Текст книги "Наследие. Трилогия (ЛП)"
Автор книги: Нора Кейта Джемисин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 77 страниц)
Иногда приходили женщины и обтирали меня губками. Как-то появилась Эрад. Посовещавшись с Хадо, она прикрепила что-то мне на руку – и оставила там; я все время ощущала легкую противную боль. Когда они в очередной раз явились за моей кровью, та потекла легче, потому что им пришлось лишь откупорить тонкую металлическую трубку.
Если бы я собралась с силами заговорить, я сказала бы им: «Не закрывайте ее. Пусть кровь течет, пока не вытечет вся…» Но я не сказала. И они не выполнили моего желания.
Время шло…
А потом они опять привели ко мне Солнышко.
*
Я слышала, как появились мужчины, слышала, как они натужно пыхтели. Среди них был Хадо.
– Боги, ну до чего же тяжелый!.. Надо было дождаться, пока опять оживет…
С грохотом опрокинулся стул.
– Раз-два… взяли! – скомандовал кто-то, и, дружно ухнув, они забросили что-то на вторую кровать.
Хадо раздраженно произнес, справляясь с одышкой:
– Итак, госпожа Орри, скоро у тебя опять будет сосед.
– То-то она прямо ждет не дождется, – сказал кто-то из его помощников.
Остальные засмеялись. Хадо шикнул на них.
Я перестала слушать. Они еще потоптались и вышли, и в комнате стало тихо. А потом, впервые за очень долгое время, на краю моего зрения забрезжил магический свет.
Я не стала поворачивать голову… Оттуда вдруг донесся судорожный вздох, потом еще – дыхание постепенно успокаивалось. Кровать заскрипела. Смолкла. Вновь заскрипела, на сей раз громче – лежавший сел. Опять стало тихо – по счастью.
Наконец я услышала, как сидевший поднялся и подошел ко мне.
– Ты убила его.
Такой знакомый голос… Когда я его услышала, что-то изменилось во мне, в первый раз за целую вечность. Я что-то вспомнила. Голос звучал негромко и безо всякого выражения, но я припомнила крик, пронизанный чувством, непосильным для человеческого голоса. Неприятие случившегося. Ярость. Горе…
Ах да… Это он так скорбел о своем сыне. В тот день.
В который день?
Да какая разница.
Кровать прогнулась с одной стороны – это ко мне подсел Солнышко.
– Я знаю эту пустоту, – сказал он. – Когда я понял, что натворил…
Был закат, и в комнате сделалось холодней. Я было подумала об одеялах, но кое-что заставило меня сразу о них забыть.
Лица коснулась рука… Она была очень теплой. От нее пахло кожей, засохшей кровью, далеким солнечным светом.
– Когда он пришел за мной, я сражался. Таков я по своей природе. Но я был готов ему уступить. Я хотел, чтобы он меня победил. Когда у него не вышло, я рассердился. Я… я ранил его. – Рука чуть дрогнула. – Я воистину ненавидел лишь собственную слабость…
Какая разница.
Рука переместилась, накрыв мой рот. Ну и пускай: я дышала через нос.
– Я собираюсь убить тебя, Орри.
Мне бы испугаться. Но страха не было.
– Ни одному демону не должно быть позволено жить. Но помимо этого…
Большой палец погладил мою щеку. Такая странная ласка.
– Убивать то, что любишь… Эта боль мне знакома. Ты была умной. Отважной. Достойной… для смертной.
Что-то шевельнулось в темной глубине моего сердца.
Его рука сдвинулась выше, закрыв мне ноздри.
– Я не хочу, чтобы ты страдала.
Меня мало волновали его слова, но вот способность дышать… Я повернула голову, верней, попыталась. Он держал меня почти нежно, но пошевелиться я не могла.
Я хотела заговорить. Я даже вспомнила слово: «Солнышко». Но внятно сказать не удалось, потому что его ладонь зажимала мне рот.
Я вскинула левую руку, благо мне ее оставили свободной. Было больно. Место, откуда торчала эта их трубка, так и горело. Должно быть, там началось воспаление. Что-то куда-то уперлось, а потом трубка выскочила, и руку полоснула раскаленная боль. Она словно подстегнула меня, я рванулась и нашарила запястье Солнышка. Горячая скользкая кровь хлюпала у меня в локте и текла на плечо.
