Текст книги "Наследие. Трилогия (ЛП)"
Автор книги: Нора Кейта Джемисин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 76 (всего у книги 77 страниц)
Поэтому я, его отец, и предложил ему недостающее. Я зажмурился и изо всех сил устремил свое естество сквозь эфиры этого мира – и всех остальных.
Расплывчатые, разящие силуэты Йейнэ и Нахадота изумленно замерли. Каль завертелся в удерживавшей его сфере, и, кажется, его глаза в прорезях маски обратились на меня.
«Приди», – сказал я, понятия не имея, сумеет ли он услышать меня. Я облекал призыв в молитву и укреплял ее стержнем ярости – так вернее. Моя бедная Гимн, так я тебя и не благословил… Все, кто погиб в бывшей Тени. Ликуя с Ахадом. И он, кажется, хотел заполучить моего отца, Итемпаса? Я без труда исторг жажду мести из сердца. Потом аккуратно замаскировал ее горем, благо его у меня тоже хватало.
«Приди же, – повторил я. – Ты ведь жаждешь могущества? Говорил я тебе – прими свою природу. Энефа тебя засунула в какую-то дыру и оставила позабытого и заброшенного, а все ради меня. И ты не можешь меня за это простить. Ну так приди и убей меня. Это даст тебе силу, которой тебе сейчас так недостает…»
Запертый в сверкающей ловушке, Каль вперил в меня взгляд. Но я знал, что насадил на крючок слишком лакомую наживку. Он был мстителем, а я – причиной его самой застарелой и непреходящей боли. Он не мог противиться моему зову. Так же как я, проказливый кот, не мог противиться зову клубка ниток.
Он зашипел, пуская в ход все остатки могущества: миниатюрный Вихрь, рвущийся на свободу. Его элонтидская природа всколыхнулась, поначалу неуверенно, но, вкупе с божественной маской, его силы хватило, чтобы стены, возведенные вокруг него Йейнэ и Нахадотом, обратились в дым.
И тогда он устремился ко мне.
Вот я и преподнес ему подарок, как надлежало отцу. Самое малое, что я мог предложить. Совсем немного по сравнению с тем, что следовало бы.
Мой милый Дека… Он так и не дрогнул, даже когда ярость Каля накрыла нас и опалила ему кожу. Мы разом закричали, услышав, как ломаются наши кости, но и тогда Дека не выронил меня. И даже когда Каль заключил нас в разрушительные объятия, возможно задуманные как пародия на родственную любовь. Что ж, не исключено, что толика истинной любви в них действительно присутствовала. Месть – сложная штука.
Поэтому-то, собрав последние остатки сил, я сунул руку за пазуху куртки Итемпаса, вытащил кинжальчик, умащенный кровью Ликуи Шот, и всадил его Калю в самое сердце.
Он замер. Зеленые глаза с раскосыми зрачками под божественной маской полезли из орбит. Клубившаяся вокруг него сила застыла, как ветер в оке бури.
Мои руки, покалеченные и окровавленные клешни, все-таки оставались руками Плутишки, и я сорвал с Каля маску. Это было совсем просто, ведь он был уже мертв. Его лицо, так похожее на мое, уставилось на меня пустыми глазами.
А потом мы – все трое – начали падать, и падение нас разделило. Тело Каля перевернулось в воздухе и сорвалось с ножа. Я не выпустил рукоять лишь предельным напряжением воли.
Но тут падение прекратилось, нас что-то подхватило, и остатками зрения я разглядел лицо склонившейся надо мной Йейнэ.
– Сиэй! – окликнула она, и таков был ее голос, что я расслышал его даже сквозь завывание бури. Она собиралась с силами, чтобы исцелить меня.
Я лишь замотал головой – сил, чтобы говорить, уже не осталось. Я сумел лишь поднести к лицу божественную маску. Я увидел, как она вскинула брови, как попыталась перехватить мою руку. Глупенькая бывшая смертная. Она бы остановила меня, если бы пустила в ход магию.
Я надел маску.
Я надел маску
.
Я НАДЕЛ МАСКУ И…
Я…
…улыбнулся. Йейнэ вскрикнула и выпустила меня. Я сделал ей больно. Я этого не хотел. Просто у нас, богов, природа временами противоречива.
