Текст книги "Двойной без сахара (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)
Глава 25 «Игра в дурака»
– You’d better check on him, dear! – Мойра с таким жаром схватила меня за плечи, что чуть душу не вытрясла, и я поспешила успокоить ее действиями, а не словами, и побежала к безответственному внучку.
Однако делала я это добровольно и для собственного спокойствия. Шон не просто так до сих пор не забрал собаку. И если он запил, в чем я, честно, не сомневалась, то виноват не Лондон, а я. Значит, именно мне и вытаскивать мистера Мура из запоя, потому что быть кругом виноватой мне за сегодня уже надоело.
Лиззи не соблаговолила обсудить со мной свое плохое настроение, и я до вечера возилась с почтовым ящиком, убивая время и заодно надеясь, что Лиззи выйдет оценить результат. Однако никакой оценки я не получила даже к обеду. Я вообще его не получила. Если Лиззи решила сесть на незапланированную диету, то причем тут я? Плотный ирландский завтрак рассосался к двум часам. Потом были лондонские конфеты, которые я, к счастью, оставила у дивана и, чтобы забрать их, не надо было представать под разгневанные очи мисс Брукнэлл. Но сладкого в меня много не влезло. Хотелось съесть чего-то нормального. А я не знала, что осталось в холодильнике, да и есть одной не хотелось, и я нагло решила проведать Мойру?
Гуляя с Джеймс Джойс, я нашла неприметную тропу, которая вела к старому коттеджу в обход владений Шона. Ей я и воспользовалась. Правда, малина по дороге не росла, но это незначительная плата за счастье не встречаться с мистером Муром. Каков же был мой ужас, когда к калитке с радостным лаем кинулась Джеймс Джойс. Почему он до сих пор не ушел?! Но за собакой выскочил не Шон, а Мойра. При виде меня улыбка сразу исчезла с лица старухи. К счастью, она поспешила объяснить свою тревогу, а то бы я много чего подумала про себя!
Мойра усадила меня за стол, накормила, и мы стали ждать вместе. Чтобы успокоиться, она вытащила крючки, но нити путались и не желали превращаться в салфетку. Тогда я предложила забрать собаку – все равно нам по пути.
Опыта общения с запойными людьми у меня не было. Так что собаку я взяла в качестве охраны – она с пьяным Шоном лучше знакома. Хорошо еще я пришла на обед, а то бы к ужину Шон успел влить в себя куда больше. Хотя откуда мне знать скорость его пития! Так за алко-математическими вычислениями я и про малину забыла, и про собаку и окликнула Джеймс Джойс, лишь когда та кинулась вперед с диким лаем. Зайца, что ли, увидела? Людей-то здесь нет, если только не…
Собака наскакивала на хозяина, как ненормальная. Шон то одним боком повернется, то другим, то руку выставит, то ногу поднимет – Джеймс Джойс не отступала, продолжая побивать собачьи рекорды в прыжках в высоту.
– Ко мне! – заорала я, не веря в удачу, но собака туг же поджала хвост и засеменила в мою сторону.
Шон прибавил шагу.
– Это ты кому из нас?
Я уже склонилась к лежащей на брюхе собаке почесать ей за ухом, но на эти слова выпрямилась. Джинсы и футболка новые. Чисто выбрит. Причесан. Явно не чинил кран и не сосал бутылку. А я – в рабочих заляпанных краской штанах и не лучшего вида кофте – прямо ведь от почтового ящика.
– Собаке, – отчеканила я. – Но если тебе тоже нужна команда, то шагом марш к Мойре.
– Як ней и иду…
– В семь вечера?!
– В шесть.
– Идиот! Она там себе уже Бог что напридумывала!
– Это ты, кажется, напридумывала, а Мойра могла подумать лишь одно, что я напился. И все.
Шон сказал это так спокойно, что я осталась перед ним с открытым ртом, чтобы он швырнул в него еще один камень. Первым он попал, не целясь. Успокойся, Светланочка, из-за тебя он пить не будет. Принцесса Уэльская нашлась!
– Так она и подумала, – проскрипела я, пытаясь вернуть лицу непроницаемость.
– А она не хочет, чтобы ты уходил в запой.
Я выдохнула, надеясь, что фразеологизм «упасть с телеги» используют и в Ирландии. Надо же как-то разнообразить свою до ужаса простую калифорнийскую речь с вэст-клэрским акцентом!
