Текст книги "Статьи"

Автор книги: Николай Лесков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 85 страниц)

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ВРАЧАХ РЕКРУТСКИХ ПРИСУТСТВИЙ

На основании статей IV тома действующих законов Российской империи при каждом рекрутском присутствии состоит врач для определения способности к военной службе людей, представляемых к сдаче в рекруты. Во время наборов, кроме врача-члена, назначается в каждое рекрутское присутствие еще другой врач в качестве консультанта для разрешения особых случаев. Вся обязанность врача-члена заключается в осмотре данного субъекта и объявлении председателю и членам: способен ли он к военной службе или нет. В сомнительном случае он должен спросить мнение консультанта. Член-врач не участвует ни в рассмотрении семейных очередей, ни в определении права наемщиков и нанимателей, ни в разрешении того, можно ли обвинить в беспаспортности и бродяжестве восьмилетнего еврейского ребенка, которого благонамеренные единоверцы в соседнем местечке ночью с постели вырвали из рук матери и представляют с удостоверением станового пристава, что такой-то Срулик задержан его единоверцем Мордухом без узаконенного письменного вида. Не его даже дело рассуждать, узаконен ли для 8-летних детей письменный вид, за неимением которого их отдают в рекруты. Все это не его дело, но за всем тем роль его не только не пассивная, но он, если так можно сказать, “первый человек” в рекрутском присутствии; в нем вся “суть” дела, в нем гамлетовское “быть или не быть” для рекрута. Рекрутский отдатчик, приезжая с партиею людей для сдачи в рекруты в город, в котором открыто рекрутское присутствие, более всего заботится о “лекаре”; как бы “лекаря ублаготворить, – говорит он, – а с бумажными справимся”. Бумажными членами называют обыкновенно: 1) военного приемщика (тоже “суть”, но “суть”, своего рода, гораздо меньшую), 2) “мерового ундера” – лицо зауряд значительное, особенно во мнении рекрутских старост и отдатчиков, и 3) письмоводителя и саранчу, его окружающую. О “панах советниках” отдатчик мало заботится и, случается, обходит его вовсе, говоря: “Э! это ни швец, ни жнец, ни в дуду игрец”; до председателей же почти никогда не доходят, ибо с ними нужно говорить уже “о материях важных”. Врач-член – это factotum[113]113
  Доверенное лицо – Лат.


