Текст книги "Наследие. Трилогия (ЛП)"
Автор книги: Нора Кейта Джемисин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 77 страниц)
– Я все равно тебе благодарен, – стесняясь и отводя взгляд, проговорил он.
Уродливый пунцовый отпечаток пятерни вокруг его горла исчезал прямо на глазах.
Нахадот стоял на коленях, свесив голову, – так, как и осел на пол. В груди торчал вбитый по рукоять кинжал. Тихонько вздохнув, серая женщина подошла к нему и выдернула оружие. Клинок уперся в кость, но она вытащила его играючи. Осмотрела, покачала головой и протянула мне – рукоятью вперед.
Я заставила себя принять оружие. На ладонь потекла яркая кровь – кровь бога. Думаю, она держала кинжал крепче, чем обычно, – потому что моя рука дрожала и он мог упасть. Но как только у меня получилось сомкнуть пальцы на рукояти, ее руки соскользнули с клинка. Кинжал полностью очистился от крови и принял иную форму – теперь он был изогнутым. И выглядел наточенным и ухоженным.
– Такой клинок подойдет тебе больше, чем прежний, – сказала женщина, когда я ошеломленно уставилась на нее с немым вопросом в глазах.
Не сознавая, что делаю, я попыталась сунуть кинжал в ножны, висевшие у меня сзади на поясе. Какая глупость, ножны прямые, кинжал изогнутый – не подойдут! Но они подошли. Значит, и ножны поменяли форму.
– Смотри-ка, Чжакка, она тебе тоже нравится!
И Сиэй прижался ко мне тесно-тесно, обхватив руками за пояс и положив голову на грудь. Может, он и бессмертный, но в этом порыве было столько детского, что я не решилась его оттолкнуть. Повинуясь безотчетному желанию, я обняла его, и он довольно вздохнул.
– Ну вот и хорошо, – не скрывая радости, сказала женщина.
А потом наклонилась, вглядываясь Нахадоту в лицо:
– Отец?..
Я бы, конечно, и тут подпрыгнула от изумления, но на мне висел Сиэй, так что скакнуть вверх оказалось весьма затруднительно. Зато он ощутил, как я напряглась.
– Ш-ш-ш, тихо… – прошептал он, поглаживая меня по спине.
На этот раз я почувствовала, что до меня дотронулась отнюдь не рука невинного ребенка, и это не добавило мне спокойствия. Нахадот пошевелился.
– Ты вернулся. – Лицо Сиэя озарилось улыбкой.
Я воспользовалась тем, что от меня отцепились, и быстро отошла подальше от Ночного хозяина. Сиэй схватил меня за руку с весьма серьезным видом:
– Йейнэ, не бойся. Он будет вести себя иначе. Тебе ничего не грозит.
– Она тебе не поверит, – произнес Нахадот.
Он говорил так, словно всплывал из глубин сна и еще не разбирал, явь перед ним или морок.
– Теперь она не станет нам доверять.
– Ты не виноват, – с несчастным видом возразил Сиэй. – Давай ей все объясним! Она все поймет, я уверен!
Нахадот поглядел на меня, и я опять – в который раз – подпрыгнула на месте: такая разительная с ним приключилась перемена. От безумия не осталось ни следа. От того, другого Нахадота, который держал мою залитую кровью сердца руку и шептал нежные и горькие слова, – тоже. А поцелуй… нет, поцелуй мне пригрезился. Это становилось очевидным при одном взгляде на Ночного хозяина: тот сидел и смотрел на меня совершенно бесстрастно и даже на коленях выглядел царственно. И еще он источал холодное презрение. Прямо как Декарта. Отвратительное воспоминание…
– Ну так что? Поймешь? – насмешливо поинтересовался он.
В ответ я непроизвольно отступила еще на шаг. Нахадот разочарованно покачал головой и поднялся на ноги. И отвесил грациозный поклон женщине, которую Сиэй назвал Чжаккой. И хотя Чжакка нависала над Ночным хозяином, как над мальчишкой, вопроса о том, кто здесь главный, а кто подчиненный, как-то не возникало.
– У нас нет времени на долгие разговоры, – жестко проговорил Нахадот. – Вирейн наверняка уже ищет ее. Поставь знак, и хватит на сегодня.