Тут я на мгновение замерла, точно пробудившись от долгого сна. Теперь я все вспомнила. Сумасброд погиб.
Сумасброд погиб. А я жива.
Сумасброд погиб, и вот Солнышко, его отец, кричавший от боли, пока стрела, отравленная моей кровью, делала свое черное дело, – Солнышко намеревался меня убить.
Стоило как следует осознать это, и накатила ярость.
Я вновь замотала головой, царапая пальцами руку Солнышка. Она даже не шевельнулась: с таким же успехом я могла бы царапать бревно. Я пустила в ход ногти, подумав что-то такое о возможности повредить ему сухожилия. Он чуть передвинул ладонь – я улучила момент втянуть в себя воздух – и свободной рукой отмахнулся от моей пятерни, играючи пресекая попытки отбиться.
При этом мне в глаз попала капелька, и мои мысли окрасились в цвет крови. Это был цвет боли и ярости. Цвет оскверненного сердца Сумасброда…
Я дотянулась до груди Солнышка. Ах ты, сын демона, я тебе кое-что нарисую!..
Он дернулся, и его рука соскользнула. Я торопливо задышала, ожидая, что он снова примется меня душить, но он не двигался.
А я вдруг поняла, что могу видеть собственную руку.
В первый миг я решила, что это шутило шутки воображение. В конце концов, я никогда не видела свою кисть. Она показалась мне слишком маленькой, а еще – узкой и длинной, на костяшках пальцев были морщинки, а кое-где под ногтями застряли крошки угля. На тыльной стороне большого пальца – старый выпуклый шрам в дюйм длиной. Я помнила, как его заработала: в прошлом году я что-то делала шилом и оно соскользнуло.
Я перевернула руку, чтобы посмотреть на ладонь. Она была вся в крови.
Что-то бухнуло. Это Солнышко рухнул на пол.
Некоторое время я просто лежала, ощущая нечто вроде мрачного удовлетворения. Потом занялась своими путами и быстро обнаружила, что не привязана, а пристегнута, и, чтобы справиться с пряжками, требовались обе руки. Правую надежно удерживала кожаная петля, выложенная изнутри чем-то мягким, чтобы не повредить тело. Я успела почувствовать себя в безвыходном положении, но сообразила использовать кровь на ладони. Я натерла ею правое запястье и принялась крутить им так и этак. Зря ли мне достались такие маленькие и узкие кисти?.. Дело продвигалось медленно, но пот и кровь постепенно размягчили кожу, она стала скользкой. Еще усилие, и я высвободила руку. Расстегнула пряжки и смогла сесть.
Только просидела недолго – сразу свалилась опять. Голова закружилась, подкатила тошнота. Я прижалась к стене, силясь отдышаться и сморгнуть звезды, плававшие перед глазами. Во имя всех богов, что эти новозоры сотворили со мной?.. Потом я сообразила, что они выкачали из меня порядочное количество крови. Они приходили раза четыре; это за сколько же дней? Я была не в состоянии не то что ходить – даже двигаться сколько-нибудь энергично.
Это плохо. Очень плохо, потому что мне надо как можно скорей выбраться из Дома Восставшего Солнца. Иначе конец!
Пока я валялась поперек кровати, пытаясь отогнать наползающее беспамятство, на полу замерцал магический свет. Я услышала, как Солнышко сперва задышал, а потом и поднялся. Я чувствовала свинцовую тяжесть его гневного взгляда.
– Не прикасайся ко мне, – рявкнула я, пока он чего лишнего не придумал. – Не смей ко мне прикасаться!
Он не ответил. И не пошевелился. Просто стоял – весьма ощутимой угрозой.
Я рассмеялась ему в лицо. Не то чтобы мне было смешно, нет, скорее уж, горько. Вот я эту горечь и выплеснула.
– Дрянь! – сказала я.
Я хотела сесть и повернуться к нему, но сил не хватило. Продолжать говорить и не потерять при этом сознание – вот и все, на что я нынче способна. Я даже голову прямо удержать не могла, она клонилась на сторону, как у пьяной.
– Великий бог света! – продолжала я через силу. – Господь милосердия и добра!.. Тронь меня снова, и следующую дырку я тебе в голове сделаю. А потом вообще всего кровью залью!
Я хотела угрожающе вскинуть руку, но она лишь слабо дернулась.