[Закрыть] всякого, без него ничто же бысть еже бысть. Двери его квартиры с утра до ночи осаждены разного рода людьми: тот привозит ему показать наемщика и платит за это 50 руб. сер<ебром>, хотя может сделать это официально, не израсходовав ничего, кроме двух листов гербовой бумаги, но он боится этого освидетельствования, потому что “лекарь незадобренный напакостит так, что и не поправишь”; помещик просит принять Ванюшку, который не хочет идти по оброку и оставить молодую жену в прачках у барина; отдатчик просит принять Срулика, мать Срулика просит забраковать его, – член-врач все это слушает торопясь и наскоро, обращает внимание только на монетное подкрепление просьбы. Видит – мало – поторгуется и всегда возьмет желаемый гонорарий, и отпустит каждого с наставлением: как дать себя узнать в присутствии. Это дело довольно трудное. В одно заседание иногда представляется 500–600 человек нагих людей. Давшего от не давшего не отличишь. Но опытный член-врач достигает этого просто: он научает одного не раскрывать рта, другого сказать, что он “на парах сидел”, третьего объявить выпадение кишки и т. п., дело идет как по маслу, ошибок не бывает. В недавние еще времена рекруты, входя в присутственную камеру, брали в рот полуимпериал, и член-врач, осматривая рот, искусно манипулировал монету в свой карман, объявляя, что у рекрута “завалы брюшных внутренностей, расположение к чахотке” или другая какая болезнь из числа означенных в “Наставлении врачам, в рекрутские присутствия отряжаемым”. Теперь эти приемы вывелись из обыкновения и заменены предварительными сделками. Из сделок, не имеющих предварительного характера, остается только одно – забракование по случаю выпадения заднепроходной кишки. Заднепроходная кишка осматриваемого рекрута весьма близка сердцу рекрутского эскулапа; по ее вонючей слизи скользит в его околосердечный карман кровавая копейка труженика – пахаря, откупающегося от изучения шагистики, в обиду другого, более несчастного бедняка, не могущего купить себе возвращение к детям двумя или тремя полуимпериалами. Это делается обыкновенно так: человек, решившийся откупиться от рекрутства за неспособностью, берет кусок свежей окровавленной бараньей кишки и всовывает ее пальцем в задний проход, где она держится довольно крепко, и, обнажаясь, предстает в присутствии с таким украшением. Присутствующие члены, при виде торчащего между ягодицами окровавленного куска кишки, плюют и отворачиваются, а врач с “ундером” ведет рекрута в сени, где стоит лоханка, над которой осматриваемый садится, напрягаясь по приказанию лекаря и “дохтера”, как обыкновенно называют консультантов. Во время этого напряжения испытуемый вынимает из-за скулы один, два, иногда три полуимпериала, объявляя, что “выпадение – действительное”. Присутствием ундера обыкновенно никто из членов не стесняется, ибо он всегда употребляется ими как фактор. Я хорошо помню знаменитого “ундера” Данилу Хведоровича, который обыкновенно внушал отдатчикам, что вся сила он да лекарь, а дохтера и приемщика надо так только по губам помазать, письмоводителю можно дать, можно и не дать, а о председателе и советнике отзывался всегда с совершенным презрением, говоря, что “се черт зна що”. Член-врач и “дохтер” всегда состоят в самых интимных отношениях с меровым “ундером” и не могут без него обходиться, потому что не заинтересованные в деле председатели часто велят записывать в росписи людей, только что привезенных, так что с отдатчиками их ни лекарю, ни его помощнику “дохтеру” нельзя повидаться и взять с них взятку, а дело это исполняет “ундер”, давая знать лекарю, ублаготворен ли он, поглаживанием своего уса. Тронется “ундер” за правый ус – значит смазано, чтобы принять. Тронется за левый – смазано, чтобы обраковать. Поправит “амуницу” – ничего не дали. Лекарь и ундер – это Орест и Пилад, им расходиться никак нельзя. Действия лекаря и всегда согласного с ним консультанта бесконтрольны; от слова лекаря зависит более, чем от всех приказных проделок, и он это хорошо знает и, не дремля, пользуется своим значением. Обыкновенный гонорарий члена-врача можно определить так: за прием совершенно годного к службе помещичьего рекрута от 1 до 3 р<ублей>, за прием еврейского от 5 до 25, за наемщика от 100 до 200, за беспаспортного еврея тоже, за обракование вдвое того, что можно взять с отдатчика за прием. За прием уродов и калек нет определенной платы; она зависит от соображений, основываемых врачом на наглядности калечества рекрута, по отношению к умственным способностям председателя, власть имеющего вершить дело своим голосом. Впрочем, здесь обыкновенно “один бывает великодушнее другого, а другой великодушнее одного”. Только с казенных крестьян берется несколько поменьше, ибо у них свое начальство, есть и свой “дохтер”, так тут уже что дадут “из чести”, – принимать таких рекрут, многие врачи-члены говорят, все равно что “канитель мотать” – святые отцы – карбованцы еще прежде уходят к врачам, облегчающим государственные имущества. Кроме выпадения заднепроходной кишки, за которое лихоимное вдохновение рекрутских врачей хватается как за последнее средство отстоять взятку, в “Наставлении врачам” щедрою рукою рассыпаны разные лихие болести, период которых член-врач определяет с точностью во время пятиминутного осмотра. Там и aneurismata, lithiasis, vesania, stultitia, mania, amentia fatuitas, nostalgia, haemoptysis, praedispositio ad phthisin pulmonalem и множество других morbi simulati и morbi dissimulati. Все эти болезни и степень развития их в данный момент врачи рекрутских присутствий определяют после такого короткого и невнимательного осмотра, при котором не решился бы высказать о них свое мнение лучший диагностик нашего века. Проказники, право, эти рекрутские врачи. Бывают, кроме того, у них случаи экстраординарные, как, например: определение лет “по наружному виду и крепкому сложению”. Это больше всего случается при приеме в рекруты евреев, когда отдатчик представляет присяжное разыскание шести евреев, что они “достатоцно знают, что Мордке такому-то уже минуло дванадцать лет” (ранее чего закон не допускал приема); а мать Мордки представляет другое присяжное разыскание, других или иногда и тех же шести евреев (у нас это нипочем), удостоверяющее, что они “достатоцно” знают, что Мордке пошел только 7-й год от роду.[114]114
  Метрические книги в еврейских обществах ведутся крайне неаккуратно и часто вовсе не ведутся или утрачиваются, надо полагать, с умыслом, под влиянием arrière pensée (Задняя мысль – Франц.). – Прим. Лескова.


