Текст книги "Наследие. Трилогия (ЛП)"

Однако пришло время для других изменений.

Мы с Нахадотом развернулись к Итемпасу. Он смотрел на нас холодными глазами цвета топаза.

– Ну-ну, – процедил он, обращаясь к Нахадоту, хотя вся ненависть в этом золотом взгляде предназначалась мне. – Поздравляю с удачным переворотом. Я-то думал, что достаточно будет убить девчонку. Но нет, ее следовало полностью уничтожить.

– Для этого тебе бы понадобилось больше силы, чем у тебя есть, – отозвалась я.

Он сердито свел брови. Ах, как легко читать в его душе… Интересно, он сам это понимает? Итемпас все еще видит во мне смертную женщину, а смертные для него ничего не значат.

– Ты не Энефа, – презрительно бросил он.

– Нет, я не Энефа, – с улыбкой подтвердила я. – А знаешь, почему душа Энефы так и оставалась здесь все эти годы? Вовсе не из-за Камня.

Чем сильнее он злился, тем мрачнее хмурился. Хм, какое вспыльчивое существо… И что такого Наха в нем увидел? Нет, не буду ревновать. Это опасно. Нельзя, чтобы прошлое повторилось.

– Цикл жизни и смерти берет начало во мне и ко мне возвращается, – проговорила я, дотрагиваясь до груди.

Там что-то – не совсем сердце – часто и ровно билось.

– Даже Энефа не понимала своего могущества. Возможно, ей изначально предстояло умереть, и теперь я – единственная из нас, кто никогда не будет подлинно бессмертной. Но благодаря этому же свойству я никогда не умру. Меня можно уничтожить, но часть меня все равно пребудет в мире. Моя душа, мое тело, возможно, лишь память – и этого будет достаточно, чтобы вернуть меня обратно.

– Значит, мне следовало тщательнее спланировать твою смерть, – с ненавистью проговорил Итемпас.

В голосе слышалась неприкрытая угроза.

– В следующий раз я ничего не упущу, не надейся.

И тут вперед выступил Нахадот. Черный ореол, колыхавшийся вокруг него, потрескивал, как лед в холод, а за ним оседали на пол снежинки – его аура вымораживала влажность из воздуха.

– Следующего раза не будет, Темпа, – с пугающей нежностью проговорил он. – Камня больше нет, и я свободен. И сейчас я разорву тебя в клочья – ибо именно об этом я мечтал все долгие ночи, пока был пленником в этом дворце.

Аура Итемпаса вспыхнула белым пламенем, глаза заполыхали, как два солнца-близнеца.

– Некогда я сокрушил тебя, братец, и сбросил на землю, и я смогу сделать это снова…

– Хватит, – четко проговорила я.

Нахадот злобно зашипел. Он пригнулся и вдруг выпустил чудовищные когти. Что-то мелькнуло, и Сиэй уже стоял за ним – кот, выгибающий спину. Курруэ двинулась было к Итемпасу, но Чжаккарн приставила дротик ей к горлу.

И никто даже не посмотрел в мою сторону. Я вздохнула.

Я знала, на что способна, чувствовала свою силу и умела ею управлять, как мы, не задумываясь, дышим. Прикрыв глаза, я зачерпнула из нее и почувствовала, как она тугой пружиной развернулась во мне. Я готова, и ей не терпится вырваться.

Ну что ж, время повеселиться.

Первый удар прокатился по дворцу мощной волной, и все зашатались, не в силах устоять на ногах – даже мои братцы-забияки. Они, кстати, разом прекратили браниться и удивленно примолкли. Я отвернулась от них и прикрыла глаза, зачерпывая и лепя клубящуюся во мне энергию – как же ее много! Если забыть об осторожности, я тут все разнесу… Сознание сообщало, что я окружена играющей разными цветами ночью: серый цвет грозовых туч, розовый заката и бело-зеленый рассвета. Волосы трепал нездешний ветер, по ним бежали искры. Платье обвивало ноги – как неудобно! Я пожелала – и оно превратилось в даррскую воинскую одежду: безрукавка на шнуровке и практичные брюки чуть ниже колен. Правда, цвет немного подкачал – непрактичный, серебристый, но я же богиня, в конце-то концов.

Вокруг нас возникли стены – необработанные, коричневые, покрытые древесной корой. Кольцо было не сплошным – тут и там оставались бреши, и мне приходилось их заполнять усилием воли. Потянулись ветки, они давали ростки, на них открывались почки, выпуская листья. Небо над нами еще просматривалось, хотя уже побледнело – все же теперь над головами колыхалась густая листва. А сквозь нее вздымался гигантский древесный ствол, покрытый наростами и очень старый на вид.

