Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)
Глава 32 «Сложение в столбик»
– You’re driving me daft, so you are.
Улыбка давно исчезла с лица Шона. Мое лицо тоже окаменело. Он выводит меня из себя не меньше, вернее – много больше. Я согласилась на кольцо, приняв подарок ради отречения Шона от прошлого. Нынешнее желание купить для меня пальто не имело к Каре никакого отношения, а личных подарков я получать от него не желала ни стоимостью в два евро, ни тем более в двести. Хватит!
– Хватит решать за меня, что я могу, а что не могу, – рявкнул он, хотя я не сказала ничего, кроме того, что не хочу подарка.
Россказни про прекрасную погоду в Сан-Франциско выглядели бы девчачьим ломанием. Но Шон и без всяких слов понимал, что я считаю его деньги. Да, я их считаю. И точка. Я согласилась заехать на шерстяную фабрику, уверенная, что ему надо купить что-то для сестры. Подобные сумму недопустимы в несерьезных отношениях, и он должен это понимать.
– Я покупаю пальто для себя, – выдал Шон полнейший бред. – Я хочу хоть раз увидеть тебя прилично одетой.
А вот это уже переход на личности на грани оскорбления! Я приехала в Ирландию работать, а не по пабам шляться, да и мои хипповатые наряды там смотрятся лучше твоих футболок. И то, что ты раз в сто лет надеваешь джемпер, не дает тебе права требовать в спутницы английскую королеву!
– А что? Козы меня без пальто на свои тропы не пустят? – решила я удержаться от более жестких слов. Все-таки его мнение о моем гардеробе меня не ранит, что не скажешь про мои намеки на содержимое его кошелька. Но он сам нарывается на подобные разговоры с настырностью барана!
– Лана, примерь, пожалуйста. Я воспитываю в себе художественный вкус.
Шон снял пальто с манекена, и пришлось повернуться к нему спиной, а к зеркалу лицом. Бордовый цвет подкрасил мои щеки, или это я вновь злилась по заказу своего ирландского ученика, который заставил меня вчера все же превратить шар в грудь. Придурок!
Пока я возилась с деревянными пуговицами, Шон раздобыл где-то сине-зеленый шарф, украшенный бахромой. Прекрасная цветовая гамма получилась. И главное, с размером он вновь угадал – видно развил на водопроводных трубах глазомер.
– Только не говори, что тебе не нравится.
Шон опустил руки мне на плечи и прижался гладкой щекой к моей. Мне не нравилось совершенно другое, и он знал это, но ирландское упрямство перевесило мои принципы. Я повернула голову и чмокнула его в щеку.
– Обещай, что это в последний раз.
Шон покачал головой:
– Что ж вы женщины не можете жить без обещаний! Я ничего не буду обещать. Мне надо потратить деньги, чтобы заставить себя пойти немного подработать. Иначе, когда ты уедешь, я со скуки сдохну.
Я проглотила ответ, хоть тот и оцарапал мне горло.
– Потрать их лучше на племянников, – проскрипела я.
– Потрачу, не переживай, – Шон потрепал меня за щеку и пошел в отдел со всякой белибердой, где взял две игрушечные овечки.
Он откупается от меня, считая себя виновником наших ночных неудач. Почему ему не принять факт, что всему виной я, а не нехватка терпения у него?
– Надеюсь, одна не для меня? – спросила я без тени сарказма.
– Это для младших. Старшие обойдутся. Они и так получат меня целиком. Малышей я брать боюсь.
Зачем он так долго смотрит на меня? Я тоже не общалась с детьми младше четырех лет, да и тех предпочитала избегать. И я не собираюсь ни с кем нянчиться. Я согласилась побыть в доме его сестры, чтобы не дать им возможности поругаться.
Я прошла в первый зал, как была в пальто. Боялась испачкать, волоча по полу. Оно едва прикрывало колени, и все же я разучилась носить даже такое, перекинув через руку. Девушка вновь исчезла – заковыляла, наверное, на склад по очередной просьбе престарелой американской пары. Они говорили так громко, что я могла перечислить, что и каких размеров они решили купить.