Чжакка кивнула и шагнула ко мне. Я в третий раз попятилась – как-то она очень со значением смотрела на меня, намереваясь что-то такое со мной проделать.
Сиэй встал между нами – ни дать ни взять блоха, пытающаяся отогнать собаку. Его макушка едва доставала Чжакке до пояса.
– Мы так не договаривались! Мы хотели честно переманить ее на свою сторону!
– Сейчас это невозможно, – отрезал Нахадот.
– А что, если она все расскажет Вирейну? – И Сиэй выразительно прихлопнул ладошками рот.
Чжакка терпеливо ждала, когда эти двое закончат спорить. Обо мне забыли, моим мнением никто не интересовался, – и правильно, передо мной целых три бога, чего им обо мне вспоминать. Обычно их называли «бывшие боги», но в данный конкретный момент язык как-то не поворачивался выговорить такую чушь. Бывшие они, как же…
На лице Нахадота изобразилось нечто, отдаленно напоминающее улыбку.
– Расскажешь все Вирейну – убью, – сказал он мне.
И снова обратился к Сиэю:
– Ну что, доволен?
Я так устала за сегодняшний вечер, что очередная угроза не произвела на меня ровно никакого впечатления.
Сиэй нахмурился и осуждающе покачал головой, но сошел с пути Чжакки.
– Мы же планировали действовать иначе! – сварливо пробормотал он.
– План поменялся, – отрезала Чжакка.
Она уже стояла прямо передо мной.
– Что это вы хотите со мной сделать? – поинтересовалась я.
Несмотря на устрашающие размеры, Чжакка совсем меня не пугала. Не то что Нахадот.
– Я оттисну у тебя на лбу сигилу, – ответила она. – Невидимую – для них. Благодаря ей сигила, которую хочет нарисовать тебе Вирейн, не подействует. Ты будешь выглядеть как все, но на самом деле останешься свободной.
– Выходит, они… – Кстати, кто – они? Все, помеченные сигилой Арамери? Кого она имела в виду? – Не свободны?
– Они такие же рабы, как и мы, хоть и мнят себя свободными, – сказал Нахадот.
И тут выражение его глаз на мгновение смягчилось – прямо как тогда, во время схватки. Но он сразу отвернулся.
– Поторопись.
Чжакка дотронулась кончиком пальца до моего лба. Кулаки у нее были величиной с суповую тарелку, а палец жег как раскаленный добела прут. Я заорала и попыталась оттолкнуть ручищу, но она успела отвести ее, и я промахнулась. Дело сделано, читалось у нее на лице.
Сиэй, довольный и веселый, вгляделся в место, куда уперся Чжаккин палец, и с важным видом кивнул:
– У-гу. Отличная работа.
– Тогда веди ее к Вирейну, – отозвалась Чжакка.
Она вежливо поклонилась мне на прощание и присоединилась к Нахадоту.
Сиэй взял меня за руку. Я была настолько растеряна и измучена, что даже не сопротивлялась, когда он повел меня к ближайшей стене. Но обернулась, всего один раз. И увидела, как Ночной хозяин быстрым шагом выходит из зала.
*
Моя мама была самой красивой женщиной на свете. Причем я это говорю не потому, что я ее дочь, и не потому, что она была высокой и изящной, а волосы ее отливали бледным золотом, прямо как скрытое облаками солнце. Я говорю это, потому что она была сильной. Возможно, это из-за даррской крови, но я всегда считала, что сила духа – признак красоты.
Люди в наших краях маму не жаловали. В лицо отцу, конечно, ничего такого сказать не осмеливались, но шепотки за спиной во время прогулок по Арребайе я помню. «Амнийская шлюха». «Белобрысая ведьма». Они плевали ей вслед, чтобы смыть с мостовой следы женщины из мерзостного рода Арамери. Несмотря на все это, она хранила гордое достоинство и всегда отвечала ледяной вежливостью людям, которые не утруждали себя соблюдением манер. Я мало помню об отце, но одно воспоминание сохранилось весьма отчетливо: он говорил, что такое поведение мамы показывает, что она лучше тех, кто ее ругает.
Не знаю уж, почему я это помню и почему сейчас рассказываю, но уверена, что это важно.