– Мне на телегу надо запрыгнуть и ехать в Корк к племянникам, – отрезал Шон со злостью. – Так что можешь за меня не волноваться.
– Я и не волнуюсь, – тем же тоном произнесла я и хотела попрощаться, но Шон опередил меня вопросом:
– А что тогда делала у Мойры?
Ответить правду, что захотелось жрать, – дать лишний повод поехидничать. Про малину сказать? Типа, пришла поесть, как в детстве. Нет, не то…
– Хотела посмотреть, как моя картина смотрится на стене. Мойра собиралась попросить тебя забить гвоздь. Мне молоток не доверили.
– Сейчас повесим, в чем проблема?!
Да ни в чем, и я позволила взять себя за локоть. Даже хорошо, что он не злится – забудем эти сутки, как дурной сон.
– Хочешь знать, почему я припозднился?
– В «Авалон» играл сам с собой, – попыталась я пошутить и отстраниться, но его рука тотчас скользнула вниз и сжала мои пальцы.
– Из-за тебя! – Приехали! А я только порадовалась. – Из-за тебя я начал читать этот бред. Пока не закончил, не встал с дивана.
– Правда, что ли?
– А чего мне врать?!
Я пожала плечами и прибавила шагу. Хотелось побыстрее дойти до калитки и забрать у Шона руку, чтобы ее открыть самой без всякого там принципиального джентльменства. Собака бежала впереди, радостно виляя хвостом. В собачьей душе наступил полный покой.
– Я закончила почтовый ящик, – начала я, чтобы Шон не поднял какой-нибудь скользкой темы. – Можешь прийти посмотреть.
– Завтра уже, ладно? Мойра нас так быстро не отпустит.
Еще бы! Особенно после того, как увидела нас идущими за ручку. Старуха выглядывала из кустов, как настоящий шпион. И я не желала знать ее мысли. Мое холодное безразличие меня более чем устраивало.
Небезразличным оказался только желудок, повторно вкусивший запахи кухни – в обед в меня много не влезло из-за нервов Мойры. Сейчас я готова была умять две тарелки замечательного рагу. Однако Шон четко знал свое дело. Его звали ради молотка, вот он и не возьмет вилки раньше гвоздя. Я уже прокляла свой язык– по суетливому метанию хозяйки от стены к стене в поисках подходящего места я догадалась, что Шон был просто предлогом, чтобы не вешать картину. Но он ее повесил. Над диваном, выбрав место самостоятельно. А потом еще отступил на три шага к противоположной стене, чтобы, сложив руки, любоваться картиной, как в музее. Может, он все-таки кривизну угла проверяет, а не издевается над моими художествами… Шона не понять. А в любой непонятной ситуации лучше есть.
Коронное баранье рагу, еще картошка, еще хлеб, еще пирог. Не для меня готовили, но я нагло приперлась на чужой пир и даже не могла поддержать беседы. Из-за меня она просто не клеилась. Мойра только и делала, что переводила взгляд с моего лица на Шона и обратно, тихо, будто незаметно, вздыхая. А сам виновник всех шекспировских страстей, как и подобает мужчине, ел молча. Об одном хозяйка не будет жалеть – что гости мало ели. Главное, что мы вообще не пили. На столе блестел в стеклянном кувшине домашний лимонад. В этом доме, похоже, Шону не наливают.
Собака не отходила от хозяина, потому что соскучилась или из-за того, что тот тайком под столом кормил ее мясом. Наконец Мойра предложила сыграть в карты
– мои протесты проигнорировали и свели правила игры до понятного мне «дурака». Я даже не пыталась следить за временем, понимая, что мне все равно влетит по полной программе. Я ушла молча – благо Лиззи знала, что я могу дойти либо до Мойры, либо до Шона – и ни к кому из них она не подумает отправиться меня разыскивать. Она могла бы и позвонить, когда прошел час, два, три… И только я подумала о ней, как телефон звякнул. Я взглянула на экран под столом. Сообщение было коротким: «Немедленно возвращайся домой».
