Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

– He's a grand man, isn’t he?!

О, да, господин Гончар великолепен. Нарочно такого персонажа не придумаешь!

Глава 9 «Разговор с Винни-Пухом»

Ночью я проснулась жутко голодной и уничтожила оставшийся хлеб и шоколадку. Увы, чай с мятой не взбодрил, тело ломило от усталости, но вновь уснуть не получилось. Я вернулась к входной двери, но, вдохнув ледяной воздух, отказалась от прогулки. Читать не читалось, я проворочалась в кровати до шести утра и наконец забылась тяжелым сном. Лиззи тоже сдалась на волю усталого организма и поднялась лишь в десять, оставив меня в кровати до одиннадцати. Обнаружив выставленный у озера мольберт, я решила быстро собрать рюкзак с блокнотом и карандашами и отправиться в деревню, чтобы не только не мешать мисс Брукнэлл творить, но и не мозолить ей глаза своим бездельем. Уверенности в том, что я сумею заставить себя сделать хоть один набросок не было, но хотя бы проветрюсь вне дома.

– Do you feel like cycling uphill? (Ты уверена, что сумеешь вскарабкаться на велосипеде на холм?)

Лиззи действительно выглядела обеспокоенной, но какие у меня были варианты? Только пешком! На машину я даже смотреть боялась – правый руль на таких дорогах – самоубийство не только для автомобиля… К тому же, мне хотелось развеять встречным ветерком мое сомнамбулическое состояние.

Сероватое небо не обещало ни дождя, ни солнца. Ветер не холодил спину. И я могла бы насладиться прогулкой, если бы не поставила целью непременно добраться до деревни. Я почти свернула шею, постоянно оглядываясь, нет ли машины, с которой боялась не разъехаться. Сил я, конечно, не рассчитала: бедный организм не выдержал двойной нагрузки и потребовал преодолеть дорогу пешком. С трудом дошагав до паба, я решила сделать его своей первой и, пожалуй, единственной остановкой на сегодня.

Внутри не прибавилось света, но я сумела разглядеть в конце стойки мужчину неопределенного преклонного возраста в серой твидовой кепке, надвинутой чуть ли не на самый нос. Над его головой вился тонкий дымок. Курить в общественном месте запрещено и в Ирландии, кажется…

– Throw on another pint there for me, will ya? – прохрипел он достаточно громко, зажевав остаток сигареты.

Старик так и не повернул головы в мою сторону, будто можно было не услышать дверной колокольчик. Падди из-за стойки уже успел одарить меня улыбкой и ирландским приветствием «Диа-Дут» и теперь взял со стойки наполовину наполненную кружку и подставил под краник. Я не удержалась и утащила с деревянного блюда пару шпажек с сырными кубиками.

– What can I get yeh? Irish Ale or Guinness? – наконец добрался до меня Падди.

Я закрыла глаза под его пристальным взглядом и поняла, что никакого пива мой спящий организм не выдержит.

– Just give me a strong cup of coffee please.

Падди должно быть в ответ пошутил, но я не сумела разобрать слов, потому что в тот момент громко звякнул колокольчик, и в паб размашистым шагом вошла женщина в коротком темно-зеленом плаще. С громким "Da" она ринулась к старику за стойкой и чуть ли не силой стащила со стула. Однако грубость тут же сменилась заботливым объятьем, и старик без протеста направился с дочерью к выходу. Падди молча помахал им вслед и толкнул ко мне так и не отданную старику кружку с плотной беловатой пенной шапкой.

– Can I get you a pint? On the house.

Я качнула головой и повторила просьбу о кофе. Без лишних слов Падди направился к допотопному автомату и вскоре яркий кофейный аромат перебил вонь недавнего курева. Я между тем рассматривала развешанные по стенам фотографии местного ландшафта и каких-то знаменитостей, а лучше бы смотрела на кофе и вовремя попросила не наливать в него сливок, шапка которых, посыпанная тертым шоколадом, аж вываливалась из стеклянного бокала. Как тут останешься без белых усов? А Падди явно показалось, что я любуюсь нарезанным на толстом стекле бокала орнаментом из трилистника.