Шон положил овечек на прилавок и протянул руки, чтобы принять пальто. Шарф я размотала и сложила сама. Такая деревенская обходительность начинала действовать на нервы. Почему же мать, воспитав такого золотого мальчика, не доглядела за ним в самом ранимом возрасте? Дочке дала образование, а этот так и остался охламоном?! Или мир кривой виноват, где бабу без денег получить нельзя, а без больших – не удержать.
Продавщица наконец вернулась с двумя новыми кофтами, но тут же выяснилось, что она принесла не тот цвет, что просили. Я чуть не взвыла в голос. У нее в сапоги насыпаны камни, иначе чего она еле ноги волочит! Мы ее теперь еще полчаса будем ждать. Я уже рот открыла, но американцы меня опередили, попросив обслужить сначала вон ту замечательную пару, то есть нас. Спасибо им! Девушка безразлично кивнула и прошла за прилавок. Как в замедленном кино, оторвала чистый товарный чек и принялась переписывать цифры с ценников, потом ввела итог в считывающий аппарат и взяла у Шона кредитку. Сумма вышла много меньше той, что я прикинула в уме. Наверное, пальто на скидке, хотя шерстяная одежда здесь всесезонная, и это замечательно!
Клуша ничего не запаковала и даже не предложила пакета. Фабрика на отшибе, на дороге крохотный указатель – да ей облизывать надо каждого клиента! Как ее на работу-то взяли?! Американцам, наверное, очень хотелось шерстяных свитеров, я бы давно на их месте развернулась и ушла. Или хотя бы заглянула за тюки с шерстью, где две тетки что-то ваяли на огромном допотопном станке. Похоже, когда к «made in Ireland» добавляют подпись «handmade» – это действительно ручная работа. У^кас!
Овцы, наверное, на соседнем лугу пасутся. А приставленные к стене здания ржавые колеса стоят тут как запасные для телег. А что? Охотно верится!
– Ты считать в столбик умеешь? – спросил Шон, аккуратно уложив пальто на заднее сиденье.
Он издевается, что ли? Или проверяет, примут ли меня на работу туда, где даже счет нет. Хотя вот на счетах я бы ничего не посчитала. Может, Шон не шутит? Может, тут при приеме на работу знания первого класса проверяют…
– Тогда посчитай, – он сунул мне под нос товарный чек, я пересчитала дважды… Идиотка! Цены написала верно, а итог вывела…
– Как у нее столько получилось?
– Не видишь, что ли? – Шон ткнул пальцем в накарябанную, как кура лапой, девятку. – Она ее за единицу приняла, когда в столбик считала.
Я протянула ему чек.
– Надо вернуться.
Шон покачал головой.
– Нет, – он смял чек и сунул получившийся шарик в дверцу. – Кто-то должен выучить урок. И чем раньше, тем лучше.
– Шон, да это, небось, половина ее недельного заработка!
– А мне какое дело? В следующий раз будет писать аккуратнее. Иначе не научится.
– Так нельзя! Я не смогу это пальто носить!
Может, конечно, свинство требовать от него доплатить восемьдесят евро, но это слишком попахивает воровством. Если бы он не заметил, тогда… Но он же заметил и, похоже, еще на кассе.
– Сможешь, – Шон завел машину, ставя жирный крест на моей борьбе за справедливость. – У них никакого учета. Только банковские транзакции. Этой дуре ничего не будет, а жаль.
Тогда пусть она ошибется также с подсчетом покупок американцев – хоть какая-то компенсация за украденное у покупателей время!
– Хочешь есть?
Мы толком не позавтракали – чай и тост с вареньем. Обошлось без овсянки, к счастью, но сейчас желудок с тоской вспоминал об упущенной возможности. Трасса совершенно пустая, ни одного знака «еда целый день». Поля и тракторы, тракторы и поля. Шон свернул наконец к невзрачному пабу с бочкой вместо опознавательного знака. Темно. Три чувака глушат пиво, а сейчас полдень в лучшем случае!
– Если вы очень голодные, – выдала девушка за стойкой, – я могу поискать что– то в холодильнике и состряпать сэндвич.
Я оглянулась еще раз на пустые пивные стаканы и дернула Шона за рукав джемпера, но он за секунду до этого уже начал витиевато отказываться – с лучезарной улыбкой, чтобы не обидеть девушку.