– Посмотрим тогда, достаточно ли ее во мне, чтобы убить одного из Троих…
На самом деле я отчаянно блефовала. У меня ни на что не было сил. Тем не менее он не двинулся с места. Я почти воочию видела его гнев, он бил мне в лицо, как трепещущие крылышки насекомых.
– Тебе не может быть позволено жить, – сказал он затем. Он отлично владел собой: его голос был совершенно спокоен. – Ты – угроза для всей вселенной.
Я принялась ругаться на всех языках, которые знала. Сперва я душевно отматерила его по-сенмитски, затем вспомнила несколько избранных чудес старого языка маро, которыми и исчерпывалось мое им владение, и наконец добавила все изыски уличного кентийского, когда-то перенятые от Ру. Кажется, под конец моя речь стала невнятной, а сознание помутилось. Потребовалось нешуточное усилие воли, чтобы не уплыть в темноту.
– Знаешь, в которой бездне я видала твою гребаную вселенную? – выдала я заключительный залп. – Ты-то больно думал о ней, когда Войну богов начинал? Да тебе вообще на все наплевать, в том числе и на себя самого!
Я кое-как изобразила неопределенный жест одной рукой.
– Хочешь меня убить? А право на это ты заработал? Давай-ка для начала вытащи меня из этого Дома. Потом можешь забирать мою жизнь!
Он замер. Ага, так я и думала: эти слова привлекли его внимание.
– Я тебе честный торг предлагаю. Это ты способен понять? Честный и порядочный, вполне в твоем духе. Ты помогаешь мне, потом я – тебе.
– Помогаю тебе бежать?..
– Вот именно, проклятье!
Мой голос эхом отдался от стен, и я запоздало вспомнила о стражах за дверью. Я продолжала шепотом:
– Помоги мне удрать отсюда и остановить этих людей!
– Если я убью тебя, они больше не смогут пользоваться твоей кровью.
В этом он был весь. Я снова расхохоталась и явственно ощутила его недоумение.
– Не станет меня, у них все равно будет Датэ, – сказала я, отсмеявшись.
Я смертельно устала. Меня клонило в сон. Но нет, спать не время. Если я не договорюсь с Солнышком, то не проснусь уже точно.
– Имея лишь кровь Датэ, они убили Роул. Его могущества хватило на то, чтобы пленить богов. А мою кровь – они четыре раза брали ее! Четыре раза! Как ты думаешь, скольких твоих детей они ею отравили?
Его дыхание пресеклось. Я попала по больному. Наконец-то я нащупала слабое место, щелочку в броне его безразличия. Низложенный, униженный, ко всему равнодушный, он все-таки продолжал любить свою семью. И я нанесла рассчитанный удар:
– Может, они используют мою кровь, чтобы убить Нахадота…
– Это невозможно, – сказал Солнышко. Но я успела слишком хорошо его изучить – и расслышала в голосе страх. – Нахадот разнесет этот мир вдребезги, прежде чем Датэ успеет моргнуть…
– Нахадота можно отвлечь.
Мои глаза закрылись сами собой. Я изо всех сил пыталась открыть их, но уже не могла.
– Они убивают богорожденных, чтобы его сюда заманить… в смысле, в мир смертных. Датэ убивает младших богов и ест их плоть…
Я вспомнила кровь Сумасброда, темными ручьями сбегавшую по подбородку Датэ, пока тот жевал его сердце, точно яблоко. У меня перехватило дыхание, я с усилием отогнала видение.
– Он забирает их магию. Не знаю уж, как он… он… – Я сглотнула и заставила себя сосредоточиться. – Ночной хозяин… Не знаю, как Датэ собирается убить его. Стрелой в спину?.. Во имя бездн, никому не известно, сработает или нет, но… Ты хочешь дать ему попытаться? Если есть какая-то возможность, что у него получится… что он сможет…
Силы кончались. Я больше не могла. Мне требовалось отдохнуть – и чтобы хоть до утра никто не пытался убить меня. Добьюсь ли я этого от Солнышка?..
Есть только один способ узнать это, решила я наконец. Уронила голову – и провалилась в беспамятство.
*
Потом я всплыла из глубины, но не до конца. Я плавала под самой поверхностью; сознание не спешило окончательно возвращаться ко мне.
Стоял день, в окна вливалось тепло. Слышались голоса.
– …Воспаление.