– Это все вручную делалось. Отец в Дубине заказывал в семидесятых. Нравится?

– Ага.

– Ты еще не попробовала.

– Я про дизайн. А ты про кофе? – я попыталась дружески улыбнуться и пожалела, что стянула волосы в хвост без помощи расчески. – Я не разбираюсь в кофе, мне просто необходимо проснуться.

– Хочешь шоколад? Или кекс? – не унимался услужливый бармен.

– Нет, я лучше возьму сыр, – стрельнула я глазами в сторону блюда, прикрывая рукой пустые шпажки.

– Сыр только к пиву, так что придется пить.

Я зачем-то обернулась к двери, будто отец с дочерью еще стояли там, но грустный голос бармена заставил меня повернуться обратно.

– Па не видит и не слышит. Я привожу его сюда утром, чтобы он вновь почувствовал себя живым, частью этого паба, а потом Лиша забирает его домой до того, как придут посетители. Хорошо, что Ма не видит его с небес из-за наших вечных туч, она бы его не признала. Па мечтает уйти к ней, но боится, что мы с Лишей забросим паб. Он им жил, как наши предки жили фермой. Обычная печальная история: мой прадед не сумел приноровиться к новому времени и новой технике, и семья убедила его уступить земли более успешному соседу. Только дом остался, и дед любил рассказывать, как они жили здесь: в одной половине люди, в другой животные… На сэкономленные деньги дед купил этот дом и вместе с моим отцом превратил в паб. На оставшемся клочке земли бабка выращивала овощи, и вся картошка, которую мы подаем здесь, до сих пор с нашего огорода. А рыбу нам привозят два раза в неделю с побережья – старые рыбаки. Им уже далеко за шестьдесят, каждый раз со страхом ждешь их возвращения из моря. Но иначе старикам не выжить – конечно, нам выгоднее закупать у оптовиков, но отец считает, что мы хоть как-то должны поддерживать друг друга… Ладно, тебе, американке, вся эта деревенская болтовня не интересна на трезвую голову. Ну так ты пьешь? Буду с тобой честным, пиво у меня вкуснее кофе.

– Охотно верю, – улыбнулась я, – но не слишком ли рано для выпивки?

Стрелки часов на противоположной стене приближались к часу дня.

– Выпить никогда не рано. Не пришла же ты в паб за кофе?

– Нет, не пришла. Я приехала на велосипеде, – попыталась я сострить, но лицо Падди осталось непроницаемым. – Просто дальше твоего паба проехать не смогла. А так… Я сначала хотела попросить воду…

Я протянула руку, и Падди вернул мне карту.

– Только половину. Я все еще не перестроилась на местное время и чувствую себя неважно.

Пиво успело нагреться и стало сильнее горчить, но я заставила себя осушить кружку наполовину за один глоток.

– Еще не все потеряно, – улыбался во все лицо Падди, и мне вдруг захотелось увидеть цвет его волос на свету – охра или все же темный янтарь?

Нет, мне необходим второй бокал кофе. С лимоном. Падди согласился исполнить мою просьбу, а я постаралась взять себя в руки, набросав штрихами столик и бочки и, лишь перевернув страницу, сообразила, что интуитивно выбрала именно тот, за котором ужинала с Шоном. Что за чертовщина?! Что Падди подсыпал в виски?!

– А ты не могла бы нарисовать моих детей?

Падди поставил передо мной новый бокал. Я отхлебнула кофе и кивнула.

– Музыкантам принято платить пивом, а тебе я заплачу кофе, свежей треской и картошкой с огорода столько раз, сколько тебе не лень будет приходить сюда на ужин. А жена у меня готовит самый лучший шоколадный торт с виски.

Я сощурила глаза и поняла, что на кончиках его волосы сравнимы с цветом рябины. Неужели в глазах двоится! Или кровь из матки попала в глаза?!

– Лана, называй цену, – доносился откуда-то издалека голос Падди. – Я готов заплатить.

– Падди, я нарисую твоих детей абсолютно бесплатно. Я как раз хотела попросить тебя найти мне кого-нибудь, кто согласится позировать мне.

– А что, Шон не согласился?

