Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)
– Она из России, – ответил Шон на последнем звуке вопроса.
– Вау! А че ты здесь делаешь? – вмешался Дерри.
– Рисую.
У-ти боже мой! Если эти двое так на меня набросились, то что устроят мне Мона с Кейтлин…
Глава 33 «Еще по пиву за ирландское счастье?»
– Please be quiet! Don’t wake them up. The fairies are evil creatures!
– предупредила меня Кейтлин с таким серьезным видом, что я не посмела улыбнуться. (Пожалуйста, не шуми. А то разбудишь их. Фейри очень злые создания.)
Сама, как фейри. Кудрявая рыжая бестия с горящими глазами. Кровь с молоком. Копия матери, потому, небось, и любимица отца. Я и сама готова была расцеловать каждую ее веснушку лишь за то, что Кейтлин вытащила меня из гудящего от напряжения дома.
Мона целый день морально готовилась ко встрече со мной, но улыбка осталась натянутой. Либо она не поверила брату, либо была не в состоянии принимать постороннего в доме. Какой месяц, не понять. Два надувшихся шарика: живот побольше, голова поменьше. Малышня меня вообще не заметила, как, впрочем, и Шона. Пятилетка крутился подле фруктов, не в силах выбрать яблоко, а трехлетка оттягивал подол, что-то требуя от матери. Старшие мальчишки сразу уселись за стол, и Мона не знала, что делать – бежать показывать мне комнату или кормить сыновей. В итоге наверх меня повела маленькая хозяйка – Кейтлин выселили к братьям, наверное, под обоюдные вопли, чтобы отдать мне настоящий домик фейри: потолок треугольный с крошечными окошками, а стены красные, а не по-девчачьи розовые, и покрывало на узенькой кроватке тоже горит огнем. Шон остался внизу вместе с рюкзаком, но у меня все равно не хватило бы времени распаковать вещи. Кейтлин потащила меня в сад через боковую дверь.
За домом лужайка для игры в мяч, какие-то деревья у глухого забора, чуть дальше качели с песочницей, а потом бескрайние владения фейри, заканчивающиеся каменным мостом, оказавшимся железнодорожным.
– Мы все это с мамой сделали, – начала экскурсию Кейтлин едва различимым шепотом.
Впрочем, на этой фразе все и закончилось. Я забыла, говорить нельзя. Только по сторонам глядеть. Здесь явно не нарушали покой сказочного народца: землю застилали сухие ветки, которыми можно было бы при желании отапливаться целый год. Они нещадно завалили пень, к которому была приделана красочная дверца, подле которой сидела фея – фигурка, правда, была больше домика, и жила, небось, снаружи вместе с огромным белым единорогом, за спиной которого вздымались мухоморы, красные, на тонюсеньких ножках. Милый уголок, но не впечатляющий – у нас этого хлама пруд-пруди в магазинах, и расписанные, и под роспись – только знай со вкусом расставляй. Но здесь главенствовали детские поделки – расписанный под домик скворечник, размалеванное под страшную рожицу место спила, несуразные глиняные грибы… И к каждому дереву в обязательном порядке приставлены крошечные дверцы, выдававшие ляпами работу ребенка. Все мило, с любовью, но хвалить без статуса учителя мне не хотелось, и я радовалась обязательному молчанию.
– А это я сделала в этом году. Правда, дядя Шон испортил, пока прикручивал.
Тропинка уже повернула обратно к дому, и мы шли вдоль стены, к которой были прикручены абстрактные дизайны из разного хлама, какие мы делали с детьми на день защиты окружающей среды. Кейтлин указывала на старое ржавое зеркало, через которое шел поезд, скрученный из проволоки разного цвета – терпения на его создание надо было много. Шон, видно, расколол зеркало, пока сверлил дырки, но сколы только придали работе футуризма, и я поспешила успокоить юного дизайнера и реабилитировать в ее глазах непутевого дядюшку, сказав, что иногда гениальное рождается из очевидных на первый взгляд ошибок.