Она падала. И Дека падал. С Йейнэ все будет в порядке. А с Декой – нет, но жалеть было не о чем. Это был его выбор. И погиб он как бог.
Нахадот сгустился прямо передо мной, у границы моей болезненно трепещущей ауры. С его лица можно было писать картину под названием «Портрет преданного».
– Сиэй… – начал он.
Я и ему боль причинил. Во всяком случае, смотрел он на меня примерно так, как в последнее время на Итемпаса. И это было хуже того, что я причинил Йейнэ. Я вдруг ощутил жалость к своему светозарному отцу и даже сотворил молитву, обращенную неизвестно к кому, чтобы Нахадот простил его поскорее.
– Что ты натворил? – требовательно вопросил Нахадот.
«Пока еще ничего, о темный отец мой…»
Не буду утверждать, что вовсе не испытывал искушения. Я заполучил то, к чему так стремился. До чего же просто было бы вернуться и насовсем убить Темпу моим ножичком, как он когда-то Энефу. А еще – вобрать Вихрь и окончательно преобразиться. Занять место Итемпаса. Я тогда по-настоящему стал бы возлюбленным Нахи. И делил его с Йейнэ. И мы заново сделались бы Троими.
Об этом пел мне в уши громовой голос Вихря…
Но я так и остался Сиэем, капризным ветром, старшим сыном, Плутишкой, источником и высшим воплощением всех проказ на свете. И я нипочем не соглашусь стать дешевой подделкой, бледным подобием другого бога…
И я отвернулся от Нахадота, легко воззвав к силе – тело радостно вспоминало, каким оно было когда-то. Какая благодать! Я подобной и не припоминал, а ведь до настоящей божественности мне было еще далеко. Я закрыл глаза, раскинул руки и обратился к надвигающемуся Вихрю.
– Приди, – прошептал я голосом, в котором звучала вселенная.
И Он пришел. Его изначальная мощь хлынула в меня сквозь фильтр божественной маски. Воссоздавая меня, встраивая в бытие, словно кусочек головоломки. Это сработало лишь потому, что временное отсутствие Итемпаса выщербило реальность. Иначе мое явление в роли Четвертого разнесло бы все мироздание. И кстати, начнет разносить, стоит Итемпасу очнуться.
Вот поэтому-то я удобнее перехватил нож, покрытый кровью моего сына. Я надеялся, что на клинке еще осталось достаточно крови Ликуи. Ну что ж, есть лишь один способ это узнать…
Я воткнул нож себе в грудь, и для меня все прекратилось.
23
Когда уже казалось, что заполонивший небо Вихрь вот-вот сокрушит землю, Он вдруг исчез, оставив после себя болезненную тишину.
Я лежала на земле, свернувшись калачиком и зажимая уши. Я только-только приподнялась и стала оглядываться, и тут появился господь Нахадот: он держал на руках моего брата. Потом возник господь Ахад, а с ним вновь оживший Итемпас и тяжко раненная Ликуя Шот. А в следующее мгновение прибыла Йейнэ. Она принесла Сиэя.
Я Шахар Арамери, и я осталась совсем одна.
Я издала эдикт, обращенный к Собранию, и призвала всех к себе в Эхо. Я присовокупила личное приглашение для Узейн Дарр и ее союзников – тех, кого она пожелает с собой привести. Я сразу пояснила свою позицию, указав целью собрания «обсуждение условий сдачи Арамери». Мама всегда говорила: если необходимо сделать нечто малоприятное, делай это искренне и не трать силы на сожаления.
Я также пригласила выборных от «Литарии», Купеческой гильдии и Союза земледельцев, равно как и от ордена Итемпаса. Я даже позвала к себе нескольких нищих из Деревни Предков и художников с Гульбища в бывшей Тени. Господь Ахад не был расположен присутствовать, ибо неотлучно находился у постели Ликуи Шот: исцеленная, она спала глубоким сном, медленно восстанавливая без остатка отданные силы. Поэтому я включила в список приглашенных нескольких городских богов Тени, кого удалось разыскать. Надо отметить, что большинство так называемых боженят осталось в царстве смертных, невзирая на чудовищную опасность. И дело было не в новой Войне богов – на сей раз они заботились о нас, смертных. Соответственно, богини Неммер и Китр пообещали явиться.
