери брата, ни осуждения моего бегства в Корк.

Господи, пути твои действительно неисповедимы. Надо же было скрутить такой узел – ни неделей раньше, ни неделей позже. И только Сильвии здесь не хватало! Теперь и не поговоришь о наболевшем. Зачем Лиззи вообще ее пригласила сюда? Или итальянка навязалась в качестве моральной поддержки? Ей-то самой она не была нужна. Как-то даже противно от такого отношения к смерти мужа. Только бы не хохотала при Лиззи, как без нее по телефону. С другой стороны – не лицемерит. Да и Лиззи не должна питать иллюзий относительно любви Сильвии к ее брату. Лучше бы итальянки здесь не было. Я бы сумела и поддержать, и извиниться, если ненароком обидела Лиззи своими шашнями с Шоном. Или Лиззи нарочно ее пригласила, чтобы не говорить со мной?

– Еще спагетти? – Сильвия явно намекала на наши полные тарелки. – Еще соуса? Боже, что же мы ели до открытия Америки? Лана, ты представляешь итальянскую кухню без помидоров? Я тоже не представляю, – расхохоталась она в голос, и меня аж передернуло. – Еще вина? – Ее бокал был пуст. Наши полны.