На самом деле верхние ветви этого дерева пронзали самое небо. Если бы я смотрела на этот мир сверху, то увидела бы белые облака, синие моря и коричневую сушу – и одинокое величественное дерево, пробивающее гладкую поверхность планеты. Подлетев поближе, я бы углядела подобные горам корни, в развилке которых угнездился целый город – Небо. Я бы увидела ветви длиной с полноводную реку. Я бы увидела, как мечутся внизу перепуганные люди, как они выбегают из домов и подскакивают, чтобы в благоговейном ужасе посмотреть на громадное дерево, обвившееся вокруг дворца Отца Небесного.

На самом деле я все это видела – даже не открывая глаз. И тогда я их открыла и увидела, что мои братья и дети изумленно смотрят на меня.

– Хватит, – повторила я.

В этот раз меня услышали.

– Этот мир не перенесет еще одной Войны богов. Я не позволю развязать ее.

– Ты – не позволишь?..

Итемпас сжал кулаки, и я почувствовала тяжелый, опаляющий жар его мощи. На мгновение я поддалась страху – и правильно сделала. В начале времен его воля изменяла вселенную, и его мудрость и опыт многажды превосходили мои. Я даже не знала, как боги сражаются. Он не набросился на меня, но лишь потому, что понимал: он один против двух, – и только это его останавливало.

Тогда у нас есть надежда, решила я.

Нахадот, словно читая мои мысли, осуждающе покачал головой:

– Йейнэ, нет.

Глаза его превратились в черные дыры, готовые затянуть и поглотить целые миры. Он истекал жаждой мщения, она тянулась от него, как удушливый дым.

– Он убил Энефу – хотя любил ее. И он убьет тебя – а тебя он даже не любит. Мы должны уничтожить его – или погибнем сами.

М-да, какое затруднительное положение. Мне нечего делить с Итемпасом – он убил Энефу, не меня. Но Нахадот страдал тысячелетиями – и эту боль необходимо избыть. Он заслуживал того, чтобы над его врагом свершилось правосудие. И хуже того – он был прав в этом споре. Итемпас безумен, и с ума его свели ревность и страх. Безумцы не должны ходить среди здоровых – ибо они причинят вред и себе, и другим.

Но убивать его нельзя! Трое создали вселенную – и создали ее из себя. Без Троих мир погибнет.

– Мне приходит в голову лишь одно решение, – тихо сказала я.

И его нельзя назвать идеальным. Ибо я по опыту знала, как много зла и боли может причинить даже один смертный, если у него есть время и он обладает властью. Но мы должны надеяться на лучшее.

Нахадот нахмурился, прочтя в мыслях мое решение, но ненависть немного отпустила его. Да, я так и думала – он согласится. И наконец он кивнул.

Итемпас замер в неподвижности – догадался, что мы задумали. Это он изобрел язык, а мы – мы никогда не нуждались в словах.

– Я этого не потерплю!

– Потерпишь, – сказала я, и сила Нахадота слилась с моей.

Слилась легко – лишнее доказательство того, что Трое должны трудиться сообща, а не враждовать. Когда-нибудь, когда Итемпас отбудет свое наказание, мы снова станем изначальными Тремя. О, какие чудеса нам предстоит сотворить! Я буду надеяться, что это время придет.

– Ты станешь слугой, – сказал Итемпасу Нахадот.

В голосе его звучал холодный и тяжкий металл, ибо голос свершал правосудие. Я чувствовала, как реальность меняется на глазах. Мы никогда не нуждались в отдельном языке – любой бы подошел, просто кому-нибудь нужно произносить слова вслух.

– Но не одной семьи, а целого мира. Ты будешь ходить среди смертных как один из них, безвестный и никем не узнанный, и попробуешь заслужить богатство и уважение собственными делами и словами. Ты сможешь воззвать к своей силе лишь в случае великой нужды и лишь для того, чтобы помочь смертным, которых так презираешь. И ты исправишь все зло, что до сих пор творили твоим именем.

И Нахадот улыбнулся. Не жестоко – он был свободен и не нуждался более в жестокости, – но и милосердия в нем не чувствовалось.

– Полагаю, что исполнение этого условия займет приличное время.

