Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)

Глава 45 «Ноль по Гринвичу»

– Calm down please! I’m always walking on eggs In your house! (Пожалуйста, успокойся! Я и так всегда хожу по лезвию ножа в твоем доме!)

Я замерла в коридоре. Шон стоял у плиты ко мне спиной, прижав телефон плечом к уху. Обе руки были заняты приготовлением скремблер. Бедный! Кто на сей раз? Мона или Йона? Небось, всю ночь не спали! Он для них на всю жизнь так и останется младшим братом. Впрочем, Шон приложил немало усилий, чтобы доказать сестрам, что не повзрослел. Вчера уж точно предъявил этому прекрасное доказательство. Может, вырвать телефон и закричать: мальчик под присмотром. Не волнуйтесь!

Я почти ступила босой ногой в гостиную, когда Шон потерял контроль, швырнул в раковину спатулу, убрал сковородку с горячей комфорки, перехватил телефон в руку и зарычал:

– Прекрати, Кара! Я не дурак и не собираюсь рушить то, что мы с тобой с таким трудом строили десять лет. Все будет хорошо. Она все поймет. Пожалуйста, не накручивай ни меня, ни себя.

Я спряталась в спальню. Вернее, мне потребовалось сесть. Точнее рухнуть на кровать, в которой мы уснули лишь под утро. Козел! Хватило же наглости позвонить ей прямо сейчас! Не завтра, не послезавтра… Или хотя бы тайком. Но не так же открыто! Думает, я бесчувственное бревно без гордости? На глазах аж навернулись слезы. Я оттянула с груди полотенце и промокнула глаза. Конечно, я все пойму. Мне и говорить ничего не надо. Я давно знаю про вас, голубки…

– Держи себя в руках, Кара! Джеймс может услышать.

Да, да, ее муженька ты бережешь… Хотя, скорее всего, себя от него. Я б на месте Джеймса давно начистила тебе физиономию или еще чего похуже сделала… Десять лет женушка безнаказанно наставляет ему рога… Да еще и в его собственном доме. Редкостная сучка! И еще желает оставаться при этом собакой на сене. Выходит, роман со мной не ее идея. Это Шон решил разнообразить их отношения, внеся немного честности. Но почему не подождал полгода до традиционного свидания? Он что, собрался к ней прямо сейчас – из одной постели в другую, чтобы не успеть остыть? Пользуясь случаем нахождения в Лондоне, так сказать… А мне куда податься? В Тауэр на экскурсию? Дура, чего я не составила расписание на неделю. Будто знала, что приедет… Приехал, и что?

– Понятно, – голос Шона погрустнел. – Конечно, я хочу приехать. Нет, не получится. Здесь час дороги. Положи ключи под колесо.

Шон вновь заговорил так громко, что можно было не прислушиваться. Наглость бизнес-класса! Или забыл про три метра квартиры и картонные стены… Или думал, я год проторчу в душе? Хотя именно сейчас хочется залезть обратно под воду и содрать с себя вместе с кожей следы его поцелуев! Козел!

– Тогда я куплю тебе новую машину, обещаю… – Пауза. Что эта дура ему сказала? – Кара, спасибо! Ты не представляешь, как это для меня важно…

Что ему важно? Сохранить ее, чтобы спать с двумя бабами. Или сказать мне правду и позволить сделать выбор? Так ты его сделала, Светка. Ты же знала про эту идиотку! Тогда почему сейчас так больно?

Я вдавила край полотенца в уголок глаза, чтобы оно, как губка, впитало все слезы. Я не должна при нем реветь. Я обязана играть по правилам этого беспринципного кобеля, раз мне его хочется удержать! Важные слова… Дура ты, Светка, размечталась… Никто не скажет тебе три заветных слова, никогда! И уж точно не Шон Мур. Он сказал их в шестнадцать лет Каре и ничего с тех пор не поменялось.