Мы вернулись в машину, и Шон сунулся в бардачок.
– Черт! – не поверил он собственным глазам: пусто, нет шоколада.
– Я не умираю, честно, – попыталась я хоть чуть-чуть его успокоить.
– Сейчас что-нибудь найдем.
Но это сейчас наступило только через полчаса. Придорожное кафе, если можно так обозвать два столика на улице и три стойки внутри, не выглядело привлекательным. И все же кофейный автомат на месте, куча холодных сэндвичей и бургеры имеются. Теплые. Выбор был очевиден. Но он был неверным. Сама девушка медлительностью не отличалась, но ее плитка, увы, да. Она жарила куриные грудки с нуля. Хорошо, я успела попросить не жарить картошку, иначе бы мы встретили здесь закат.
– Кофе? – предложил Шон, но я предпочла газировку, потому что не помнила, когда в последний раз пила «Спрайт».
Шон принялся набирать в бумажный пакет кексы – когда их количество перевалило за три, я поняла, что это не для нас. Какой заботливый дядюшка, да только они зачерствеют до вечера.
Пока Шон расплачивался, в кафешку ввалились двое дорожных рабочих – огромные боты в грязи, сами не лучше, но поздоровались, вежливо попросили у девушки по сэндвичу и пошли за кофе. Я невольно глянула на начищенные ботинки Шона. Нет, одежда не меняет, она лишь дополняет то, что заложено природой или родителями. У меня в подкорке просто сидит образ совкового водопроводчика – вот потому я и представить не могла при встрече, чем на самом деле занимается наш хозяин, хотя столько их перевидала на родительских собраниях. Но Шон догадался, о чем могла подумать я, потому и не хотел, чтобы я узнала род его занятий. Если б не 0«Диа, я продолжала бы считать Шона констеблем в отпуске.
Мнимый констебль поманил меня кивком головы, чтобы я взяла хотя бы сэндвичи. Огромные булки, обжаренная до золотистой корочки куриная грудка, тертый сыр и листья салата давали фору даже «1п-Ы-01Л Вигдег». Мы устроились за столиком на улице, и Шон водрузил пакет с кексами на стоящую рядом бочку.
– Хочешь на экскурсию на завод Джеймсона? – спросил он, постучав ногой по бочке.
Я в ответ протянула ему начатую бутылку шипучки.
– С виски завязано, если ты не понял. И тебе советую сделать то же самое.
– А я разве спрашивал у тебя совета?!
Шон резко поднялся и скрылся в кафе. Только бы не за виски пошел! Вдруг там продается. Кто знает, как сносит крышу у алкоголиков… Вдруг про детей забудет, а я за руль не сяду! Сэндвич стал поперек горла, и я положила недоеденную булку обратно в коробочку. Но Шон вернулся с шоколадом «Рондо».
– Я сказал, что у меня только одна зависимость – шоколад. Все остальное я держу под контролем.
Он все еще злился. Интересно – мы так и просидим, сверля друг друга взглядами. В рот даже шоколадная карамелька не полезет, а выкидывать еду – свинство. И я смогла поднять глаза на повисший флаг местной команды по херлингу. Ни дуновения – погода явно не для пальто. Мне и в футболке от взгляда Шона жарко.
– У тебя хорошо получаются пейзажи, а вот портреты писать ты не умеешь, – заскрипел Шон зубами, и я вернула взгляд на его злое лицо. Он повторил слова Лиззи. Неужто ему не понравились поросята Падди? А ведь ничего другого в моем исполнении он не видел. – Вот и рисуй шаржи. Только маркерами на бумаге. А мой портрет из своей головы выкинь, потому что он не имеет ко мне настоящему никакого отношения.
Надо встать и швырнуть сэндвич в урну. Не для драматизма, а потому что последний кусок перекрыл дыхание. Я где-то перегнула палку, и вместо того, чтобы успокоить Шона перед встречей с сестрой, накрутила по полной.
– Доедай, а то мы до Бларни никогда не доедем.