Я не успела закончить фразу, а Падди успел вставить про своего приятеля. Великолепно, мальчики… Ваше полотно шито красными нитками!

– Я его не просила, – ответила я как можно ровнее. – Заставить детей позировать практически невозможно, так что вышли мне их фотографии. Вместе или по отдельности. Так, как ты хочешь, чтобы я их нарисовала.

– Лана, я не настаиваю. Просто подумал, что это удача…

– Падди, я выпью у тебя достаточно пива, не переживай, но не сегодня, – попыталась я успокоить разволновавшегося папашу, поняв, что желание его не наиграно. – Я обожаю детей. Я работаю школьным учителем. Учу детей рисовать.

– Правда?

– А тебе Шон не успел рассказать об этом? Футбол слишком быстро закончился или пиво?

Теперь настал черед Падди покраснеть, и реванш подействовал на меня отрезвляюще. Или же не совсем, потому что я вдруг протянула руку и похлопала его по плечу, прикрытому вельветовым жилетом.

– А как же…

Быть может, он хотел спросить про Шона, но я сочла, что безопаснее продолжить говорить обо мне.

– Правда, меня уволили из-за нехватки бюджета. Но это ничего не значит. Я в полном порядке. И даже рада неожиданному отпуску. Лучше, чем преподавать все лето в художественном лагере!

– У меня сестра с деревенскими детьми сидит, пока родители на работе в городе. Сейчас добавились еще и школьники. Правда, старшие дети помогают…

– Я могу сделать арт-проект с ними на тему Святого Патрика, – выдала я раньше, чем подумала, но забрать слова назад уже не представлялось возможным, потому что Падди с какой-то детской радостью ухватился за мою руку, нервно сжимающую карандаш, и чуть ли не потряс ее. Я высвободилась, вырвала из блокнота листок и написала имэйл, на который следовало выслать фотографии детей.

– Не переживай, у меня в запасе море проектов, которые мы делали с детьми в школе ко Дню Святого Патрика: и лепреконы, и трилистники, и сам Патрик. А летом можно и фей добавить, – начала я, когда он принялся вдруг извиняться, что злоупотребляет моим отпуском. Я схватилась за кофе в надежде, что он замолчит и тут же с радостью обернулась на звон колокольчика – наконец-то кто-то перетянет на себя внимание Падди.

В дверях стоял Шон в рыжем худи и потертых джинсах. Он перебросился с Падди ирландским приветствием, и медвежонок сразу исчез в подсобке. Школьные друзья, кажется, заигрались, но я не стану им подыгрывать.

– Тебе Падди позвонил? – спросила я вместо приветствия, когда Шон опустился на соседний стул.

– Допустим, – ответил он с прежней наглой улыбкой, которая вывела меня из себя в первый вечер.

– И ты оказался поблизости, – продолжала я без вопросительной интонации.

– Допустим.

– Шон, – я выдержала паузу, пытаясь подобрать верные слова, чтобы поставить жирную точку в дурацкой игре. – Мне не пятнадцать.

– Допустим, – Шон улыбнулся еще более нагло, а потом неожиданно надел на лицо каменную маску и таким же бесцветным голосов сказал: – Мне тоже не пятнадцать, мисс Донал. Падди действительно мне позвонил и сказал, что у тебя вид, будто ты отплясывала джигу и рил всю ночь напролет. Он попросил отвезти тебя домой.

Вот сейчас я явно завернулась в кумач. Дура я, и дурак мой язык.

– А велосипед? – я схватила карандаш, будто тот мог подарить спокойствие.

– Он же складной. Заодно извинюсь перед мисс Брукнэлл за визит Бреннона О'Диа. Я не предполагал, что он заявится к вам. Коннора, кстати, я осадил. Хотя если ты все же желаешь танцевать…

Я была рада возвращению его улыбки и тут же замотала головой:

– Спасибо. На танцах я давно поставила крест. И я действительно рада, что велосипед складной.

– Зачем ты поехала так далеко в первый раз?

– Не в первый раз. Я каталась на велосипеде в Сан-Франциско. Не смотри на меня так. Ты не знаешь, что такое кататься на велосипеде в Сан-Франциско. Это не ваши перекатывающиеся холмики. Это на асфальтовую гору вверх и с ветерком с горы вниз и никакой езды по прямой. У меня очень сильные ноги.