[Закрыть] Тогда дело решается по наружному виду, в сторону того, чья возьмет. Единственный контроль медицинского произвола в р<екрутском> п<рисутствии> есть – переосвидетельствование рекрута по жалобе сдатчиков; но члены-врачи и дохтера, назначаемые в р<екрутское> п<рисутствие> по распоряжению врачебных управ, не боятся этого контроля, ибо переосвидетельствование обракованного рекрута совершается членом управы, назначившей лекаря и имеющим у него известную часть благодати. Я помню одного оператора врачебной управы, престарелого старца, белого, как лунь, который часто назначался для переосвидетельствования рекрут. Оператор этот, приобревший себе большую известность тем, что в городе, где он состарился, им не сделано ни одной операции и что руки у него, Бог весть отчего, всегда ходили ходенем, посмотрит, бывало, своими старческими очами в очи рекрута, вздохнет, зашамшит беззубыми челюстями, да и скажет каким-то тупым, безвучным голосом: “Нет, не годится, совсем не годится” – и затем сядет подписывать свою фамилию в особой росписи; причем однажды случилось, что вместо “оператор управы” он написал дрожащею рукою “губернатор управы”.[115]115
  Прекрасное pandant (Параллель – Франц.) к селивановскому губернатору, который подписывался “Оператор”. См. “Провинциальные воспоминания”. – Прим. Лескова.


[Закрыть] Замечательно что этот оператор, он же губернатор, когда один раз представилась надобность наложить турникет человеку, объявившему у себя сведение руки, долго не мог справиться с этим делом, и врачебную обязанность на сей раз исполнил письмоводитель, живший долго с студентами медицинского факультета и знавший, к счастию, употребление этого инструмента. Прибывал иногда и сам инспектор, имевший привычку таскать из носа безымянным пальцем левой руки пригарки, которые он переносил сначала в рот, а после ошмыгивал об панталоны, – но сущность диагноза и правда дела от этого нисколько не выигрывали. Это были крысы, снившиеся Сквознику-Дмухановскому: “Пришли, понюхали и пошли прочь”. Вот вам и весь контроль рекрутской медицинской взятки. Если взятка есть conditio sine qua non[116]116
  Непременное условие – Лат.


[Закрыть] рекрутских присутствий, то, без всякого сомнения, самая черная, самая грязная и постыдная, вопиющая на небо взятка берется врачами-членами, врачами, даже не скрывающими своей обязанности делиться ею с своим управским начальством. Мы не можем понять всей наглости этих позорных представителей медицинского сословия, с которою они добиваются назначения в рекрутские присутствия, отправление к которым нимало не вознаграждается казенными суточными деньгами. Мы не можем понять, с какими глазами человек, принадлежавший когда-то науке, идет просить о таком назначении его к очевидному лихоимству и лиходательству. Мы не знаем, как можно назвать начальство, поддающееся таким искательствам и погрязающее в них, как в зловонной тине; но решительно объявляем себя на стороне презирающих такие начальства и таких соискателей.

Долго ли еще медицинское сословие будет поставлять адептов зла возмущающим душу бесчеловечным таинствам рекрутских присутствий? Долго ли сословие врачей будет позориться этими манипуляторами, этими сотрудниками общественных неправд, собратами меровых ундеров, этими слезопийцами несчастных матерей, жен и сирот? Вероятно, долго. Вероятно, до тех пор, пока существующая система рекрутского приема будет реформирована по добросовестным указаниям людей, коротко знакомых со способами, употребляемыми для того, чтобы брать взятки во имя закона, затмевать правду во имя законной правды и смеяться над законным контролем на законном основании. Законодателю трудно прозреть все уловки исполнителей, руководящихся принципом, что “закон – что конь, куда повернешь, туда и поедешь”. Мы утвердительно можем сказать, что на Руси не без людей, которые бы могли указать средства если не к совершенному уничтожению рекрутской взятки, то к значительному ограничению ее. Эх, метлу бы, метлу нужно в наши рекрутские присутствия.

