Текст книги "Наследие. Трилогия (ЛП)"
Автор книги: Нора Кейта Джемисин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 77 страниц)
– Ты выглядишь… довольной.
Я пожала плечами:
– Я не склонна к самоедству. Что сделано, то сделано.
Этой фразе меня научил Нахадот.
Теврил беспокойно поежился и нервным жестом отвел с лица разлетевшиеся от ветра пряди волос.
– Мне… сказали, что на перевале, ведущем из Менчей в Дарр, собирается армия.
Я сцепила пальцы и долго смотрела на них. Во мне все кричало, кричало в голос, но я не давала этому крику выплеснуться. Симина все продумала. Если я не выберу ее, она – без сомнения – оставила для Гемида исчерпывающие инструкции. Никого не щадить. Гемид, конечно, мог напасть и начать убивать направо и налево и после освобождения Энефадэ, но я рассчитывала на то, что людям во время очередной Войны богов быстро станет не до битв. Сиэй пообещал, что в начавшейся мясорубке Дарр не пострадает. Но я не очень-то доверяла этому обещанию. И все же это лучше, чем ничего.
Я в сотый раз подумала – а не пойти ли за помощью к Реладу. И в сотый раз отвергла эту мысль. Люди Симины уже выступили, она приставила нож к горлу Дарра. Если я во время церемонии изберу Релада – сумеет ли он вмешаться до того, как этот нож нанесет смертельную рану? Нет, я не доверю будущее своего народа человеку, которого даже уважать не могу.
Только боги способны мне помочь.
– Релад не выходит из своих комнат, – проговорил Теврил – видно, думал о том же, что и я. – Никого не принимает, не впускает. Даже слуг не впускает. Один Отец Небесный знает, что он там ест – или пьет. Чистокровные заключают пари на то, что он перед балом покончит жизнь самоубийством.
– Ну да, на что же еще тут можно биться об заклад, все остальное и так предельно ясно…
Теврил покосился на меня – похоже, решал, стоит ли рассказывать дальше.
– Еще ставят на то, что ты покончишь с собой.
Я расхохоталась, ветер ударил в лицо.
– И что же? Много ставят? Как думаешь, мне позволят сделать ставку?
Теврил повернулся и очень внимательно посмотрел на меня.
– Йейнэ… Если ты… – Тут он замолк и отвернулся.
Голос его прервался, и он не смог выговорить то, что хотел.
Я взяла его за руку и держала, пока он стоял с опущенной головой и пытался взять себя в руки. Он возглавлял здешних слуг. Он их защищал. Он не мог позволить себе растечься слезами, потому что почувствовал бы себя слабаком. Мужчины так щепетильны в таких вопросах…
А потом он сделал глубокий вдох. И высоким ломким голосом произнес:
– Желаешь ли ты, чтобы я сопроводил тебя на завтрашний бал?
Когда то же самое сказал Вирейн, я не ощутила ничего, кроме ненависти. А Теврила полюбила еще больше.
– Нет, Теврил, спасибо. Мне не нужен сопровождающий.
– Возможно, тебе будет полегче. Все-таки когда рядом друг…
– Возможно. Но я не хочу просить моих друзей о такой услуге.
– Ты не должна просить. Это я тебе предлагаю…
Я положила голову ему на плечо:
– Теврил, не беспокойся. Со мной все будет хорошо.
Он долго смотрел на меня, потом медленно-медленно покачал головой:
– Хорошо, говоришь? Ах, Йейнэ… Мне тебя будет не хватать.
– Ты должен уехать отсюда, Теврил. Найти женщину, которая бы о тебе заботилась и одевала в золото и шелка.
Теврил вытаращился на меня – а потом расхохотался. На этот раз от сердца и искренне:
– Женщину? Уж не даррскую ли?
– Ты что, с ума сошел? Ни в коем случае! Ты же видел, какие мы! Найди кенийку. Может, эти маленькие симпатичные пятнышки на тебе размножатся по-настоящему!
– Симпатичные пятнышки? Да как ты можешь называть мои великолепные веснушки пятнышками, о дочь варварского народа!
– Веснушки так веснушки.
Я подняла его ладонь, поцеловала и отпустила.
– Прощай, друг.
Он все еще смеялся. А я повернулась и вышла с балкона.
*
Но?.. Что – но?