– Кровать намочишь! – Шон схватил меня за руки и поставил на ноги. Полотенце упало на пол. И плевать! – Высуши волосы и оденься.

Сам уже умылся, побрился, прихорошился… Для Кары.

– Пойду сейчас, – произнесла я, не веря, что нашла голос. – Боялась феном помешать тебе говорить по телефону.

Даже глаз не отвел, наглая скотина! А то ты, Светка, ждала другой реакции?

– Теперь я хочу поговорить с тобой. Только для начала оденься.

Да, да, и лицо вымой, и тушь не бери… Я подчинилась. Все-таки хорошо, что он такой наглый – делать вид, что ничего не знаешь, не для меня.

Я высушила и расчесала волосы. Нацепила джинсы, потянулась за футболкой и замерла – Шон стоял в дверях спальни с розовым джемпером. Кашемир.

– Для дня за городом в жаркое английское лето самое оно. Я долго выбирал.

Кого или что? Такую дуру, как я, или кашемир? Я надела джемпер и отвернулась, чтобы не видеть горящих глаз Шона. Мог бы не задабривать, а рубить с плеча. Или это плата за ночь? Откупается, как они все… Я вздрогнула, почувствовав его руки на шее – Шон отстегнул бирку.

– Ты хотел поговорить? – произнесла я жестко, когда Шон развернул меня к себе, явно рассчитывая на благодарность, но я не поцеловала его. Тогда он сжал мои плечи.

– Да, еще вчера хотел поговорить, чтобы между нами больше не было тайн, и ты бы сделала свой выбор с открытыми глазами, – Он тяжело выдохнул, будто стометровку пробежал. – Я должен рассказать тебе о человеке, с которым тебе придется делить меня всю жизнь.

О, как красиво загнул! Чувствуется профессорская хватка! Нет бы назвать все своими именами. Знаешь, Лана, я тут… Но мне даже про себя не хотелось озвучивать эти слова, и я не дала ему продолжить.

– Шон, я все знаю…

Он стиснул меня сильнее и даже в голос хмыкнул, а у самого веко задергалось.

– Как всегда, все знаешь еще до того, как я подумал об этом! Но не в этот раз. Не злись, – Шон нажал мне на плечи, и я села на кровать. – Ты в хорошей компании. Мои родители тоже так и не узнали об этом, сестры не знают, Мойра не знает. Даже Падди, хотя я и напивался с ним до потери сознания, не знает. Об этом знают пока лишь трое: я, Кара и Джордж, ее муж.

 – Джордж? Я думала, его зовут Джеймс… Ослышалась, видимо… Извини, я не специально. Ты просто слишком громко говорил. Но можешь не продолжать.

– Нет, я продолжу. Только наберу побольше воздуха… Я не думал… Вернее, даже не надеялся, что когда-нибудь мне повезет встретить женщину, которой мне захочется это сказать… Кара спросила, почему я не рассказал ей про тебя две недели назад, но две недели назад я и помыслить не мог, что окажусь с тобой в Лондоне… Лана… О, Господи Иисусе, как же мне страшно это говорить…

Шон рухнул передо мной на колени и уткнулся носом мне в живот. И даже, показалось, всхлипнул. Да, будь же мужиком – не разводи здесь мексиканских страстей!

– Я все понимаю, – не выдержала я слезливой тишины. – Столько лет… Было бы глупо требовать от тебя забыть ее. Даже если Джордж смирился, то я…

Шон поднял голову. На его губах играла детская улыбка. Я вспыхнула и выпалила:

– Пусть я из Сан-Франциско, но все равно не понимаю открытых браков, но если вас это устраивает, то к чему тебе мое мнение? Я не предъявляла на тебя никаких прав… А если ты спрашиваешь в теории…