*
Выйдя из мертвого пространства, я, по настоянию Сиэя, перешла на бег: в лабораторию Вирейна нужно влетать запыхавшейся и растрепанной.
Вирейн отворил дверь только после третьего, весьма настойчивого стука и выглядел при этом крайне недовольным. Сегодня этот беловолосый человек в аудиенц-зале презрительно обронил про меня – «небезнадежна».
– Сиэй? Какого черта?.. Ох.
Он увидел меня, и брови его поползли вверх.
– Хм, я-то думал, куда вы с Теврилом подевались. Солнце уже час как село.
– Симина натравила на нее Наху, – пояснил Сиэй.
И покосился на меня:
– Но теперь ты в безопасности. Здесь тебя уже никто не может тронуть, поняла?
Поняла, поняла. Увидела Ночного хозяина, испугалась до смерти, помчалась со всех ног прямо к дяде Вирейну. Такова официальная версия событий.
– Да, мне Теврил так и сказал, – пробормотала я, боязливо оглядывая коридор.
Притворялась, конечно, но после всего пережитого изображать страх получалось на удивление легко.
– Симина, наверно, сообщила ему ваши приметы, – пояснил Вирейн – словно это могло меня утешить. – Она знает, на что он способен в таком состоянии. Пойдемте, леди Йейнэ.
И отступил в сторону, пропуская меня в комнату. Если бы не превышающая всякие силы усталость, я бы застыла на месте с разинутым ртом – комната поражала воображение. Таких я еще не видала. Длинная, овальной формы, с огромными, от пола до потолка, окнами по обеим стенам. Вдоль них тянулись два ряда рабочих столов, заваленных книгами, флаконами и какими-то невероятно хитроумными штуками. У дальней стены громоздились клетки с кроликами и птицами. А в центре комнаты на низкой подставке возвышался здоровенный белый шар ростом с меня. Его затягивала молочная муть.
– Сюда, – обронил Вирейн, направляясь к столу.
К нему придвинуты были два высоких стула. На один он взобрался сам, а по другому приглашающе похлопал – мол, и ты садись. Я подошла, но на стул не села.
– Боюсь, сэр, вы сейчас в лучшем положении, нежели я.
Он удивленно обернулся, улыбнулся и отвесил мне не слишком церемонный, но и не вовсе насмешливый полупоклон.
– Ах, я совсем забыл о манерах. Меня зовут Вирейн, я здешний писец. А также ваш родственник, миледи, – впрочем, не просите меня объяснить, в каком колене и в какой степени, это слишком давнее и запутанное дело. Но так или иначе, лорд Декарта счел возможным причислить меня к Главной Семье.
И он многозначительно постучал по черному кругу у себя на лбу.
Писец, значит. Писцами называли амнийских ученых, которые изучали письменность богов. Но этот писец не походил на сурового аскета с ледяным взором – а именно так я себе этих ученых мужей и представляла. Он выглядел весьма молодо, пожалуй, даже на несколько лет моложе матери – если бы та осталась жива… Но уж точно не настолько старым, чтобы поседеть до такой совершенной белизны. Возможно, он, как и мы с Теврилом, родился от брачного союза амнийца и женщины из каких-то дальних и экзотических краев.
– Очень приятно, – сухо отозвалась я. – Однако вот что удивительно: зачем во дворце писец? Зачем изучать божественную силу, если боги живут рядом с вами?
Он обрадовался вопросу: наверное, мало кого интересовала его работа.
– Ну, положим, они не всемогущи. И не могут оказаться в разных местах в одно и то же время, а дел тут невпроворот. А во дворце трудятся сотни людей, и каждый день они используют магию – по мелочи, конечно. Если бы нам пришлось каждый раз звать Энефадэ и ждать, когда они прибудут и выполнят приказ, мы бы ничего не успевали. Вот, к примеру, лифт, который перенес вас на этот уровень здания, – он же волшебный. Или воздух – на этой высоте над землей он обычно разреженный и холодный и дышать им затруднительно. А с помощью магии это место стало вполне пригодным для жилья.