Терпение у Лиззи закончилось, а игра еще продолжалась, и я решила, что пятнадцать минут погоды не сделают. Но через пять минут пришло повторное сообщение: предыдущий приказ превратился в просьбу с помощью «пожалуйста». Я извинилась и отложила карты. Мойра всплеснула руками, взглянув на часы – может, она на радостях лицезрения трезвого Шона действительно потеряла счет времени? Самому же мистеру Муру было все по барабану. Он, позевывая, выполз из-за стола, обнял Мойру, подтолкнул к выходу собаку и чуть не сделал то же самое со мной, но я увернулась от жаркого объятия и выбежала на улицу будто играла с собакой. Джеймс Джойс тут же принялась наматывать круги, то и дело наскакивая на меня с лаем. Шон пытался пару раз окликнуть ее, но она не слышала команд. Тогда он изловчился, поймал ее за ошейник, и несчастная завизжала поднятая в воздух.
– Отпусти! – завизжала я громче собаки, хотя Шон и без меня это сделал.
– Она обязана слушаться, – сказал он с нескрываемой злостью.
– Она радуется…
– И что с того! – перебил он и зашагал к калитке.
Джеймс Джойс потрусила следом, поджав хвост и уши. Получила из-за меня, ведь это я ее раздразнила. Виновато улыбнувшись Мойре, я побежала догонять мистера Мура, державшего для меня калитку открытой. Мы довольно мирно поцапались и не должны были особо расстроить хозяйку, и все же я не скинула с плеча руки Шона, зная, что Мойра с крыльца пристально за нами наблюдает. Пусть ей снятся сегодня добрые сны, она их заслужила, постоянно переживая за Шона.
Один куст, два, три… И вот мы оказались в шпионской недоступности.
– Спектакль окончен!
Я скинула руку, переместившуюся с плеча на талию, и отошла на пару шагов в сторону.
– Я не играл и обнял тебя не ради Мойры, а потому что мне показалось, что ты не против. Значит, ошибся. В который раз. Но если тебя наше деревенское общество так раздражает, то чего пришла? Чего возишься со старухой? Я лично больше не стану досаждать тебе своим обществом. Но за свою собаку ручаться не могу. Что ты с ней сотворила, не знаю.
Он говорил слишком серьезно и с той же злостью, что орал на собаку. Хорошо, на мне не было ошейника, а то и я поболтала бы лапками в воздухе. Так приятно начавшийся ужин, видно, возвел утреннюю обиду в куб. Надо было что-то с этим срочно делать.
– Шон, давай попытаемся забыть все те глупости, что мы наговорили друг другу за эти две недели. Мне кажется, нам обоим станет легче. Давай отмотаем время назад. Дойдем до твоей скамейки на озере. Ты вновь спросишь меня, нужна ли мне помощь. Я отвечу – нет. И мы разойдемся незнакомыми друзьями. Ну, как?
Мы уже злыми семимильными шагами почти дошли до озера.
– Мне кажется, тебе все же нужна помощь, – От его слов я напряглась, но не перебила. – Нормальные люди не пытаются вернуться назад, они смело идут вперед. Но если ты хочешь просто уйти, то иди. Я посмотрю почтовый ящик, когда вы с мисс Брукнэлл вернетесь в Калифорнию.
Я не нашлась что ответить. Шон же расценил мой ответ согласием. Бросил тихое «доброй ночи» и пошел с собакой домой. Я ступила на тропинку и пошла в другом направлении. Окна горели. Лиззи ждала меня, и я решила быстрой ходьбой наверстать хотя бы пару потерянных минут. Гордо прошествовала мимо зеленого почтового ящика и толкнула дверь – она действительно осталась незапертой. Но это удивило меня меньше всего – Лиззи стояла посреди гостиной в брюках и кофте с капюшоном. Совсем не домашний вид, да и на ногах не тапки, а ботинки. Собралась меня искать?
– Спасибо, что пришла, – сказала Лиззи вместо приветствия.
И я потерялась с ответом: она явно думает, что я провела этот вечер с Шоном, играя совсем не в карты, и сейчас обвинит меня в очередной лжи, если я расскажу про обед и ужин. Что сказать и, главное, как, чтобы вычеркнуть мистера Мура из наших с ней отношений раз и навсегда?
– Мне надо уехать прямо сейчас. Утром у меня самолет в Нью-Йорк.
– В Нью-Йорк?
Я повторила за ней последнее слово не потому что не поняла название города, а потому что не поняла словосочетания «уехать прямо сейчас»… Но вместо объяснения Лиззи бросила короткое «Family Emergency» – стандартную отмазку и для детей, и для взрослых. Но не для Элизабет Брукнэлл.