– Лана… Заткнись, пожалуйста, и послушай меня хоть раз, не перебивая и не делая скоропалительных выводов. Ты никогда не будешь делить меня с другой женщиной. Отец сказал мне: сын, дождись той, которой тебе захочется отдать себя целиком. Я так и сделал. И, поверь, если бы я мог, то и тебе отдал бы всего себя, но я не могу…

Шон сжал мои руки сильнее, чем сжалось сейчас мое сердце. Оно молило: «Шон, ну не будь таким жестоким! Я не прошу у тебя признаний в любви, но и говорить, что никогда меня не полюбишь, тоже не надо. Это больно сознавать…»

– Кара…

Хорошо, что Шон крепко держал мои руки – я бы с удовольствием вырвала их и отходила его по гладким щекам!

– Кара оставила себе часть меня. И эту часть зовут Джеймс. Ему девять лет. Он славный мальчуган. Он тебе понравится, вот увидишь.

– Что? – Кровь шумела в ушах, и я не была уверена, что Шон сказал именно то, что я услышала.

– Да, – Шон прикрыл глаза и выдохнул: – У меня есть сын. Теперь об этом знают четверо.

– Четверо… – Я бы тоже прикрыла глаза. Но ждала, когда вновь увижу его, чтобы понять, что это не очередная его дурацкая шутка. И не дождавшись, попыталась улыбнуться: – Пятеро. Ты забыл про него самого.

Шон открыл глаза. Взгляд его был ледяным.

– Я не ошибаюсь в цифрах. Сколько раз повторять, что со школы считаю на высший балл? Об этом теперь знают четверо: ты, я, Кара и ее муж, – Шон выплюнул последнее слово и поднялся с колен. Пришлось задрать голову. – Джеймс не знает, что я его отец. И я хочу взять с тебя слово, что от тебя он тоже никогда этого не узнает.

Какая Мексика?! Мексика отдыхает со всеми своими мыльными операми вместе взятыми!

– От меня? – спросила я, чтобы не сидеть истуканом.

– Да, от тебя! – отчеканил Шон голосом робота, – Я тебя завтра с ним познакомлю. И если мы будем вместе, то два раза в год… О, Господи…

Шон выскочил из спальни. Я кинулась за ним и нашла его сидящем на растерзанном диване. Я присела рядом и, когда он не отвел от лица ладоней, положила ему на плечо руку,

– Шон, ты плачешь? Ну что ты? Пожалуйста, не надо…

Он повернулся ко мне. Глаза влажные, но щеки пока сухи. Я провела по ним ладонями, но не решилась поцеловать. Руки Шона сами скользнули мне за спину, а нос уткнулся в плечо.

– Лана, я это сделал. Я рассказал тебе про Джеймса.

Его голос походил на рык раненого зверя. Я тоже обняла его и разгладила по сгорбленной спине рубашку.

– Спасибо…

Я не знала, что сказать еще, да и не могла: губы задрожали, глаза защипало. Теперь уже непонятно было, кто кого утешал. Наверное, все же Шон меня. Его ладони скользили по моим щекам, как дворники, но не успевали за потоком слез. В них превратился камень, свалившийся с моих плеч, и жгут, стягивавший сердце.

– Я почти десять лет носил это в себе и плакал в одиночестве, запираясь дома, притворяясь, что пью, чтобы не проболтаться… Джеймс считает меня своим дядей. Кузеном Кары. Пришлось выдумать родство, потому что он слишком на меня похож, – Шон смазал с моей щеки последнюю слезинку и прошептал, целуя в лоб: – Когда-нибудь, надеюсь, кто-то назовет меня папой. Но это будет не Джеймс. Пойдем завтракать.

Он так резко поднялся, что я опрокинулась на подлокотник. Завтракать? Вот так вот… Раз и все… Точно перестроил радио на другую волну. Я обернулась на шум. Шон включил чайник и переставил сковородку на еще не совсем остывшую конфорку.

– Прости, но кроме яичницы и овсянки я ничего не умею готовить.

Он обернулся на мгновение, но я успела поймать его улыбку и улыбнулась в ответ.