Я осторожно опустилась на стул, одновременно пытаясь вежливо разглядеть штуки, выстроившиеся на столешнице. А они лежали в строгом порядке: несколько тонких кистей, тушечница, полированный камушек, на котором выбит был странный и сложный знак – сплошные шипы и завитушки. Знак выглядел настолько чуждым человеку, что от одного взгляда на него свербело в глазу, и я отвернулась. И поняла, что знак для того и предназначался – на него больно смотреть, потому что он не для людей и не людьми придуман. Я смотрела на букву из божественного алфавита – сигилу.
Вирейн сидел рядом, а Сиэй, не дожидаясь приглашения, плюхнулся на стул с другой стороны стола и болтал ножками, положив подбородок на сложенные руки.
– К тому же, – продолжил Вирейн, – существуют виды магии, недоступные даже Энефадэ! Боги – существа своеобразные: они невероятно могущественны внутри, как говорится, собственной сферы влияния, но вне ее пределов их возможности весьма ограниченны. Нахадот бессилен при дневном свете. Сиэй не может сидеть спокойно и вести себя пристойно – точнее, может, но лишь когда замышляет очередную каверзу.
Он покосился на Сиэя, и тот одарил его невинной улыбкой.
– Мы, смертные, хм, как бы это получше выразить… многограннее, что ли, хотя это не самое удачное определение наших свойств. Мы – более завершенные существа. К примеру, никто из них не способен создавать или продлевать жизнь. Простейшие вещи вроде деторождения – нечто доступное даже невезучей служанке в трактире и пьяному солдату – есть способность, которую боги утеряли тысячи и тысячи лет назад.
Краешком глаза я успела углядеть, что улыбка исчезла с лица Сиэя.
– Продлевать жизнь?..
До меня доходили слухи: мол, некоторые писцы обращают волшебную силу на дела ужасные и нечестивые. Жуткие, отвратительные слухи… И тут я вдруг подумала: а ведь мой дед – стар. Очень стар. Неестественно стар.
Вирейн уловил нотки неодобрения в моем голосе и медленно кивнул. В глазах его заплясали нехорошие искры.
– О да, продление жизни – это и есть наша цель. Над этим, собственно, мы и работаем. И когда-нибудь мы сумеем сделать человека бессмертным!
У меня на лице, видно, отобразился такой ужас, что Вирейн довольно улыбнулся:
– Хотя, конечно, подобное дело не может обойтись без дискуссий и разногласий.
Бабушка моя часто приговаривала, что амнийцы суть существа противоестественные. Я отвернулась и пробормотала:
– Теврил сказал, что вы должны поставить мне на лоб отметину.
Он широко ухмыльнулся, не скрывая насмешки, – а как же не посмеяться над дикаркой, знать не желающей о последних достижениях цивилизации…
– Хе-хе-хе… Отметину…
– Зачем она вообще?
– Вообще, она затем, чтобы Энефадэ вас не убили. Это одна из причин. Вы же видели, на что они способны.
Я облизнула губы:
– Н-ну… да. Я… не знала, что они…
Тут я сделала неопределенный жест, потому что не знала, как сформулировать мысль, чтобы не обидеть Сиэя.
– Не сидят на цепи, а шляются где придется? – радостным голосом подсказал Сиэй.
В глазах у него плясали крошечные демонята – похоже, мое смущение его забавляло.
Я поморщилась:
– Да.
– Они заключены в темницу смертного тела, – произнес Вирейн, не обратив внимания на остроту Сиэя. – А всякая живая душа в Небе – их тюремщик. Блистательный Итемпас наложил на них заклятие, и отныне они обречены прислуживать потомкам Шахар Арамери, величайшей из жриц Его. Но поскольку число потомков Шахар нынче исчисляется тысячами…
Он махнул в сторону окна – словно весь мир был единым кланом. Или он просто-напросто говорил о Небе, ибо то был единственный значимый для него мир.
– …наши предки дали себе труд упорядочить ситуацию. Знак говорит Энефадэ, что вы – из Арамери, без него они не станут вам повиноваться. Он сообщает, какой ранг вы занимаете в семейной иерархии. В каком родстве вы находитесь с прямыми потомками и наследниками – потому что от этого зависит степень вашей власти.