Говорил мужчина. Славный такой скрипучий старческий голос, почти как у Вуроя… Ох, как же я соскучилась по нему… Еще что-то приглушенное. «Припадок», «потеря крови», «лекарь».
– …Необходимо. Есть же признаки…
А это Серимн. Я припомнила, что она и раньше приходила проведать меня: ах, как мило. Какая забота.
– …Надо действовать быстро…
Скрипучий голос звучал то громче, то тише, но я как следует расслышала одно только слово:
– …Умрет.
Долгий вздох Серимн.
– Раз так, повременим день или два.
Еще шепот. Ничего невозможно разобрать. Я почувствовала усталость и снова уснула.
*
Опять ночь. В комнате прохладно.
Я открыла глаза и услышала неровное хриплое дыхание. Солнышко? Да, он. Он сипел и едва ли не пускал пузыри. Странно. Я что-то не припоминала подобного. Я стала слушать, и через некоторое время его дыхание замедлилось. Споткнулось. Возобновилось. Снова споткнулось… Воцарилась тишина.
В комнате пахло свежей кровью. Они что, опять меня?.. Но нет, я чувствовала себя определенно лучше.
Я заснула прежде, чем Солнышко успел воскреснуть и рассказать мне, что сделали с ним новозоры.
*
Той же ночью, только совсем уже в глухой час, меня разбудило яркое зарево. Я повернулась и посмотрела на Солнышко. Он лежал на боку, свернувшись калачиком, и еще мерцал после очередного возвращения к жизни.
Я попробовала пошевелиться и обнаружила, что силы начали восстанавливаться. Рука еще болела, и здорово. Она была перехвачена толстой повязкой, но я могла ею двигать. Меня снова пристегнули тугими ремнями – они пересекали грудь, бедра и ноги, но петлю не затянули на правой руке, и я легко высвободила ее.
Уж не Солнышко ли за это следовало благодарить?.. Если так, значит нашу сделку он принял.
Я расстегнула пряжки и осторожно, медленно села. Тотчас вернулись головокружение и тошнота, но скоро прошли – на сей раз я не свалилась. Я посидела на краешке кровати, глубоко дыша и как бы заново осваивая свое тело. Ступни. Неверные, тряские ноги. Вокруг бедер пеленки, по счастью чистые и сухие. Спину я отлежала, шея затекла. Я подняла голову, и она не закружилась. Очень-очень осторожно я встала…
Три шага от моей кровати до кровати Солнышка совершенно вымотали меня. Я села на пол и уткнулась головой ему в ноги. Он не пошевелился, но я поднесла руку к его носу, и пальцы защекотало дыхание. Я легонько ощупала его. Брови были нахмурены даже во сне. На лице, особенно вокруг ввалившихся глаз, залегли морщины, которых не было прежде. Он был жив, но что-то очень скверно сказалось на нем. Обычно он просыпался сразу по возвращении к жизни. А теперь? Странно, очень странно…
Убирая руку, я задела ткань его балахона. Она была холодной и мокрой, и это удивило меня. Я стала ощупывать и обнаружила широкое пятно наполовину высохшей крови, занимавшее всю нижнюю часть его торса. Я задрала на нем бесформенную рубашку и пробежалась пальцами по животу… Сейчас там не оказалось раны, но прежде она была. Причем жуткая.
Пока я все это выясняла, Солнышко зашевелился, его сияние быстро угасало. Я увидела, как он открыл глаза и нахмурился. Потом он вздохнул, приподнялся и сел подле меня. Так мы и сидели молча некоторое время.
– У меня есть одна мысль, – сказала я. – Насчет того, как сбежать. Сейчас расскажу, а ты подумай, получится ли.
Я стала говорить. Он внимательно слушал.
– Нет, – сказал он затем.
Я улыбнулась.
– Нет – в смысле не сработает? Или – нет, ты лучше убьешь меня намеренно, но не дашь погибнуть случайно?
Он резко встал и отошел от меня. Я видела лишь его смутный силуэт: он стоял у окна. Руки сжаты в кулаки, плечи напряжены…
– Нет, – повторил он. – Я сомневаюсь в успехе. Но даже если все выйдет…
Он содрогнулся всем телом, и я поняла отчего.
