Текст книги "Наследие. Трилогия (ЛП)"
Автор книги: Нора Кейта Джемисин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 67 (всего у книги 77 страниц)
Только я.
– Боги благие, только не это, – прошептал я.
Ну что, спрашивается, я мог сделать? Эн жарко запульсировала у меня на груди. Я схватил было ее, но вспомнил: сила Эн была моей силой. Когда я был могуществен, то же относилось и к ней. Но я теперь всего лишь смертный. Если я использую Эн… Если пущу в ход остатки ее силы…
Нет уж. Свою старейшую подругу я убивать не буду. Не тот случай. И не позволю погибнуть своим новым друзьям. Даже если одна из них меня предала. Проклятье! С магией или без нее, но я оставался богом. Я все еще был капризным ветром, пусть и запертым внутри умирающей плоти. И не мне бояться какого-то там смертного, пусть даже наделенного мощью!
Словом, я оскалился и захлестал себя по бокам отсутствующим хвостом. Испустил боевой клич и ринулся по ступеням наперерез алому чудовищу.
Мой боевой клич прозвучал на изначальном языке, это был приказ. Другое дело, я не очень-то ожидал, что нападавший его послушается. Однако, к моему полному изумлению, носитель алой маски остановился и повернулся ко мне.
Его маска была прекрасной и жуткой. Канавки и краска были подобны рекам, загаженным кровью, а странно угловатые глаза напоминали о горбах гор. Стилизованный рот обозначал губы и зубы, а между ними зиял темный провал, сквозь который не различалась человеческая кожа. Этот рот кривился в беззвучном вопле запредельного отчаяния. «Убийца», – шепнули мне резные черты, и я вдруг подумал обо всех злодеяниях, которые совершил во время Войны богов. И о тех, что совершил уже после – иные по приказу Арамери, иные из-за собственной ярости и жестокости. Я забыл, зачем бежал. Все ушло, осталась лишь сокрушительная вина. Я споткнулся и замер.
Потом меня тряхнуло. Грудь сдавило, и пришла боль. Я моргнул, посмотрел вниз и увидел, что мужчина использовал свою руку как меч. И вогнал ее в мое тело до самого запястья, попав под нижние ребра.
Я еще смотрел на нее, когда ко мне подоспел Декарта. Он схватил меня за плечо и заговорил без слов, сделав головой широкое разящее движение. Из его горла рванулись сила и звук – рев отрицания, питаемый живой силой его кожи, крови, костей. Не у всякого бога получилось бы так здорово! Когда его магия поразила алую маску, я увидел, как она отменила ее действие. Послышался тихий треск, маска развалилась пополам, а в следующий миг человека под ней унесло футов на пятьдесят прочь, швырнув в разбегающуюся толпу. Я даже толком не увидел, куда тот приземлился, потому что как раз в тот момент магия Деки ударила по ступеням Зала и те взорвались фонтаном искрящихся брызг.
Его магический выброс просто не мог быть прицельным. Стражники и солдаты с воплями полетели в стороны, а с ними и враги. В этом хаосе я увидел еще одного человека в белой маске, которого не заметил прежде. Он вбежал в вихрь каменной крошки и опрокинулся навзничь. Но, когда осыпался мусор и начала оседать пыль, он зашевелился и сел.
Передо мной, окруженная тенями, возникла Неммер. Я заметил, как от вида моей раны у нее округлились глаза. Позади нее свалившийся было человек в белой маске поднялся и бросился вверх, с богоподобной легкостью перепрыгивая через завалы мусора, созданные Декой. У меня не хватало дыхания говорить, и я напряг волю, силясь предупредить Неммер. К моему изумлению, она, похоже, услышала. Во всяком случае, обернулась и перехватила нападавшего, когда тот уже изготовился для удара.