Участие «Литарии» сказалось в том, что все представители прибыли незамедлительно: оттуда загодя разослали по городам и весям писцов, чтобы помочь тем приглашенным, кто не мог нанять своих. Прошло менее суток, и в Эхо собралось несколько сотен первейших людей этого мира – чиновников, важных предпринимателей, влиятельных придворных. Конечно, здесь были не все, кто действительно влиял на судьбы народов, и далеко не все, кто составлял эти самые народы. Но все лучше, чем ничего.
Я пригласила их в Храм – единственный зал дворца, достаточно просторный, чтобы вместить всех гостей. Обращаясь к ним, я встала на том месте, где мой брат и мой лучший друг впервые показали мне, что значит любить. (Мысли об этом очень отвлекали меня, и я старательно отгоняла их.)
А потом я заговорила.
Я сказала этим людям, что мы, Арамери, отказываемся от мировой власти. Нет, не в пользу других благородных семейств, ибо это лишь приведет к усобицам и войне. Основная часть нашей сокровищницы и управление войсками перейдет в ведение нового управляющего собрания. Оно будет состоять из присутствующих здесь либо их полномочных представителей. Жрецов, писцов, богорожденных, купцов, вельмож и простонародья. То есть всех слоев населения. И это собрание, или правительство, будет издавать указы, проводить выборы, делать еще что-то, что оно сочтет подобающим, управляя вместо нас Ста Тысячами Королевств.
Сказать, что я их весьма озадачила, – это ничего не сказать.
Когда поднялся крик, я просто ушла. Деяние немыслимое для правительницы Арамери, но я ведь больше не правила. К тому же у меня, как и у всех смертных, близко соприкоснувшихся с Вихрем, еще звенело в ушах, несмотря на целительное действие сигил наших писцов. Я совершенно не могла выносить громких звуков, а из-за шума и гама мое здоровье точно бы пошатнулось.
Ища спокойствия и тишины, я вышла на один из причалов Эха. Этот пирс был одним из немногих, не пострадавших во время стремительного перелета дворца из океана в озеро Светлокно.
С причала открывался вид на берег озера и беспорядочный, сомнительной красоты городок выживших. Я успела соскучиться по беспредельному океану, по плывущим над головой облакам. Впрочем… если бы дворец, как прежде, плавал по морю, сумела бы я привыкнуть к ветру и вечно катящимся волнам?
Сзади послышались шаги.
– А ты все-таки сделала это, – услышала я.
Я обернулась и увидела подошедшую Узейн Дарр. Ее левый глаз и всю левую половину лица закрывала плотная повязка, одна рука лежала в лубке. Может, были и еще раны, но доспех и одежда не позволяли их разглядеть. На мгновение мне сделалось неуютно: стражники Гнева, вечно торчавшие поблизости, именно в этот момент куда-то подевались. Однако в здоровой руке Узейн не было ножа, и я решила считать это добрым знаком.
– Да, – подтвердила я. – Сделала.
– Почему?
Я удивленно моргнула:
– А почему ты спрашиваешь?
Она тряхнула головой:
– Из любопытства. Из желания лучше узнать врага. Просто со скуки.
Моя выучка возбраняла мне улыбаться, но все же я улыбнулась, потому что мне больше не было дела до этой выучки. И еще потому, что так, я уверена, поступил бы Дека. Сиэй, как я подозревала, пошел бы еще на шаг дальше, ведь он всегда делал еще один шаг. Чего доброго, он предложил бы посидеть с ее ребятишками. И она, чего доброго, ему даже позволила бы.
– Я устала, – сказала я Узейн. – Не стоит женщине взваливать себе на плечи весь мир, не стоит, даже если ей этого хочется. И даже если помощники есть.
А у меня помощников больше не было.
– И все? – спросила она.
– И все.