Но мне хотелось сделать кое-что еще.
*
Поговорив с Теврилом, я поняла, что нужно предпринять. И отправилась на поиски Вирейна.
После разговора с Нахадотом я никак не могла решить – поговорить с негодяем начистоту или нет. Потому что теперь-то я полагала, что именно Вирейн, а не Декарта, убил мою мать. Но я пока не понимала, зачем он это сделал. Если любил, зачем убивать? И почему именно сейчас, через двадцать лет после того, как она разбила ему сердце? Я хотела знать ответы на эти вопросы. Во всяком случае, часть меня точно желала этого.
А вот другая часть меня совершенно не интересовалась причинами его действий. Эта часть меня жаждала крови, и я знала – стоит прислушаться к этому голосу, и я наделаю кучу глупостей. Крови прольется достаточно – и очень скоро. Потому что очень скоро я сполна отомщу Арамери, развязав жуткую и страшную Войну богов – вторую по счету. Арамери захлебнутся в крови – чего мне еще надо? Но дело в том, что я-то этого не увижу. А мы, смертные, очень себялюбивые существа.
Поэтому я пошла искать Вирейна.
Он не откликнулся на стук. Я стояла перед дверью в его лабораторию и мучительно размышляла, что теперь делать. Входить? Не входить? Но тут из комнаты донесся приглушенный, тихий звук.
В Небе на дверях нет запоров. Чистокровных и так никто не побеспокоит – слишком высокий у них ранг и слишком серьезны политические последствия такого поступка. Так что только те, кому не грозит немедленное возмездие, осмеливаются нарушать покой чистокровного Арамери. Поскольку мне предстояло умереть менее чем через день, возмездия я не опасалась – кто меня тронет? Поэтому я чуть-чуть приоткрыла дверь и заглянула.
Сначала я даже не увидела Вирейна. Вот высокий стол, за которым мне рисовали сигилу. Пустой. Остальные столы тоже пусты – как странно. И животных в клетках нет – ни одного. А вот это совсем странно. И только потом я разглядела Вирейна – он стоял неподвижно, его белые одежды и белые волосы сливались с безжизненным, белоснежным пространством опустошенной лаборатории.
Он стоял рядом с большим хрустальным шаром у дальней стены комнаты. Поначалу я решила, что он склонился над ним, чтобы разглядеть нечто в его прозрачных глубинах. Наверное, именно так он за мной шпионил, когда я кратко и бесполезно пообщалась с представителями вверенных мне стран. Но потом я заметила, что он сгорбился, одна рука лежит на полированной поверхности шара, голова безвольно опущена, а другую руку я не могу разглядеть – мешают свесившиеся на лицо волосы. Но тут то ли угловатость движений, то ли еще что немедленно всколыхнули мою память. Он всхлипнул, и все стало разом понятно: наедине с собой в собственной лаборатории, накануне очередного триумфа своего бога, Вирейн плакал.
Мой гнев угас. Плохо, конечно. И недостойно мужественной даррской женщины. Я понятия не имела, почему он плачет. Возможно, мера злодейств переполнилась и остатки его совести вдруг решили взбунтоваться. А может, он споткнулся и палец на ноге ушиб. Но я стояла и смотрела, как он плачет, – плачет, как не стал плакать Теврил, Теврил ведь сдержался, – так вот, я стояла и думала: он оплакивает мать? Вдруг хотя бы одна из этих слезинок предназначена ей? А ведь мало кто оплакал ее уход. Разве что я.
И я закрыла дверь и ушла.
*
Дура я.
Да. Даже тогда ты не желала знать правду.
А я ее знаю?
Сейчас – да. Тогда – не знала.
Почему…
Ты умираешь. Твоя душа разделилась. И беспокоит тебя совсем другое воспоминание.
Чего ты хочешь, спросил меня Ночной хозяин.
*
Симина обнаружилась в своих покоях – примеряла бальное платье. Белое – неудачный для нее цвет, кстати. Бледная кожа, белоснежная ткань – никакого контраста. И в результате она выглядела поблекшей и увядшей. Но в целом платье было очень красивым. Его сшили из какой-то блестящей ткани, а по лифу и в складках юбки пустили россыпи мелких бриллиантов. Они посверкивали, когда она поворачивалась туда и сюда по просьбе портных, стоявших перед возвышением.