– Помочь?

– Поздно. Йогурты уже на столе, если не заметила.

Я обернулась к окну. Как в ресторане! А мне бы коленки успокоить, а то через стеклянный стол видно будет, как они дрожат. Я села на стул и сложила руки, как провинившаяся ученица. Один удар, второй… Если так будет продолжаться, то никаких нервов не хватит на признания Шона.

– Ты больше ничего не хочешь мне рассказать? – спросила я, когда он принес на стол две дымящиеся чашки. Уж пусть выдает все скопом. Так легче…

Шон поставил чашки на стол, но не убрал рук.

– Сказать? – переспросил он, и я поняла, что в спешке использовала не тот глагол. – Нет, я не хочу ничего тебе говорить, – И улыбнулся. А что не повеселиться-то, я ж из него, получается, решила признание в любви вытащить! Дура! – Я уже сказал все в наш первый вечер. Ты просто языка кельтов не знаешь. И вот я, как в детской игре, пытаюсь действиями объяснить, что имел в виду. Если ты до сих пор не поняла, то английский перевод мне не поможет.

Пар от чая дошел до лица, и я вспыхнула.

– Если решишь сказать то же самое, говори по-русски. Я догадаюсь по твоему поведению… О…

И тут Шон снова что-то сказал на древнем языке, но к любви это не имело никакого отношения. Это мне подсказал нос. Шон перемахнул комнату за один прыжок и схватил сковородку.

– Яйца жарить я тоже не умею.

– Я все равно буду их есть! – подскочила я со стула и больно ударилась коленкой. Хорошо, что чашка, привычная к поездам, не перевернулась. – Это все из-за меня, – простонала я, опускаясь обратно на стул.

– Да, это все из-за тебя, – Шон подошел со сковородкой. – Ия безумно рад, что это из-за тебя. Только поторопись с едой. Нам долго ехать.

– Куда?

– Далеко.

– Шон?

– Ноттингем. Йорк. Тебе эти названия о чем-то говорят?

Почему он не может сказать прямо?!

– Шон…

– Джеймс гостит у родителей Джорджа в Йоркшире. Кара с Джорджем сейчас туда поехали, потому что завтра будет Эшби шоу, и у Джеймса соревнование. Он занимается конным спортом.

Зазвонил телефон, оставленный Шоном возле плиты. Мое сердце вновь остановилось и забилось лишь тогда, когда Шон заговорил:

– Мы через пять минут выходим, не переживай за машину… Хорошо, я зайду к соседям… Нет, Джордж, я приеду завтра прямо в Эшби. Не хочу отвлекать Джеймса перед выступлением… Нет, не предупреждай. Пусть будет сюрприз… Нет, у нас нет никаких планов… Без проблем. Если Джеймс захочет, я, конечно же, отвезу его на камни… Как твоя нога?.. Я в порядке… Я действительно в порядке… До завтра.

Шон вернулся к столу.

– Хочешь в Тауэр сегодня? Машину можно забрать завтра утром. От дома Вилтонов даже лучше выезжать на трассу, меньше пробок.

– Куда угодно, – и, глядя в потерянное лицо Шона, я тут же добавила: – С тобой куда угодно.

– Тогда пошли гулять по Лондону. Прокатимся до Гринвича… Или хочешь на корабль Дрейка? В музей пыток? Или… – Он вновь прикрыл глаза, но лишь на секунду. – Лана, нам придется провести одну ночь с семьей Джорджа. Это все ради Джеймса, понимаешь?

Я кивнула и постаралась ответить ровно и достаточно громко, чтобы не выглядеть маленькой девочкой, которую поставили перед фактом. Это не так. Это мой выбор.

– Это ради тебя. Я сделаю это ради тебя, Шон. Я уверена, что твой сын мне очень понравится. Ведь он такой, как Рэй, верно?