Она умолкла. Отвернувшись, я облокотилась на перила. С берега через озеро тянуло ветерком, он нес запахи водорослей, гниющего урожая и людского горя. Небо затянули тяжелые тучи. Казалось, вот-вот разразится гроза, но дождя не было уже несколько дней. Повелители небес скорбели об утраченном сыне, и мы теперь долго не увидим ни солнца, ни звезд.
Пусть Узейн пырнет меня в спину, если очень хочется. Мне было, собственно, все равно.
– Я сожалею, – проговорила она наконец. – О том, что погибли твоя мать, брат и…
Она не договорила. С пристани был хорошо виден в отдалении ствол Древа – он заслонял горы на горизонте. Останки Неба казались россыпью белых драгоценностей вокруг сломанной короны.
– Я была рождена, чтобы изменить этот мир… – прошептала я.
– Что-что?
– Высказывание, приписываемое нашей Основательнице, самой первой Шахар, – пояснила я и улыбнулась собственным мыслям. – За пределами семьи оно не слишком известно, поскольку, в сущности, святотатственно. Блистательный Итемпас, как мы помним, не одобряет перемен.
– Ммм, – неопределенно прозвучало в ответ. Должно быть, Узейн усомнилась в здравости моего рассудка. Ну и пускай.
Спустя некоторое время она ушла. Наверное, вернулась в Храм – отвоевывать родному Дарру справедливую долю общего будущего. Мне тоже следовало бы вернуться. Арамери как-никак оставались правящим родом многочисленных и беспокойных амнийских племен. Если я не отстою права своего народа, как бы это нам в скором будущем не вышло боком…
«Быть по сему», – решила я и, одернув платье, устроилась возле стены.
Следующей меня разыскала богиня Йейнэ.
Она появилась тихо и без предупреждения. Просто возникла сидящей на тех самых перилах, на которые я только что опиралась. Выглядела она, как всегда, женщиной дарре с ног до головы, но одежда ее изменилась. Светло-серые рубашка и укороченные штаны, которые она носила обычно, стали более темными, под стать повисшим над головой грозовым тучам. Она не улыбалась, зеленые глаза от горя стали оливковыми.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
Если еще хоть кто-нибудь, будь он смертный или бог, задаст мне этот вопрос, я, наверное, заору.
– А ты что здесь делаешь? – ответила я вопросом на вопрос.
Я понимала, что очень неосмотрительно веду себя с богиней, которой мое семейство с некоторых пор отдало свою верность. С господом Итемпасом я бы никогда не осмелилась на такое. Йейнэ не до такой степени пугала и подавляла, вот пускай и расхлебывает.
– Опыт провожу, – поведала она. (И я втайне испытала некоторое облегчение, из-за того что она не приняла близко к сердцу мою непочтительность.) – Начинаю понемногу оставлять Нахадота с Итемпасом наедине. Если сущее опять покатится в тартарары, я сразу пойму – ошибочка вышла.
Если бы не смерть моего брата, я бы расхохоталась. Если бы не смерть ее сына, она бы тоже посмеялась, наверное.
– Теперь вы его отпустите на свободу? Итемпаса?
– Уже отпустили. – Она вздохнула, подтянула колено и положила на него подбородок. – Трое снова едины. Правда, мы не то чтобы кинулись друг другу на шею, мы даже не окончательно помирились. Не удивлюсь, если этот мир состарится раньше, чем между нами полностью уляжется. Хотя… Как знать? Дело и так пошло куда быстрей, чем я ожидала. – Она пожала плечами. – Может, я и в остальном ошибаюсь.
Я припомнила исторические хроники:
– Предполагалось, что его наказание будет длиться так же долго, как и рабство Энефадэ. Две с чем-то тысячи лет.
– Или пока он не научится верной любви, – сказала Йейнэ и замолчала.
Что ж, я видела, как плакал Итемпас над телом погибшего сына. Беззвучные слезы текли по его лицу, прокладывая дорожки в грязи и крови. Это было зрелище, не предназначенное для глаз смертных, но он позволил мне смотреть, и я отчетливо понимала, какая честь мне оказана. У меня в тот момент слез не было…
А еще я увидела, как господь Итемпас положил руку на плечо господа Нахадота, неподвижно стоявшего на коленях над распростертым Сиэем, и Нахадот не стал стряхивать его руку. Вроде мелочь, но так вот и прекращаются войны.