Итемпас молчал – он не мог говорить. Слова Нахадота вцепились в него, и наша сила превратила слова в цепи, которые смертный не мог ни увидеть, ни разрубить. Итемпас сопротивлялся и даже сумел один раз ударить силой – отчаянным, яростным высверком. Но какое там… Один из Трех не мог противостоять мощи двоих. Итемпас прекрасно знал это и пользовался этим достаточно долго, чтобы теперь проявить благоразумие.

Но я не могла оставить его в таком бедственном виде. Ибо подлинное наказание служит не только делу мщения, но и ведет к исправлению преступника.

– Срок твоего заключения закончится раньше, – сказала я, и мои слова свились в кольцо и туго охватили его, – если ты познаешь настоящую любовь.

Итемпас одарил меня злобным взглядом. Вес нашей мощи не бросил его на колени, но он еле держался на ногах. И он стоял – согнувшись и весь дрожал, пламенная аура его исчезла, а на лице выступила совершенно человеческая испарина.

– Я… никогда… не стану любить тебя… – проговорил он сквозь зубы.

Я изумленно сморгнула:

– На что мне твоя любовь? Ты – чудовище, Итемпас, ты уничтожаешь все, что тебе дорого. Я вижу в тебе одиночество, и страдание я вижу – но все это дело твоих собственных рук.

Он скривился и широко раскрыл глаза. Я вздохнула, покачала головой и подошла ближе. И погладила его по щеке. От моего прикосновения он скривился еще больше, но я гладила его до тех пор, пока он не успокоился.

– Ты ведь любишь не только меня, – прошептала я. – Неужели ты не соскучился по брату?

И, как я и ожидала, Итемпас посмотрел на Нахадота. Какой тоской полнились его глаза! Питай я хоть какую-нибудь надежду, я бы попросила Нахадота присоединиться к беседе. Одно доброе слово ускорило бы исцеление Итемпаса. Но пройдут столетия, прежде чем раны Нахадота закроются и он станет способен на подобное.

Я вздохнула. Ну что ж, ничего не поделаешь. Я приложу все усилия, чтобы облегчить их боль, и попытаюсь помирить их, когда время уврачует раны обоих. В конце концов, я дала обещание.

– Когда ты будешь готов присоединиться к нам, – прошептала я Итемпасу, – я, по крайней мере, буду рада твоему возвращению.

И я поцеловала его и вложила в этот поцелуй надежду и обещание спасения. Однако изумление наше стало обоюдным – хоть лицо его и оставалось твердым, губы оказались мягкими и податливыми. И я почувствовала вкус специй и океанского бриза, и рот мой наполнился слюной, а тело – желанием. Неудивительно, что Нахадот любил его. Кстати, когда мои губы оторвались от его, он застыл с раскрытым ртом – и я поняла, что он почувствовал то же самое.

Я поглядела на Нахадота, который вздохнул с человеческой усталостью:

– Он не меняется, Йейнэ. Не может.

– Сможет, если захочет, – твердо сказала я.

– Какая же ты все-таки наивная.

Да. Наверное. Но я все равно права.

Я не отрывала взгляда от Итемпаса – хотя подошла к Нахе и взяла его за руку. А Итемпас смотрел на нас, как умирающий от жажды человек вблизи водопада. Его ждут нелегкие времена, но он сильный. Он один из нас. Когда-нибудь он снова будет с нами.

Вокруг Итемпаса сомкнулась сила – прямо как лепестки гигантского цветка. Задрожало марево переливающихся энергий. А когда оно истаяло, он выглядел как человек: волосы больше не сияли, а глаза стали просто карими. Красивый – но не совершенный. Просто человек. Он ссыпался на пол, потеряв сознание.

Дело сделано.

– Нет, – мрачно сказал Нахадот.

– Дай ему шанс, – проговорила я.

– Я уже пообещал освободить его!

– Да. Ты пообещал ему смерть. Но я могу дать ему большее.

И я погладила щеку Нахадота. Под моими пальцами она замерцала. Его лицо менялось ежеминутно – и оставалось прекрасным во всех обликах, хотя смертные бы так не сказали, некоторые лица не были человеческими. Да и я более не была человеком. Я сама могла бы принять любой из его обликов, и у него не было нужды в каком-то одном.

Он вздохнул и прикрыл глаза, когда я его коснулась. Это обрадовало и встревожило меня. Он долго пробыл в одиночестве. А мне надо быть осторожнее и не пользоваться этой его слабостью – в дальнейшем он меня не простит.

И все же у меня оставалось важное дело. Я сказала:

– Он в той же мере, что и ты, заслуживает свободы.