Он взял со стола кисть, не потрудившись обмакнуть ее в чернила. Занес над моим лбом, отвел в сторону волосы. И принялся внимательно изучать меня – настолько внимательно, что сердце мое сжалось от тревоги. Если Вирейн и вправду человек знающий, неужели он не заметит знака, оставленного Чжаккой? В какое-то мгновение я даже подумала – все, заметил, потому что он вдруг оторвался от созерцания моего лба и уставился мне прямо в глаза. Но это продлилось лишь краткий миг, я и вздохнуть не успела, как он отвел взгляд. Видно, боги знали свое дело хорошо, потому что Вирейн отпустил мою челку и принялся размешивать чернила.
– Теврил сказал, что знак нельзя стереть, – проговорила я, пытаясь унять беспокойство – мне все еще было не по себе.
Черная жидкость выглядела как самые обычные чернила, которыми пишут и подписывают бумаги, а вот камень с вырезанной сигилой совершенно не походил на простую печатку.
– Стереть можно – если так прикажет Декарта. Это как татуировка, только безболезненная. Вы к ней привыкнете – со временем.
Что-то мне как-то не нравилась эта татуировка, но возражать я не решилась. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я поинтересовалась:
– А почему вы зовете их Энефадэ?
На лице Вирейна мелькнуло выражение, которое я тут же опознала: хитрый и коварный расчет. Родич прикидывал, как ловчее использовать мое только что открывшееся феерическое невежество.
С невинным видом Вирейн ткнул пальцем в Сиэя – тот, в свою очередь, усиленно делал вид, что разложенные на столе предметы его не интересуют.
– Они сами себя так называют. А мы просто решили, что прозвание им подходит.
– А почему не…
– Мы не называем их богами, – улыбнулся Вирейн. – Подобное словоупотребление оскорбительно для Отца Небесного, единственного истинного бога, и для тех детей Отца, что остались верными Ему. Но мы и рабами их не называем. Да и как мы могли бы – ведь рабство отменено благими усилиями клана Арамери столетия назад!
Вот, кстати, за что люди ненавидели Арамери – причем жгуче, по правде ненавидели, а не просто злились, – что они забрали себе так много власти и пользуются ею в свое удовольствие. Арамери в совершенстве овладели искусством лгать о том, что творили. Их эвфемизмы и лживые прикрасы звучали издевательски по отношению к жертвам, которых они обрекли на немыслимые страдания.
– А почему бы вам не назвать их честно и прямо – оружие? – резко спросила я. – Они ведь оружие, чего ходить вокруг да около?
Сиэй покосился на меня, и глаза его были пусты – во взгляде не осталось ничего детского.
Вирейн поморщился.
– Вы, милейшая, говорите как истинная уроженка варварских краев, – сказал он, вежливо улыбаясь, словно это делало реплику менее оскорбительной. – Вы, леди Йейнэ, должны уяснить себе, что, подобно нашей прародительнице Шахар, все Арамери суть главнейшие и незаменимые слуги Итемпаса, Отца Небесного. Во имя Его мы пошли в мир и исполнили волю Блистательного, открыв для человечества новую эпоху. Эпоху мира, законности и просвещения.
И он широко развел руками:
– Верные слуги Итемпаса не нуждаются – и не используют! – оружие. Орудия, милая моя, орудия – вот они кто, причем…
Так, хватит с меня этой лицемерной белиберды. Может, он и повыше меня рангом в этой их семейной иерархии, но я устала, растеряна и скучаю по дому, а день был трудным, и я хочу, чтобы он скорее закончился. Так что пусть поторопится со своим делом, а я пришпорю его истинно варварским хамством.
– Так что же, Энефадэ означает «орудие»? – грубо оборвала я обещавшую быть пространной речь. – Или, в переводе на другой язык, «раб»?
– Энефадэ значит «те, кто помнит Энефу», – отчетливо проговорил Сиэй.
Он так и сидел, опершись подбородком на кулачок. Предметы на столе выглядели точно так же, но я могла руку дать на отсечение – что-то он с ними такое сотворил.
– Итемпас убил ее давным-давно. А мы сразились с ним, чтобы отомстить за убийство.
Энефа. Жрецы никогда не произносили ее имени. Они называли ее…
– Предательница. – Оказывается, я сказала это вслух.
– Никого она не предавала! – огрызнулся Сиэй.
Вирейн поглядел на Сиэя из-под полуприкрытых век, и во взгляде его нельзя было прочесть ничего.