Я терпеливо дождалась, пока она закончит отдавать им распоряжения. У дальней стены на подоконнике сидел человеческий двойник Нахадота и отрешенно созерцал садящееся солнце. Если он и услышал, как я вошла, то не подал виду.
– Должна признаться, ты пробудила мое любопытство, – пропела Симина, соизволив наконец ко мне повернуться.
Я почувствовала виноватое – правда, краткое – удовольствие, разглядев здоровенный синяк у нее на скуле. Неужели не могли волшебством свести? Какая жалость.
– Что привело тебя в мои апартаменты? Неужели ты решила умолять пощадить твоих варваров?
Я покачала головой:
– Это было бы бессмысленной тратой времени.
Она улыбнулась – почти ласково.
– Да, это правда. Итак. Чего ты хочешь?
– Ты мне сделала одно предложение. И теперь я хочу им воспользоваться, – проговорила я. – Надеюсь, уговор остался в силе?
И снова судьба вознаградила меня – Симина, судя по выражению лица, вообще не поняла, о чем речь.
– Что за уговор? Разве я тебе что-то предлагала, дражайшая кузина?
Я кивнула в сторону неподвижной фигуры на подоконнике. Теперь я могла разглядеть, что на нем есть одежда. Обычная черная рубашка и такие же штаны. И – для разнообразия – железный ошейник. Никаких серебряных выкрутасов. Что ж, так даже лучше. Его наготу я находила абсолютно безвкусной.
– Ты сказала, что я могу как-нибудь воспользоваться услугами твоего… домашнего питомца.
Наха за спиной Симины развернулся и уставился на меня. Карие глаза раскрылись во всю немалую ширину. Симина тоже вытаращилась, кстати. А потом расхохоталась.
– Ах вот оно что! – И она подбоченилась – портные заметались в полном отчаянии. – Ну что ж, кузина, не скрою – замечательный выбор. С ним гораздо приятнее, чем с Теврилом. Но – прости за столь личный вопрос – ты… такая… маленькая и… слабенькая. А Наха – о-о-о-о… он так… силен… Ты – уверена?
Я не обратила ровно никакого внимания на изливающийся на меня поток оскорблений.
– Да, уверена.
Симина покачала головой – она была заинтригована.
– Как скажешь, милая. Так или иначе, сейчас я в нем не нуждаюсь. Он сегодня слишком слаб. Возможно, как раз в кондиции для тебя, хотя…
Она задумалась и посмотрела в окно. Видно, прикидывала, сколько осталось до заката.
– Ты, конечно, знаешь, как опасен закат.
– О да, – улыбнулась я.
Она нахмурилась – но лишь на мгновение. Я бестрепетно продолжила:
– Я не хочу умереть раньше, чем положено.
Некоторое время она подозрительно таращилась на меня. У меня внутри все свилось в тугой узел. А потом она… просто пожала плечами.
– Иди с ней, – приказала она, и Нахадот встал.
– Сколько я должен с ней пробыть? – бесстрастным голосом поинтересовался он.
– Оставайся с ней до самой смерти! – И Симина распахнула руки в подобии великодушного объятия. – Разве могу я отказать в последней просьбе? Но пока будешь ею заниматься, Наха, смотри – не изнуряй ее слишком сильно. Она должна держаться на ногах и быть в здравом уме. Послезавтра утром она нам понадобится в целом виде.
Железная цепь тянулась от ошейника к ближайшей стене. Симина отдала приказ, и она отпала от кольца. Наха подобрал болтающийся конец, а потом повернулся ко мне с непроницаемым видом.
Я вежливо склонила голову, благодаря Симину. Она не обратила на меня внимания – портной уколол ее булавкой, и она взвизгнула от ярости. Я вышла из комнаты, не оглядываясь. Сейчас Нахадот пойдет за мной или чуть позже, мне все равно.
*
Если бы я была свободной, чего бы я пожелала?
Мира и спокойствия для Дарра.
Понять, за что и ради чего умерла мать.
Чтобы в мире все изменилось к лучшему.
А для себя…
Да. Теперь я понимаю. Я тоже выбрала того, кто будет определять мой облик.
*
– Она права, – подал голос Наха, когда мы оказались у меня в комнатах. – От меня сейчас мало проку.
Он произнес эти слова равнодушным голосом. Но я почувствовала в них горечь.