– Мы собираемся удалиться, – после долгого молчания сообщила Йейнэ. – Наха, Темпа и я. Насовсем. У нас много работы, нужно исправить все разрушенное прохождением Вихря. Сейчас вся наша сила уходит просто на то, чтобы удерживать царства и не давать им распасться. Шрам от Его нашествия все равно останется навсегда… – Она вздохнула. – И еще мне стало окончательно ясно, что наше присутствие в смертном царстве приносит слишком много вреда, даже когда мы стараемся удерживаться от вмешательства. Пора оставить этот мир нашим детям – боженятам, пожелавшим здесь остаться, и вам, смертным. Ну, и демонам, если кто-то из них еще уцелел или будет рожден. – Она пожала плечами. – Так что, если боженята слишком расшалятся, попросите демонов их унять. Или сами справитесь. Могущество теперь есть у всех.
Я медленно кивнула. Она то ли подслушала мои мысли, то ли прочла их на моем лице. И куда только подевалась знаменитая непроницаемость Арамери…
– Он любил тебя, – тихо добавила она. – Уж я-то знаю. Он с ума по тебе сходил.
Вот тут я улыбнулась по-настоящему:
– И это было взаимно.
Мы помолчали, глядя на облака, озеро и вздыбленные отвалы земли и предаваясь мыслям о несбыточном. Я испытывала к ней благодарность. Датеннэй пытался меня отвлекать и утешать, и меня все больше тянуло к нему, но все же боль иногда делалась невыносимой. Я чувствовала со всей определенностью, что Повелительница Жизни и Смерти вполне понимала это.
Когда она поднялась, я тоже встала, и мы встретились взглядами. Ее невысокий рост и хрупкое сложение неизменно поражали меня. Ей бы, подобно братьям, выглядеть рослой и грозной. Ей бы подобал облик, глаголющий о величии и могуществе. Да, похоже, амнийского мышления не переделаешь…
– Как же все это началось? – спросила я.
Я была неплохо знакома с тем, как думают боги: простой вроде вопрос мог привести к беседе о чем угодно, от создания вселенной до Войны богов и так далее, и поэтому я добавила:
– Я о Сиэе… Каким образом мы сделали его смертным? Почему мы обрели такую власть над ним – и вместе с ним? Неужели из-за того, что…
Мне нелегко было это признать, но я велела писцам обследовать меня, и мои подозрения подтвердились. Я была демоницей, хотя моя кровь почти не могла навредить богу, и я не только магией, но даже какими-то особыми способностями не обладала. (То-то разочаровалась бы мама…)
– Вы тут ни при чем, – тихо ответила Йейнэ.
Я заморгала. Она отвела взгляд и сунула руки в карманы – жест, от которого у меня разорвалось сердце, потому что так часто делал Сиэй. Он даже немного походил на нее. Намеренно? Если хорошо знать его, то наверняка.
– Но тогда что?
– Я несколько преувеличила, говоря, что мы намерены удалиться из царства смертных. В будущем обстоятельства наверняка сложатся так, что у нас просто не останется выбора и придется вернуться. Должны же мы будем помогать боженятам, когда для них придет время преображения? Когда они начнут становиться настоящими богами в своем праве.
Я так и подпрыгнула:
– Становиться? В смысле, как Каль?
– Нет. Каль пытался насиловать природу. Он был еще не готов… в отличие от Сиэя. – Она тяжко вздохнула. – Я сама ничего не понимала, пока Темпа не сказал: все, что происходило с Сиэем, было предопределено. Его связь с вами, утрата магии… Возможно, это признаки, на которые нам следует обратить внимание в следующий раз. А может, они были присущи только Сиэю. Он ведь был старшим из наших детей и раньше других приблизился к преображению. – Она посмотрела на меня и вздохнула. – Вот бы взглянуть, что за бог из него получился бы! Жаль только, я все равно потеряла бы его, даже если бы он выжил…
Я молча переваривала услышанное, и постепенно к благоговейному изумлению стал примешиваться испуг. Значит, богорожденные со временем превращаются в настоящих богов? Означает ли это, что взрослые боги в дальнейшем превращаются в невообразимые существа наподобие Вихря? А смертные? Сравнятся ли они с богорожденными, если проживут достаточно долго?