Ну а я непонятно как оказался у Деки на руках, и он понес меня, как ребенка: топ-топ-топ-топ! Как здорово, что он удался куда крупнее телом, чем я. Он взбежал по ступеням к остальным Арамери, которые только теперь – наконец-то! – заторопились к ближайшей лестнице из день-камня и вратам на ее верхней площадке. Лежа у Деки на руках, я все пытался крикнуть, чтобы они убирались быстрее, но не мог поднять головы. Как странно… Я чувствовал себя, как в первый день в теле смертного, когда Шахар вызвала меня в это царство в облике кота. Точно так же я ощущал себя и в другой день, на две тысячи лет раньше, когда Итемпас низверг меня, закованного в тюрьму плоти, и вручил мой поводок женщине, одной из дочерей первой Шахар, и та разрывалась между ужасом и восторгом по поводу доставшегося могущества…
А потом мы достигли вершины лестницы, и мир вокруг нас расплылся. И этого я уже не выдержал – уплыл куда-то на волнах небытия.
16
Я вижу нечто такое, чего мне видеть не полагалось.
Я вижу так, как видят мир боги, то есть вбираю его целиком. И не имеет значения, есть ли при этом у нас глаза, чтобы узреть его, уши, чтобы услышать, и имеется ли вообще какое-то тело. Я знаю о событиях просто потому, что они происходят. Так вот, то, что я вижу, не относится к делам смертных, и оно не должно было бы происходить, пока я нахожусь в этом царстве, но, полагаю, тем самым подтверждается, что я еще не до конца сделался смертным.
Мы достигли Неба. На переднем дворе полный беспорядок. Капитан стражи кричит во все горло, указывая рукой на группку людей, прошедших вместе с нами через ворота. Куда-то бегут писцы и солдаты. Последние берут ворота в стальное кольцо на случай, если прорвутся нападавшие в масках. Писцы несут кисточки и чернильницы, чтобы запечатать ворота, пока не дошло до беды. По ходу дела Гнев и Рамина пытаются увести Ремат во дворец, но она стряхивает их руки.
«Я не стану прятаться в собственном доме!» – заявляет она, и стражники с писцами готовятся оборонять ее ценой собственных жизней.
Пока все кругом мечутся и кричат, я корчусь на руках у Деки. Я умираю. В смысле, умираю быстро, вместо десятилетий старческого угасания, которые светили мне до сих пор. Человек в алой маске проделал обширную дыру во многих органах моего тела и раскрошил часть позвоночника. Даже если я каким-то образом выживу, что маловероятно, ходить я точно уже никогда не смогу. Тем не менее сердце еще стучит, в извилинах мозга еще загораются искры, и, пока это длится, моя душа продолжает цепляться за якорь плоти.
Меня радует, что все произошло именно так. Я умер, защищая тех, кто был мне небезразличен. Умер, стоя лицом к врагу, умер, как бог.
Дека унес меня прочь от Вертикальных Врат, туда, где сияет незапятнанный день-камень переднего двора Неба. Здесь он падает на колени, он требует, чтобы кто-нибудь меня подержал, он сумеет меня спасти, если ему помогут, так помогите же, проклятье, помогите…
На зов брата подбегает Шахар. Она опускается на колени по другую сторону от меня, и все долгожданное воссоединение брата с сестрой сводится к быстрому обмену испуганными взглядами над кровавым месивом моего вспоротого живота.
«Расстегни на нем одежду», – требует Дека, хотя Шахар – наследница мира, а он – никто, просто необычный слуга. (Я вижу свое тело со стороны, оно беспомощно и бесполезно. Глаза закатились, челюсть вяло отвисла: неприглядное зрелище. Да уж, бог…) Шахар пытается завернуть на мне рубашку. Сперва она хочет ее разорвать, думая, что так меньше потревожит рану, но дешевая ткань оказывается на удивление прочной. Пока она возится, Дека извлекает откуда-то квадратик бумаги и кисточку, прикрытую колпачком. Уж где писцы держат на себе подобные вещи, ума не приложу. Дека быстро набрасывает знак, означающий удержание. Он хочет удержать кровь в моих жилах и остановить растекание нечистот, уже начавших отравлять мое тело. Это даст ему время начертать новые сигилы, и те, если повезет, меня исцелят. (Неужели он нанес на свое тело лишь средства для магического нападения? Вот дурачок…)
Вот он завершает знак и тянется ко мне, то ли похлопывая Шахар по руке, то ли опираясь на нее, чтобы уложить сигилу на должное место. И в это время кое-что происходит.