– А можно я покажу тебе свои рисунки? – ухватилась за меня Кейтлин, позабыв, что надо вести себя тихо, и потащила обратно в дом. Да, хватка у нее от дядюшки – не вырвешься, а вот и он сам в дверях и сразу к нам, вернее ко мне, чтобы я не успела зайти в дом, что ли?
– How do you fancy some ceol agus craic now? – Шон по-дружески похлопал меня по плечу. – It means «music and fun» in Irish? (Это означает музыка и веселье на ирландском.)
Перевод мне не требовался. По-английски это означало просто – «нам нужно свалить». И мне, кажется, даже не предлагали переодеться.
– Вот ключ, – Мона выкатилась из дверей и сунула брелок в протянутую руку брата. – Не забудь запереть засов. Дверь открывается от ветра.
На меня она не смотрела, но я сумела перехватить взгляд, направленный на Шона. Он явно разбудил злую фейри. Зачем было тащить меня сюда? Зачем?
– Я помню. Уложи детей пораньше. Если не будет дождя, мы выедем с самого утра.
– Шон, возьми машину. Ну, пожалуйста…
Я заметила, что глаза ее блестят.
– И что я буду там делать? А? Слушать пиликанье Деклана?
– Шон, не смей так говорить о моем муже! – выкрикнула Мона и схватилась за бок.
– Тогда и ты не смей говорить так о своем брате. Еще и при детях.
– Прости, Шон. Я просто… – Мона сделала к нему шаг и упала головой на грудь. – Я боюсь…
– Мона! – перебил Шон и схватил сестру за плечи. – Я себя контролирую, хватит накручивать себя без повода! И я не один, – он бросил Мону и схватил за руку меня. – Я не подумаю напиваться при посторонних. Никакого виски. Только пиво. Я тебе обещаю. Я бы не пошел сегодня в паб, если бы твой муженек не играл. Я обещал Лане хороший фидл, понимаешь?
– Пусть завтра будет дождь, – выплюнула Мона свое проклятие и скрылась в доме.
– Иди успокой мать! – Шон повернулся к племяннице и испепелил несчастную взглядом, как будто она была виновата в их ссоре. – Слышала меня?
Кейтлин поджала губы и ушла в дом.
– Зачем ты так грубо?
Вопрос был риторическим. Я и не ждала ответа, и не получила.
– Шевелись!
Шон направился к машине и открыл багажник, чтобы достать пальто. Он позабыл про этикетки; пришлось остановить его и отколоть булавки. Вечер прохладный, но не зима. Однако варианта вернуться в дом за кофтой, похоже, не было. Шон сунул в карман наличку и швырнул бумажник в багажник.
– На случай, если ты мне тоже не доверяешь.
Я накрыла ладонью руку, захлопнувшую багажник.
– Я доверилась тебе в чем-то более важном и опасном, чем лишняя кружка пива.
Шон не двинулся, будто нашел что-то интересное в моей руке. Ах, да, кольцо…
– Спасибо за доверие.
Он сжал мои пальцы и потащил вверх по дорожке к воротам, за которыми через два частных дома начиналась промышленная зона – как добираться отсюда до центра, я была без понятия. «Убер» Шон не вызвал, и я не была уверена, что он взял с собой телефон. Но через минут пять мы набрели на остановку и почти сразу пришел автобус.
– Если бы она проорала на меня лишние пять минут, то мы бы точно опоздали, – прорычал Шон себе под нос.
Бедный, ну за что же тебе от баб все достается и достается… Я обняла его, и он плюхнулся носом мне в плечо. В таком состоянии тебе точно не следует садиться за руль, да и ехать здесь так мало, что я и число остановок сосчитать не успела.
Еще не стемнело, но фонарики весело расцветили центр Корка. Несколько главных деревенских улиц вместе, вот и весь знаменитый город, если не вдаваться в ненужные детали. Только столбики лишние, я несколько чуть не снесла бедром, пытаясь представить, что на ногах туфли, а не кроссовки. С другой стороны они не позволили мне свалиться под колеса проезжающей машины. Господи, и Мона предлагала брату тащиться сюда на машине и лавировать между пешеходов, не отличающих проезжую часть от пешеходной зоны? И это еще даже не стемнело… И все, видимо, пока трезвые.