Сколько пищи для размышлений!
– Что ты подразумевала, говоря, что все равно потеряла бы его?
– В этой реальности могут находиться лишь трое полноправных богов. Если бы Сиэй выжил и стал тем, кем должен был стать, мне и его отцам пришлось бы его отослать.
Словом, или смерть или ссылка. Веселенький выбор. «Что бы я сама предпочла? Ни то ни другое! Хочу его назад – и Деку!»
– Но куда бы он отправился?
– Вовне.
Мой непонимающий взгляд все-таки заставил ее улыбнуться, и в этой улыбке проглянул даже намек на проказливость Сиэя.
– Ты думаешь, – продолжила Йейнэ, – что эта вселенная единственная? О нет, за ее пределами еще полным-полно места… – Ее улыбка несколько померкла. – Он порадовался бы возможности попутешествовать там. Особенно если ему не пришлось бы странствовать в одиночку.
Богиня Земли посмотрела мне в глаза, и я вдруг все поняла. Сиэй, Дека и я… Нахадот, Йейнэ и Итемпас… Бытие любит повторяющиеся узоры, циклы, спирали. Была ли то случайность или некий высший замысел, но именно мы с Декой запустили взросление Сиэя. И возможно, когда куколка его смертной жизни наконец-то выпустила бы новое существо, он преобразился бы не один…
Пожелала бы я отправиться вместе с ним и с Декой править неизведанной вселенной?
Что теперь гадать? Пустые мечты…
Йейнэ отряхнула штаны, потянулась, закинув руки за голову, и вздохнула:
– Ну, мне пора.
Я кивнула:
– Мы будем и дальше служить тебе, Повелительница, где бы ты ни находилась. Подскажи, какие молитвы обращать к тебе, провожая сумерки и встречая рассвет?
Она как-то странно взглянула на меня, словно проверяя, не подшучиваю ли я. Но я не шутила. Ее это вроде бы удивило, даже вызвало неловкость. Она рассмеялась, хотя и слегка натянуто.
– Молитесь как хотите, – сказала она наконец. – Может, кто-нибудь и услышит, но не я. У меня других дел будет полно.
И с этим она исчезла.
Спустя некоторое время я добрела до дворца и вернулась в Храм, откуда уже начинали расходиться выборные. Купцы, вельможи и писцы группками шагали через залы, продолжая спорить на ходу. На меня никто даже не посмотрел до самого входа в Храм.
– Спасибо, что удалилась, – сказала Неммер, возникая подле меня. Вид у нее был крайне недовольный. – Помимо назначения даты следующего бесполезного сборища мы сделали всего одно важное дело.
Ее раздражение заставило меня улыбнуться. Она ответила хмурым взглядом, и в зале сразу прибавилось густых теней. Однако настоящего гнева в ней не чувствовалось, и я осведомилась:
– И какое же?
– Мы выбрали название! – Она сердито махнула рукой. – Ужасно поэтичное и с претензией. Мы с Китр были против, но при голосовании большинство осталось за ними. Короче, Этернат. Это слово нашего языка, оно означает…
– Мне нет нужды разбираться, госпожа Неммер. Пожалуйста, передай тому, кто уполномочен говорить от имени этого самого Этерната: пусть дадут мне знать, когда будут готовы к передаче сокровищницы и воинского командования.
Она удивленно взглянула на меня, потом кивнула. Тут кто-то окликнул меня из коридора, и мы одновременно обернулись. К нам шел Датеннэй. Он просидел в зале все заседание. Надо будет поскорее отвадить его от этого, ведь он теперь мой муж. Следом шел Рамина. Он смотрел на меня с какой-то торжественной грустью, и я все поняла. Наши взгляды встретились поверх компании крикливых жрецов. Рамина улыбнулся и одобрительно кивнул. На меня словно теплом повеяло. Надо будет незамедлительно избавить его от сигилы истинного родства.