– Ну и прекрасно, – отозвалась я. – Не очень-то и хотелось.
Я отошла и встала перед окном.
За спиной долгое время молчали. Потом он подошел поближе.
– Что-то изменилось. Ты стала другой.
Свет падал так, что стекло бликовало, и я не могла разглядеть его отражения – но уверена, он смотрел настороженно.
– Со времени нашей последней встречи слишком много всего произошло.
Он положил руку мне на плечо. Я не сбросила ладонь, и он прихватил второе, а потом осторожно развернул меня лицом к себе. Я не сопротивлялась. Он долго смотрел мне в глаза, старался там что-то вычитать. Возможно, хотел запугать меня – не знаю.
Потому что вид у него был… м-гм… отнюдь не пугающий. Глаза запали, от них протянулись глубокие морщины. Да и сами они выглядели воспаленными, красными. Обычные человеческие глаза. Держался он тоже странно – как-то ссутулено. И я слишком поздно поняла – да он же еле на ногах стоит. Пытали Нахадота, но для смертного воплощения это бесследно не прошло.
Наверное, на лице у меня отразилась жалость, потому что он зло наморщился и выпрямился:
– Зачем ты меня сюда привела?
– Сядь, – сказала я, указав на кровать.
Я попыталась отвернуться обратно к окну, но он крепко вцепился мне в плечи. Если бы не слабость, он бы сделал мне больно. Я теперь это хорошо понимала. Он был рабом. Рабом, предназначенным для плотских утех. Он даже собственным телом не мог распоряжаться по своему усмотрению. И лишь в постели он мог хоть как-то отыграться на хозяевах. Не очень много возможностей для мести.
– Ты ждешь его? – спросил он. – Ждешь ведь, правда?
Он произнес это «его» так, что стало понятно: «его» он терпеть не может.
Я одну за другой отцепила его руки от себя. И бестрепетно оттолкнула.
– Сядь. Немедленно.
Это «немедленно» заставило его сделать шаг назад. Попятиться к кровати и сесть на нее. Все это он проделал, не сводя с меня ненавидящего взгляда. Я снова отвернулась, и его ненависть бессильно разбилась о мою спину. Она накатывала волнами, как мутная вода.
– Да, – наконец ответила я. – Я жду его.
За спиной воцарилось потрясенное молчание.
– Ты влюбилась в него. Раньше ты его не любила. А теперь любишь. Скажи честно – ведь любишь?
*
Я обдумала вопрос.
– Люблю ли я его? – медленно повторила я.
Странные какие слова. Чем больше над ними думаешь, тем страннее они звучат. Словно стихи, которые зачитал до полной бессмысленности.
– Люблю ли я его.
*
И беспокоит тебя совсем другое воспоминание.
*
К моему удивлению, в голосе Нахи звучал страх. Да, он был испуган.
– Не глупи. Ты представить себе не можешь, сколько раз мне приходилось просыпаться рядом с трупом. Если ты сильная – сможешь ему противостоять.
– Я знаю. Мне уже приходилось говорить ему «нет».
– Тогда…
Теперь в голосе слышалось замешательство.
И тут меня посетило прозрение. Так вот какова жизнь дневного, нелюбимого, ненавистного Нахадота. Днем его затаскивают в постель все кому не лень. А ночью – ночью он не спит. Он проваливается в забытье, подобное смерти. И оно не приносит отдохновения. И каждое утро он просыпается в ужасе, потому что не помнит, как получил рану. Или почему рядом с ним лежит мертвая женщина. И каждое утро он с мучительным отчаянием сознает – это навсегда. Это никогда не кончится.
– Тебе снятся сны? – спросила я.
– Что?
– Сны. Ночью, когда ты… внутри его. Тебе что-нибудь снится?
Нахадот некоторое время хмуро молчал, словно пытался разгадать, что за подвох таится в моем вопросе. Потом наконец ответил:
– Нет.
– Совсем ничего не снится?
– Иногда. Но это не сны. Это как… вспышка.
И он отвернулся и неопределенно поводил руками.
– Возможно, это воспоминания. Но я не знаю, откуда они взялись.
Я улыбнулась и вдруг поняла, что он не такое уж чудище. Он – как я. В нем две души. Точнее, две личности. В одном теле. Возможно, именно этим Энефадэ и вдохновлялись.