– Охотно верю. Так отчего же ты не танцуешь джигу?

– Оттого, что я не ирландка.

– В это я тоже охотно верю. Ты не рыжая.

Я глядела ему в глаза, пытаясь понять, трезв он или нет. Но они оставили меня без ответа.

– Надеюсь, я сейчас не отрываю тебя от работы? – спросила я осторожно, надеясь, что Падди не вытащил его из кровати.

– Ты спасаешь меня от работы. Впрочем, я с утра отделался от Бреннона О’Диа и надеюсь, он забудет мой телефон хотя бы на время. Как его забыла ты. Он ведь просил напомнить про кран?

Мне продолжала нравиться его улыбка. В душе я боялась, что Шон разозлится на то, что я узнала о роде его занятий, ведь господин Констебль в вечер нашего знакомства так красиво напустил таинственности.

– Он просил напомнить при встрече, но ты вчера не пришел.

– А ты меня ждала?

Я отвела глаза и тут же почувствовала поверх карандаша теплые пальцы Шона.

– Ты ведь не свободна, кажется, – Шон говорил почти шепотом, хотя засранец Падди так и не вышел из подполья.

– Да. Я не свободна, – ответила я быстро и достаточно громко.

Шон резко убрал руку, и я спрятала свои сжатыми в замок на коленях.

– Я не пришел, потому что был футбольный матч. Думаю, Падди не хотел, чтобы ты нас увидела в том состоянии, в котором мы пребывали. Он не то что домой добраться не мог, а даже до дивана. Жена разумно решила за ним не заезжать, а когда утром я отвез его домой, то узнал о себе много нового, а я по глупости считал, что Дрейда успела сказать еще в школе все, что обо мне думала. Можно?

Шон кивнул в сторону пива, и я подвинула ему кружку, которую он тотчас осушил.

– You are acting the maggot, d’you hear me?

Падди вырвал из рук приятеля кружку с такой силой, что стекло едва не треснуло. Шон прикрыл глаза, явно глотая какое-то жуткое, не предназначенное моим ушам, ругательство.

– Я собираюсь показать Лане церковь. Я не сажусь за руль прямо сейчас. И я не нуждаюсь в опекуне, так и передай своей любимой женушке.

Глаза Шона так нехорошо сверкнули, что я обрадовалась, что приятелей разделяла барная стойка. Впрочем, я испугалась больше за Шона, успев оценить силу кулака Падди, когда тот благодарно сжал мне руку.

– Идем!

Шон так резко сдернул меня со стула, что я чуть не оступилась, но он удержал меня, расправляя на спине капюшон куртки. Краем глаза я заметила, что Падди успел убрать со стойки листок с адресом моей электронной почты, будто совершал что-то недозволенное в мужской дружбе. Я быстро сунула блокнот с карандашом в рюкзак и закинула его за плечи, чтобы избавиться от поддерживающей руки Шона. Падди молча проводил нас взглядом и бросил тихое:

– After!

Пока, наверное…

Наконец я сделала глоток, и как только пробралась через сливки, чуть не выплюнула кофе – что он мне налил в него?

– Ты попросила крепкий кофе. Я решил, что ты хочешь в кофе виски, разве нет?

Я сжала стекло бокала. Падди вновь покачал головой и что-то промямлил, то ли по-английски, то ли на гайэлике – в любом случае я ничего не поняла. Он, как и Шон, выглядел старше своих лет, хотя был выбрит и аккуратно подстрижен. Его полнота казалась естественной и не взывала к диете. Он выглядел добродушным Винни-Пухом, который со своим ростом и размахом плеч мог спокойно играть и роль вышибалы. Но нужны ли в пабе кулаки? Если только они не всей деревней болеют за одну команду по херлингу.

– Ты собралась уходить?

Я удивленно взглянула на Падди, и теперь, привыкнув к сумраку, сумела разглядеть на его переносице веснушки. Обиделся за кофе? Я выпью его все равно. Уже чувствую, как по груди разливается приятное тепло, которое передалось и моей улыбке.

– Тогда рюкзак сними.

