Текст книги "Статьи"

Автор книги: Николай Лесков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 85 страниц)

Тогда, чтобы положить всему этому конец, школу гребенщиковского заведения, существовавшую на основе правил, утвержденных генерал-губернатором Паулуччи, не стесняясь этими правилами, закрыли, а новой, устроенной сообразно общим правилам, раскольники не приняли.

–

Последствия закрытия раскольничьей школы. – Вредный класс, с которым не управилась рижская полиция. – Сирот берут в кантонисты. – Обращение в православие. – Мальчик, который бросился в воду. – Секретные школы.

Закрытие раскольничьей школы в Риге составляет наипечальнейшее событие в истории русского населения в Риге. Раскольники, разумеется, обманули администрацию, уничтожившую их школу и предложившую им завести другую с православными учителями. В “требованном покорнейшем объяснении” они, хотя и обещали посылать детей в общие школы, но и в самом обещании этом тогда же, когда оно давалось, не трудно было увидеть одно лукавство и желание как-нибудь отвязаться от докучного вмешательства. Раскольники не стали посылать детей своих в общие русские школы. Шесть или семь, так сказать, раскольничьих аристократов составляли незначительное исключение, но и эти хотя и не оставили своих детей в невежестве, однако не послали их в русские училища, а отвели в частные школы к немцам, где православное духовенство ничем не командует. Гонимые своими православными соплеменниками, раскольники предпочитали обращаться к немцам. Дело было поставлено так, что они более полагались на лютеранский индифферентизм немцев, чем на веротерпимость русского православия. Отсюда началось онемечение в Риге нескольких богатых русских раскольничьих домов. Между тем, правила маркиза Паулуччи, на основании которых существовала раскольничья школа, были упразднены, и упразднены весьма оригинальным образом: они были вытребованы для дополнения и не возвращены. Вместо них даны новые правила, устранявшие коллегиальность общинного правления и сосредоточивавшие все в руках одного попечителя, для надзора за которым был поставлен еще другой попечитель от правительства, преимущественно местный жандармский штаб-офицер. Общинное правление и хозяйство начали колебаться. Бедные дети стали болтаться без всякого присмотра, предаваясь с самого раннего детства крайнейшему разврату. Община с ужасом смотрела на страшную картину и ясно предвидела еще худшую, но все-таки оставалась непреклонною. Детям открывалась широкая дорога к гибели, с каторгою в перспективе, но упорные раскольники охотнее выпускали детей на эту дорогу, чем в православную школу, где законоучитель должен был представлять им веру их отцов как нелепое заблуждение. Хранящиеся в архиве прибалтийского генерал-губернатора дела о раскольниках представляют такие ужасы деморализации рижского раскольнического юношества, что рассказ о них покоробил бы самого небрюзгливого человека.

В 1849 <г.> деморализация раскольничьей молодежи в Риге достигла крайних пределов. Мы выше сказали, что 30 апреля 1838 года последовало повеление об обращении в кантонисты сирот, бывших на воспитании в упраздненной раскольничьей школе, а 11 июля 1844 <г.> генерал-губернатор князь Суворов просил бывшего министра внутренних дел Льва Алексеевича Перовского “ходатайствовать о дозволении распространить в Риге, без изъятия на всех бродяжничествующих и нищенствующих по городу малолетних раскольников, правило 30 апреля 1838 г.” (то есть отдавать их всех в баталион военных кантонистов). Ходатайство свое об этой мере генерал-губернатор князь Суворов подкрепил тем, что “число бездомных и бесприютных раскольников в Риге, известных здесь под именем карманщиков”, постоянно возрастает и становится большою тягостию для общества. “Городская полиция, – писал князь Суворов, – бессильна, чтобы с успехом следить за вредным классом карманщиков”. Этот “вредный класс”, перед которым являлась бессильною рижская полиция, по расчету, образовался из поколения раскольников, народившегося после уничтожения в 1832 году гребенщиковской школы, в которой, как мы выше видели, по правилам, утвержденным маркизом Паулуччи, было принято воспитывать сирот и пристраивать их к местам. Большая и сильная рижская раскольничья община, никогда не бросавшая своих сирот и детей бедняков, теперь ничего для них не делала, потому что была лишена права содержать для них приют и школу, а генерал-губернатор, находя себя не в силах “подбирать детей”, как подбирало их общество, находил одно спасение: пристроить их в кантонисты.