– Истинно так. Она была шлюхой, а блуд и предательство – разные вещи. Правда, дружок?
Сиэй зашипел. Мне почудилось, что сквозь его облик проглянуло нечто нечеловеческое, превратив детское личико в острую и свирепую мордочку. Но нездешние черты тут же перетекли в обычные мальчишеские – правда, этот мальчик дрожал от ярости и медленно сползал со стула. Мне показалось, что он сейчас покажет язык, если бы не ненависть в его глазах – она была жгучей и очень, очень древней.
– Я буду смеяться, когда ты умрешь, – тихо сказал он.
Волоски у меня на теле встали дыбом, ибо сейчас мальчишечка говорил голосом взрослого мужчины, низким и полным дикой злобы.
– Я потребую твое сердце и буду играть с ним, как с мячиком, пиная и подкидывая, – век за веком. А когда я все-таки обрету свободу, я отыщу и уничтожу всех твоих потомков и поступлю с их детьми точно так же, как вы поступили с нами.
Выплюнув это, Сиэй исчез. Я ошеломленно моргнула. Вирейн вздохнул.
– Вот почему, леди Йейнэ, мы пользуемся сигилами родства, – наставительно произнес он. – То, что вы слышали, – лишь глупая и бессильная угроза, но если б у него была возможность, он бы с наслаждением привел ее в исполнение. Но возможности у него нет, и порукой тому – сигила, хотя и она не является совершенным залогом безопасности. Приказ вышестоящего Арамери или глупая оплошность с вашей стороны могут привести вас к гибели, миледи.
Я нахмурилась, припоминая, как Теврил заклинал меня бежать как можно быстрее в комнаты Вирейна. Лишь чистокровный Арамери способен отогнать его от тебя… А Теврил – он… как он там себя называл?.. полукровка, вот.
– Глупая оплошность?.. – переспросила я.
Вирейн одарил меня строгим взглядом:
– Они обязаны повиноваться всякому вашему высказыванию в повелительном наклонении, миледи. А теперь подумайте, сколько таких фраз мы произносим, не думая об их значении, не имея в виду сказанное и даже не подозревая, что их можно понять буквально.
Я снова нахмурилась в глубокой задумчивости, и он обреченно закатил глаза:
– Простолюдины весьма привержены фразе «А пошло оно все к чертям собачьим!» Наверняка даже вам, миледи, приходилось произносить такое в запале?
Я медленно кивнула, и он заговорщически придвинулся:
– Естественно, вы хотите всего лишь сказать, что не желаете более заниматься тем или иным делом. Но ведь ее можно понять так, что вы хотите, чтобы черти, причем собачьи, действительно забрали и вас, и всех остальных к себе.
Он замолк, проверяя, дошел ли до меня смысл его слов. Он дошел. Я вздрогнула и поежилась, он кивнул и снова сел прямо.
– Не стоит вступать с ними в разговор без крайней необходимости, – наставительно произнес он. – Итак, приступим.
Он прикоснулся к блюдцу с чернилами и тут же выругался – стоило ему дотронуться до посудины, как она перевернулась: Сиэй умудрился каким-то образом подложить под нее кисточку. Чернила разлились по столешнице, тут Вирейн осторожно дотронулся до моей руки:
– Леди Йейнэ! Вам нехорошо?
*
Собственно, именно так это и произошло. В первый раз.
*
– Ч-что?..
Он снисходительно улыбнулся – мол, что возьмешь с этой деревенской дурочки.
– Вы, верно, устали за сегодня. Но не тревожьтесь, это не займет много времени.
И вытер чернильную лужу. В блюдце осталось порядочно, так что Вирейн вполне мог завершить начатое.
– Не могли бы вы отвести волосы со лба и так их придержать?
Я оставалась неподвижной.
– Почему мой дед, лорд Декарта, сделал это, господин писец Вирейн? Почему он вызвал меня сюда?
Он поднял брови, всем видом показывая, что удивлен вопросом:
– Я не поверенный его тайн, миледи. Даже не знаю, что вам сказать…
– Он страдает старческим слабоумием?
Он застонал:
– Да вы и впрямь сущая дикарка! Нет, он не страдает старческим слабоумием.
– Тогда почему?