Паб «Оливер Планкетт» оказался слишком популярным, мы еле протиснулись в двери. Но толкучка была мнимой – в середине ни души, но шум продолжал глушить слова, и я даже не поняла, что Шон спросил у девушки в униформе, а та в ответ ткнула пальцем в потолок. С первых ступеней лестницы я начала различать музыку – фидл, конечно же, перепиликивал всех.
– …
В общем я не разобрала слов Шона, но поняла их смысл. Ни одного свободного столика, если не считать… Да, крохотный, на двоих, прямо у сцены на глазах музыкантов. Шон пожал плечами и предложил присесть у бара.
– Только тогда без еды.
Как будто тот столик предполагал еду! Есть на глазах у музыкантов вообще свинство, а знакомых – наглость в кубе. Однако выпивка на голодный желудок могла закончиться еще более плачевно. Шон не двигался, ожидая моего решения, и пока я думала, и у барной стойки не осталось ни одного свободного стула. С глубоким вздохом мы уселись у сцены. Вернее нас туда отконвоировала официантка, которой Шон заказал два «Бимиша».
– Надо поддерживать местных, – улыбнулся Шон и поднял глаза к сцене, чтобы в перерыве между песнями пожать протянутую руку от всех трех музыкантов.
Деклана я постеснялась рассматривать. Больше смотрела на гитариста– солиста – ему нет и тридцати, а аккордеонисту явно перевалило за шестьдесят, и огромный пивной живот явно мешал ему держать инструмент. Слов песен я почти не разбирала – слишком била по ушам колонка и мешал шум с соседних столиков – но они определенно были о любви, как большинство ирландских баллад. Мы молчали, хотя я бы предпочла разговаривать и смотреть на Шона – шея затекла тянуться вверх к музыкантам, но Шон не желал официального трепа, а ни о чем лишнем кричать нельзя.
Наконец музыка смолкла, солист попросил небольшой перерыв, и Деклан, убрав скрипку под стул, спрыгнул к нам, чтобы обнять Шона и пожать мне руку. Ему же около пятидесяти? Не дашь. Высокий, худой, без седины даже на висках. Может, конечно, под фетровой шляпой имеется плешина, а так очень даже ничего – сыновья на него очень похожи, и умение играть явно получили от папочки. Голос красивый, поставленный – чувствуется учитель со стажем. Наверное, им и заворожил рыжую девчонку. Взгляд у него оказался совсем не оценивающим – его сыновья рассматривали меня куда внимательнее. Пустые слова, как мне нравится Ирландия и как я нашла Корк не требовали ответа. А от предложения забрать нас после концерта Шон тут же отказался, сказав, что мы еще даже не начали пить. Действительно оба стакана так и остались нетронутыми. В отличие от жены, Деклан никак не отреагировал на слова шурина.
– Хочешь сыграть с нами?
Шон замялся, и Деклан тут же потянулся к аккордеонисту с требованием достать из сумки вистл.
– Я здесь не для того, чтобы произвести на девушку впечатление, – Шон с опозданием отстранил протянутый инструмент и схватился за пиво.
– Уверен, ты уже произвел впечатление, – Деклан так погладил меня по спине, что я чуть в спинку стула не впечаталась. – Пошли, бездельник! Живо! Ты свое пиво еще не заработал. Пошли!
– Я скоро, – улыбнулся Шон слишком виновато и забрал у Деклана дудку.
Я села обратно и уставилась на круглый логотип пивоварни. Смотреть на сцену не хотелось – еще отвлеку Шона. Они явно обсуждали его партии, или как у них там все это называется. Я только слышала щелчки пальцами и счет, потом Шон что-то тихо заиграл, одно, другое… Потом они над чем– то смеялись. А я горько смеялась над собой. Горечь пива залилась в сердце. Что же у меня на лице написано, если Деклан ни минуты не ставил под сомнение мои отношения с Шоном. Или же они с Моной слишком хорошо знают Шона, чтобы поверить в его дружеское желание показать съемщице Ирландию. Люди так живут, просто наслаждаются друг другом. Все нормально, не надо корчить из себя святош, но почему же так стыдно? Стыдно за глупый курортный роман.