Тут настал мой черед смеяться. Рюкзак был настолько легким, что вовсе не оттягивал плечи. Я опустила его на колени и выложила на стойку блокнот и пару карандашей.

– Я собралась дождаться посетителей и немного порисовать.

– А… Я тоже умею делать непроницаемое лицо.

– Мне больше нравится твоя улыбка… Впрочем, занимайся делами, не обращай на меня внимание.

Сейчас выражению его лица позавидовал бы любой игрок в покер.

– Разве на тебя можно не обращать внимания?

Я не совсем уловила вопросительные нотки в его голосе: должно быть, вопрос был риторическим. Или же планировался как комплимент, если бы… Если бы я утром не посмотрелась в зеркало! Чтобы принять прежний вид, мне не хватало, по крайней мере, семидесяти двух часов беспробудного сна. В итоге я, кажется, вспыхнула, потому что Падди неожиданно расхохотался.

– Мы с приятелем прошлой ночью вместо футбола говорили только о тебе. И теперь я понимаю причину.

Опять этот взгляд? Нет, я не сравняюсь по цвету с кумачом и не скажу, что мы тоже с Лиззи обсуждали его приятеля.

– Скоро соберутся посетители? – предприняла я попытку увести беседу в безопасное русло.

– Не скоро. Я тут торчу в надежде заполучить проезжих туристов, которые предпочтут утолить голод пивом, а не яичницей с беконом в гостинице в конце улицы. Но никого, как видишь, пока нет, так что я в твоем распоряжении. Впрочем успею предложить тебе что-нибудь перекусить: имеются на выбор вареные яйца и сэндвичи с ветчиной.

– Спасибо. Я не голодна. Кофе мне достаточно. Тем более с виски и сливками. И… Я сейчас вернусь.

– До конца, направо, налево и уткнешься в Джека.

– В кого?

– В дверь в туалет. Извини…

– Ничего, я выучу ирландский.

– Мы тебе не оставим выбора. Мы восемьсот лет терпели англичан, так хоть научились говорить так, чтобы те нас не понимали, – расхохотался Падди. – Впрочем, теперь уже понимают, а вот американцы пока не совсем.

Фраза вновь прозвучала намеком на Шона, но я решила ее проигнорировать.

– До конца, направо, налево…

Падди махнул рукой в нужном направлении.

– И увижу Джека! – выкрикнула я совсем по-детски и соскользнула с барного стула.

О, Боже! Падди будет поколоритнее Бреннона О'Диа! Только бы господин Гончар не заявился в коттедж в мое отсутствие. Тогда Лиззи спустит на меня всех ирландских собак, включая питомца Шона. На рисование оставалось примерно два часа. Потом следовало вернуться домой, чтобы озаботиться обедом. Только бы тело вновь не подвело, иначе придется просить сестру Падди дотащить до дома и меня.

От кофе в голове немного прояснилось, и живот почти перестало тянуть. Я сдернула с волос резинку и сунула в задний карман джинсов, расчесала пятерней волосы и заправила за уши. Об остальном жалеть не приходилось, потому что я все равно оставила всю косметику в Штатах. Впрочем, глазам сейчас поможет не тушь, а еще один бокал кофе. Уже без виски.

Падди куда-то ушел, потому без лишних вопросов я отодвинула от себя пустой бокал, достойный прорисовки, и придвинула блокнот. Давно я не испытывала такой радости от работы и еще большей от созерцания результата. Особенно мне удались кофейные разводы на стекле. А вот если бы я захватила с собой акварель…

– Лана, это потрясающе…

Как медвежонок мог двигаться так бесшумно! Я чуть не выронила карандаш, когда голос Падди раздался у меня над ухом. Поняв оплошность, он отступил в сторону и уселся на соседний стул, чтобы взять так и не тронутое мной пиво.

– Если бы Па видел это, то непременно отходил меня палками за то, что я не сумел убедить женщину выпить пива. Это пятно на чести семьи.

– Хорошо.

Глава 10 «Откровения в церкви»

Пока мы шли от паба по единственной широкой улице вверх по холму к серой церкви, Шон, держа руки в карманах, насвистывал до боли знакомый мотивчик. На середине подъема я спросила, что это за песня? И когда имя «Эд Ширан» ничего не объяснило, Шон тихо запел.