<О СОИСКАТЕЛЯХ КОММЕРЧЕСКОЙ СЛУЖБЫ>

М<илостивый> г<осударь>! В то самое время, когда политико-экономическая наука отстояла наш век от нападок против промышленного и эгоистического направления, когда экономическая литература встретила, наконец, симпатию в кругу читающей русской публики, эта публика стала устно и печатно выражать свое негодование к неохотному сворачиванию молодых людей с бюрократической дороги на дорогу торговую, промышленную, ремесленную. Негодование это особенно выразилось против людей, стоящих или стремящихся стать в ряды чиновничьей прессы, к которой, вследствие исторических причин, все слои русского общества чувствуют одинаковое нерасположение. Чувство это, по-видимому весьма справедливое, в большинстве случаев так же неосновательно, как и упрек, делаемый нашему веку в эгоистическом, промышленном направлении, и я прошу у вас во имя правды дозволить мне при посредстве вашего органа заявить, что многие чиновники и дворянская молодежь, завоевавшая себе правильный взгляд на вещи, горячо сочувствуют торговым и промышленным интересам нашего отечества и пламенно желают быть деятелями на этом поприще. Таких людей, благодаря Бога, становится час от часа больше; все они с стремлением к честному заработку, хранят отвращение к самовознаграждению и рвутся к промышленному труду. Побуждения их честны, намерения добросовестны, искательства чужды предрассудков; но все эти побуждения, намерения и искательства – остаются только побуждениями, намерениями и искательствами, потому что люди, их питающие, не находят себе места на коммерческом поприще; потому что торговые деятели смотрят на всякого соискателя торговых занятий, не принадлежащего к купеческому роду и не выросшего в приказчичьей среде, как на человека, не способного к делу, “дворянчика”, “белоручку”. Пишущий эти строки по собственному горькому опыту знает, как много вредит дворянская кличка соискателю торговой службы, и может засвидетельствовать справедливость этой истины множеством примеров. Несмотря на некоторое знакомство с отечественною торговлею, невзирая на знание многих местностей родного края, он, открывая предложение на свой труд в промышленном кругу, встречал от представителей торговли только советы обратиться за приобретением мест чиновников для поручений или следователей, мест, к которым он не чувствует никакого призвания. Такова или почти такова участь большинства теперешних соискателей торговой службы из сословия людей, не способных к стоянию у хозяйской притолоки, обмериванью, обвешиванью и прочим приемам адептов нашей торговли, слывущих в известном кружке за новых людей – “дельцов”. Недостаток собственных капиталов и отсутствие правильного кредита в пределах, развитых Соединенными Штатами Северной Америки, делают у нас невозможным производство собственных оборотов человеку, не обладающему известным вещественным капиталом, и он часто с полным запасом капитала невещественного ходит от хозяина одного торгового дела к другому, прося работы, встречает везде отказы – взять его на испытание и, наконец, доведенный до голода и холода, делает уступку из своих убеждений – и поступает на другое поприще, к которому не расположен. Нет! общество увлекается благородным желанием подвинуть разночинную молодежь на служение честному промышленному делу и произносит слишком пристрастный суд над многими, не чуждыми идей нашего века. Русская литература, осмеивая Живоглотов, Сквозников-Дмухановских и прочих “озорников” и “надорванных”, остается в долгу перед людьми, которые отдали лучшие свои годы науке, собрали под своим черепом, как могли и как умели, сколько-нибудь полезных знаний и единственно силою обстоятельств, голосом голодного желудка втолкнуты на другую дорогу, на которой жалованья иногда недостает на чай и сахар. Я думаю, такие люди могут служить хорошими сюжетами для современного романиста.