Ходатайство об этом князя Суворова, шедшее чрез Л. А. Перовского, было уважено: детей, составивших “вредный класc”, с которым не могла совладеть рижская полиция, решено было сдать в кантонисты. По этому поводу рассказывают ужасы! Стон, плач и сетование огласили русские слободы Риги. Московский форштадт, узнав о том, что детей будут обирать в кантонисты, зарыдал поголовно. “Это был плач в Раме”, – говорят раскольничьи старики на своем торжественном языке. “Древлепечатная Рахиль рыдала о детях своих, и поднесь еще не хочет утешиться”. А между тем, вызванные бездомными и ничему не обученными детьми суровые меры шли одна за другою, – одна одной круче, одна другой неожиданнее. Того же 11 июля, когда князь Суворов за № 807 просил Л. А. Перовского исходатайствовать ему разрешение сдавать всех раскольничьих сирот в военные кантонисты, он за № 808 предписал рижскому полициймейстеру: “немедленно, но с осторожностью, внезапно и совершенно негласно, взять в распоряжение полиции круглых раскольничьих сирот, как мальчиков, так и девочек”. Полициймейстер тотчас же это исполнил. В списке взятых к этому распоряжению сирот есть дети обоего пола, включительно от двух с половиною до девятнадцати лет. Даже, неизвестно по каким соображениям, “в числе малолетних была взята купеческая дочь Евдокия Лукьянова Волкова 21 года”.

Все эти, как выразился в одной бумаге чиновник князя Суворова, граф Соллогуб, – все “эти облавы” имели ужасное впечатление на раскольников и врезались в их памяти огненными неизгладимыми чертами. Дети бегали и прятались, – их преследовали и ловили. Это опять, как и все здесь излагаемое, не преувеличенные рассказы озлобленных староверов, а факты, записанные черным на белое и сохраняемые во всей неприкосновенности крепкими сводами архивов. Об облавах на русских сирот в Риге при делах прибалтийского генерал-губернаторства есть донесение рижского полициймейстера, полковника Грина, от ноября 1849 г. за № 2862, из которого видно, что дети, несмотря на позднюю осень, прятались в незапертых холодных балаганах, на конных рынках; но ночные патрули находили их и там, ловили и доставляли прямо оттуда в полицейскую чижовку. Забираемые дети чаще всего были совершенно нищие, а иногда даже и нагие. Так, например, ночью под 5 ноября 1849 были взяты где-то под колодою на площади семь русских мальчиков, “у которых все имущество заключалось в одних мешках, в которых они и прятались”.

Пока в Риге забирала детей ее полиция, граф Л. А. Перовский приводил меру, проектированную лифляндским генерал-губернатором, и 26 ноября 1849 г., за № 5752, уведомил князя Суворова, что его светлость может распространить правило 30 апреля 1838 г. на всех бродяжничествующих, – даже и на православных, – о чем князь Суворов Л. А. Перовского и не просил.

После получения генерал-губернатором такого полноправия, забранных детей, “с некоторыми усиленными этапными предосторожностями, препроводили по пересылке, в том же ноябре месяце, в Псков, и там сдали их в баталионы военных кантонистов”. Мера эта, кажется, грозила быть не единовременною, а постоянно действующею; так можно полагать по тому, что “облавы” не прекращались, и 2 января 1850 г. вновь были взяты какие-то одиннадцать “карманщиков”, но только этих князь Суворов не послал в кантонисты, а велел отослать их к духовному начальству, для присоединения к православию, и епископ Платон поручил совершить это присоединение священнику Благовещенской церкви Светлову. Отчего этих мальчишек постигла иная участь, а не та, которая выпала на долю первой партии? – неизвестно.