– Лиззи, что случилось?
– Я потом расскажу. Сейчас мне надо уехать. Я и так прождала тебя лишний час.
– Что значит, лишний час? Почему ты не сказала мне утром или днем? Что произошло за те три часа, что меня не было?!
Я уже почти кричала.
– За эти три часа я наконец приняла решение, что еду и купила билет, – ответила она железным голосом.
– Почему один? – не успокоилась я. Да и какое тут могло быть спокойствие, когда меня информируют о какой-то семейной трагедии в форме сообщение диктора, вещающего на всю страну. Я не безликая аудитория. Я часть ее семьи… – Лиззи, почему ты едешь одна? – повторила я вопрос, испугавшись слишком долгой паузы. Она не знает, что сказать? У нее нет объяснения? Или оно слишком неприятное для моих ушей?
– Потому что мне некогда будет заниматься тобой в Нью-Йорке, – отчеканила она каждое слово.
– Мной не надо заниматься! – без секундной задержки выпалила я. – Ты не говоришь, что случилось, но я хочу быть рядом, чтобы поддержать…
– Там достаточно людей, чтобы поддержать меня. Это семейное дело. Ты там будешь лишней.
Я отступила к дивану, чтобы не загораживать входную дверь.
– Я могу не брать машину, если она тебе нужна, – продолжила Лиззи тем же ледяным голосом.
– Мне она не нужна. Я не буду водить по этим ужасным дорогам. Да и мне никуда не надо. Пару дней проживу, не переживай, – попыталась я придать голосу безразличный тон, хотя внутри все ходило ходуном.
– Это будет не пару дней. Это будет пару недель. Возможно. Но ты не маленькая, справишься. К тому же, есть мистер Мур на всякий случай, – добавила она неестественно четко.
– Мистера Мура как раз нет. Он уезжает в Корк, но у меня есть Падди и Мойра. Занимайся семейными делами и обо мне не тревожься. Я справлюсь. Будет время основательно заняться портфолио.
– Вот и отлично, – Лиззи на миг опустила глаза. – Я знала, что ты поймешь. И прости, если я утром была немного груба. Мне сейчас тяжело. Ну все…
Лиззи обняла меня как просто знакомую, даже не коснувшись щекой щеки и, бросив на ходу «take саге», вышла из дома. Когда звук мотора затих в ночи, я прошла в ее спальню и заглянула в шкаф – там осталась половина одежды. Я с облегчением выдохнула, обругав себя за лишние страхи.
Глава 26 «Пьяное мороженое»
– Bloody hell! – Джеймс Джойс таким вихрем пронеслась мимо хозяина, что его спас от неминуемого падения лишь почтовый столб. – Gerroff! – заорал Шон так, что задрожали барабанные перепонки. У меня. Собака же не реагировала на хозяйскую ругань вовсе. Она стояла передними лапами у меня на груди и самозабвенно облизывала лицо.
Увы, ее язык не слизал следы сна. Услышав шум, я пробиралась к двери на ощупь. Но мозг уже включился, и я присела на порог, чтобы своим телом защитить собаку от расправы. И Шон не подошел.
– Что ты тут делаешь? – спросила я, застегивая верхнюю пуговицу пижамной кофты, которую Джеймс Джойс умудрилась подцепить когтями. Но все же не стала напоминать ее хозяину про вчерашнее обещание. Я была рада его видеть. Вернее, Джеймс Джойс. Одинокая ночь оставила неприятный осадок, но искренняя собачья радость подняла меня до небес.
– Это не я. Это все эта тварь. Она убежала во время прогулки.
Шон замер на полпути от почтового ящика. Я осталась сидеть, обнимая собаку, совсем не уверенная, что хозяин уже сменил гнев на милость. Подождем. Его же не смущает смотреть на меня сверху вниз!
– Потом увидел, что машины нет, и решил взглянуть в ваше отсутствие на почтовый ящик. Любопытно ведь! Я не хотел нарушать наш договор. И тем более
– будить тебя. Отпусти собаку, и я уйду.
– А я ее не держу.
Я поднялась и, заметив на коленях шерсть, принялась отряхиваться. Шон кликнул собаку, но та не пошла к нему.