Вселенная – живое, дышащее существо. И время – тоже. Оно движется, но не так, как это представляется смертным. Оно беспокойно мечется и дергается. Смертные этого не замечают, потому что они сами дерганые и беспокойные. Боги замечают, но мы с юности привыкаем не обращать на это внимания, примерно так же, как человеческие новорожденные научаются не замечать вселенского одиночества в мире, где над ними больше не бьется материнское сердце. Тем не менее я вдруг начинаю все чувствовать. Медленные ритмы тысячелетнего дыхания звезд. Потрескивание солнечного ветра, бьющегося о пелену земной жизни. Копошение крохотных существ, неразличимых на безупречно чистой коже Шахар. Лениво-шумную поступь часов, дней и веков…
И вот, лежа между ними, под их руками, я открываю глаза. И открываю рот. Я что, кричу? Только слов не слышно. Я тянусь вверх, мои ладони накрывают руки Шахар и Декарты, и что-то на мгновение вспыхивает – их кожу точно молнией озаряет. Шахар ахает, глаза у нее округляются. Декарта таращит на нее глаза, раскрывая рот, чтобы закричать…
Все расплывается. По нашим телам пробегают призрачно-белые линии, похожие на хвосты сгоревших комет. Все прямо как тогда, понимает витающая, наблюдающая часть меня, все прямо как в день, когда мы дали обет дружбы. Когда мы соединили руки и они сделали меня смертным. Все так же – и по-другому. На этот раз, когда налетает сила, это не какое-то неуправляемое соударение. За ней стоит воля, точнее, две воли, слитые в едином стремлении. Что-то взрывается внутри меня, вспыхивает, сжимается в крохотную точку…
И вот
оно
становится…
Я сердито барахтался в объятиях Деки.
– Да отпусти же, разрази тебя Вихрь! Я тебе не мешок с картошкой, я бог!
Он, запнувшись, остановился у самого края Вертикальных Врат. В нескольких шагах впереди остановилась Шахар. Ее окружало восемь стражников из отряда капитана Гнева: они пытались увести ее во дворец. Они и Ремат пробовали туда увести, но она отвергла их заботы:
– Я не стану прятаться в собственном…
Она замерла на полуслове. И Дека замер. Потом поставил меня на ноги. Я стряхнул мраморную пыль с волос и одежды, одернул рубашку… и застыл.
Ой.
Ой
…
Я все понимал и в то же время не понимал ничего. На свете происходило очень много всякого разного, и кое-что из этого имело смысл, а смысл неизменно нес с собой силу – жизненную, физически зримую или магическую. Еще были Трое, всесильные в тех исключительно редких случаях, когда они действовали сообща. Двойняшки. Мальчик и девочка. Бог, смертный и демоны посередине.
Но для такого не было причины. Не было прецедента. Они изменили вселенную. Двое смертных.
Они изменили вселенную, чтобы меня исцелить.
Они изменили вселенную…
Я таращил глаза на них, а они – на меня. Вокруг продолжались крики и беготня. Никто посторонний ничего не заметил, и удивляться тут было нечему. С их точки зрения, вообще ничего не произошло. На белом камне, где я лежал, не было крови. И одежда у меня разорвана не была, потому что никогда не было и ранения. При попытке воспроизвести недавнее прошлое в моей памяти всплывал образ убийцы в алой маске, уже занесшего руку для удара, а потом и улетающего спиной вперед под напором магического выброса Деки. Однако я помнил и уже случившийся удар. Успевший случиться…
Еще миг, и появилась Неммер. Едва возникнув, она сбросила наземь нечто тяжелое. Тело! Я невольно моргнул. Нет, это был один из носителей белых масок. Он был связан чем-то вроде толстых вьющихся змей, сотканных из прозрачной тени. Так выглядела магия Неммер.
Когда она появилась, половина людей Гнева изготовилась к бою. Остальные попытались удержать их от ошибки. В общем, истошный крик, остановленные в замахе мечи и вселенская неразбериха. Я мысленно заподозрил: если Гнев переживет этот день, не слетев с должности, он точно устроит своему воинству весьма суровые учения под общим девизом: «Как по-быстрому распознать бога и воздержаться от нападения».