– Ты скверно выглядишь, – проговорила я. – Тебе бы поспать.
Он нахмурился:
– Нет. Мне достаточно ночного сна.
– Спи, – сказала я.
И он резко обвалился на бок. Выглядело смешно. Но мне не хотелось смеяться. Я подошла к кровати, подняла его ноги и уложила поудобнее. Встала на колени и сказала ему на ухо:
– Ты спишь и видишь приятные сны.
И его хмурое лицо вдруг разгладилось и смягчилось.
Очень довольная, я снова отошла к окну. Ждать, когда сядет солнце.
*
А почему я не помню, что случилось потом?
Ты вспоминаешь…
Нет, почему я сейчас этого не помню? Когда рассказываю – вспоминаю, но не раньше. А если молчу – на месте памяти пустота. Большая такая черная дыра.
Ты вспоминаешь.
*
Красный солнечный полукруг утонул за горизонтом, и комната содрогнулась – а вместе с ней вздрогнул весь дворец. Поскольку я оказалась в самом эпицентре, у меня даже зубы застучали. По комнате словно бы прокатилась полоса, расходясь круговой волной, и там, где она бежала, все темнело. Разлившаяся вокруг сила подняла торчком волосы у меня на шее, и тогда я проговорила:
– Добрый вечер, лорд Нахадот. Надеюсь, вы чувствуете себя лучше?
Ответом мне послужил тихий, прерывистый длинный выдох. Вечернее небо пронизывали солнечные лучи, в высоте переливались золотой, красный и фиолетовый. Нахадот еще не полностью пришел в себя.
Я повернулась. Он медленно садился. И по-прежнему выглядел как человек, обычный человек, но задвигались, как живые, волосы – хотя их и не шевелил ветер. И я стояла и смотрела, как пряди густеют, удлиняются, становятся темнее и завиваются в длинный плащ. Потрясающее зрелище, поражающее красотой. Он отвернулся от угасающего солнца и не видел меня до тех пор, пока я не встала прямо перед ним. И тогда он закрылся рукой, защищаясь от чего-то. Неужели от меня? Я улыбнулась этой мысли.
Рука дрожала. Я взяла ее в свою – кожа снова была прохладной и сухой. И смуглой. Я только что это заметила. Интересно, это из-за меня? А из-под ладони на меня смотрели глаза – на этот раз черные. Немигающие. И бессмысленные, как у животного.
Я погладила его по щеке и пожелала, чтобы к нему вернулся рассудок. Он сморгнул, легонько нахмурился и постепенно пришел в себя. Его ладонь перестала дрожать.
И когда я посчитала, что время настало, я отпустила его руку. Расстегнула блузку и спустила ее с плеч. Сбросила юбку и вместе с ней нижнее белье. И стала ждать – нагая, как жертва в день его праздника.
24
ЕСЛИ Я ПОПРОШУ
– И тогда… тогда…
Ты все помнишь.
Нет. Нет, я не помню.
Чего ты боишься?
Я не знаю.
Он причинил тебе боль?
Я не помню!
Нет, помнишь. Думай, дитя мое. Я сделала тебя сильной, ты должна вспомнить – звуки. Запахи. Эти воспоминания пробуждают чувства – какие?
Это… это похоже на лето.
Да. Влажное, душное. Летние ночи. Ты знала, что днем земля впитывает в себя все тепло, а ночью отдает его? И вся эта энергия плещется в воздухе и ждет, когда кто-то овладеет ею. Она оседает на коже влагой. Открой рот – и она свернется на языке.
Я помню. О боги, я все помню.
Конечно. Как же иначе.
*
Тени почернели и удлинились, Ночной хозяин поднялся на ноги. Он навис надо мной, и в первый раз я не сумела разглядеть его глаза в темноте.
– Почему? – спросил он.
– Ты так и не ответил на мой вопрос.
– Вопрос? Какой?
– Убьешь ли ты меня, если я тебя попрошу.
Не скрою – мне было страшно. Но все это – бешено колотящееся сердце, участившееся дыхание – только подстегивало эсуи. Удовольствие от опасности. Он вытянул руку, так медленно, что я испугалась – а вдруг сплю? – и провел кончиками пальцев от локтя к плечу. Одно прикосновение, всего лишь одно прикосновение – и страх переродился в нечто другое. О боги. И богиня.