То же самое встретим мы, если взглянем на людей, обращавшихся и к ремесленной дороге. Недавно одна бедная дама, не имея средств содержать в гимназии 14-летнего сына, который свободно читает и пишет по-русски, по-польски, по-французски и по-немецки, при моем посредстве отдала его одному киевскому книгопродавцу на пять лет для приучения к книжной торговле бесплатно. Зная замечательные способности этого мальчика и прекрасный его характер, я был уверен, что он будет очень полезен хозяину-книгопродавцу, не знающему ни одного языка, кроме малороссийского, и не имеющего никакого понятия о литературе; вообразите же мое удивление, когда мальчик на другой же день возвратился к матери с аттестатом не способного к делу, потому что “нам нужно, чтобы он и в магазине стоял, и сапоги почистил, и воды принес, и вынес кое-что из комнаты”. Отдали этого же ребенка кондитеру обучаться ремеслу, а тот его заставил у биллиарда партию считать да ножи чистить. Вот и учитесь ремеслу. Вот и отдайте вашего сына в мальчики, а другой возможности учиться для бедных людей пока еще не имеется!

Да! не заслуживают миллионной доли того упрека люди, могущие быть промышленниками и ремесленниками, за то, что они бьются к канцелярскому столу, как к благотишному пристанищу, какой по всей справедливости должен быть выражен современным представителем промышленного и ремесленного сословий. Эти охранители старых форм, при которых торговец и ремесленник создавался, переходя метаморфозы “мальчика”, “молодца” и наконец “приказчика”, с каким-то злорадством заграждают людям неторгового происхождения дорогу к промышленной деятельности. Они с каким-то удовольствием ставят “дворянчиков” в унижающее положение, доводят их до возмущения и после глумятся над их неспособностью. Где же их собственная способность, и чем заявляют свою специальность те, которые им годны? Какую работу образованный и трудолюбивый дворянин выполнит хуже неуча, готового марать свои руки хозяйским добром на все возможные способы? Белоручки между людьми, ищущими работы и хлеба, перевелись; это эпитет, выдуманный клеветниками, людьми, привыкшими драть с одного вола две шкуры и, покупая труд, думать, что они купили и личность.

Да замедлит же упрек общества тем, кто, не имея призвания к чиновничеству, болтаются без места, и да падет он на тех, кто поставил себе правилом без всякого разбора и испытания не допускать ни к какому делу людей, не выросших за прилавком! Не должно забывать, что в России, где тысячи промышленных дел ждут человека, человек очень часто не находит дела, без видимой к тому с своей стороны вины.

5 августа 1860 г.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПОЛИЦЕЙСКИХ ВРАЧАХ В РОССИИ

Это уж так самим Богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого восстают.

Гоголь (из комедии “Ревизор”)

Говоря о полицейских врачах русского царства, мы будем говорить о врачах, известных у нас под названием “городовых и уездных”. Посвятим несколько слов определению быта и значения этих медицинских чиновников, достойных тщательного и глубокого изучения. Городовой и уездный врач, как зоологический человек, нуждается в пище, питии, крове, одежде и во многом другом, из предметов первой потребности. Кроме того, он иногда бывает отцом семейства. Для удовлетворения всех его нужд и всех нужд членов его семьи, если ему посчастливилось обзавестись ею, казна определяет ему 200 рублей серебром годового содержания, которым многие из них не пользуются, оставляя его управским милостивцам. Практика – удел весьма немногих из этих врачей, а в больших городах она вовсе не выпадает на их долю, потому что общество, не без основания, не верит их знаниям и не обращается к их помощи везде, где есть возможность найти другого врача. А как такая возможность увеличивается параллельно численности обитаемого места, то очевидно, что чем люднее город, в котором сидит данный городовой врач, тем более он должен страдать от конкуренции в медицинской практике, тем менее для него шансов к врачебному заработку. Стало быть, в больших городах, особенно университетских, где практикуют многие профессора медицинского факультета и где, кроме того, есть множество молодых врачей, очень падких на практику, положение городовых врачей должно быть несравненно хуже положения их собратий, живущих в уездных и небольших губернских городах, – особенно если примем во внимание, что все врачебные управы – родные сестры и что кодекс их положений хотя скверно скроен, но крепко сшит, так что ни один дерзкий не может идти против определенной им дани. Но, несмотря на это, на деле выходит, что чем более, многолюднее и развитее в коммерческом отношении город, тем богаче его городовой врач, тем равнодушнее он к практике и нередко смотрит на нее с совершенным презрением.