И вот они уже заиграли по новой. Шон остался стоять, ему не принесли стула, а, может, так удобнее. Трель вистла должна была потеряться на фоне фидла, аккордеона, гитары и сильного голоса, но я слышала, казалось, только ее. Неужели не шутят, когда говорят, что ирландцы прирожденные музыканты? Шон спокойно переходил от одной песни к другой, останавливался, снова вступал, будто вот так каждый день приходил сюда за кружкой пива. Возможно же и такое, что игра с Декланом была еще одним заработком после дня в офисе. Тогда понятно, отчего взвыла Кара – она вообще его не видела дома. Мона хотя бы детьми занята, а этот детей не хотел.
Вот и перерыв. Шон сиганул с эстрады прямо к своему стулу, чудом не задев соседей – ловкость или привычка?
– И как часто ты с ними играешь? – спросила я в лоб, но Шон все же решил сначала прикончить хотя бы половину своего пива.
– Я этого парня вижу первый раз. Петь он не умеет, – нагло улыбнулся Шон, и я хотела добавить, «как и ты играть», но он опередил меня: – Так что я ничего им не испортил.
– Ты специально игнорируешь вопрос?
Шон сделал еще глоток и дотронулся донышком до стенки моего почти полного стакана.
– Я не пытаюсь произвести на тебя впечатление.
– Ты его уже произвел. Еще дома. Так, значит, ты играешь профессионально? И про школу врал?
– Я не врал про школу. Здесь ползала местных может сыграть на дудке. Это наш национальный инструмент. И даже на фидле. Есть, конечно, исключения, типа моей сестры. Ну уж бренчать на гитаре может каждый – два, три аккорда, что еще надо для наших песен? Так что я проигнорировал глупый вопрос, чтобы тебя не смущать. Почему не пьешь?
– Твой вопрос такой же глупый. Когда мы с тобой ели?
Шон поджал губы.
– Им еще двадцать минут играть. Пошли…
Он явно утаскивал меня от Деклана, чтобы тот не взял на себя роль свахи, расхваливая шурина. В другом конце зала парень с девчонкой учили народ чечетке. Я не стала даже пробовать – мы просто затесались в толпу. По говору сразу понятно – американцы. Даже жгуче-рыжие девки говорят с хорошим заокеанским акцентом. И слишком громко – потому и колонки орут, как ненормальные – музыки не услышишь. Но танцоры уловили ее и побежали на сцену, где дали фору отсутствующим барабанам своими набойками. Я стояла с открытым ртом и плевать хотела на руки Шона, теребящие у меня на животе кисточки шарфа. Потом ребята сиганули со сцены обратно в нашу толпу. Шон с такой силой сжал мою руку, словно этот мальчишка действительно желал ей завладеть. Нет, он просто расставлял всех по парам. Меня накрыла паника, как в первый день – только не от близости Шона, а от близости столов. Если мы будем скакать таким же галопом, как у Падди, то что-нибудь точно перевернем. Зачем на мне шарф, ведь и так еле дышу, а мы еще и шага не сделали…
– Еще по пиву? – спросил Шон, когда я, рухнув на стул, звякнула пустым стаканом.
– А воды здесь не подают?
– Только живую? А я обещал Моне не пить.
На входе в зал за стеклом красовался манекен – одинокий дядечка с бутылочкой Джеймсона и пустым стаканом. Отсутствующий взгляд из-под серой кепочки… Костюм-тройка тебе, наверное, пошел бы, но кепочка нет, как и шляпа…
– А я никогда шляп не носил.
Я уставилась в пустой стакан. Все, готова… Я же не думала говорить это
вслух…
– Пойду закажу рагу. Пока принесут, Деклан доиграет и свалит. Мона – строгая жена.
Но уходить не пришлось. Прирожденные официантки чувствуют готовность клиента. Это у меня никогда не получалось подойти к столику вовремя.
– Я честно завидую тем, кто умеет играть. – призналась я, когда она ушла.