– Со всеми покончено, – сказала Неммер и подбоченилась. Посмотрела на меня и расплылась в улыбке: – Скажи своим смертным, Сиэй, чтобы отменили боевую готовность. Опасности больше нет!
Я смотрел на нее, не в силах говорить после пережитого потрясения. Ее улыбка померкла, взгляд стал сердитым, и она щелкнула пальцами у меня перед носом. Я даже подпрыгнул.
– Что стоишь, как пыльным мешком прибитый? – Она вновь улыбнулась, но уже зло и насмешливо. – Не иначе наш старшенький в штаны наложил, изведав опасность в теле смертного?
Я даже не обиделся на эту издевку. Я, что называется, забыл о смертельных опасностях настолько, что она не могла даже себе представить. Да и мысли мои теперь занимали проблемы куда более странные.
Однако я недаром звался Плутишкой. Пока разум продолжал заниматься тайнами бытия, рот сам собой выговорил:
– Если меня что и напугало, так это увиденная внизу беспомощность. Ты нарочно почти дала им привести их план в исполнение или твои хваленые деятели ворон в небе считали?
Неммер не потеряла самообладания, но я реально ее достал. Во всяком случае, улыбаться она перестала.
– Их было десять, – сообщила она, и я окончательно вернулся мыслями к настоящему. – Считая того, которого убил твой любимчик. Все нападали с разных направлений, и ни одного не удавалось остановить иначе, чем полностью уничтожив тело или сломав маску. Тебе еще повезло, что прорвался только один. К удару такого масштаба мы не готовились.
«Десять, – подумал я. – Десять смертных людей, которых обманом вынудили надеть маски и превратиться в живое оружие».
Мне поплохело. Я только покачал головой…
– Те смертные, что здесь, не пострадали? – спросила Неммер. Судя по ее ровному тону, мы вернулись к негласному перемирию.
Я огляделся и увидел поблизости Деку и Шахар – они стояли рядом, слушая наш разговор. Чуть подальше виднелся Канру, вид у него был неприкаянный и одинокий. На другой стороне двора Ремат спорила с Раминой на ступеньках дворца. Гнев стоял к нам лицом. Он не убирал руки с рукояти меча, пристально наблюдая за тварью в маске, лежавшей у ног Неммер.
– Со смертными, чья судьба имеет значение, все в порядке, – сказал я.
Я очень устал и чувствовал горечь. Умерли десять смертных, чья судьба значения не имела. А сколько погибло солдат? Сколько невинных зевак из толпы?
– С нами все в порядке, – повторил я.
Неммер определенно покоробил мой подбор слов, но она лишь кивнула, указывая на спутанного человека в белой маске. Тот был еще жив: он пытался разорвать путы, пыхтя от усилия.
– Забирай, – сказала Неммер. – Может, твой мальчик-писец сумеет разобраться с его магией. Смертные понимают ход мыслей смертных куда лучше моего! – Помолчав, она подняла руку, и в ее ладони что-то возникло. – Держи еще и вот это. Остерегайся неповрежденных масок, но стоит им сломаться, и их магия умирает.
И она протянула мне половинки разбитой алой маски.
Я заново ощутил, как твердые пальцы вспарывают мою плоть.
Я взял у нее обломки маски.
– Мне пора, – сказала она. Сейчас она говорила как обычная смертная, даже с выговором уроженки Затени. – Дел полно, секреты собирать надо. Скоро встретимся, поговорим.
И Неммер исчезла.
К нам уже шла Ремат. Она выступала неторопливо и с таким видом, словно ей чуть не каждый день приходится отбивать нападение на свою семью. Еще оставалась возможность что-то сказать, пока она не услышит, и я подошел к брату с сестрой и вручил обломки маски Декарте. Он не стал брать их голыми руками, а быстро натянул рукава на ладони, да и тогда взял половинки осторожно, за самый край.
– Ни звука о случившемся, – тихо и быстро предупредил я.
– Но… – вполне предсказуемо начала было Шахар.
– Никто не помнит, только мы, – быстро сказал я, и она закрыла рот.