– Я же только что сказал…
– Хотел бы убить – меня бы уже казнили. Под каким-нибудь дурацким предлогом – если он необходим для такого человека, как Декарта Арамери. Или… он мог бы поступить со мной так же, как с матушкой. Убийца в ночи, отравленный шип в теле.
Ага, мне все-таки удалось его удивить. Он застыл, встретился со мной глазами – и тут же отвел их.
– Я бы на вашем месте, миледи, не стал трясти уликами перед Декартой.
Ну хоть не отрицает.
– А мне и не нужны улики. Отличающаяся отменным здоровьем женщина чуть за сорок вдруг, ни с того ни с сего, умирает во сне. Но я приказала лекарю тщательно осмотреть тело. На лбу он обнаружил отметину. Крохотный след от укола. Прямо на месте… – тут я осеклась и неожиданно для себя поняла, что всю жизнь смотрела на важную вещь и не придавала ей значения, – на месте, где на коже у матушки остался шрам. Вот здесь.
И я дотронулась до лба там, где должна была появиться сигила Арамери.
Вирейн развернулся ко мне полностью. Теперь он очень серьезно смотрел на меня.
– Если подосланный Арамери убийца оставил столь видимый след преступления, а вы его искали, зная, что он непременно отыщется, – что ж, леди Йейнэ, похоже, вам о намерениях Декарты известно больше, чем мне, и больше, чем кому-либо другому. Так как вы считаете, зачем он вас сюда вызвал?
Я медленно покачала головой. Подозрения зародились давно, а по дороге в Небо только окрепли. Декарта был зол, очень зол на матушку. Он ненавидел моего отца. Ничего хорошего приглашение мне не сулило. В глубине души я была уверена, что меня в лучшем случае казнят, но, скорее всего, будут пытать, причем, возможно, все это произойдет прямо на белоснежных ступенях дворца Собраний. Бабушка очень за меня переживала. А главное – бежать некуда. Было б куда, она бы без сомнения благословила меня на побег. Но от Арамери не скроешься.
А еще – даррская женщина свершает дело мести, чего бы ей это ни стоило. И не бежит от своего долга.
– Эта отметина, – наконец произнесла я. – Она ведь поможет мне выжить во дворце?
– Да. Энефадэ не смогут причинить вам вреда – если, конечно, вы не совершите какую-то непростительную глупость. Что до Симины, Релада и прочих опасностей… – тут он красноречиво пожал плечами, – магическая защита не сможет уберечь вас от всего.
Я прикрыла глаза и вызвала из памяти мамино лицо. Я вспоминала его часто. Постоянно. Десять раз по десять тысяч раз вспоминала я его. Мама умерла со слезами на глазах, щеки ее были мокры. Наверное, она знала, что мне предстоит.
– Ну что ж, – спокойно сказала я. – Приступим.
5
ХАОС
В ту ночь он приснился мне.
*
Мне снилась ночь – облачная, удушливая, отвратительная.
Над облаками светлело небо – близилось утро. Под облаками зарю не видели, но и не нуждались в солнце – в руках ста тысяч выстроившихся на поле боя солдат горели тысячи факелов. Достаточно света, чтобы вступить в бой. Столицу тоже укрывало неяркое зарево. А ведь это не Небо – другой город. Он растянулся на полдолины, а не стекает с холма, и дворец стоит на земле среди других зданий, а не парит в облаках. И я в этом сне – совсем не я.
– Серьезная армия, – говорит стоящая рядом со мной Чжакка.
Чжаккарн, теперь я знаю ее полное имя. Богиня войны, владычица кровопролитий. Вместо серого платка на ней тесно облегающий голову шлем. Тело укрывает сияющий серебряный доспех, по броне бегут тысячи букв и сигил и непонятных узоров, багровеющих, как раскаленное железо. Буквы божественного алфавита складываются в послание. Не-мои воспоминания стучатся в голову, дразнятся чужим знанием, но я так и остаюсь в неведении – ничего не прочесть, не понять.
– Да, – соглашаюсь я, и голос у меня мужской, хотя и гнусавый и высоковатый.
А еще я знаю, что я Арамери. В моих руках сосредоточена огромная власть. Я глава семьи.
– Если б они прислали хотя бы на солдата меньше, я бы почувствовал себя глубоко оскорбленным!