Я пришла в ярость, но тем не менее рассмеялась:
– А-а, понимаю. Я и забыла тот денек в парке. Когда ты заварил всю эту кашу, напав на превита Римарна. – Я тоже стиснула кулаки, не обращая внимания на боль в развороченном локте. – Припоминаю теперь твое лицо, когда ты это сделал! В то время мне грозила опасность, я с ума сходила от страха – что с тобой будет? А ты знай себе наслаждался возможностью пустить в ход толику былого могущества…
Он не ответил, но мне не требовалось подтверждения. Такую улыбку, какая была у него тогда, поди позабудь.
– Тебе, должно быть, тяжело приходится, Солнышко. Ты на краткий миг обретаешь себя прежнего… а потом все уходит. И ничего не остается – только вот это.
Я ткнула пальцем в сторону его меркнущей спины, не пытаясь скрыть отвращения. И пусть думает обо мне что хочет: мне плевать. Я его в самом деле не очень-то уважала.
– Достаточно скверно уже то, что ты его немножко вкушаешь каждое утро, не так ли? Было бы даже проще, если бы тебе не оставили и такого напоминания о том, каким ты был когда-то…
Он стоял, угрюмо набычившись. Сейчас его мрачность перейдет в гнев – все как всегда. Как предсказуемо…
Однако я ошиблась. Неожиданно его плечи обмякли.
– Да, – выговорил он.
Он поверг меня на обе лопатки, и я рассердилась. Я сказала ему:
– Ты трус. Ты боишься, что мой план осуществится, но потом с тобой будет как в прошлый раз – ты совсем обессилеешь и не сможешь даже постоять за себя. Сделаешься бесполезен…
Он опять необъяснимо уступил мне. Он прошептал:
– Да.
Я скрипнула зубами, смиряя гнев. Впрочем, он придал мне сил встать и зло уставиться ему в спину. Я не хотела, чтобы он так вот сдавался. Я хотела… ох, знать бы, чего я хотела. Но только не такого!
– Посмотри на меня! – зарычала я.
Он повернулся и тихо произнес:
– Сумасброд…
– Что еще про Сумасброда?
Он не ответил. Я стиснула кулак и даже обрадовалась боли, когда ногти впились в ладонь.
– Что там с ним, прах тебя побери?..
Молчание, приводящее в бешенство.
Будь я хоть чуть посильней, я бы в него чем-нибудь запустила. В нынешнем состоянии мне были доступны только слова, и я собиралась использовать их по полной.
– Что ж, поговорим о Сумасброде, а почему бы и нет! Сумасброд, твой сын, умер на окровавленном полу, убитый смертными, которые вырвали у него сердце и сожрали его! Сумасброд, который продолжал любить тебя, несмотря ни на что…
– Умолкни, – рявкнул он.
– А то что будет, Блистательный Итемпас? Опять меня убить попытаешься? – Я расхохоталась, мало не задохнувшись, и последующие слова дались с трудом. – Думаешь, мне теперь есть разница, жить или умереть?..
На этом пришлось остановиться. Я тяжело села, пытаясь не разреветься и дожидаясь, чтобы прошло головокружение. По счастью, оно хотя и не сразу, но отступило.
– Бесполезен, – проговорил Солнышко. Очень тихо, почти шепотом: я сама тяжело дышала и еле расслышала. – Да, я пытался воззвать к силе. Я дрался за него, не за себя. Но магия не явилась…
Я нахмурилась, гнев улетучился, оставив после себя лишь пустоту. Мы долго сидели молча. Пока остатки его сияния не растворились совсем.
Наконец я вздохнула и откинулась на лежанке Солнышка, закрывая глаза.
– Сумасброд не был смертным, – сказала я. – Вот почему могущество не защитило его.
– Да, – ответил он. Он снова вполне овладел собой: в голосе никаких чувств, каждое слово четко. – Теперь я это понимаю. И все равно твой план – глупый риск.
– Может, и так, – выдохнула я, готовая погрузиться в дремоту. – Но вряд ли ты меня остановишь, так что лучше помогай давай.
Он подошел к кровати, встал надо мной и стоял так долго, что я в самом деле уснула. Он вполне мог бы меня убить. Раздавить. Пришибить сильным ударом. Задушить голыми руками. Сколько разных возможностей!
Вместо этого он взял меня на руки.