Нахадот снова тяжело вздохнул – и выдохнул крохотные черные звезды. Они сверкали и умножались в числе, а потом сгустились в фигуру человека. Оборотный призрак бога стоял передо мной. Я пожелала, чтобы он ожил, и он стал человеком. Мужчиной. Дневным двойником Нахадота. Он осмотрелся, а потом увидел сияющее существо, которое так долго было его второй половиной. За все это время они ни разу не встретились, но его глаза округлились, когда он понял, кто перед ним.

– Боги мои, – выдохнул он.

Он был слишком напуган, чтобы понять, как комично это звучит.

– Йейнэ…

Я обернулась и увидела Сиэя – он принял свой обычный облик ребенка. Он стоял – напряженный, вытянутый в струнку – и пристально вглядывался в мое лицо.

– Йейнэ?..

Я потянулась было к нему, а потом засомневалась. Все-таки он не мой – несмотря на все мои собственнические чувства.

Он потянулся ко мне – тоже нерешительно – и осторожно ощупал лицо и руки:

– А ты… ты и вправду не она?

– Нет. Я просто Йейнэ.

Я опустила голову. Пусть выбирает. Я приму его решение, если он отвергнет меня. Но…

– Ты же хотел, чтобы я стала ею?

– Хотел?

Выражение его лица растопило бы лед самого холодного сердца. Он бросился ко мне и обнял, а я привлекла его к себе и долго не отпускала.

– Ах, Йейнэ, ты все-таки еще совсем человек… – прошептал он, прижимаясь к моей груди.

Я чувствовала, как он дрожит.

Поверх головы Сиэя я оглядела других своих детей. Точнее, приемных детей. Да, так лучше их называть. Чжаккарн почтительно склонила голову – ни дать ни взять, воин, приветствующий нового полководца. Она будет повиноваться – я бы хотела другого, конечно, но пока и это сойдет.

А вот Курруэ… Тут требовались иные меры.

Мягко отстранив от себя Сиэя, я двинулась к ней. Курруэ немедленно опустилась на одно колено и склонила голову.

– Я не буду умолять тебя о прощении, – сказала она.

Однако голос выдавал ее страх. Обычно она говорила ровным, звонким голосом.

– Я поступила так, как считала правильным.

– Конечно, ты поступила именно таким образом, – проговорила я. – Ты поступила мудро.

И я протянула руку и погладила ее по волосам – как только что гладила Сиэя. В этом облике они были длинными и серебристыми, с жесткими металлическими завитками. Очень красивыми.

Я пропускала их сквозь пальцы, пока Курруэ падала на пол. Мертвая.

– Йейнэ… – потрясенно прошептал Сиэй.

Некоторое время я ничего не отвечала – потому что встретилась глазами с Чжаккарн. Та снова склонила голову, и я уверилась, что завоевала ее уважение.

– Дарр, – сказала я.

– Я позабочусь обо всем, – ответила Чжаккарн и исчезла.

И я почувствовала такое облегчение, что сама удивилась. Наверное, я все-таки еще слишком человек, как сказал Сиэй.

В комнату проросла ветка, но я дотронулась до нее, и она вытянулась в другую сторону и перестала мешать.

– И ты тоже, – обратилась я к Симине, и та побледнела и попятилась.

– Нет, – вдруг резко сказал Нахадот.

И повернулся к Симине – с улыбкой. В комнате стало темно.

– Она принадлежит мне.

– Нет, – прошептала Симина, отступая еще на шаг.

Она бы с радостью сбежала – но лестницу перекрывала еще одна ветка. Она бы точно сбежала – хотя, конечно, какой толк бегать от бога…

– Просто убей меня, и все.

– Ты больше не можешь мне приказывать, – сказал Нахадот.

Он поднял руку, и пальцы сжались словно бы на невидимом поводке. Симина вскрикнула, дернулась и упала на четвереньки. Вцепилась в горло, будто пыталась оттянуть от шеи петлю. Наха наклонился, взял ее за подбородок и поцеловал – с морозной нежностью.

– Я убью тебя, Симина. За это можешь не переживать. Но я убью тебя не сейчас.

Жалости я не чувствовала. Я еще слишком человек – ничего не поделаешь.

Что ж, теперь Декарта.

Он сидел на полу – когда мое дерево проявило себя в мире, его отбросило в сторону. А когда я подошла, то увидела саднящую боль в бедре – перелом. Сердце билось неровно. Чересчур много всего на него обрушилось. Плохая для Декарты выдалась ночь. Но когда я наклонилась над ним, он вдруг улыбнулся.