Теперь плевать на Деклана. Я перегнулась через стол, чтобы перекричать колонку.
– Я же сказал. Двадцать минут в день.
– Мне это не дано. Я даже не буду пытаться. Для меня музыканты люди с другой планеты.
– Как и художники…
Шон тоже склонился ко мне, и наши лбы встретились, как бараньи рога.
– Нет, рисовать может выучиться каждый. Только надо дать ему шанс. В России хрен его получишь – нужен талант, а в Штатах только желание…
– И хороший учитель…
Зачем он это сказал? Кольнуть хотел? Не получилось… У меня было слишком много хороших учителей, кроме Лиззи. Уж шарик рисовать учила меня не она…
– Нет, прилежание, ничего больше… И много-много свободного времени…
– Как и в музыке…
– Нет… В музыке нужен слух, хотя бы… А здесь только руки, а они есть у всех.
– У моих рук ничего не получается.
– Ты просто ленивый и не слушаешь меня. И тебе это не надо… Ты не будешь таскать девчонку в картинную галерею, чтобы показать – вот, как я умею…
Шон тут же откинулся на спинку стула и сказал довольно громко:
– Я не планировал играть для тебя. Я привел тебя послушать Деклана.
И я уставилась на сцену. Почему он любое мое слово переводит на себя? Что ж у него за комплекс-то такой! Стесняется того, кто он есть? Так ведь сам не пошел по стопам Йоны. Выучился бы, а потом уже бабу заводил, и было бы все в порядке. А сейчас мы опять поругаемся из-за глупости. И я потянулась через стол к обиженному мальчику.
– Твоя племянница рисует, оказывается. Может, взять с собой карандаши в Килларни?
– Я не буду рисовать. Я соврал Моне.
Какой серьезный, не прошибить!
– Она уже поняла, что ты во всем солгал. Но мне плевать, что она подумает обо мне. Слышишь, плевать.
– А мне не плевать, – он схватил подстаканник и принялся выбивать по скосу стола такт. – В этом и разница.
Я вернулась обратно на спинку стула, мягкую от висящего на ней пальто. Нравится дуться, пусть дуется. Нас учили, что иногда лучше дать ребенку проораться – главное, чтобы он себя не покалечил. Шону это, кажется, не грозит. Пусть закатывает истерику. Плевать!
– Почему Кейтлин не играет? Или тоже играет?
– Она девочка, ей не нужно играть, если только на арфе. Но арфа ей не нравится.
– Мона же играла на фидле.
– Мона дура.
Я подняла глаза к сцене. Нет, Деклан, кажется, не услышал комментарий шурина.
– Те дуры, которые любят музыку, но не умеют играть, выходят замуж за музыкантов и потом всю жизнь мучаются. Денег нет, мужа нет, тишины в доме тоже нет.
Он выплевывал слова в потолок – хорошо, что не смотрел на меня: плевки явно долетели бы через стол. Да что ж ему так Деклан-то не нравится! Приятный мужик. Дом тоже не кажется бедным – дети одеты, накормлены, воспитаны, а как играют… Может, зависть? Определенно зависть…
– Можешь сделать то же самое, но я предупредил.
Теперь он смотрел на меня в упор. Только бы не покраснеть. Только бы… Но тут на столе появилось рагу. Господи, почему у меня с собой ни одного евро. Я бы все девушке чаевыми отсыпала за умение появляться так вовремя. Шон взял с тарелки хлеб и вернул мне уже с маслом. Какой предупредительный! Жаль, рагу до безумия горячее, но я займу рот хлебом, чтобы не комментировать его риторические фразы. И хорошо, что я не начала есть. От хлебных крошек легче было отряхнуться, когда пришло время прощаться с Декланом. На этот раз он обнял меня так же крепко, как и Шона, и, как детям, сказал, чтобы мы не перегуляли.
– Наверное, у вас, учителей, это в крови, поучать по поводу и без повода, – бросил Шон, когда Деклан исчез из зала с футляром в руках.
Да что ж он лягается сегодня, как взбесившийся жеребец! Может, ему выпить хочется, а нельзя.