– О, нет! – к моей большой радости, Шон наконец-то рассмеялся. – У него строгое английское воспитание. Извините, пожалуйста, а не могли бы вы… Да. сэр. Нет, сэр… И все с прекрасным британским выговором. Но в целом Джордж замечательный отец. А сейчас, когда из-за ноги он вынужден ходить с тростью, его слушается даже дочь… – Шон закусил губу и потом медленно вернул ей свободу. – Лана, спасибо. Ты не представляешь, что это для меня значит.

Я поджала губы и кивнула. Если бы ты, Шон, знал, что это значит для меня… Теперь все встало на свои места. Я, наверное, не хочу больше никаких подробностей, хотя уверена, что ты все равно расскажешь, как так получилось, что твой сын зовет отцом другого. Десять лет, бедный, ты держал все в себе. Десять лет…

Мы не говорили, наверное, больше часа. Только крепко держали друг друга за руки, не размыкая их даже в нескончаемых переходах метро, а потом в очереди в кассу Тауэра и внутри самой крепости, чтобы взглянуть на корону. Хотя не стоила английская корона такого столпотворения и потерянного часа. После короны Российских императоров та, в которую переставляли драгоценности из корон предшественников, могла удивить лишь бегущей дорожкой, на которой стояли несчастные посетители, чтобы, не дай Бог, на секунду дольше не задержались у экспонатов!

– Может, хочешь экскурсию? – Шон проводил взглядом группу туристов и протянул мне последнее печенье в упаковке, которую захватил с кухни. – Тебе расскажут, кто кого и где убил, кто у кого в каком году украл корону и много чего интересного из английской истории, – закончил он гнусавым голосом старого лектора. Пришлось толкнуть его в плечо. Ирландская гордость взыграла на фоне Лондонского моста! – Ну что, двух детей замуровать заживо – это нормально, да? Государь Ричард!

– У них скелеты, а у вас зато везде картошка, – попыталась я настроиться на ирландскую волну.

– Картошка и скелеты, – шептал Шон. – Из-за голода, в котором нам помогли англичане! А помощь мы дождались только от американских индейцев…

– Шон… Я уйду из крепости и сделаю вид, что с тобой не знакома!

Он схватил меня за обе руки, будто я действительно собралась уходить.

– Из очереди – пожалуйста, но от меня – нет. Ты слишком много обо мне знаешь, чтобы я отпустил тебя!

И он не отпустил, а потащил меня на рынок, где на улице на открытом огне готовились блюда со всего мира. Но Шон, конечно же, выбрал английскую палатку с пастушьими пирогами, на которые я после вчерашнего не могла смотреть без отвращения

– Вот я и не приглашаю тебя в паб. Англичане не умеют готовить, потому и женятся на ирландских хозяйках, – Шон сказал это почти без злобы. – Но эти пироги съедобные, не раз проверено на себе. Это наше тайное место с Джеймсом – Джордж никогда ему подобное не купит.

Пирог вместе с пюре упаковали в коробочки, и мы решили поесть на кораблике. Становилось безумно ветренно и про палубу можно было забыть… Нужно было забыть, но Шон сказал, что глупо сидеть внутри, когда плывешь по Темзе. И, покончив с едой, мы пошли на нос корабля, не найдя свободной скамьи. Небо с рекой сравнялись в сером цвете, ветер рвал куртки и чуть ли не вырывал из рук купленный на набережной стаканчик с жареным арахисом.

 – Знаешь, почему в наших краях так холодно? – Шон сильнее закутал меня в свою ветровку. – Чтобы люди никогда не расставались – две куртки всегда лучше одной.

Моя пятерня переместилась ему на грудь. Риверданс отдыхал.

– Лана, в январе я езжу на день рождения Джеймса и летом на пару дней выбираюсь с ним куда-нибудь один на один. Но мы можем делать это втроем. Я бы мечтал делать это втроем. Лана, я…

– Шон… – я теперь припала к его груди ухом.