Я кивнула и откусила совсем маленький кусочек, но даже он жевался с трудом. Булка ватой липла к зубам, зажаристая корочка поцарапала небо. Но я справилась
– с этим самым большим и самым невкусным сэндвичем в моей жизни. Шон протянул бутылку, и я постаралась не икнуть.
– А какой ты на самом деле? – спросила я у машины.
– Какой есть. Открой глаза и увидишь.
Шон распахнул дверь и со злостью захлопнул за мной. А когда сел за руль, убрал назад кексы вместе с шоколадкой, так и не раскрыв упаковки.
– Шон, – я хотела, чтобы он повернулся ко мне, но он уже завел машину и следил за встречным движением, чтобы выехать на дорогу. – Я действительно не знаю тебя, как и ты меня, – он так и не обернулся, и я продолжила: – После первого твоего допроса, я была уверена, что ты местный констебль, – Я начинала злиться.
– Ты сделал выводы обо мне, которые с реальностью тоже имеют мало общего. Думаю, незнакомым людям вредно откровенничать друг с другом, тем более после виски.
– Очень рад, если мои выводы неверны, – Шон теперь смотрел строго вперед. – Но я в отличие от тебя не строю с тобой отношения, базируясь на них. Неужели я хоть раз позволил себе оскорбить тебя действием? Если это так, скажи мне, и я извинюсь. Я не требую извинений от тебя. Просто с этой минуты веди себя иначе.
Хотелось спросить, как именно, но лучше не развивать эту тему дальше, а расставить все точки над «?» до этого чертового камня, а то вдруг он наградит меня не красноречием, а немотой!
– У нас нет никаких отношений, – решила напомнить я, раздосадованная подобным выпадом.
Он знает про «Эрика». Понимает, что мы живем на разных полюсах в прямом и переносном смысле. Видит, что даже из-за постели я не могу на него запасть. Что ему от меня надо?
– Для твоей семьи я просто девушка, снимающая коттедж. Пусть так же будет и между нами с этого момента, ладно? Ты не изменяешь своим принципам, и я тоже. Мне важны мои нынешние отношения, понимаешь? И с каждой минутой я начинаю чувствовать себя все более и более виноватой перед Эриком. И перед тобой, – добавила я тут же, хотя Шон так и не повернул головы. – Ты знаешь, как больно бьют те, кого любят. Я не хочу, чтобы кому-то из-за меня было плохо. Мы не дошли с тобой до точки невозврата, так что давай представим, что ничего между нами не было, и ты действительно просто пригласил меня в Корк и не знаешь обо мне ровным счетом ничего.
– А я и так ничего о тебе не знаю. Даже притворяться не придется. Стоять от тебя на расстоянии воя бита не так уж трудно, поверь.
Трудно только удержать себя в руках! Шон решил показать, что ограничение скорости в сто километров стоит здесь не зря! Хотелось оторвать его ногу от педали газа, но словами она не поднималась.
– Я тебе уже сказал, что у меня все под контролем. Я хочу побыстрее доехать. Вот и все. Если страшно, не садись в машину к незнакомым людям.
Я закрыла глаза – лучше не видеть идущих лоб в лоб машин. Господи, зачем я с ним поехала? Зачем! Лиззи видела в нем только самца, но он не может быть просто самцом. Воспитание не позволяет, блин! Я ведь успела рассмотреть его поближе, как же тогда я позволила ему вырвать у меня «да»? Мне не нужны с ним отношения ни на день, ни на два. Спасая чужой мир, я окончательно разрушу свой. Поскорее бы уже вернуться на озеро, поскорее бы!
Но пока передо мной был проклятый парк. Мы припарковались подле красного микроавтобусика со смешной росписью багажника: «I say no to drugs – but they never listen!» Я тоже столько дней говорила Шону нет, но он не слышал меня, а теперь, когда сказал нет он, у меня началась настоящая ломка – я ждала его протянутую руку, обеспокоенного взгляда, проверяющего все ли со мной в порядке, просто слова «пошли!», но не было даже его. Командой послужила повернутая ко мне спина. Зачем мы только заехали на эту чертову фабрику?! Зачем?! Как мы переживем неделю в Корке? Шон! Хотела позвать я и молчала. И до кассы так и не успела решить, покупают ли малознакомые люди входные билеты вместе или врозь. Сумма набегала нехилая, и у меня очень чесались руки вытащить кредитку – все-таки это мне, а не ему надо посмотреть замок. После ссоры, он мог бы вообще сюда не ехать! Но Шон, предугадав мое желание, выставил меня из очереди. И это прикосновение стало последним.