Ничего не заметила даже Неммер, чья природа заключалась в способности чувствовать присутствие тайн. Декарта затаил дыхание: он не хуже меня понял, что это значило. Шахар быстро глянула на него, потом на меня. А потом, словно и не провела десяти лет в разлуке с братом и словно не разбивала мне сердце, прикрыла нас, быстро повернувшись к подходившей матери.
– Все полностью в наших руках, – сказала она, когда Ремат остановилась поблизости.
Подошел и Гнев; он встал между мной и Ремат, не сводя с моего лица темно-карих глаз. (Я ему подмигнул, но он не отреагировал.) Рамина стоял позади сестры, сложив на груди руки. Его сын и дочь были живы, целы и в безопасности, но особого облегчения он, кажется, не испытывал.
– Госпожа Неммер сообщила нам, что всего нападавших было десять, – продолжила Шахар. – Ее помощники переловили остальных и займутся собственным расследованием, но она желает, чтобы и смертные приняли участие в разбирательстве.
И Шахар с нескрываемым отвращением посмотрела на обездвиженного носителя маски у своих ног.
– Какая забота, – с едва заметной язвительностью проговорила Ремат. – Гнев! – Тот вздрогнул и перестал буравить меня взглядом. – Возвращайся в город и проследи за дознанием. Непременно установи, почему такое количество этих тварей сумело пробиться сквозь наши ряды.
– Госпожа… – начал Гнев и выразительно уставился на меня.
Ремат приподняла бровь и тоже повернулась ко мне:
– Господь Сиэй, ты вновь намерен попытаться убить меня? – Помолчала и добавила: – Сегодня?
– Нет, – ответил я, показывая и голосом, и лицом, что по-прежнему ненавижу ее. Я ведь не Арамери и никогда не видел смысла утаивать очевидное. – Не сегодня.
– Ну конечно. – И она, к моему удивлению, улыбнулась. – Прошу тебя остаться, господь Сиэй, раз уж ты здесь. Если я правильно припоминаю, ты склонен впадать в скуку, а у меня насчет сегодняшней неприятности имеются свои планы, и я намерена привести их в исполнение. – Она посмотрела на белую маску, и на миг на ее лице отразилась непонятная печаль. Задержись это выражение, и, возможно, мне стало бы ее жаль. Но мгновение минуло, она улыбнулась мне, и я снова ее возненавидел. – Полагаю, – продолжила она, – ты найдешь следующие несколько дней вполне интересными. И это же относится к моим детям.
Мы с Шахар молча приняли ее слова. Ремат посмотрела на Деку. Тот стоял позади Шахар, и лицо у него было до того бесстрастное, что я тотчас вспомнил Ахада. Какое-то время все молчали. Я увидел, как Шахар, тщательно хранившая непроницаемый вид, посматривала то на мать, то на брата.
– Думается, не такого возвращения домой ты ожидал, – проговорила Ремат, и я удивился ее тону. Еще чуть-чуть, и в нем зазвучала бы приязнь.
Ну а Дека еще чуть-чуть – и улыбнулся бы.
– Если честно, матушка, я ждал, что кто-нибудь обязательно попытается меня убить в момент возвращения.
Выражение, промелькнувшее на лице Ремат при этих словах, не взялся бы истолковать ни смертный, ни бог. Для этого надо очень хорошо знать повадки Арамери. А их едва ли не с пеленок учили скрывать свои чувства. Они улыбались, когда их распирал гнев, и изображали скорбь, когда в действительности были готовы прыгать от радости. Так вот, судя по ее виду, Ремат отчасти забавляла внешняя беспечность Деки, но до определенной степени он произвел на нее впечатление. Только для меня ее чувства были ясны отчетливей сигилы у нее на лбу. Она была рада видеть Деку. Она была очень впечатлена. И еще ее беспокоила (скажем так: заставляла горько переживать) его холодность.
Шахар ее точно любила. Насчет Деки я не был настолько уверен. А сама Ремат? Любила ли она кого-нибудь из своих детей? Трудно сказать…
– Увидимся завтра, – сказала она Шахар и Декарте. После чего развернулась и пошла прочь.
Гнев отвесил поклон уже ей в спину, бросил на нас последний взгляд и зашагал по своим делам, на ходу созывая подчиненных.