– Ты не сняла кольцо, – Шон вытянул мою руку из рукава своей куртки и сжал мои пальцы. – Значит, у меня есть шанс пригласить тебя взглянуть еще раз на витражи Кларка, но уже не в университетском худи, а в красивом белом платье. Брет ждет приглашение…

Я отстранилась, но руки не вырвала. Кольцо… Оно будто вросло в кожу. Я его не замечала, вот и не сняла. Или просто дело пока не дошло до красок…

– Шон, – Я попыталась серьезным тоном разрушить романтику и перекричать ветер. – Брет ждет твоего звонка.

– Подождет. Я вон как долго жду ответа и уже начинаю сомневаться в твоем знании английского. Лана, я… Я позвонил Падди и попросил приглядеть за Мойрой и собакой, пока я… Пока я буду пытаться произвести на тебя впечатление. Даже если ты не сядешь со мной рядом в самолете, я куплю билет на тот же рейс… И я позвоню…

– Шон, не произноси этого имени! Я не купила еще билет. И я греюсь в твоей куртке. Куда ты спешишь?

– Я спешу жить. Мне скоро тридцать четыре, а у меня до сих пор нет нормальной работы, нет жены, а моего сына воспитывает другой мужчина… Лана, я слишком многое пропустил в жизни. Я боюсь не успеть…

Шон поднес кольцо к губам.

– Шон, я не готова…

– Лана! – Он сжал мои пальцы до хруста. – Черт тебя дери! Я говорил, что не готов к ребенку, а потом стоял перед Карой на коленях, умоляя не отдавать моего сына другому, а она твердила одно: ты не готов, ты ни к чему не готов и никогда не будешь готов! Лана, год. Дай мне год доказать тебе, что со мной можно прожить всю жизнь и что я способен стать хорошим отцом. В следующем июле ты скажешь «да» или «нет». Дай мне этот год, и я прямо сейчас позвоню Флэнагану. Вот прямо с Гринвича, чтобы начать жизнь с нуля. Скажи мне «да»!

– Я собиралась…

Его глаза стали влажными от ветра, и я не смогла сказать про резюме и Лос-Анджелес.

– Я собиралась сказать это по-русски, но так чтобы ты понял – ща-с…

Я зажмурилась, и тут же почувствовала на веках его губы, а потом они, миновав мокрый нос, отыскали мои еще дрожащие после ответа губы. Кораблик чалился. Его качнуло, но Шон удержал меня у груди. Мое сердце раньше меня научилось отбивать чечетку.

Мы сошли на берег и укрылись от ветра в чайном клипере «Катти Сарк», чтобы согреться в кафе горячим чаем. Шон достал телефон и действительно позвонил Брету.

– Слушай, Флэнаган, проверь, есть ли что-то на арт-факультете для Ланы. Может, тьюторское? Или в школе какой-то, у нее опыт работы с детьми. Не так важно, даже волонтерская позиция подойдет. Ага, ты верно догадался. Это мое условие, так что подсуетитесь там, мои дорогие коллеги…

– Шон, что это было? – выдохнула я, когда он опустил телефон рядом с полупустой чашкой.

– Ты сказала, что если бы тебе предложили работу, ты бы, не задумываясь, подписала контракт. У меня хорошая память, – Шон поднес чашку к губам и улыбнулся.

– Я уже сказала тебе «да», зачем ты это делаешь…

– Фирме невыгоден годовой контракт, но люди боятся подписывать двухгодичный. Потому фирма сразу берет клиента в оборот, присылая ему разные «специальные предложения»… Лана, пей чай, а то пропустим корабль и промокнем до нитки.

Я сделала еще один обжигающий глоток остывшего чая. Шон поднялся со словами:

– Мы обнулили свою жизнь. Отсчет пошел по новой.

Шон предложил мне руку, и я приняла ее рукой с кольцом дружбы, в котором две руки крепко держали общее сердце.