– Да что же такое! – сказал он без злобы, но с обидой. – Неблагодарная сучка, ты променяла двенадцать лет любви и заботы на одну ласку заезжей девчонки. Есть сегодня даже не проси.
Я не смогла сдержать улыбки. Собака продолжала вилять хвостом – даже если она и поняла угрозу хозяина, то ей было плевать. Здоровый собачий пофигизм. Стоит поучиться. Я провела рукой от холки до хвоста, и Джеймс Джойс прижала от удовольствия уши.
– Пойдем домой, – продолжил Шон примирительно, и собака подошла к нему, поджав хвост. – Нам здесь не рады. Во всяком случае, мне.
– Отчего же! Я рада, что ты зашел. У меня осталась краска. Могу покрасить второй ящик, если тебе нравится первый, – предложила я с неполной уверенностью, что хочу услышать в ответ «да», но Шон тут же согласился.
– Если только мисс Брукнэлл не будет против того, что ты тратишь время на всякую ерунду, – добавил он с улыбкой, и я ответила ему еще большей, чтобы прикрыть рану в сердце.
– Мисс Брукнэлл об этом не узнает. Она улетела в Нью-Йорк.
– Вот как, – опешил Шон. – Я думал, она уехала в магазин. Что случилось?
– Что-то в семье. Я точно не знаю. Она не сказала.
– Как так не сказала?
– Вот так, – улыбнулась я, почувствовав резь в глазах. – Мы не настолько близки, чтобы делиться сокровенным.
Да, да, именно об этом я и думала всю ночь. Во всяком случае, ту часть ночи, которую пролежала, глядя в темный потолок.
– Надолго?
Я вновь пожала плечами.
– Ты не можешь оставаться здесь одна.
– Это еще почему? – спросила я с вызовом, чтобы побороть подступающие слезы. – В контракте нет моего имени, поэтому?
Шон сжал губы. Я его обидела, того не желая.
– Потому что ты без машины. И я уезжаю. Лана…
Я не дала ему договорить:
– Падди никуда не уезжает.
– До паба еще доехать надо.
– У меня есть велосипед.
– Лана…
– Шон, не начинай. Я не поеду в Корк. Точка.
– Это тебя ни к чему не обязывает…
– Шон, этого я боюсь меньше всего. Я не хочу портить тебе и твоим племянникам каникулы. Я плохой велосипедист.
– А если мы не поедем в поход…
– Шон, прекрати! Со мной ничего не случится, а вот твои племянники на тебя обидятся. Не поднимай больше эту тему, ладно? И у меня есть еще Бреннон О’Диа. Он с удовольствием составит мне компанию. Ему очень нравятся мои шаржи. Кстати, я хочу подарить тебе один. Твою собаку. Пойдем.
Шон вошел за мной следом и, оттолкнув Джеймс Джойс ногой, захлопнул дверь перед мокрым черным носом.
– Я не могу впустить ее. Вдруг у будущим постояльцев аллергия на шерсть.
Собака заскреблась в дверь, но после хозяйского окрика притихла. Но через секунду я увидела ее уже за стеклянной дверью – сообразительная псина. Шон проигнорировал ее просьбу войти – стекло не жалко, не поцарапает. Я взяла со столика папку и достала рисунок, но захлопнуть не успела, Шон ухватился за край шаржа на Господина Гончара. Я давно не слышала ни от кого такого по-детски искреннего смеха, как в тот момент от Шона.
– Отдай! – я спрятала шарж и строго взглянула на развеселившегося мистера Мура. – Только ему не говори, ладно? – Шон согласно замотал головой. – У меня есть неприятная история с шаржами. Лето я проводила всегда у бабушки с моим кузеном. Он гулял все ночи напролет, а потом дрых полдня, и его дружки заставляли меня его будить, ну и я получала много неласковых слов в свой адрес. А в десять лет девочки обидчивые. Я нарисовала шаржи на всю компанию и подписала имена. Пока кузен спал, я заклеила ими дверь его комнаты и предложила друзьям самим его разбудить. Они очень громко хохотали, пока не доходили до своего портрета. Тогда смех мгновенно обрывался. Неделю они со мной вообще не разговаривали.
– Я буду разговаривать, если ты нарисуешь меня, – сказал Шон, едва я замолчала. – А за Джеймс Джойс спасибо.