Шон специально сунул руки в карманы, чтобы я не рассчитывала на дружеские объятия, и этот жест оказался больнее пощечины. Возможно, я ее заслужила, но боль от этого не уменьшилась. Даже незнакомые люди предлагают друг другу руку.
Мы не пошли по главной аллее, хотя она привлекала одетыми в вязаные чулки деревьями и красивой традиционной музыкой. Шон начертил на карте круг, обозначив наш путь. Несколько километров, и все их предстояло пройти на пионерском расстоянии. Я то опережала, то отставала, не в силах примериться к его прогулочно-развязному шагу. Мы шли вдоль заводи с утками, но я смотрела на лес – сказочно-зеленый – и все пыталась сообразить, возможно ли замешать подобные цвета самой или с ними справится лишь покупная зеленая краска? Она всегда казалась мне химической дрянью, пока я не поняла, из какого мха и папоротника она изготовлена – из ирландского.
Деревья здесь оделись в моховые чулки по самые кроны. Под валунами в такой же сочной траве прятались домики фейри – никак иначе, потому Шон и молчит – чтобы не спугнуть их, ведь не может же того быть, что ему вдруг стало нечего мне сказать. Тишина и отсутствие людей добавляли нашей прогулке грусти. Надо было ринуться в самую гущу туристов – в мистические леса сбегают только влюбленные. Для них даже поставили простую деревянную скамеечку под сенью зеленого камня, но мы прошли мимо – она не предназначалась незнакомым людям, случайно оказавшимся на одной тропе.
Где все люди? Где? Облизывают камень вместо того, чтобы целовать друг друга в сказочном лесу… Идиоты!
Лес все не кончался… Ему надо было посмеяться надо мной, наградив одиноким креслом, выдолбленным в огромном пне – его спинку завил плющ, и моя спина радостно утонула в нем. Я села без спроса, но Шон заметил мое исчезновение и обернулся.
– Устала? – осведомился он безразличным тоном.
Я отрицательно мотнула головой и хотела подняться, но зацепилась кофтой за сучок. Хорошо, что вовремя заметила и не распустила петли.
– Помочь?
Я проигнорировала вопрос, но Шон все равно нагнулся к креслу, чтобы освободить меня из плена фейри. Наши лица оказались рядом, но губы не встретились, потому что больше не знали друг друга. Получив свободу, я выпрямилась, но не отошла от пня, попав в новый плен. На лице Шона не было улыбки, словно его руки действительно желали сомкнуться на моей шее в мертвой хватке.
– Лана…
Его голос эхом отозвался в ушах. Я хотела глотнуть воздух, как в самолете, но поймала горячие губы. Петля на шее затянулась, и я поднялась на носки, чтобы не задохнуться окончательно. И вот земля исчезла и на смену пришел пень. Я смотрела в лицо Шона, не в силах даже вздохнуть. Только руки крепко держали его плечи, чтобы не свалиться с кресла.
– Меня хватило на два часа, – улыбнулся он своей дурной мальчишеской улыбкой.
– Меньше…
– Если приплюсовать время в кафе и чуть-чуть ошибиться при сложении в столбик…
– И если не гнать, как ненормальный…
Шон оторвал меня от пня, прокрутил несколько раз и опустил на землю, но не отпустил – к счастью, потому что у меня закружилась голова, и непонятно, от чего больше: поцелуя или танца.
– Ты снова недовольна, – он убрал руки и сделал шаг назад. – Учти, мужчины не любят недовольных женщин. Им надоедает быть кругом виноватыми.
На этот раз он ударил словами не очень сильно, и хватило бы улыбки, чтобы стрела не поразила цель, но я не сумела поднять щит. Я показала себя полной дурой. Вина перед «Эриком» забыта за один поцелуй, и теперь я готова к настоящей измене? Как же ловко он мной крутит. Как же ловко!