……………………………………………………………………………………………………

Мы обойдемся без примеров, надеясь, что читатели наши не нуждаются в доказательствах сказанного положения. Чем же живут, как богатеют почтеннейшие городовые и уездные врачи? Этого бы не решили народы Запада, величаемого у нас “гнилою язвою” и “душевредным куколем”, но мы, толстоносые скифы, можем отвечать на него. Только одни мы можем знать и верить, что таинственная рука, питающая городовых и уездных врачей, есть взятка, взятка и взятка. Исключения весьма редки и в известной мере возможны только для некоторых уездных и очень небольшой части городовых врачей маленьких городов; всем остальным городовым врачам, кроме взятки, жить нечем, и мы вызываем их доказать нам противное. Если всякая взятка чиновника непозволительна в глазах человека развитого, то взятка, без которой городовым и уездным врачам нельзя жить, взятка cum eximia laude[117]117
  “Для вящей славы” – Лат.


[Закрыть] и вовсе не может быть терпима. Чиновник, берущий взятку, иногда обманывает свою совесть тем, что эта взятка – безгрешная благодарность, что она взята только за ускорение дела, и привычная совесть спит под пошлый лепет этой песни, сочиненной чернильным воображением. Но городовой и уездный врач не может ничем извинить свою взятку, она есть всегдашнее вымогательство или подкуп на зло, на обман, на подлог. Разделим известные нам взятки городовых и уездных врачей, или, как они говорят, их “средства к жизни” на два отдела, на которые они делятся по своему существу, то есть на взятки определенные, текущие, и взятки экстренные, и взглянем: за что они берутся, в каком размере и какое количество благодати поставляют для берущих; причем возьмем в расчет какой-нибудь идеальный город с 75 тысячами жителей и заметим, что во взятом нами городе ни торговле, ни промышленности, по штату, не положено процветать. Допустив, что в этом городе 4 житных базара, 6 кондитерских, до 40 булочных, 2 временные ярмарки, до 300 лавок и магазинов, в которых продается мука, крупа, соль, сало, рыба разных видов и наименований и проч., съестные припасы и виноградные вина, около 60 мясных лавок, до 200 публичных женщин, известных полиции и записанных в разряде, и половина такого же числа торгующих своею добродетелью с ведома городовых врачей и полиции, без записи в разряд безнравственных, – мы будем иметь перед собою семь статей постоянных текущих доходов городовых врачей, коих там, положим, два. Эти семь статей дают постоянно такой доход: 1) 4 житных базара, по 3 руб. с рундука, полагая по 40 рундуков на каждом, с 160 рундуков, – всего 480 руб. серебра. 2) 6 кондитерских, по 50 руб. с каждой, – 300 руб. 3) 40 булочных, по 10 руб. с каждой, – 400 руб. 4) Две ярмарки огулом 2000 руб. 5) 300 лавок и магазинов со съестными припасами и виноградными винами, по 10 руб. с каждого номера, – 3000 руб. серебром. 6) 60 мясных лавок, по 25 руб. с каждой, – 1500 руб. и 7) 200 публичных женщин, записанных в разряд безнравственных и живущих в общих домах, каждый содержатель коих платит по 10 руб. в месяц с “заведения”, а их во всех частях города 20 заведений, то общий итог дохода с этой статьи выйдет 2500 руб. серебром. Кроме того, в городе есть еще 100 безнравственных женщин, подразделяющихся на две категории; одна из них состоит из камелий, известных полиции и платящих городовому врачу по 3 руб. в месяц с персоны, а другая – суть персоны, не записанные в полицейском адрес-календаре и платящие врачебную пошлину по обоюдному согласию с городовым врачом, не возбраняющим им “практики” и не тревожащим их своим осмотром. Общий доход со всех женщин, обративших непотребство в ремесло, должен составлять в этом городе около 5000 руб. серебром в год. Таким образом, весь текущий годовой побор будет равняться 12680 руб. серебром текущего валового дохода, а за отчислением 20 процентов в пользу влиятельных лиц медицинской и гражданской части, то есть 3170 руб., составит чистого дохода 9510 руб., то есть по 4255 руб. на брата. Эти доходы достаются только за невмешательство и освобождение от притеснении, совершаемых в силу прав, присвоенных должности; тогда как все экстренные взятки, определить которые нет никакой возможности, но которые тоже составляют значительную цифру, немыслимы без продажи правды и истины. Такие доходы суть: акты осмотров, составляющие чувствительную статью в стране, где много праздников, проводимых в пьянстве и драках, судебно-медицинские вскрытия, привоз несвежих и подозрительных продуктов, перегон скота и, наконец, рекрутские наборы, когда таковые случаются на слезы человечества и на радость городовых и уездных врачей, обыкновенно попадающих по распоряжению врачебных управ в члены рекрутских присутствий. Нельзя же иначе – “свой своему поневоле друг”. Постоянные доходы городовых врачей в меньших городах уменьшаются пропорционально численности населения. У уездных врачей они идут гораздо сложнее, там они берутся “коллегиально” с временным отделением, в котором иногда пишут нечто вроде известной резолюции: “мертвое тело приобщить к делу”. Во всяком случае мы видим, что городовые и уездные врачи, не известные в науке никакими трудами и не заботящиеся нимало следить за современным ее развитием, получают несравненно более средств к жизни, нежели многие университетские профессора, служащие двигателями науки. Это не новость, и мы не стали бы говорить обо всем этом из желания устыдить и исправить городовых и уездных врачей – они что ваш Добчинский и Бобчинский, им даже может быть приятно, чтобы о них поговорили. Мы, выставляя на вид незаконный способ существования городовых и уездных врачей, столько же преисполнены негодования к их не достойному нашего века способу жизни, сколько протестуем против равнодушия тех, кто, зная невозможность существовать на 200 руб. годового содержания, не задает себе даже вопроса, чем поддерживается их существование. Однако поднятие такого вопроса убедило бы правительство, что в теперешнем положении наших городовых и уездных врачей взятки есть conditio sine qua non,[118]118
  Необходимо условие – Лат.