– Loving can heal,

Loving can mend your soul,

And it's the only thing that I know.

I swear it will get easier,

Remember that with every piece of ya.

And it's the only thing we take with us when we die

We keep this love in this photograph.

We made these memories for ourselves Where our eyes are never closing.

Our hearts were never broken,

Times forever frozen still.

(вольный перевод внизу страницы)

Голос его вмиг утратил похмельную хрипотцу, хотя не поднялся и на октаву, и отойди я от него на два шага, слов бы уже не разобрала. Хотя необходимости в словах больше не было – эту песню постоянно крутили по радио. Я не могла поверить в способность Шона петь, пусть не так чисто, как Эд, но много лучше многих застольных певунов. На подходе к церкви он осекся и перевел взгляд с двери на меня:

– Зайдем?

Я кивнула, и Шон дернул за кольцо.

– Никого нет? – удивилась я, усаживаясь на скамью в последнем ряду.

– Хорошо, что ты не задала этот вопрос Отцу Роузу. Ты забыла про присутствие Бога!

Я усмехнулась и уставилась в окно. Их было по четыре в каждой стене. Стены, выкрашенные в теплый бежевый цвет, дарили спокойствие, а выделенные синим стрельчатые арки давали крохотной церкви простор небес. Фигуры Христа и Девы Марии привлекали простотой исполнения. Единственным украшением служило большое витражное окно, напомнившее мне церковь в Стэнфордском университете. Остальное убранство роднило древнюю обитель с простыми церквами испанских миссионеров. Мне даже захотелось отыскать тут индейские геометрические орнаменты.

– Хочешь остаться порисовать?

Я даже вздрогнула от голоса Шона, будто тот прочел мои мысли и предлагал теперь расписать стены.

– Нет, я хочу… Хочу взглянуть на кладбище, – сказала я, заметив сквозь стекло старые надгробия.

– Дай мне еще минуту.

Я кивнула и взглянула на руки Шона, они были сложены в молитвенном жесте на спинке соседней скамьи. Под ними лежал раскрытый бумажник с бледной лицензией на вождение, на черно-белой фотографии которой едва угадывались настоящие черты Шона. Я поймала себя на мысли, что безумно хочу увидеть фотографию, которая пряталась под сцепленными пальцами ирландца, и желание настолько поглотило меня, что я не заметила на себе взгляда Шона.

– So you can keep me

Inside the pocket of your ripped jeans Holding me closer 'til our eyes meet,

You won't ever be alone, wait for me to come home

Голос Шона в церкви прозвучал сильнее, но уже не так завораживающе. Наверное, прилившая к лицу кровь забила уши. Шон осторожно двумя пальцами вытащил из– под пластика фотографию и протянул мне.

– Мне здесь шесть лет. Это единственная фотография, где мне нравится моя улыбка. И улыбка матери.

Фотография была аккуратно вырезана из большой, чтобы поместиться в бумажник, потому кадрирование вышло с обрезанными руками. Голова мальчика пряталась подмышкой матери, и мне показалось, что Шон вовсе не изменился, если только волосы отрастил немного длиннее.

– Ты хороший сын.

Я сказала это, возвращая фотографию, чтобы нарушить неприятное молчание, но фраза даже по-английски прозвучала искусственно, и я хотела бы проглотить ее обратно, но Шон неожиданно кивнул, и у меня отлегло от сердца. Быть может, иногда даже деревенскому мужику необходимо услышать что-то приятное, пусть и от постороннего человека. Лиззи не права про его мать, Шону действительно дорога память, и что-то тяжкое гнетет его душу.

Шон приподнялся со скамьи, чтобы спрятать бумажник в задний карман джинсов.

– Угу, – Его мыканье будто прозвучало ответом на мои мысли. – Я самый плохой сын, а она самая хорошая мать.

– Я сказала, хороший…

– Ты знаешь меня всего четвертый день, а я знаком с собой почти тридцать четыре года. Так что мне лучше знать, какой я на самом деле.