Движение разбудило меня, правда, только наполовину. Я плыла по воздуху у него на руках, точно во сне. По-моему, он нес меня на мою кровать гораздо дольше, чем следовало бы. А какой он был теплый…
Он уложил меня и заново пристегнул, оставив петлю на руке достаточно растянутой, чтобы я могла легко высвободиться.
– Завтра, – сказал он.
Его голос согнал с меня сон.
– Нет. Они, чего доброго, опять начнут брать у меня кровь. Надо прорываться сейчас!
– Тебе нужно окрепнуть.
То, что на его силу мне надеяться не приходилось, даже не стоило упоминания.
– А еще мое могущество не проявится ночью. Даже ради того, чтобы тебя защитить.
– А-а… – Я почувствовала себя дура дурой. – И то верно…
– Лучшее время – после полудня. Тогда Древо не будет заслонять солнце, и это может дать нам некоторое преимущество. А до тех пор я сделаю что смогу, чтобы не дать им снова взять у тебя кровь.
Я протянула руку и коснулась его лица, потом провела пальцами вниз, туда, где на рубашке застыло жесткое пятно.
– Сегодня ночью ты опять умер…
– Я за последние дни много раз умирал. Датэ очень увлечен изучением моей способности к воскрешению.
Я нахмурилась:
– Что он…
Но нет, уточнять и не требовалось: я легко могла вообразить, что с ним делал Датэ. Порывшись в смутных воспоминаниях о первых днях после гибели Сумасброда, я поняла: нынешней ночью Солнышко далеко не впервые вернулся в комнату мертвым, умирающим, окровавленным. Поэтому ничего удивительного, что тюремщики не обратили внимания на то, как я сама «прорисовала» в нем дырку.
Сколько всего, о чем мне следовало поразмыслить! Сколько вопросов, на которые я не находила ответов! Каким образом я убила Солнышко? У меня никакой краски в руках не было, даже угля! А что там Пайтья и остальные, живы ли они еще? Сумасброд, мой Сумасброд… Нет-нет, о нем думать я не могла…
Если мой план сработает, я постараюсь добраться до Неммер, богини скрытности. Уж она-то сумеет нам помочь.
И я добьюсь того, чтобы убийцы Сумасброда получили по заслугам. Пусть даже это будет последнее, что я в своей жизни сделаю.
– Тогда разбуди меня после полудня, – сказала я.
И закрыла глаза.
14
«ПОБЕГ»
(энкаустика, уголь, металлическая затирка)
Возникли сложности.
Я проснулась, но опять не до конца, и это было к лучшему: прежде чем я успела пошевелиться и выдать себя, кто-то заговорил, и я поняла, что мы с Солнышком в комнате не одни.
– Отпусти.
Я аж похолодела: Хадо!
В воздухе витало напряжение, я воспринимала его как легкий зуд, но не понимала причины. Гнев? Нет. Не то.
– Отпусти, не то позову стражников. Они прямо за дверью!
Звук быстрого движения. Одежда, плоть…
– Кто ты?
Это заговорил Солнышко, хотя я едва признала его голос. Он дрожал от смятения.
– Не тот, за кого ты меня принимаешь.
– Но…
– Я – это я! – с таким свирепым напором ответил Хадо, что я едва не забылась и не дернулась съежиться. – Для тебя – всего лишь простой смертный!
– Да… да. – Голос Солнышка снова зазвучал как обычно, почти совершенно бесстрастно. – Теперь я это вижу.
Хадо глубоко вздохнул – не менее прерывисто, чем Солнышко минуту назад, и напряжение до некоторой степени спало. Вновь зашуршала ткань, и тень подошедшего Хадо легла на мое лицо.
– Есть сегодня какие-то признаки выздоровления? Она пробовала говорить?
– Нет. И опять нет.
Вышло ужасно чопорно, даже по его меркам. В Белых залах учат, что Блистательный Итемпас не способен ко лжи. Я с облегчением убедилась: очень даже способен. Хотя удовольствия не получает.
– Теперь все иначе, – сказал Хадо. – Сегодня вечером они снова начнут брать кровь. Надеюсь, она достаточно окрепла.
– Это ее, скорее всего, убьет.
– Выгляни в окошко! Уже две недели прошло с тех пор, как умерла Роул. Половина срока, положенного Ночным хозяином, – о чем он и соизволил нам столь театрально напомнить…
У него вырвался смешок, негромкий и невеселый. Я терялась в догадках, что он имел в виду.