Рамина задержался.
– Интересный стиль ты для себя выбрал, – сказал он Деке.
Словно в ответ на это, случайный порыв ветерка подхватил Декин плащ, и тот ожившей тенью шевельнулся у него за спиной.
– Мне показалось, что так будет правильно, дядя, – ответил Дека и тонко улыбнулся. – Я же для вас вроде паршивой черной овцы в белом стаде?
– Или волк в овечьей шкуре, явившийся полакомиться нежной баранинкой – если только его кто-нибудь не укротит, – ответил Рамина.
Он всмотрелся в лоб Деки, потом перевел взгляд на Шахар, давая понять, что имелось в виду. Брови Шахар шевельнулись, начиная хмуро сдвигаться, и Рамина тепло улыбнулся обоим.
– Но, может, твои острые зубы и повадки убийцы как раз нам и пригодятся? – сказал он. – Как бы будущим Арамери не понадобилась целая стая подобных волков…
Сказав так, он посмотрел на меня. Я нахмурился.
В голосе Шахар неожиданно прозвучала скука.
– Дядя, ты выражаешься еще туманней, чем обычно.
– Приношу извинения, – сказал он, но ничего виноватого в его облике не было. – Я пришел лишь уточнить кое-что в отношении встречи, на которой сестра просит вас завтра присутствовать. Она желает провести ее строго конфиденциально: никаких стражников или придворных, только приглашенные лица. Даже слуг там не будет.
Тут Шахар и Дека переглянулись, а я задался вопросом: что, во имя всех преисподних, здесь происходит? Ремат ни в коем случае не следовало заранее объявлять о намерении провести такую приватную встречу. Любой Арамери или какая-нибудь иная заинтересованная сила легко могли подсунуть туда шар для подслушивания. А то и убийцу провести. Однако Рамина был помечен сигилой полного родства; он не мог бы действовать во вред сестре, даже если бы очень того хотел. Значит, он действительно говорил от имени Ремат. Но почему?
Тут до меня дошло, что Рамина смотрит на меня. Значит, Ремат хотела, чтобы о встрече узнал именно я. Узнал – и непременно пришел.
– Да ну вас, Арамери! – мрачно пробурчал я. – Вечно загадками изъясняетесь! У меня сегодня жуткий денек выдался. Говори уже прямо!
Он моргнул, глядя на меня с таким вопиющим изумлением, что никто на это не повелся.
– А я думал, Плутишка, что все и так до боли ясно. Арамери собираются устроить фокус, который впечатлит даже тебя. И конечно же, для этого нам потребуется твое благословение.
Договорив, он улыбнулся и ушел следом за сестрой.
Я недоуменно смотрел ему в спину, как будто надеясь на ней что-то прочесть. Но, конечно, ничего не прочел. Зато во дворе появилась Морад во главе небольшой армии слуг. Они пересеклись с Раминой у главного входа во дворец и дружно остановились, чтобы поклониться ему.
Шахар повернулась к нам с Декой и заговорила тихо и быстро:
– Я должна уделить внимание Канру и оставшимся в Зале теманцам, иначе они меня не поймут. А вы потребуйте себе покои, куда можно добраться через замкнутые пространства. Сиэй знает, что я имею в виду.
И она оставила нас, уйдя туда, где ее дожидался жених.
– Ты в порядке? – донесся до меня голос Канру. Я стиснул челюсти, пережевывая невольное одобрение, и повернулся к Деке:
– Полагаю, ты тоже захочешь поучаствовать. Созывай своих писцов, валяйте, потрошите добычу, или что у вас там положено делать. – Я кивнул на связанного пленника в маске.
– Я бы с гораздо большим удовольствием засел где-нибудь с тобой и тщательно обсудил случившееся. – Была в его голосе некая нотка, от которой я неудержимо залился краской. Дека улыбнулся: он замечал все. – Однако это, думается, подождет. Я заселюсь в одну из комнат шпиля, в седьмую башенку, скорее всего. А ты где будешь жить?
Я призадумался.