– По виски? – попыталась я улыбнуться.
– Тебе могу заказать. Сам не буду.
О, да! У тебя ж зависимость только от шоколада. Я забыла на минуту. Но мы ушли даже без пива. Рагу немногим уступало Мойриному и требовало прогулки, чтобы начать заново дышать. Да и проветрить голову не помешало бы и стряхнуть пальто.
– Поищем другой паб? Или просто погуляем и вернемся сюда ко второму концерту?
– А можно домой? – с надеждой спросила я.
Шон покачал головой:
– Хочу дождаться, когда весь дом уляжется. Мне все равно спать в гостиной. – добавил он, чтобы я не успела подумать, что он не желает беседовать с сестрой.
Нет, именно ее и Деклана Шон и избегал. Он не желал, чтобы они своими вздохами подтвердили все мои догадки. Нет, милый, я не шарж на тебя нарисовала, а самый что ни на есть реалистичный портрет. Сколько бы ты ни бил зеркало, в осколках по-прежнему будешь отражаться тем, кто ты есть на самом деле. Может, Деклан прав, и ты просто бездельник. Именно лентяи очень любят клеймить трудоголиков, типа Деклана. Господи, чтобы после студентов идти развлекать пьяную жрущую публику, надо иметь стальные нервы. И на пять детей их тоже должно хватить. Хотя Дерри и Рэй такие замечательные пацаны, а как играют… Волынка – это тебе, милый, не дудка. И я прикусила язык, боясь вновь выболтать мысли.
– Вот это музыка! – Шон замер, и я поправила шарф.
У входа в закрытую лавку стоял негр с саксофоном. Играл он, конечно, на уровне, но после джаза в Сан-Франциско удивить меня было трудно. Я узнавала мелодии, хотя и не знала, кому они принадлежат. Шон вытащил из кармана пару монет, которые не оставил официантке, и бросил в шапку саксофонисту. Тот заиграл чуть громче в знак благодарности. Люди шли мимо, не замечая его… Им в Ирландии не нужен был джаз. Мне, впрочем, тоже… И мы пошли дальше.
Уже стемнело. Фары движущихся черепашьим шагом машин так слепили, что я в страхе держалась за локоть Шона, когда мы перебегали дорогу. Господи, ну почему здесь не закроют движение! Здесь надо только ходить, болтать и слушать кантри. Наконец-то мы набрели на музыкантов, которых окружала целая толпа. Они играли родное, что-то про фермеров, и им хлопали и кидали монеты. Шон же в этот раз прошел мимо, даже не остановившись, и вдруг попросил меня подождать и пошел назад. Решил все же раскошелиться? Я хотела догнать его, но через пару шагов предпочла сделать вид, что мы не знакомы.
Шон присел подле скорчившейся под окном закрытого магазина девушки. Явно пьяной. Я насмотрелась на таких в Сан-Франциско и научилась не замечать. Как, наверное, и остальные здесь в Корке. Только этому идиоту приспичило подойти! Меня затрясло от отвращения, точно в мороз. Шон что-то говорил девке, но как она могла его услышать! Тогда он потряс ее за плечо. Меня вновь передернуло. Девка вскинула голову и размазала по лицу сопли. Шон продолжал что-то нести ей. Так тихо, что при всем желании, я не могла разобрать слов. Что он к ней прицепился? Лежала себе, никого не трогала… Но вот Шон подтянул ее выше и заставил сесть, продолжая что-то говорить. И вот она уже даже начала отвечать, хотя до меня доносились только громкие гласные звуки, никак не связывающиеся в слова. Она даже кивала. И я почему-то начала кивать ей в унисон, потому, наверное, меня чуть не снесли двое полицейских. На светящихся жилетах – надпись «Гарда» и болтающиеся хвостики – значит, две бабы. Они бодрым шагом направились к девушке. Вот. это их дело подбирать на улице пьяных, не наше! Одна осталась стоять. Другая присела подле Шона и начала задавать какие-то вопросы то ему, то девке. Затем подняла голову к напарнице, и та передала что-то по рации. Потом кивнула Шону, как бы отпуская, и тот наконец вернулся ко мне, но я поспешила спрятать руки в карманы пальто.