Вы хотите отказаться от нашего сервиса? Дайте мне минуту, и вы подпишитесь на двухгодичный контракт! Никогда не связывайтесь со специалистом службы по работе с клиентами. Такой любого обработает за секунду! Надо взять себя в руки. Это он вешается на тебя, а не ты! Ты не заводишь романов с водопроводчиками. И тем более не наслаждаешься их обществом. Поняла?
Я прикрыла глаза и досчитала до трех. Цифру четыре съели губы Шона. Двоечница!
– У тебя в запасе целый час, чтобы потренироваться, – я уперлась ему в грудь, но так и осталась в железном кольце его рук. – Я не хочу, чтобы твоя сестра хоть на секунду подумала, что…
– Мы спим друг с другом, – заполнил Шон образовавшуюся паузу. – Думаешь, ее это удивит или расстроит? Я больше переживаю за Кейтлин. Именно поэтому прошу тебя вести себя скромно.
Я дернула плечами и обрела долгожданную свободу.
– Ты первый начал!
– А вот и не правда. Это ты пришла ко мне и потребовала виски. А дальше я покорно исполнял все твои желания.
Я ударила его по рукам, когда почувствовала их на груди.
– Я продлеваю контракт на неделю. И ни днем больше, понял?
Шон покачал головой.
– Мелким шрифтом было написано: до возвращения мисс Брукнзлл, и я надеюсь, она найдет чем занять себя в Нью-Йорке.
Второй удар наугад оказался куда больнее первого прицельного. Я зажмурилась, высушивая ресницы от злодейских слез, и сказала:
– Обязанности у сторон обоюдные.
– Конечно, как и желания, – Шон сжал мои пальцы и заставил побежать за ним. – Я отведу тебя к фейри, скорее! А то все разбегутся.
Я запахнула кофту, чтобы она меня не тормозила. Стоило напомнить Шону про возраст – его и заодно мой. Ему сейчас придется волочить меня по земле – я не сдам этот кросс! Мы пронеслись мимо заборов, влетели в сад с огромными цветами, где чуть не снесли зазевавшихся туристов – видно, Шон не думал встретить кого-то на пути, и выскочили в новый садик – вернее вползли, как Алиса, через таинственную дверь. А в саду были деревья, камни во мху и мухоморы – огромные, как табуретки, с красными и зелеными шляпками в крапинку. Ни одной фейри, и ни одного домика. Или я их не нашла, а Шон решил не показывать, потащив меня дальше с загадочной улыбкой. Господи, ты в шестнадцать, сбегая из дома, наверное, был более серьезным!
– Теперь настало время загадать желание, – прошептал Шон мне в лицо.
– Где колодец? – вспомнила я и огляделась.
– За спиной. Но ты не оборачивайся. Там лестница, надо спуститься по ней спиной, с закрытыми глазами, и думать только про свое желание. Поняла?
– Ты издеваешься?
– Это не я. Это фейри. Ты можешь им верить, а можешь не верить. Твое право. Меня они попросили привести тебя сюда, и я исполнил их приказ.
Да, три года в клиентской службе приучили его нести чушь без смеха. Но я не полная дура, я оглянулась – господи, в каменный тоннель падала лестница с такими ступеньками, что я и с открытыми глазами туда не пойду.
– Ну же, давай. Я пойду перед тобой, так что если оступишься, то окажешься в моих объятьях. Не такая уж и плохая альтернатива.
О, боже, Шон! Я не выдержу настолько несерьезных отношений! И все же я закрыла глаза и загадала желание. А оно у меня сейчас было одно единственное: поговорить с Лиззи начистоту и расставить в наших отношениях все точки над «?», чтобы я больше никогда не попадала в подобные авантюры. Я нащупала ногой первую ступеньку, вторую, третью… Мне хотелось слышать дыхание Шона, но его не было. Оставалось верить, что он действительно спускается передо мной. Но волноваться нельзя, волнение убивает мысль, а ее надо думать. Думать только о Лиззи и ни о ком, кроме Лиззи, и наших с ней отношениях. Только я и она. Только я…
Ай, я почувствовала на талии руки Шона и открыла глаза. Лестница оказалась передо мной, а сзади, кроме лица Шона, еще и прудик фейри. По зеленоватой воде плавали кувшинки, с огромных валунов стекала тонкой струйкой прозрачная вода, расходясь в тине огромными кругами. Красотища…
– Меня так и подмывает спросить, что ты загадала, но нельзя, а то не сбудется.