– В нижней части дворца, – решил я, поскольку более уединенного места в Небе не имелось. – Дека, замкнутые пространства – это…
– Я знаю, что это, – ответил он, немало меня удивив. – И даже догадываюсь, какую комнату ты займешь. Мы к тебе заглянем около полуночи.
Я ошарашенно уставился на Деку, но тот уже повернулся навстречу Морад. Я услышал, как он поздоровался с управляющей, а затем принялся распоряжаться так уверенно, словно не вернулся только что из десятилетней ссылки.
– Немедленно распоряжусь, господин, – ответила Морад, и тоже таким тоном, будто они расстались только вчера.
Повсюду во дворе велись какие-то разговоры. Один я торчал в одиночестве.
Испытывая смутное беспокойство, я вернулся к пленнику в маске и, вздохнув, пнул его ногой. Тот запыхтел и задергался, пытаясь добраться до меня.
– И почему с вами, смертными, вечно так трудно? – задал я праздный вопрос.
Живой мертвец, как и следовало ожидать, не ответил.
Моя прежняя комната…
Я встал на пороге и даже не удивился тому, что за сто лет, пока меня здесь не было, в комнате ничего не трогали. Если подумать, чего ради слугам было сюда заходить, не говоря уже об управляющих? Никто не пожелал бы жить в комнате, где некогда обитал бог. Вдруг он оставил после себя опасные ловушки или вплел в стены проклятия? Или, что еще хуже, вдруг ему вздумается вернуться?
Вообще-то, я не собирался когда-либо сюда возвращаться. И мне даже в голову не приходило вставлять куда-то проклятия. А если бы и пришло, я не стал бы обременять стены такой ерундой, как проклятия. Я создал бы шедевр боли, унижения и отчаяния, почерпнув вдохновение в собственном сердце, и щедро поделился бы всей этой жутью с любым смертным, которому вздумалось бы сюда заглянуть. Конечно, не на столетия, в течение которых терпел я, а лишь на мгновение-другое, но с такой же остротой.
У стены виднелся старый деревянный стол, а на нем – всякие мелкие сокровища, которые мне так нравилось собирать, пусть даже в них не было ни жизни, ни собственной магии. Вот совершенной формы сухой листок; сейчас к нему страшно даже прикоснуться: вдруг прахом рассыплется? А вот ключ – уже не помню, что он открывал, и не уверен, существует ли еще замок, к которому он подходил. Мне просто нравились ключи. Вот идеально круглый голыш, который я все собирался сделать планетой и добавить в свой планетарий. Я забыл о нем, когда получил свободу, а теперь у меня не было могущества, чтобы исправить ошибку.
По ту сторону стола находилось мое гнездо. Точнее, я обустроил его в таком стиле, хотя ему недоставало красоты и красок моего настоящего гнезда в державе богов. Сейчас передо мной была лишь куча тряпья, наполовину состоявшая из пыли и готовая окончательно превратиться в нее. И к тому же наверняка обжитая какими-нибудь паразитами. Иные тряпки когда-то были нарядами, стыренными мною у чистокровных. Чей-то любимый шарф, детское одеяльце, драгоценный ковер… Я неизменно старался красть у них самые любимые вещи, хотя, попадись я на горячем, меня наказали бы, и очень жестоко. Каждый удар при наказании воистину стоил бы того! Но не потому, что кражи наносили им сколько-нибудь ощутимый ущерб. Просто я тем самым доказывал, что я не смертный, не просто раб. Я по-прежнему был Сиэем, проказливым ветром, игруном и охотником, и никакое наказание не смогло бы меня сломить. Я был готов перенести что угодно, лишь бы этого не забывать…
А теперь все здесь затянуло пылью и плесенью. Я сунул руки в карманы, съехал спиной по стене и вздохнул.
Я уже дремал, когда они явились ко мне. Сквозь пол. К моему удивлению, первой показалась Шахар. Я улыбнулся, заметив у нее в руке керамическую табличку с единственной простой командой на нашем языке: «Атадиэ!» Откройся! Я, так сказать, некогда показал ей дверь, и она заставила кого-то сделать для нее ключ.
– Ты что, с тех пор сама таскалась по замкнутым пространствам? – удивился я, пока она выбиралась из дыры и отряхивалась от пыли. Они с Декартой еще и заставили день-камень сложиться для них в ступени. Дека вылез следом и принялся завороженно оглядываться.