[Закрыть] а дойдя до этого убеждения, как же равнодушествовать к этому делу? Мы хотели сказать, что медицинское управление наше настоятельно требует радикальной реформы, что ему не помогут никакие реставрации, никакие односторонние поправки. Мы надеемся быть только справедливыми, сказав, что пока лица, занимающие места городовых и уездных врачей, не будут получать за свою службу вознаграждения, соответственного главным современным потребностям врача как члена общества, до тех пор нельзя ожидать, чтобы городовые и уездные врачи перестали считать свои взятки законными спутниками их должности. Тогда только можно будет заместить эти должности людьми, которым можно дать имя человека, не унижая человечества, и от них требовать добросовестного ему служения. А до тех пор, пока мы остаемся с теперешними нашими городовыми и уездными врачами и содержание их не будет увеличено, не умрет ни медицинская взятка, ни крайне злостное невнимание ко всему тому, что не дает взятки, без которой нельзя пропитаться. До тех же пор мы будем читать безобразные и бессмысленные акты, вроде следующих: “Такой-то, от тяжких побоев, не видя глазами зрения, впал в беспамятство”. Или “такой-то противузаконно застрелился, отчего ему от неизвестных причин приключилась смерть; а при освидетельствовании оказалось: зубы исторгнуты из своих влагалищ и находятся близ науличного окна; прочие челюсти как будто из головы вовсе изъяты и находятся на отверстии лба; верхний потолок, на второй половице, прострелен дырою, имея при действии своем напряжение на север, ибо комната эта имеет расположение при постройке на восток”. Много, много есть подобных нелепиц, много за ними кроется зла, неправды и лихоимства. Пора бы и очень пора открыто поговорить, каким образом завести, вместо врачей-взяточников, просвещенных и добросовестных медиков, на недостаток которых теперь уже нельзя опираться. Одна беда – их годовой труд нельзя приобресть за такое ничтожное возмездие, которым обходятся теперешние горе-врачи, а этой-то беде нужно помочь во что бы то ни стало.