– Датэ как увидел это, стал как одержимый. В этот раз я точно не сумею отговорить его…
Рука Хадо внезапно прошлась по моему лицу, убирая с него волосы. Прикосновение оказалось до того нежным, что я аж удивилась. Вот уж от кого не ждала!
– На самом деле, – продолжал он со вздохом, – если сознание к ней не вернется… ох, бездна, да если и вернется… боюсь, он из нее выцедит всю кровь, что осталась. И сердце вырвет…
Я покрылась гусиной кожей. И стала молиться, чтобы Хадо не заметил.
Он дотронулся до ремня, перехватившего мою талию. Он молчал, занятый своими мыслями, и уходить не торопился. Я начала беспокоиться. Солнечный свет, падавший на лицо, показался мне каким-то странным. Вроде как разбавленным. Что это значило, – может, время уже к вечеру?.. Если Хадо слишком задержится, солнце, того гляди, сядет и Солнышко будет бессилен. А без его магии у нас ничего не получится.
– Ты прямо сам не свой, – вдруг сказал Солнышко. – Что-то от него осталось в тебе.
Хадо, стоявший подле меня, ощутимо напрягся.
– Уж не та часть, для которой ты что-то значишь, – буркнул он и направился к двери. – Заговоришь об этом еще раз, и я тебя сам убью!
Сказав так, он вышел, стукнув дверью громче, чем следовало. Солнышко тотчас подскочил ко мне и так дернул за пряжку, что я охнула.
– Сегодня здесь все вверх дном, – сказал он. – Охранники взвинчены, то и дело заглядывают. Каждый час кто-то является – то слуги с едой, то руку твою проверить, теперь еще этот…
Я так поняла – он имел в виду Хадо.
Я отпихнула его и сама расстегнула среднюю пряжку, жестом предложив ему освободить мне ноги, и он склонился над ними. Я спросила:
– А что случилось, что они так забегали?
– Сегодня утром встало черное солнце.
Я ахнула и замерла. Солнышко продолжал расстегивать ремни.
– Это предупреждение? – спросила я.
И вспомнила слова кудрявой богини, сказанные в тот день в переулке Южного Корня: «Ты лучше моего знаешь, каков он в гневе». И, как я еще тогда поняла, не Итемпас имелся в виду. Когда Ночной хозяин узнает, что и другие Его дети погибли или пропали, что удержит Его карающую длань? Станет ли он дожидаться истечения полного месяца, как обещал?..
– Да, – сказал Солнышко. – Хотя, похоже, Йейнэ как-то удалось до некоторой степени умерить его гнев. Остальной мир сегодня видит солнце как обычно. Оно стало черным лишь для этого города.
Итак, сбывалось предсказанное Серимн. Я по-прежнему чувствовала на щеке солнечное тепло, только ослабленное. И вероятно, какой-то свет все же был, потому что иначе Солнышко не стал бы возиться с ремнями. Похоже, все выглядело как при затмении: я слышала его описания, люди тоже вспоминали черное солнце. Но чтобы затмение длилось весь день и перемещалось вместе с солнцем по небу?.. Неудивительно, что новозоры так всполошились. Весь город небось с ума от страха сходил!
Я спросила:
– Сколько еще до заката?
– Очень немного.
Ох, боги.
– Как по-твоему, ты сумеешь окно разбить? Там очень толстые стекла…
Мои руки отказывались двигаться сколько-нибудь проворно, я была еще слишком слаба. Хотя все-таки не как прежде.
– Ножки у кроватей железные, – сказал Солнышко. – Одну я расшатал, она послужит дубинкой.
Такой вот ответ на мой вопрос.
Избавившись наконец от ремней, я смогла сесть. На сей раз голова не закружилась, но, встав, я пошатнулась. Солнышко куда-то отвернулся, и я услышала, как он пододвигал стол к двери. Это должно было задержать охранников: они ведь услышат, как Солнышко высаживает окно, и сразу бросятся в комнату. Как только мы возьмемся за дело, каждое мгновение будет на счету!
Вот он крякнул от усилия, потом заскрипел металл – он выкорчевывал кроватную ножку. Потом он как мог тише придвинул сломанную кровать опять же к двери.
И вот мы с ним встали возле окна. Я еще чувствовала солнечный свет, но он уже слабел, остывая. Скоро он померкнет совсем.