– Извини, что так долго.
Я просто пошла вперед, и он ухватился за мой локоть, чтобы удержать. Той же рукой, что только что трогал это нечто.
– Обещай никогда не напиваться по пустякам? – Я проигнорировала Шона. – Мы того не стоим, поверь.
Я повернула голову и отчеканила:
– Я не напивалась. Это ты меня напоил. Первый и последний раз. Без тебя я не пью больше двух бокалов вина. И уж точно не валяюсь на улице.
– А ты не зарекайся!
Я вырвала руку и пошла вперед. О, да… Пусть только не продолжает, что когда увидел пустую бутылку, усомнился и в том, что я не сплю без любви… И тут же раз и уложил меня в постель. Да, я вела себя, как дура. Но ты, милый, не знаешь, почему я изменила своим принципам. И никогда не узнаешь!
– По второму пиву? – решил помириться Шон.
– Давай! – почти огрызнулась я. – Только руки сначала вымой!
– Хорошо, вымою.
Паб выглядел совсем дешево, но на табличке значилось «живая музыка», и внутри действительно играли. Народу не особо. Американцы, наверное, переслушали кантри дома. Но вода в туалете есть, и пиво в баре тоже. Опять темное! Надо уже сказать ему, что я не люблю горечь! Ладно, выдержу в этот раз. И особенно тишину. Шон сделал вид, что слушает музыку, а я стала разглядывать стену, залепленную долларовыми банкнотами с надписями типа «здесь был Джонни».
Я решила подтянуть джинсы и случайно сунула руку в задний карман, где нащупала бумажку. Господи – доллар! Я в школе покупала шоколадки в автомате. Интересно, сколько раз его постирали? Расправив купюру, как золотинки от конфет, я подняла глаза на Шона, который внимательно следил за моим ногтем.
– Сейчас принесу ручку.
Я не собиралась ничего рисовать и тем более писать, но бармен исполнил просьбу Шона. Первой мыслью было написать по-русски: «Здесь была Света», но я передумала. Может, пририсовать Джорджу Вашингтону рожки? Или скопировать третью купюру в пятом ряду снизу? Чтобы позлить Шона… И я написала свое имя, поставила плюсик и передала ручку ему. Он тут же написал свое, но, видно, на гэлике с акцентом над «а», поставил знак равно и протянул мне ручку, но я не взяла. Пусть даже не надеется. Тогда Шон поставил знак вопроса и подошел к стене, чтобы подсунуть мою купюру под другие.
– Кто-нибудь когда-нибудь решит этот пример, – улыбнулся он обескураживающе.
– Кто-нибудь, когда-нибудь и не мы, – ответила я ему в тон. – Прошу больше не делать обо мне никаких выводов. Я даже не могу допить это пиво. Пожалуйста, – я толкнула свой стакан к его пустому, – допей за меня.
– А в нем много змеиного яда? А то у нас, ирландцев, нет иммунитета на змей.
Он поднес стакан к губам и замер.
– Я не змея. Я глупая корова, я тебе уже говорила про это. Вон, гляди, даже пенка от молока не осела.
Шон улыбнулся и выпил оставшееся пиво.
– Пошли?
Он протянул мне пальто, и мы вновь оказались в ярком свете фар. Одно такси затормозило чуть ли не у наших ног. Водитель не заметил? Или такой миллиметровщик? Я с испугу чуть не оторвала от джемпера рукав.
– Нам такси еще рано, – Шон проволок меня оставшийся до тротуара метр. – Вернемся к Оливеру. Там единственная сносная музыка в Корке. Согласна?
– Я доверяю твоему вкусу, – буркнула я, еще до конца не отделавшись от испуга.
Мы шли по той же дороге. Впереди стояло заграждение из четырех полицейских. Старые знакомые и двое новых парней. И все ради одной пьяной? Девка теперь стояла на ногах, вернее висела на какой-то женщине.