– Богиня, – пробормотал он и вдруг рассмеялся – сухим, лающим смехом.

Как ни странно, совсем не горьким.

– Да, Киннет если уж делала что-то, так делала.

Неожиданно для себя я улыбнулась в ответ:

– Да, она это умела.

– Ну что ж. – Тут он задрал подбородок и гордо посмотрел на меня – правда, царственность позы немного портило сбитое из-за сердцебиения дыхание. – Что с нами будет, богиня Йейнэ? Что станется с твоими человеческими родичами?

Я обхватила руками колени, покачиваясь на пальцах – про обувь я как-то забыла и теперь расхаживала босиком.

– Ты изберешь другого наследника, который в меру своих сил будет хранить семью. Получится у него или нет – покажет время, ибо мы с Нахой уйдем из этого мира, а Итемпас вам теперь без надобности. Интересно посмотреть, как смертные управятся с миром без нашего постоянного вмешательства.

Декарта уставился на меня с выражением крайнего недоверия и ужаса на лице:

– Без помощи богов народы этого мира восстанут и уничтожат нас! А потом обратятся друг против друга!

– Такое – возможно.

– Возможно?

– И непременно случится, – заметила я, – если твои потомки выкажут себя глупцами. Но Энефадэ никогда не были единственным оружием Арамери. Ты, дедушка, знаешь это лучше, чем кто бы то ни было. Вы скопили огромные богатства – более, чем иные народы, их хватит на то, чтобы нанять и вооружить не одну армию. В вашем распоряжении – жрецы Итемпаса, а они будут весьма заинтересованы в том, чтобы распространить вашу версию правды, ибо их существование тоже оказалось под угрозой. И наконец, у вас есть ваши собственные хитрость и коварство, оттачиваемые веками, – и это тоже оружие, причем грозное.

Я пожала плечами.

– Арамери выживут. Возможно, даже сохранят власть – не навсегда, но еще несколько поколений будут править. Достаточно долго, чтобы сдерживать самые худшие порывы людей этого мира.

– Наступает время перемен, – проговорил Нахадот.

Он неожиданно оказался рядом со мной. Декарта отшатнулся, но в глазах Нахадота более не было злобы. Рабство сделало из него безумца, но свобода уже оказала свое целительное действие.

– Мир должен измениться. Арамери слишком долго не давали ничему произойти – а это против природы. Грядут перемены – возможно, кровавые.

– Но если поведете себя разумно, – добавила я, – сохраните то, что имеете.

Декарта недоверчиво покачал головой:

– Если кто и сохранит, то не я. Я умираю. А мои наследники – у них была сила, чтобы править так, как ты говорила, но…

И он посмотрел туда, где лежал Релад. В горле у него торчал нож, глаза были открыты. Крови натекло даже больше, чем из меня.

– Дядя… – начала было Симина, но Нахадот дернул за поводок, и она замолчала.

Декарта взглянул на нее, а потом молча отвернулся.

– У тебя есть еще один наследник, Декарта, – сказала я. – Он умный и обладает знаниями. Я думаю, он достаточно силен для того, чтобы править, – хотя, признаться честно, я не жду от него благодарности за то, что подсказала тебе его кандидатуру.

И я улыбнулась собственным мыслям: мне не нужно было смотреть земными глазами, чтобы увидеть творившееся на разных уровнях Неба. Внутри дворец не сильно изменился. Кое-где вместо блестящего перламутра из стен проросли кора и ветки, и в мертвых пространствах теперь колыхался лес. Однако даже столь незначительные изменения насмерть перепугали обитателей Неба – как чистокровных, так и слуг. А в сердце хаоса стоял Теврил, спокойно раздающий приказы и организующий эвакуацию.

О да, из него получится хороший правитель.

Декарта изумился, но приказ оспаривать не стал. Лишь кивнул, а я дотронулась до него и пожелала, чтобы сломанная кость срослась, а сердце оздоровилось. Так он сможет прожить на пару дней дольше – хотя бы для того, чтобы проследить за передачей власти.

– Я… я не понимаю… – пробормотал Наха-человек, глядя, как мы с его божественным двойником поднимаемся на ноги.

Случившееся неимоверно потрясло его.

– Зачем ты это сделала? И что мне теперь делать?

Я изумленно посмотрела на него.

– Живи, – ответила я. – Спрашивается, для чего еще мне стоило тебя оживлять?

*