– Хорошо. Только после почтового ящика. Боюсь, краска испортится или вдохновение пропадет.
– Кстати, мне очень понравился коттедж, который ты нарисовала для Мойры. Прости, что вчера ничего не сказал. Просто слов не находил, а мои глупые междометия тебе не нужны. Впрочем, как и витиеватые похвалы, наверное. Ты и так знаешь, что красиво рисуешь.
Шон говорил спокойно, и его слова не походили на лесть. И хохот его явно был искренним.
– Ты не завтракала небось. Давай я чай заварю. Могу и яйца поджарить с помидорами, если они есть. Не отказывайся, мне это только в радость. Я, кстати, тоже не завтракал.
– Хорошо. Готовь. А я пока оденусь.
Мне тоже твое общество в радость, и твой шарж, и твой почтовый ящик – иначе бы я целый день просидела на диване, уставясь в одну точку, и проверяла телефон в ожидании хоть одного слова от Лиззи. А она даже не написала, что добралась до Дублина. Что-то явно занимало ее голову больше, чем мое беспокойство за нее. Как-то слишком быстро и безболезненно меня задвинули на второй план. Хотя что я нападаю?! Вдруг что-то с ее мамой. Она ведь живет в Нью-Йорке. Или нет? Я даже имени ее не знаю. Лиззи права – я действительно была бы там лишней.
Я оделась и вернулась в кухню.
– Лана, что это?
Бутылка вина, чуть-чуть недопитая. В меня просто ночью уже не лезло.
– Я не могла уснуть, – ответила я, скручивая волосы в узел, чтобы скрыть смущение. – Конечно, виски получше снотворное и голова на утро светлая… Шон, не смотри на меня так! Я редко пью в одиночестве. Я вообще не пью в одиночестве. Это была моя первая ночь за много-много лет, когда я осталась в доме одна. Мне было страшно…
– Лана, что ты несешь?! – Шон швырнул бутылку в ведро для мусора.
– Правду. Я сказала правду. Я распереживалась за Лиззи и… Твоя яичница очень вкусно пахнет.
Его лицо осталось серьезным. Хватит! Я и без твоих взглядов знаю, что женский алкоголизм не лечится, но я и не пью, в отличие от тебя. Наверное, мой ответ прочитался в глазах, и Шон отвернулся к раковине, чтобы ополоснуть бокал.
– Спасибо. Но не стоило этого делать. Сейчас бы я его уже не разбила. Может, выйдем к озеру? Дождя нет, солнышко.
Шон обернулся к двери, в которую продолжала стучать лапой Джеймс Джойс. Вот же настырная. Мне б такое упорство!
– Хорошо. Только иди первой и держи эту тварь за ошейник, пока я ношу еду. Сколько радости было у собаки. Хоть подзаряжайся от хвоста!
– Мойра поведала тебе историю этого коттеджа? – спросил Шон, когда мы уже наполовину закончили завтрак: оставались только тосты и чай.
– Нет. А что в нем такого?
– Ничего. Я могу только свои секреты открывать.
– Тогда скажи, почему собаку зовут мужским именем?
– Все просто. Кара обожала Джойса, хотя я не понимаю, за что его можно любить, и мечтала назвать в честь него сына, но к детям я не был готов. Мы едва сводили концы с концами. Тогда она притащила домой щенка, но мои доводы, что это сука не нее не подействовали, потому что ей отдали якобы кобеля. У щенка, конечно, так ничего и не выросло, но на имя эта тварь уже откликалась. Так что ничего сверхъестественного в имени нет.
Он опустил глаза в чашку. На мгновение, но я успела отругать себя за вопрос.
– На прощанье Кара сказала, что, возможно, хоть с собакой, которая девочка, я справлюсь.
– Шон, – я протянула через стол руку и накрыла его пальцы, чтобы он перестал стучать вилкой по пустой тарелке. – Ты справился. Я не могу поверить, что Джеймс Джойс столько лет. Она ведет себя, как щенок.
– Вся в хозяина, – выдал Шон с грустной улыбкой, ловя в ответ мои пальцы, но я не далась.
– Завтрак был великолепен. Спасибо. Скажи, неужели за столько лет тебе не захотелось вновь завтракать вдвоем? Шон, я не верю в однолюбов. Да и к черту любовь, – затараторила я, поняв, что Шон передал мне эстафетную палочку, хотя и знал, что я не готова к монологу. – Люди женятся не поэтому…
И мои аргументы закончились, так и не начавшись. Дура! Сейчас он напомнит про паспорт. В отместку, что разбередила его рану.