Его голос прозвучал сухо, и я пожалела, что вообще раскрыла рот. Лучше бы полностью проигнорировала бумажник.

– Что же такого ты сделал своей матери? – нервно выдавила я каждое слово, когда тяжелый взгляд ирландца задержался на мне почти на целую минуту. Быть может, ему необходимо выговориться: здесь, в безмолвии церкви, человеку, далекому от деревенских сплетен.

– Я убил свою душу смертным грехом, – Шон выдержал паузу, за которую я успела составить криминальное досье, придумав тысячу причин, в силу каких матери не разрешают дочерям с ним встречаться. – Я был слишком гордым.

На лице Шона вновь блуждала улыбка, и мне захотелось стереть ее своей пятерней. Он нагло играл моими чувствами, подтрунивая, словно над напыщенной школьницей.

– И с каких это пор гордость делает сына плохим? – я попыталась так же нагло улыбнуться, только не была уверена, что улыбка вышла достойным ответом.

– С сотворения мира, – продолжал издеваться Шон. – Не жди от меня откровений, милая. С какой стати я должен рассказывать о своей матери девушке, которую даже ни разу не поцеловал?

Я не дала ему сделать паузу.

– С той самой стати, что эта девушка в первый же вечер ответила на слишком много твоих вопросов.

– Я не задал тебе ни одного личного вопроса, который хоть как-то касался бы твоих нынешних чувств. Я понял, что к мужу ты ничего не испытывала, или я ошибаюсь?

– Не ошибаешься. И все же эти вопросы остаются личными.

– Ты могла не отвечать. Я не вытаскивал из тебя ответы клещами. Они лились горным потоком.

– Ты мог не спрашивать.

– Если бы я был трезвее, то точно бы не спросил.

– А если бы была трезвее я, то точно бы не отвечала, – сказала я примирительно.

– Обещаю, что никогда больше не спрошу тебя о матери.

– Даже если поцелуешь?

Церковь была крохотной, и мы сидели почти вплотную друг к другу, но сейчас его колено явно нарочно коснулось моего, и я поспешила отпрянуть от его лица.

– Ты чего дергаешься? Мы знакомы всего четыре дня. Слишком рано для поцелуя в церкви, не находишь?

И все равно он оставался слишком близко, а я уже почти сидела на своем рюкзаке, который лежал почти на самом краю скамьи, и действительно чувствовала себя пятнадцатилетней школьницей. Да и Шон, признаться, не выглядел сейчас взрослым мужиком. Глаза его слишком блестели. Наверное, Падди не зря наорал на школьного приятеля в пабе. Вот и пойми, когда мистер Мур говорит серьезно, а когда несет пьяную чушь. Но я-то трезва, несмотря на пиво и виски, а как поступают трезвые взрослые женщины?

Не опускают глаза, а жестоко расставляют все точки над Т и заодно над «Ё». К тому же, по-английски эта фраза прозвучит нейтрально и не заденет ничьих чувств, пусть и место для ее произнесения выбрано не самое удачное. Я набрала побольше воздуха и произнесла то, что никогда не говорила ни одному парню по– русски. Впрочем, по-английски тоже:

– You wanna fuck me? – Голос к счастью не дрогнул. – That's true, isn't it? (Тебе хочется трахнуть меня, не так ли?)

– Actually I don't, – ответил Шон без секундной заминки, вальяжно откинулся на спинку скамьи и устремил взгляд на распятие. (Совсем не хочется.)

Я окончательно уселась на рюкзак. Внутри все сжалось от сознания дурацкого положения, в которое я по-детски глупо загнала себя. Если в пабе я стала кумачом, в церкви стоило смертельно побелеть. Я скосила глаза на Шона: ирландец продолжал сидеть ко мне в профиль. Лицо его вновь стало маской. Он молчал, но тут, видно почувствовав мой напряженный взгляд, начал тихо посмеиваться, явно забавляясь моим замешательством. Наконец он заткнул рот ладонью и через мгновение уже говорил четко, голосом констебля, не глядя в мою сторону:

– Here in Ireland we do not fuck women. We ride them, – Шон выдержал паузу и, резко повернувшись ко мне, стиснул мои колени, будто испугался, что я грохнусь в проход. – Like a horse. Ah surely I'd love to ride you, but…

(Здесь в Ирландии мы не трахаем женщин. Мы объезжаем их как лошадей, (местный сленг, игра слов) Безусловно я хочу переспать с тобой, только есть одно

но…)

Лицо его засияло улыбкой шестилетнего мальчика: так невинно и мило, что вся моя обида на его смех вмиг улетучилась.