О, да, лучше тебе не знать!
– Я загадала, чтобы фейри подарили нам крылышки, чтобы быстрее долететь до камня, – попыталась я отшутиться под строгим взглядом. Неужели подумал, что в моем желании нашлось место для него? Ну, да, между строк скользило дополнение о том, чтобы больше никогда не нужно было с тобой играть. Ты хороший, но абсолютно дурной!
Мы выбрались из колодца и вышли на широкую тропу. Количество туристов говорило о близости замка, и да, вот его серая махина замаячила впереди. Мы прошли сквозь сад с ядовитыми растениями, среди которых я встретила нашу родную марихуану, посаженную в клетку, чтобы никто не отравился ее дурманом. Меня уже шатало и без нее, когда мы вышли к смотровой башне. Можно было забраться на ее уступ, но я не рискнула и заглянула внутрь. Круг голубого неба обрамляли поросшие растительностью камни. Если постараться, то по ним можно, наверное, добраться до неба. Но такие подвиги не для меня. Мне вон туда, в замок, но Шон схватил меня за руку.
– Дети забираются, а ты что, не сможешь?
Настырный! Я поднимусь по наружному камню, а ты карабкайся внутри, раз такой умный! Но я не озвучила свою мысль – этот экземпляр мужского рода на всякую дурь способен. Так что карабкаться только мне. И я влезла, и мы как-то умудрились поместиться на выступе вдвоем, когда Шон решил не оставаться внизу.
– На чем это играют? – спросила я, вновь услышав музыку.
– Ирландская волынка.
– Я хочу посмотреть.
– Только после камня. Пошли.
К камню оказалась очередь длинной во всю винтовую лестницу внутри башни. Нога в ногу, сколько косноязычных тут собралось! Ничего им не надо, ни в одну комнату не войдут из-за страха пропустить свою очередь, но мы выпрыгнули в зал с огромным камином, до которого не дотянуться было даже забравшись к Шону на плечи – впрочем, я проигнорировала подобное предложение – градус несерьезности в нем, походу, приближался к ста процентам. Или это нервы? За идиотской улыбкой скрывается дикий страх повести себя не так в доме Моны. Возможно, Шон уже раз сто пожалел, что притащил меня сюда. Надо попытаться взять ситуацию под контроль. Быстрее поцеловать камень и бежать, пока Шон не выкинул какой-нибудь непоправимый фертель.
– Пока не восстановили лестницу, людей поднимали на веревках до того камня, до которого у поднимавшегося хватало сил дотянуть идиота, – улыбнулся Шон, предлагая мне не возвращаться в очередь. – Ас американцами поступили вообще как с полными дебилами. Им отвезли простой камень и по всей Америке стояли очереди его поцеловать.
Мне хотелось пнуть его, или хотя бы оттоптать начищенные ботинки. Я, конечно, уже стала для него полностью русской, но эта улыбочка стоила тысячи его слов про американцев. Он сам канючил про магию, и сейчас я назло влезу обратно в очередь и поцелую камень, чтобы у меня на каждое его слово находилось в ответ сто. По крайней мере.
Меня действительно пустили обратно – это же очередь из американцев! И потому теперь Шон держал язык за зубами – все-таки он себя контролирует, и все шутки у него продуманы. На верхней открытой площадке очередь пошла быстрее. И когда до камня оставалось человек десять, мне захотелось уйти, но выхода из этого конвейера не было. Проход специально сделали узким, чтобы никто не разминулся с двумя маньяками – один запихивал человека в дырку в стене, а другой вытаскивал и пытался поставить на ноги.
– Ты первый, – толкнула я Шона, потому что меня реально затрясло, когда я увидела, что эти двое сотворили с крохотной китаянкой. Снаружи, вернее – внутри
– остались только ее ноги. Отпусти они ее – и та бы камнем полетела вниз. К счастью, они ее вытащили, и китаянка спокойно так ответила, что все равно не дотянулась. Подобный аттракцион могли придумать только ирландцы!