Я напомнила себе, что нужно послать весточку Морад. Она оставила должность и уехала домой, в южный Сенм, и никто этому не удивился. Я лишь в душе надеялась когда-нибудь убедить ее вернуться. Такого знающего управляющего найти непросто. Хотя, конечно, давить на Морад я не стану. Ей сейчас нужны время и уединение, чтобы пережить свое горе.
Взглянув на подходящего Датеннэя, я поклонилась Неммер, прощаясь:
– Добро пожаловать к управлению миром, госпожа. Желаю получить удовольствие.
Она выдала в ответ настолько грязное слово на божественном языке, что один из ближних светильников расплавился и шлепнулся на пол лужицей металла и масла. Я пошла прочь, а Неммер еще бранилась – уже потише и на каком-то человеческом языке. Согнувшись в три погибели, она убирала безобразие.
Датеннэй встретил меня в середине коридора. Он чуть помедлил, прежде чем предложить мне руку. Когда-то я ему сказала, что не терплю оказания знаков внимания в присутствии посторонних. Но сейчас я крепко взяла его за руку. Он удивленно моргнул, потом широко улыбнулся.
– Они тут с ума все посходили, – заявила я. – Уведи меня отсюда, и поскорее.
Мы двинулись прочь, и тут что-то жарко запульсировало у меня на груди, глубоко за корсажем. Я вспомнила, что забыла рассказать Йейнэ об ожерелье, найденном на теле Сиэя. Шнурок порвался, половину меньших бусин унесло то, что его порвало, но средняя бусина – особенная, ярко-желтая – уцелела. Она показалась мне странно увесистой и, если это не было игрой воображения, удивительным образом нагревалась, если ее погладить. Я надела эту бусину на цепочку и носила не снимая, потому что мне с ней было как-то уютнее. Не так одиноко.
Я решила, что Йейнэ и так разрешила бы ее оставить. Я погладила шарик, лаская его, и пошла.
Кода
Шахар Арамери умерла в собственной постели в семьдесят лет, оставив двух дочерей и сына, наполовину теманцев, не отмеченных никакими сигилами, и они продолжили ее род. У Арамери по-прежнему были несметные богатства, промыслы и имения, и они оставались одним из наиболее могущественных кланов на материке Сенм. Они просто стали не всесильны. Дети Шахар тут же принялись интриговать, желая выгадать на ее смерти, но это, как говорится, уже совсем другая история.
Богорожденный Ахад, которого сородичи-боженята прозвали Любимым, целый год нес вахту рядом с Ликуей Шот, погруженной в сон после ее легендарного сражения с Калем. Когда она наконец-то пробудилась, он забрал ее из Эха, увозя из нового города, понемногу растущего вокруг озера. Они осели в городишке на северо-западе Сенма, где несколько лет присматривали за старой слепой маронейкой, покуда та не скончалась. В дальнейшем они прожили там еще около ста лет. Они не вступили в брак и не родили детей, но их редко видели врозь. Ликуя прожила удивительно долгую по людским меркам жизнь, а перед смертью нарекла Ахада новым и настоящим именем. Говорят, он никому его не открывает, предпочитая хранить, точно редкую драгоценность.
Смертные, поклонявшиеся Богине Земли, предъявили права на останки Мирового Древа. Ко времени смерти Шахар они выкопали и сберегли столько его древесины, что хватило выстроить небольшой город; жители назвали его незатейливо – Мир. Они обитают кто на стволе Древа, кто внутри, возносят молитвы у засохших корней, посвящают своих дочек и сыновей обломанным сучьям. Огонь и связанные с ним боженята в этом городе не приветствуются, а светильниками там служат обломки Неба.
Что касается Этерната… Скажем так: он оказался отнюдь не вечным. Но и это тоже совсем другая история.
Сколько их, этих историй! И все наверняка захватывающие. Какая жалость, что я их никогда не услышу.
Я? Кто я такой? Ах да. Забыл представиться.
Когда Шахар испустила последний вздох, я пробудился: ее смертность стала моей повитухой. И первым делом я вернулся во времени и пространстве и разбудил поцелуем Деку, спавшего рядом со мной. Потом я позвал Эн. И она пронеслась сквозь реальности, вспыхнув живым и приветливым огоньком где-то далеко-далеко за пределами державы Троих. Она станет звездным зародышем нового царства. Нашего царства. Эн раскинула от радости могучие огненные протуберанцы – мой глупенький газовый шарик, – а я тихо погладил ее и пообещал дать ей миры, которые она сможет согреть. Сразу, как только позабочусь кое о чем.