– Они сумели вызвонить ее мать, – улыбнулся Шон, и я поспешила протащить его мимо, но девушка в форме увидела его и помахала рацией, как старому знакомому.
Саксофонист продолжал играть. В одиночестве. Теперь уже полном. Похолодало, и народ окончательно засел за стаканы. Шон остановился, а потом повернулся ко мне с коварной улыбкой:
– Позволь пригласить тебя на нормальный танец.
Он уже крепко держал меня в руках.
– Я не умею танцевать. Вообще, – пролепетала я, поняв, что выбора мне не дается.
– Я тоже, но мне очень хочется с тобой потанцевать.
И это после двух с половиной пинт! Саксофонист заметил нас и заиграл что-то жутко красивое и медленное. Подошвы моих кроссовок качались на плитах мостовой, как каблуки. Пальто кружилось юбкой. Я смотрела Шону в лицо, но видела лишь свет фонарей. Фары подмигивали нам. или я просто не могла удержать глаза открытыми, ослепленная довольной улыбкой Шона. Почему джазовые композиции такие длинные или слишком одинаковые, чтобы понять, где закончилась одна и началась другая, и когда подойдет к концу это бесконечное кружение… Но вот музыка исчезла, или я не могла больше расслышать ее за своим дыханием. Шон тоже выдохся и теперь сбирал последнюю влагу с моих губ.
– Еще по пинте?
Я кивнула, и мы ввалились обратно в «Оливер Планкетт». Теперь играли в нижнем зале, и в нем толпа собралась везде, и отыскать места даже у стеночки оказалось невозможным, а мне так хотелось сесть. Ноги дрожали от танца, да и пить стоя – это как-то совсем по-рюмочному. Но ничего не оставалось, как стоять друг против друга и пить. Но тут меня тронули за плечо со словами:
– Ребята, мы уходим.
Я взгромоздилась на стул и поставила стакан на полочку. Шон опустил свой рядом.
– Как тебе музыка?
Я обернулась к сцене. Длинноволосый гитарист что-то бряцал и пел. Я могла только плечами пожать, куда мне лезть в калашный ряд со своей оценкой! Гитарист отхлебнул пивка из стакана, стоящего у его ног, и заиграл снова и, наверное, то, что от него давно ждал зал, потому что все тут же подхватили:
Give Ireland back to the Irish Don't make them have to take it away Give Ireland back to the Irish Make Ireland Irish today…
(Верните Ирландию ирландцам,
He вынуждайте их забирать ее силой.
Верните Ирландию ирландцам,
Прямо сейчас объявите Ирландию ирландской).
Я удивилась, что это Шон не подпевает. Песня-то против англичан! Действительно дурость делить крохотный остров на две разные страны. Хотя что я смыслю в политике…
Я отпила еще пива. В этот раз Шон взял ирландский эль, который готовят на острове аж с 1710 года, если судить по надписи на стакане. А вдруг правда? Пьют они давно и много…
– Give Ireland back to the Irish, – теперь и Шон подпевал, и я не отстала. Тут хотя бы слова понятны.
– Ты любишь Битлз? – спросил Шон в перерыве между песнями.
Я захлопала глазами и отставила пустой стакан.
– Не так чтобы… Я кроме «Yesterday» и «Let it be» ничего не знаю. А чего ты вдруг про них спросил?
Шон хмыкнул, пытаясь проглотить смех.
– Вообще-то мы только что вместе пели песню Пола Маккартни, разве нет? – Шон нагнулся к моему уху и запел нечто другое, почти касаясь мочки губами: – If you had the luck of the Irish, you'd be sorry and wish you were dead. You should have the luck of the Irish and you’d wish you was English Instead! (Лучше смерть, чем быть ирландцем. И все те, кому не повезло, желали бы родиться англичанами.)
Шон чмокнул меня в щеку и прошептал:
– Детское время закончилось, а взрослого нам нынче не полагается. Но я уже смирился со своим ирландским счастьем. У Леннона, кстати, тоже ирландские корни, отсюда и песня.
Я кивнула. Куда мне спорить. Вдруг Шон прав? Да плевать… Главное, мы наконец вывалились на улицу и тормознули такси.