– Я всегда завтракаю вдвоем с Джеймс Джойс, – И он сунул собаке корочку от тоста. – Пусть у нее мужское имя, но у нас в стране однополые браки разрешены. Как и у вас. Так что я в порядке.
Я запила чаем неприятные мысли. У нас браки разрешены, только для кого-то я все равно за три года не стала частью семьи. Это мои родственники сумасшедшие, а Лиззи всю жизнь открыто жила с женщинами. Значит, дело во мне.
– А у нас в России с этим плохо. Типа, в Библии написано нельзя, и потому нельзя. А у нас Библию-то никто в глаза не видел. Мой отец, например, но аж слюной брызжет, когда про голубых слышит, хотя ни одного в глаза не видел.
– Знаешь, мы часто ненавидим абстрактные вещи, но когда они становятся реальными, мы пересматриваем свое отношение к ним. Уверен, твой отец принял бы тебя, если бы тебе вдруг понравились женщины…
– Я так не думаю, – перебила я, испугавшись такого разговора. Неужели Шон чего-то подозревает? Нет, он не мог видеть нас с Лиззи, а за языком я слежу.
– Отчего же? Он ведь принял твой брак по расчету, а я уверен, что любой отец желает, чтобы его дочь любила мужа и была с ним счастлива не за паспорт. Я уверен, что он обрадовался, когда ты развелась, а спроси его, когда его девочка только в школу пошла, хотел бы он, чтобы она оставила мужа…
– Шон, хватит! Ты можешь не обсуждать меня?!
– Прости. Но и ты лезешь мне в душу, а мне тоже больно.
– Извини. Больше не буду.
– А, может, нам нужна эта боль, чтобы очистить душу. Как думаешь?
– Не думаю. Я не хочу боли, даже если после нее будет хорошо. Бог явно ненавидит женщин, раз сделал наше тело таким… Жалким!
– Твое тело прекрасно…
Я схватила тарелки и потребовала подержать собаку. Мы никогда не научимся с ним говорить, не сводя все к сексу. Я намывала посуду, то и дело оборачиваясь к двери, но Шон оказался умнее, чем я думала – дал мне время остыть и длинной паузой положил конец зашедшему в тупик разговору.
– Хочешь поплавать? – спросил он, когда я вернулась к озеру с перехваченными резинкой волосами.
– Холодно, – театрально поежилась я, хотя сегодня впервые чувствовала себя привольно с коротким рукавом.
– Холодно? Это жаркое ирландское лето! Ну?
– Холодно, – повторила я, понимая, что никогда не прыгну в это озеро. – Но если ты хочешь купаться, я принесу полотенце. Джеймс Джойс как-то ведь плавает… – зачем-то добавила я очевидную глупость.
– Потому что мы с ней не знаем другой воды. Мы не жили в солнечной Калифорнии.
– Не думаю, что это озеро переплюнет по холоду Тихий Океан, и все же я предпочитаю плавать в бассейне.
– Хорошо. Нет так нет. Пойдем рисовать, пока ты не замерзла?
Я кивнула и вернулась переодеться и взять кисточки. Шон подхватил выставленный мною за дверь мешок с красками. Дорога вокруг озера больше не казалась длинной. Мы обсуждали феечек и прочую хрень, которую можно нарисовать, но остановились на копировании предыдущего шедевра. Шон предложил зайти в дом, но я отказалась в надежде вообще не переступать его порога. Пусть тайна этого царства останется для меня за семью печатями, но мы заперли в доме собаку, чтобы та не влезла в краску. Она поскреблась-поскреблась и успокоилась, наверное уйдя к себе на подстилку.
Шон присел на траву и не сводил с меня глаз. От такого пристального внимания у меня затряслись руки.
– Шон, я люблю работать в одиночестве.
– Мне уйти? – поднялся он тут же.
– Можешь оставаться, только не смотри на мои руки.
– Вообще-то я смотрел на твою грудь, – хохотнул Шон и слинял раньше, чем я окончательно превратилась в Сеньору Помидору.