– А если он отпустит? Случайно… – спросила я более чем серьезно.
– Ирландские мужчины никогда не отпускают женщин случайно…
Хорош ответ! А чего я ждала от Шона? Я уже доверилась одному ирландцу и пожалела об этом. Надеюсь, после этого мне не придется жалеть. Дядька действительно крепко держал меня за ноги, но я все равно ухватилась за камень, когда ветер начал трепать мне волосы.
– Который камень магический? – сумела я докричаться до служителя, и получила ожидаемый ответ – «Любой!»
И все же я нашла камень – он был темнее остальных от тысяч губ. Какой идиотизм! Зачем я тут?! Но пришлось поцеловать – только так я могла вновь встать на ноги. Однако слов для Шона не нашлось. Мы молча спустились вниз и пошли на звук музыки. Вновь на пионерском расстоянии, но я не стала даже брать его под руку, чтобы не напроситься на очередной комментарий про тупых американцев.
А потом и говорить окончательно расхотелось, потому что у меня отпала челюсть
– музыкантами оказались двое мальчишек. Не старше двенадцати, точно. Под одной рукой зажат мешок, под другой – меха, а пальцы бегают по деревянной дудочке. Оба отбивают ногой такт, чтобы играть в унисон, наверное. Ни на кого не смотрят – пиликают себе в удовольствие. Люди останавливаются, кто-то даже бросает монеты в раскрытый деревянный чемодан. Сколько они уже так сидят? Два часа минимум, а то и все три! На них спортивные курточки, но голые ноги давно покрылись мурашками. Брр. Бедные… За что ж их так? Работнички волынки!
А у меня ни одного евро для них. Я глянула на Шона, и тот сразу полез в карман, но я не приняла монеты. Пусть сам даст музыкантам. Шон медленно подошел к мальчишкам и добавил пару монет к их скромному заработку. Один поднял голову, чтобы кивком поблагодарить, и тут же швырнул инструмент на скамейку, а потом, как обезьянка, с визгом вскарабкался на Шона, а второй мальчишка ухватился за волынку, чтобы та не упала.
– Рзй! – Шон попытался высвободить шею, но с первого раза у него не получилось. – Ты сейчас меня придушишь!
У меня взяло больше минуты, понять что к чему. Хотя, если бы он не крикнул второму «Дерри, собирайся!», я, возможно, еще долго простояла истуканом.
Второй мальчик тут же сложил обе волынки в чемодан и закрыл.
– Я сам! – бросил он, когда Шон попытался забрать чемодан.
Дерри почти волочил его по земле, но шел.
– А вы поздороваться не хотите?
Мальчики обернулись, кивнули и в унисон поздоровались, и больше ничего. Рэй вновь повис на руке Шона.
– Ты поесть что-нибудь привез?
– Кексы. Твои любимые.
– И все?
– Два кекса.
– Я сказал, что я есть хочу.
– Ты должен был сказать «спасибо, дядя Шон». Или ты сказал, а я не услышал?
– Спасибо, дядя Шон, – прокартавил Рэй и отцепился от руки, явно обидевшись.
– Я есть хочу. Ты на целый час опоздал. Я умираю с голоду.
– А что тогда не купил ничего? Достаточно заработал сегодня. А если копишь, то голодай и помалкивай.
– Ему хватит кекса, – буркнул Дерри, перекладывая чемодан в другую руку. – Жрать меньше надо. Ма нормально еды дала.
– Это тебе нормально, а я расту. Я его на три сантиметра перерос и тебя скоро догоню, – и Рэй встал на цыпочки, чтобы дотянуться до плеча дяди. – У тебя шоколадка есть? – спросил он елейным голосом.
– Хватит клянчить! – заорал на него брат, и я удивилась, что не съездил вдобавок ему по ногам чемоданом, а ведь явно замахнулся.
– Шоколадка для меня, – выдала я, пытаясь обратить на себя хоть какое внимание.
Мальчики обернулись и уставились на меня.
– У тебя акцент. Откуда ты? – спросил Рэй совсем беспардонно.