– Ну, поскольку ты не чувствуешь себя оскорбленным, может, вышлешь парламентеров? – подает голос стоящая рядом со мной женщина.
Она свирепа и красива – волосы цвета бронзы, за спиной огромные крылья с золотым, серебряным и платиновым оперением. Крылья сложены, а женщину зовут Курруэ. Курруэ Мудрая.
Я высокомерно бросаю:
– Парламентеры? Зачем тратить время на бесполезные разговоры?
Что-то этот другой я, который не я, мне совсем не нравится…
– Ну так что же?
Я оборачиваюсь к тем, кто ждет за спиной. Сиэй сидит, скрестив ноги, на висящем в воздухе желтом шаре. Подбородок опирается на кулачок, на лице скука. А за Сиэем прячется, не желая выдавать себя, дымная темная сущность. А ведь я не почувствовал, как
этот
подкрался сзади. И смотрит так, словно предвкушает мою гибель.
Но я вымучиваю улыбку – нельзя показывать, что мне не по себе в присутствии
этого
.
– Что, Нахадот? Хочешь поразвлечься?
Смотрите-ка, он удивлен. Прекрасно, значит, мне удалось застать Ночного хозяина врасплох. На жутковатом лице проступает мучительная жажда – о да, он хочет поразвлечься. Но я еще не отдал приказ, и потому он ждет.
Другие тоже изумлены – но отнюдь не обрадованы. Сиэй сел прямо и вызверился:
– Ты что, совсем рехнулся?
Курруэ предпочитает выражаться вежливее:
– В этом нет необходимости, лорд Хейкер. Чжаккарн – да что там, даже я – сможет справиться с этим войском.
– Я тоже могу, – встревает Сиэй – судя по голосу, он чувствует себя обиженным.
Я гляжу на Нахадота и думаю: интересно, что будут рассказывать люди, когда по миру разойдется весть? Арамери натравил Ночного хозяина на тех, кто дерзнул бросить ему вызов. Конечно, смертоноснее, чем он, оружия у меня нет, но ведь я так ни разу и не видел, на что он способен в бою. И мне любопытно.
– Нахадот, – говорю я.
Он неподвижен, и он полностью в моей власти – пьянящее, будоражащее ощущение… Но нет, я должен сохранять голову трезвой и не увлекаться. Я слышал много страшных легенд, они передаются из поколения в поколение, от одного главы клана к другому. Очень важно отдать точный и правильный приказ. Он будет искать лазейку в сказанном, пытаясь поступить по-своему.
– Отправляйся на поле боя и избавься от этой армии. Не позволь им продвинуться к этому месту или к Небу. Не дай разбежаться выжившим.
Да, чуть не забыл! Я торопливо добавляю:
– И не убей меня, пока будешь делать, что сказано.
– Это все? – спрашивает он.
– Да.
Он улыбается:
– Как пожелаешь.
– Ты глупец! – Курруэ уже не до дипломатических формулировок.
Другой я, который не я, не обращает на ее слова никакого внимания.
– Проследите, чтобы он не пострадал, – приказывает Нахадот своим детям.
И, все так же улыбаясь, идет к выстроившимся в долине боевым порядкам.
Врагов так много, что я не вижу, где кончаются их ряды. Нахадот приближается к первым – маленькая фигурка. Беспомощная. Какой-то человечек. Я слышу, как над долиной разносится смех солдат. Но военачальники, стоящие в центре, хранят молчание. Они знают, кто к ним приближается.
Нахадот расставляет руки, и в каждой возникает по огромному изогнутому мечу. Он врезается во вражеские ряды, подобный черному высверку, пронзает стройные порядки, как стрела. Щиты лопаются, разлетаются щепы и разбитый доспех, пролетают над головами и падают обломанные мечи и отрубленные части тел. Враги умирают десятками, сотнями. Я хлопаю в ладоши и хохочу:
– Какое чудесное зрелище!
Но другие Энефадэ стоят молча, они напряжены и напуганы.
Нахадот косит вражеских воинов направо и налево и наконец прорывается к центру. Никто не может устоять перед ним. Он останавливается, вокруг лежат мертвые тела, а неприятельские солдаты бегут, спотыкаясь и давя друг друга, прочь – они в панике. Я не могу его разглядеть – черная дымная аура разрастается на глазах.