– Я не знаю, быстро ли проявится магия, – сказал он.
«И проявится ли вообще», – мысленно добавила я, догадываясь, что и он подумал об этом.
– Значит, – сказала я, – некоторое время я буду падать. А лететь вниз ох как далеко…
Он ответил:
– В минуты опасности смертных убивает лишь страх.
Гнев, владевший мной со времени гибели Сумасброда, так особо никуда и не делся, лишь на время отступил. Теперь он снова возгорелся. Я улыбнулась:
– Тогда я не стану бояться.
Он чуть помедлил – и занес импровизированную дубинку.
Первый удар пустил по стеклу паутину трещин. А еще он оказался ужасно громким и гулко отдался в полупустой комнате. Снаружи тотчас отозвались встревоженные голоса. Кто-то уже возился с замком, звенели ключи…
Солнышко подался немного назад и обрушил на стекло новый удар, вложив в него всю свою силу. Его размах был таков, что меня обдало ветерком. На этот раз окошку настал конец. Стекло распалось на несколько крупных обломков. В комнату ворвался потрясающе холодный вихрь… Балахон тотчас прилип к коже, меня затрясло.
Стражники уже приоткрыли дверь, но стол и кровать им мешали. Они кричали на нас и громко звали подмогу, пытаясь оттолкнуть неуклюжую баррикаду. Солнышко отшвырнул дубинку и ударом ноги окончательно вышиб стекло. Потом взял мои руки в свои и направил их вперед. Я нащупала ткань: он, оказывается, снял рубашку, чтобы прикрыть острые осколки, торчавшие снизу из рамы.
– Будешь прыгать, – сказал он, – постарайся оттолкнуться подальше от Древа.
Можно подумать, он только тем и занимался всю жизнь, что давал советы женщинам перед смертельным прыжком.
Я кивнула и высунулась в пустоту, на ходу соображая, как лучше отталкиваться. В это время снизу налетел новый порыв. Он подхватил мои волосы, и на миг моя решимость растаяла. Я была всего лишь человеком… ну или не совсем человеком – но смертной уж точно.
Я заставила себя вспомнить Сумасброда. Вызвать его образ. И тот взгляд в последние мгновения жизни. Он знал, что умирает, и знал, что я причиной тому. Но в его глазах не было ни ненависти, ни отвращения, ни даже упрека. Он по-прежнему любил меня…
Страх исчез. Я немного отступила от окна.
Голос Солнышка перекрыл вопли охраны:
– Орри, ты должна…
– Да заткнись ты, – прошептала я.
И с разбегу нырнула в разверзшуюся бездну. Раскинула руки – и полетела…
Рев ветра ворвался в уши, заглушив все прочие звуки. Одежда развевалась и больно хлестала. Непослушные волосы, которые кто-то связал в хвостик, чтобы поменьше мешали, мигом растрепались и вились облаком. Я падала, но не ощущала падения. Я словно плыла в океане чистого воздуха. Все беспокойства и опасения покинули меня. Я вольно парила и только думала: вот бы это продлилось…
Чья-то рука шлепнула меня по ноге, нарушив блаженство. Я перевернулась на спину – не спеша, лениво и грациозно. Это что, Солнышко подоспел?.. Я не могла видеть его. Похоже, мой замысел не удался. Мы ударимся о землю, и обоим настанет конец. Потом он воскреснет. А я – нет.
Я потянулась вверх, простирая к нему обе руки. Со второй попытки он их поймал, привлек меня к себе и крепко обнял. Я блаженно прислонилась к его твердому горячему телу, и несущийся мимо ветер стал меня убаюкивать. Как хорошо! Хоть не в одиночку придется умирать…
Мое ухо было плотно прижато к его груди. Поэтому я почувствовала, как он напрягся, а потом хрипло ахнул. Его сердце гулко бухнуло в ребра, прямо против моей щеки. А потом…
Возник свет.
Во имя Троих, какой яркий!.. Повсюду, кругом!.. Я зажмурилась, но все равно видела сияющий силуэт Солнышка. Его свет раздвигал тьму моей слепоты. Я даже кожей ощущала его, будто прикосновение солнца. Мы неслись к земле подобно тому, о чем я была наслышана, но не надеялась когда-нибудь узреть своими глазами. Мы были точно комета. Точно падающая звезда…