Увы, каким ты был, таким ты и остался. Может, хотя бы твой почтовый ящик под моими руками превратится во что-нибудь, достойное лицезрения.
– Хочешь, я поиграю для тебя на вистле? – спросил Шон из-за чуть приоткрытой двери, чтобы незаметно исчезнуть при моем отказе.
Но любопытство взяло верх, и я согласилась. Шон уселся на прежнее место, но не приставил дудку к губам. Видно, играть с улыбкой не умеют даже ирландские парни.
– Я знаю, что ты любишь рисовать под музыку, – Шон знал, как ущипнуть побольнее, напомнив про мои кривляния под «Чижа». – Но не знаю, какую ты предпочитаешь, – О, да, слава богу, что я была тогда в наушниках. – Грустную? Веселую?
– Любую, если она ирландская.
– А другую я и не смогу сыграть на вистле.
– Вот и играй любую.
И Шон заиграл, чтобы заставить меня понять, что я не сумею освоить даже ту дурацкую мелодию, которая прилагается к моей дудке. Его звуки лились соловьиной трелью.
– Где ты научился так играть? – спросила я через полчаса.
– Нигде. Любой мальчишка играет лучше меня. Если бы американцы сделали у джинсов карманы поглубже, то все ирландцы продолжали бы носить с собой вистл. Мы так в школе время убивали. Во рту обязательно что-то должно было быть – дудка или сигарета. Ну, или губы девчонки, но такая удача выпадала крайне редко,
– добавил Шон, глядя на мое каменное лицо. – Еще поиграть?
О, да! Займи уж чем-то губы, чтобы с них всякую минуту не слетала пошлая чушь. Блин, тебе тридцать три года! А мозгами в шестнадцати остался, похоже. Собака и то умнее тебя!
– Ты мне лучше почитай. «Артемиса Фаула», например?
– Ты это серьезно сейчас?
Еще как! Кому-то лучше читать, чем говорить!
– Да, почитай, пожалуйста. Вдруг я что-то в жизни упустила.
Он сходил в дом за книгой и принялся читать. Только на сцене спаивания бедной фейри остановился.
– Обещай больше не пить вино, ладно?
– Почему?
– Потому что я не хочу, чтоб ты теряла даже часть своей магической силы. Обещаешь?
Я кивнула:
– Хорошо, буду пить только виски.
– Отлично! У вас там виски нет. Значит, пить ты его можешь только со мной.
Шон оставил мне паузу для ответа, но я не знала, что сказать. С выпивки слишком легко соскользнуть на тему секса, а его на сегодня хватит.
– Хочешь мороженого?
Я кивнула, хотя, признаться, успела подмерзнуть, рисуя, потому пошла в дом скорее согреться и заодно вымыть кисти. Скинуть кроссовки ногами оказалось делом затруднительным, но пачкать чистый пол не хотелось, как и видеть перед собой коленопреклоненного Шона. Он, к счастью, поспешил на кухню и не заметил моих мучений. Я попросила его открыть кран и капнуть на кисти мыла. Наши тела на секунду соприкоснулись, но я не почувствовала прежнего дискомфорта. Наверное, потому что увлеченно терла кисти, которые через минуту уже стояли чистыми в банке, в которой я их принесла.
– Мне нравится такой натюрморт.
Шон подошел ко мне с полным стаканом мороженого. Я улыбнулась его словам и предложила добавить к кистям плоскогубцы, молоток и пару гвоздей.
– Думаю, они неплохо будут смотреться вместе, – произнесла я и уткнулась носом в мороженое, испугавшись двусмысленности фразы.
– Банка опрокинется, – спас меня Шон и протянул ложку. – Хочешь пьяного мороженого?
Я кивнула из любопытства. Шон вытащил из холодильника черную бутылку пива и достал из шкафчика бренди. Я протянула стакан. Мороженое окрасилось сначала в кровавый цвет, а затем покрылось бежевой пеной и стало напоминать капучино.
– Быстро съедай!
Мы оставались в кухне. От дивана нас отделяли десять шагов, но, наверное, это уже было не быстро. Я попробовала мороженое и не сумела убрать с лица улыбку отвращения. Никакие слова не способны описать вкус, который остался на моих губах. Сладостная острота бренди только усилила горечь пива. Я решила подцепить со два полную ложку нетронутого алкоголем мороженого, но его сладость, увы, не убрала пивную горечь.