Шахар опасливо покосилась на меня, несомненно припоминая, как я последний раз видел ее и говорил с ней. Было это целых два года назад, наутро после нашей любовной встречи.
– Было дело, – подтвердила она. – Полезная возможность без лишних глаз проникать повсюду, куда захочу.
– Верно, – согласился я с легкой улыбкой. – Хотя, знаешь, стоило бы поостеречься. Замкнутые пространства когда-то были моими. А любое место, которое так долго было моим, неизменно приобретает какие-то свойства моей природы. Зайди не в тот коридор, открой не ту дверь – и мало ли что вдруг выскочит и цапнет тебя!
Она поежилась, чего я, собственно, и добивался. И дело было не только в моих словах. «Предательница», – отчетливо выговорили мои глаза, и мгновение спустя она отвела взгляд.
Дека встревоженно поглядывал на нас. Наверное, он только сейчас начал понимать, насколько все между нами плохо. В итоге, проявив мудрость, он заговорил о другом:
– В Тени царит паника, Сиэй. И нам уже докладывают о беспорядках по всему миру. Кое-где прошли погромы, орден устроил во всех Белых Залах дополнительные служения, чтобы окормить всех итемпанов, неожиданно возжелавших помолиться. Матушка назначила через три дня чрезвычайное заседание Собрания и уполномочила «Литарию» обеспечить доставку всех представителей через врата. Ходят слухи, что все Арамери погибли и вот-вот разразится новая Война богов…
Я рассмеялся, хотя и не стоило бы. Страх для смертных – все равно что яд, он убивает в них способность рассуждать здраво. Сегодня ночью кого-нибудь и где-нибудь обязательно убьют…
– Пусть Ремат с этим разбирается, – сказал я и отлепился от стены. – Это не мое дело, да и не ваше. У нас есть заботы поважнее.
Они переглянулись, потом уставились на меня и стали ждать. Я запоздало сообразил: они решили, что я им сейчас кое-что объясню.
– Того, что случилось, я даже намеком не понимаю, – признался я, вскидывая руки в защитном движении. – В жизни ничего подобного не видал. Вокруг вас постоянно случается что-то необычное, но и этого я не понимаю…
– Это не от нас пришло, – тихо и с едва уловимой ноткой сомнения произнесла Шахар. Я сердито нахмурился, и она побледнела, но потом сглотнула и выпятила подбородок. – Мы с Декой это почувствовали, и в этот раз ты тоже почувствовал. Мы уже ощущали эту силу, Сиэй. Она та же, что и в день, когда мы принесли клятву.
Стало тихо, и я медленно кивнул, изо всех сил отгоняя страх. Я уже догадался, что сила была та же самая. И даже успел заподозрить почему. Вот это подозрение и пугало меня больше всего.
Дека облизнул губы.
– Сиэй, если мы втроем касаемся друг друга, каким-то образом получается… это. И если подобную силу можно направлять… Сиэй, мы с Шахар… – Он набрал полную грудь воздуха. – Хотели бы попробовать еще раз. Может, нам удастся тебе возвратить божественность?
Я даже перестал дышать, гадая про себя, представляют ли они, какой опасности мы все подвергались.
– Нет.
Я поднялся и отступил от стены, не в силах сохранять прежнюю позу безразличия.
– Сиэй… – начал Дека.
– Нет!
Боги благие, они ни малейшего понятия не имели, о каких силах шла речь. Я повернулся и заходил по комнате, покусывая большой палец. Забыл сказать: все это происходило в темноте. Самосветящиеся залы Неба создавались с расчетом воспрепятствовать магии Нахадота, а низверженный Итемпас был предан смертности. Оставалась Йейнэ, ибо всякое живое создание могло стать ее глазами и ушами, стоило ей лишь того пожелать. Наблюдала ли она за нами прямо сейчас? Стала бы она?..
– Сиэй, – заговорила уже Шахар.
Она встала передо мной, и я был вынужден остановиться, чтобы не налететь на нее. Я зашипел, и она ответила сердитым взглядом.