В темноте сверкнули зубы, я вздрогнула от того, какие они белые, острые. О да, он опасен. Он опасен как никто…
– Да, – ответил он. – Если ты попросишь, я тебя убью.
– Вот так просто? Возьмешь и убьешь?
– Ты желаешь власти над своей смертью, поскольку не имеешь власти над своей жизнью. Я… понимаю тебя.
И он примолк, и это молчание хранило в себе столько невысказанного… И я подумала: а ведь, наверное, Ночной хозяин тоже когда-нибудь желал умереть – и не мог.
– Я не знала, что ты хочешь, чтобы я имела власть над своей смертью.
– Нет, маленькая пешка.
Я попыталась сосредоточиться на смысле его слов, но его рука продолжила медленное путешествие к моему плечу. Я… всего лишь человек.
– Это Итемпас навязывает свою волю другим. А я всегда предпочитал добровольные жертвы.
И он провел пальцем по ключице, и я едва не отшатнулась – внутри все таяло от удовольствия. Но я не двинулась с места, потому что видела его зубы. От хищника нельзя бежать. Он нагонит и растерзает.
– Я… Я знала, что ты согласишься.
Голос у меня дрожал. Язык – заплетался.
– Я не знаю почему, но я знала…
Что я знала? Что для тебя я более, чем пешка. Но нет, эти слова я выговорить не смогу.
– Я должен быть самим собой.
Он так это сказал, словно за этой банальной фразой стояло что-то безмерно важное.
– Здесь. Сейчас. Ты просишь меня об этом?
Я голодно облизнулась:
– Я прошу не смерти, а… тебя. Да. Я прошу тебя у тебя.
– Значит, ты просишь о смерти, – предупредил он.
И провел тыльной стороной ладони по моей груди.
Пальцы прихватили набухший, ждущий сосок, и я ахнула, не сдержавшись. В комнате стало совсем темно.
Но через желание настойчиво пробивалась мысль. Мысль, следуя которой я и затеяла все это безумное предприятие. Я ведь не самоубийца, не подумайте обо мне плохого. Я хотела жить – все оставшееся мне до срока время – и не желала сокращать его ни на мгновение. И так во всем: я ненавидела Арамери, но все же старалась понять их, я хотела предотвратить вторую Войну богов, но при этом освободить Энефадэ. Я многого, многого хотела, и мои желания противоречили друг другу, и исполнить их одновременно не получалось. Но я все равно хотела, чтобы мои мечты сбылись. Наверное, Сиэй заразил меня ребячеством.
– У тебя было множество смертных женщин, – сказала я.
Я говорила со страстным придыханием. Он наклонился и потянул носом, словно бы вдыхая меня.
– Ты дюжинами брал их к себе на ложе, и все они остались живы…
– То было прежде. До того, как столетия людской ненависти превратили меня в чудовище… – проговорил Ночной хозяин, и в голосе его звучала печаль.
Я сама называла его чудовищем, но это же слово в его устах звучало… непривычно. И… неправильно. Он не должен так о себе говорить.
– До того, как брат украл все самое лучшее, что жило в моей душе. Любовь, нежность…
И вдруг – почему? не знаю… – страх меня покинул.
– Нет, – сказала я.
Его рука замерла. Я вложила свою ладонь в его, и наши пальцы переплелись.
– Все это живет в тебе, Нахадот. Я вижу это. И чувствую.
Я поднесла его руку к губам. Его пальцы судорожно сжались, словно это застало его врасплох.
– Но ты прав. Раз уж мне суждено умереть, я хочу умереть так, как того хочу я, а не кто-то другой. Мне многого не успеть сделать и пережить – но хотя бы это все еще возможно. Я хочу тебя. – Я поцеловала его пальцы. – Пожалуйста, будь со мной нежен. Пожалуйста…
Краем глаза я уловила движение. А когда повернула голову и посмотрела внимательнее, то увидела черные полосы – они извивались и ползли во всех направлениях, подобно слепым змеям, – по стенам, по полу, по оконным стеклам. Они истекали из-под ног Нахадота и свивались друг с другом. В черноте дышали глубокие провалы, там плыл туман и разверзались бездонные тихие пропасти. Он выдохнул – длинно, шелестяще. И влажный, напоенный специями воздух свернулся у меня на языке.