Мы разыскали Шахар и забрали ее с собой. Как же она, мягко говоря, удивилась! Но не огорчилась, конечно. Теперь мы вместе, все трое, и перед нами вечность. Теперь я никогда не буду один.
Я больше не зовусь Сиэем. И я перестал быть плутишкой. Со временем я выдумаю себе новое имя и призвание. Или вы, мои дети, назовете меня. Делайте из меня – из нас, – что захотите. Мы теперь ваши до скончания времен. А может, даже и дольше.
И вместе с вами мы сотворим такие чудеса здесь, среди бесчисленных звезд.
Глоссарий
Амнийцы —
самый многочисленный и влиятельный из сенмитских народов.
Антема —
столица самой крупной провинции теманского протектората.
Арамери
– правящее семейство амнийцев, тесно связанное с Благородным Собранием и орденом Итемпаса.
Ахад
– богорожденный-ниввах, житель Тени, владелец дома свиданий «Герб ночи».
Белый Зал —
молитвенный дом ордена Итемпаса. Также служит целям образования и отправления правосудия.
Благородное Собрание —
правящий политический орган Ста Тысяч Королевств.
Боги, или Трое, –
бессмертные дети Вихря.
Богорожденные, или боженята,
– бессмертные дети Троих. Их тоже иногда называют богами.
Божественная кровь —
очень дорогое и желанное вещество. Расширяет восприятие и временно наделяет магическими способностями.
Вихрь —
непостижимый создатель Троих.
Война богов —
апокалиптический конфликт, в ходе которого Блистательный Итемпас победил двух своих родственников и получил единоличную власть над миром.
Востень —
восточная половина Тени.
«Герб ночи»
– дом свиданий в Южном Корне, одном из районов Тени, обслуживающий эксклюзивных клиентов.
Гимнесамина —
девочка, жительница Южного Корня в Тени.
Гнев Арамери —
капитан Белой стражи во дворце Небо.
Гульбище —
северный край Привратного парка в Восточной Тени.
Дальний Север —
самый северный континент. Считается захолустьем.
Датеннэй Канру —
пимексе (наследник) госпожи Хинно, члена теманской правящей Триады; друг детства Шахар и Декарты Арамери.
Декарта Арамери —
брат-близнец Шахар Арамери. Назван в честь главы семейства прежних времен.
Демоны —
дети от запретных союзов между богорожденными и людьми. Они смертны, хотя обладают врожденными способностями к магии, равными или даже большими, чем у богорожденных.
Держава богов —
все, что лежит за пределами материальной вселенной.
Зал —
место заседаний Благородного Собрания.
Затень —
Западная Тень.
Земля Маро —
самый маленький континент, некогда существовавший к востоку от островов, место расположения самого первого дворца Арамери. Уничтожен Нахадотом.
Истинная сигила —
сигила кровного родства Арамери, выдержанная в традиционном стиле.
Итемпаны —
собирательное название верных Итемпаса. Также используется для обозначения членов ордена Итемпаса.
Итемпас —
один из Троих, называемый также Светозарным Господом, повелитель небес, Отец Небесный.
Йейнэ —
одна из Троих, нынешняя Богиня Земли, Сумеречная Госпожа.
Китр Клинок —
богорожденная-мнасат, жительница Тени.
Ликуя Шот
– маронейка, деловой партнер Ахада.
Лил Алчь —
богорожденная-элонтид, жительница Тени.
Магия —
врожденная способность богов и богорожденных к изменению как материального, так и нематериального мира. Смертные могут имитировать эту способность путем использования божественного языка.
Мировое Древо —
вечнозеленое дерево, высоту которого оценивают в 125 000 футов, созданное Сумеречной Госпожой и священное для ее верных.
Мнасаты —
представители третьей по старшинству генерации богорожденных, родившиеся от союзов богорожденных. Обычно бывают слабее детей Троих.
Мракоходцы —
верные Нахадота.
Надпись – (здесь)