– You're faithful to your fecklng bastard, – закончил он без улыбки, а вот я уже не могла сдержать смех, не радостный, больше нервный, но так необходимый мне для разрядки. (Ты хранишь верность какому-то придурку.)

– I'm not a horse, Sean. I'm a stupid cow. (Шон, я не лошадь. Я глупая корова.)

Он остался серьезным, будто отвечал урок в католической школе:

– So, I can milk you Instead. (Ну тогда я могу подоить тебя.)

И тут мы оба расхохотались в полный голос, позабыв, что находимся в церкви, и я даже не сразу сообразила, что тыкаюсь носом ему в плечо.

– So, lass, I have nothing to offer you. Just myself, nothing more than Sean Moor, part bloodhound, part workhorse, all yours for a month or so, depends on the length of your stay on the Emerald Isle. Just say yes. (Милая, мне нечего предложить тебе, кроме самого себя, Шона Мура, смеси голодной собаки и рабочей лошади. Но все это будет твое на месяц или два, в зависимости от того, как долго ты пробудешь на Изумрудном острове. Только скажи – да.)

– No! – ответила я четко.

Шон слишком крепко держал меня и пришлось применить силу, чтобы высвободиться из его объятий.

– Let me know If you change your mind, – Шон поднялся, и я поспешила выскочить в проход, схватив рюкзак. – Now let's have some craie with those old stones. I have an Irish love story to share with you, lass. (Дай знать, если передумаешь. А сейчас пусть нас развлекают эти старые камни. Я поведаю тебе ирландскую историю о любви, милая.)

Он протянул руку. Я быстро накинула на одно плечо рюкзак и сжала его пальцы. Дурацкий разговор подарил странное спокойствие. Показалось, что я держу руку старого друга или брата – ни трепета, ни стеснения, будто между нами рухнула стена, созданная жалким подобием флирта, в который я тоже подбросила щепок, пусть и не нарочно. Нет, к чему врать? Мне нравилась эта игра. Я, кажется, впервые увидела в глазах мужчины желание. Пусть только животное, но я и не ждала от ирландского алкоголика и по совместительству водопроводчика чрезмерной романтики.

И все же меня умиляли его манеры. Аристократ в линялых джинсах. Он придержал деревянную калитку, пропуская меня вперед на узкую тропинку, и если бы не кресты, то проглядывающие в сочной траве желтые цветы и менее обильные облепившие основание церкви белые соцветия, названия которым я не знала, наполняли скорбное место летним духом русской дачи. На слишком узкой для двоих тропинке Шон все равно продолжал держать меня за руку, и его ботинки нещадно приминали траву. Мы медленно спускались с холма, и наш молчаливый путь определенно имел какую-то цель.

День разгулялся. Сквозь тучи проглядывало солнце, и мне даже захотелось скинуть куртку, хотя в тени раскидистых деревьев я даже поежилась. Шон тут же потянул меня на солнечный пятачок и заговорил, указывая рукой на два переплетенных ветвями дерева, образовавших над могилами арку. Корни одного безжалостно приподняли могильную старую плиту. Другую скрывал от нас ряд крестов.

– Это случилось в нашей деревушке два века тому назад, – начал Шон тихо. – Дочь богатого фермера влюбилась в нищего пастуха. Отец, конечно же, и слышать не желал про подобный союз. Вся деревня знала про горе влюбленных, но ни советы соседей, ни слезы дочери не изменили решения фермера: он назначил день свадьбы с достойным, по его мнению, парнем.

Я вздрогнула от легкого ветерка, и тут же руки рассказчика сомкнулись у меня на груди, защитив спину от холода. Я не оттолкнула Шона, в его жесте не чувствовалось никакой игры. Он продолжал спокойным голосом рассказывать деревенское предание.