– Я хочу слишком многого, – прошептал он. – Слишком давно я не раскрывался, не отдавал эту часть себя, Йейнэ. Меня мучит голод… я вечно голоден. Он пожирает меня, этот голод, пожирает беспрерывно. Но Итемпас предал меня, а ты – не Энефа, и я… я… боюсь.
Глаза нестерпимо защипало от выступивших слез. Я бережно обхватила ладонями его лицо и притянула к себе. Прохладные губы коснулись моих и оставили во рту вкус соли. Мне показалось, он дрожит.
– Я отдам тебе всю себя, – прошептала я, и он поднял голову.
И прижался лбом к моему лбу, тяжело дыша.
– Ты должна сказать это. Я попытаюсь быть тем, кем я был раньше, я попытаюсь, но… – И он тихо, отчаянно застонал. – Говори же!
Я прикрыла глаза. Сколько женщин Арамери произнесли эти слова и расстались с жизнью? Я улыбнулась. Если я последую за ними, это будет достойная дарре смерть.
– Делай со мной все, что хочешь, Ночной хозяин, – прошептала я.
И в меня тут же вцепились руки.
Я не говорю – его руки, потому что их было слишком много, этих рук, гладящих мои плечи, соскальзывающих по бедрам, перебирающих волосы. Одна даже обвилась вокруг лодыжки. В комнате стояла глухая темнота. Я не видела ничего – только окно и ночное небо за ним. Закат угас окончательно. Звезды закружились, меня подняли и опустили на кровать.
И мы жадно набросились друг на друга. Он ласкал меня там, где я хотела, словно читая мои мысли. А я дотрагивалась до него – и не сразу ощущала под рукой тело. Сначала моя ладонь встречала пустоту, а потом пустота становилась гладкой мускулистой рукой. Я обхватывала ногами ничто, а потом обнаруживала на себе напряженные, ждущие моих мыслей бедра. Так я давала ему облик, и мои фантазии лепили его, и так он, через меня, избирал свой облик. Когда в меня проникло тяжкое, плотное тепло, я даже не знала, пенис ли это или свойственный лишь богам, отличный от человеческого фаллос. Похоже, все-таки последнее – человеку не под силу наполнить собой все тело женщины так, как Нахадот наполнил меня. И дело было вовсе не в размере… Я вскрикнула – он позволил мне это.
– Йейнэ…
В горячке страсти я ничего не замечала, ничего не видела. По звездному небу бежали облака. Черные полосы расчертили потолок комнаты, расширились и слились в одну огромную зияющую пропасть. Нахадот двигался все быстрее, в задыхающемся, торопливом ритме. Я чувствовала боль – потому что я желала боли.
– Йейнэ, откройся мне…
Не знаю, что он хотел этим сказать, не было времени думать. Но он вцепился мне в волосы и просунул руку под бедра, плотнее прижал к себе – и перед глазами все завертелось.
– Йейнэ!..
Сколько же в нем желания, тоски. Какие раны – две, незакрывающиеся, кровоточащие, две раны – две потери, он потерял любимого и любимую. Смертной девушке не залечить их…
Но в безумии своем я попыталась. Я не могла – всего лишь человек. Но я желала стать чем-то большим, отдать больше, чем имела, потому что любила его.
Я любила его.
Нахадот выгнулся, отстраняясь. В звездном свете блеснула гладкая кожа – мускулы напряжены, тело блестит от пота, пот стекает к тому месту, где его тело соединяется с моим. Он одним движением откинул назад волосы, глаза зажмурены, рот оскален в гримасе наслаждения, переходящего в агонию, – о да, у мужчин такое лицо, когда приходит этот миг. Черные линии соединились, и ничто сомкнулось вокруг нас.
И мы упали… Нет, нет, не так, мы – полетели, но не вниз, а вперед, во тьму. Темноту расчерчивали полосы, перепутанные белые и золотые, красные и синие линии. Я протянула руку – какая красота! И тут же отдернула, что-то ужалило пальцы. Я посмотрела и увидела, что они блестят и перепачканы во влажной субстанции, распадающейся на крошечные, кружащиеся по орбитам точки. А потом Нахадот закричал, и его тело сотрясла дрожь, и мы полетели вверх – через звездные скопления, сквозь бесчисленные миры, через туманности и слои света. Мы поднимались все выше и выше, с невероятной скоростью, и какого мы были размера – неизвестно… Мы оставили позади свет и продолжали подниматься, проходя через места, даже не похожие на миры. Вокруг дрожали, извивались и невнятно бормотали какие-то – геометрические фигуры? А вот белый застывший пейзаж с фонтанами замороженных взрывов. Дрожащие линии намерений – они повернулись и хотели погнаться за нами. Огромные, размером с кита существа, они смотрели страшными глазами, и лица их были лицами давно ушедших друзей.
Я прикрыла глаза. Мне пришлось это сделать. Но образы мелькали и мелькали, потому что в том месте у меня не было век. Я стала огромной – и продолжала расти. Я шевелила миллионом ног, двумя миллионами рук. Я не знаю, чем стала в том месте, куда меня привел Нахадот, потому что есть на свете вещи, которые смертному не сделать и не понять, а я ими стала.
А вот что-то знакомое – тьма. Квинтэссенция Нахадота. Она окружила меня, стучалась в меня, и мне пришлось уступить. Я почувствовала, как что-то во мне – что это было? рассудок? – растягивается в тонкую пленку, только коснись – лопнет без следа. Значит, это конец. Я не боялась, даже когда услышала могучий, страшный рев. Я не могу описать его – лишь скажу, что рев этот нашел отзвук в голосе Нахадота, когда тот снова закричал. И я поняла, что наслаждение его было так велико, что мы покинули вселенную и приближались к Вихрю, породившему богов. Вихрь разорвет меня в клочья.
И тут, в тот самый миг, когда рев стал нестерпимо громким, и я поняла, что не снесу этой мощи, мы остановились – и замерли. В воздухе. На мгновение.
А затем снова упали через бормочущие непонятные субстанции, и слои тьмы, и водовороты света, и танцующие сферы к одной-единственной сфере, зелено-голубой и несказанно прекрасной. И снова послышался рев, и мы неслись вниз, оставляя в небе раскаленный добела след. И что-то сияющее и бледное воздвиглось перед нами, сначала крохотное, потом огромное, и ощетинилось шпилями, и ослепило белым камнем, оно источало запах предательства – Небо, это было Небо, – и это белое поглотило нас целиком.
Я думаю, что снова закричала, когда упала, как была, нагая и исходящая жаром, на кровать. От удара комната пошла рябью, и грохот раздался такой, словно Вихрь приблизился к земле. И я исчезла для себя, и забытье поглотило меня.
25
ШАНС
Почему он не убил меня прошлой ночью? Так было бы проще.
Какая же ты эгоистка.
Что?
Он отдал тебе свое тело. Доставил удовольствие, которое невозможно познать в объятиях смертного любовника! Он преодолел зов собственной природы, оставил тебя в живых, и ты еще жалуешься, что тебе все не так и все мало.
Я не хотела…
Нет, хотела. Ох, дитя мое. Ты думаешь, это и есть любовь? Ты и вправду думаешь, что достойна его любви?
Это пусть он решает. А я знаю, что я чувствую.
Не будь…
И я знаю, что я слышу. Тебе не пристало ревновать – вот.
Что?
Ты ведь из-за этого на меня злишься? Ты прямо как Итемпас, ты не умеешь делиться…
Замолчи!.. Но тебе и не надо. Ты разве не видишь? Он всегда любил тебя. И всегда будет любить. Вы с Итемпасом всегда будете держать его сердце в ладонях. Да. Это правда. Но я умерла, а Итемпас безумен.
А я умираю. Бедный Нахадот.
Бедный Нахадот, бедные мы.
*
Я просыпалась постепенно. И сразу почувствовала, как мне тепло и уютно. Солнце грело лицо, его красный диск просвечивал сквозь сомкнутое веко. И мне кто-то растирал спину – экономными, круговыми движениями.
Я открыла глаза и сначала не поняла, где я. Белая, перекатывающаяся полукружиями поверхность. В голове мелькнули воспоминания о чем-то похожем, да, я же видела какие-то замерзшие фестоны взрывов, но они мелькнули и исчезли, нырнув куда-то в глубины сознания, подальше от дневной памяти. Меня озарила мысль: я – смертная, и я не готова к такому знанию. А потом и она исчезла, и я снова стала прежней. Оказалось, я завернута в толстый халат. И сижу у кого-то на коленях. Непонимающе нахмурившись, я посмотрела, кто же это.