Священник Светлов убеждал в истинах православия и необыкновенно скоро и бесповоротно. В первых числах января, как мы сказали, было только сделано распоряжение отослать к нему взятых одиннадцать карманщиков, а 23 того же января преосвященный епископ Платон прислал уже князю Суворову нижеследующий письменный акт их присоединения. Акт этот имеет вид расписки, а содержание его следующее:

“Мы нижеподписавшиеся рижских умерших мещан дети: Иосиф Иванов (четырнадцати лет), Василий Васильев (восьми лет), Назар Семенов (двенадцати лет), Леон Семенов (девяти лет), Татьяна Федорова (десяти лет), Екатерина Филатова (восьми лет) и Федосья (восьми лет) сим изъявляем решительное наше намерение из раскола присоединиться к православию кафолическия восточныя церкви и обещаемся быть в послушании ея всегда неизменно. Января 16 дня 1850 года. К сему показанию, вместо неграмотных вышеозначенных детей, росписался мещанин Михаил Яковлев”. Строкою ниже этого находится следующая приписка: “Кроме означенных в показании сирот, 17 января еще присоединен младенец Иоанн двух с половиною лет. Подписали: квартальный надзиратель Станкевич 2-й, свидетель орловский мещанин Федор Тиханов Дмитриев. Показание отбирали рижские благовещенския церкви: священник Сергей Светлов, дьякон Нил Назаревский и дьячок Иван Кедров”.

К довершению искренности этого “присоединения” или, как говорят раскольники, “примазывания” детей, которые 2 января были взяты, а 16 дня убеждены в своем заблуждении, в делах архива записаны на память потомству весьма странные случаи. Так, например, при присоединении этих самых, изъявивших священнику Светлову решительное намерение присоединиться к православию, детей, случилась история, о которой рижский полициймейстер, полковник Грин, 20 января 1850 <г.> за № 35, доносил, что тетка сирот Назара и Леона Семеновых, здешняя рабочая, раскольница Домна Семенова, во время присоединения несколько раз сильным образом врывалась в церковь, произнося ропот с шумом. А сестра сироты Василия Васильева, здешняя рабочая, раскольница Федосья Иванова, у церкви и при выходе из оной ее брата, идучи за ним по улицам, громко плакала.

Потом исполняющий должность рижского полициймейстера 13 февраля 1850 г. за № 87 доносил князю Суворову, что на данное помощнику квартального надзирателя поручение представить мальчика Андриана Карпова Михеева для присоединения, он рапортовал, представя Михеева и его сестру, Марфу Карпову Михееву, что “последняя, дорогою к церкви, всячески старалась брата своего отклонить от присоединения, выразив притом: “хоть и голову тебе отрежут – не поддайся”. Притом она громким плачем возбудила внимание проходящей публики, и несколько человек сопровождали ее к церкви. По прибытии на место Марфа Карпова Михеева насильно ворвалась в церковь, стала позади своего брата, произнося жалобы, и когда священник хотел приступить к обряду присоединения, Андриан Карпов сего не дозволил, так что святое миропомазание должно было оставить. По учинении такового поступка, Михеев и его сестра отведены под арест. После того Андриан Карпов Михеев объявил, что он обдумал и просил представить его священнику, что тотчас и учинено, и он без всякого помешательства присоединен. Сестра же его содержится при полиции”.

Проходит и еще семь лет. Рига все-таки остается без школ, и правительство и духовенство ничего от этого не выигрывают. Невежество и развращенность раскольничьих детей увеличиваются, воровство и бродяжничество не прекращаются, десятилетние девочки предаются самому циническому разврату, между мальчиками распространяется порок, почти неизвестный в русском народе, является мужская проституция (содомский грех). Присоединений к православию все-таки почти нет. Чиновник особых поручений прибалтийского генерал-губернатора, граф Сологуб, имя которого мы упомянули несколько выше, 24 июля 1860 года за № 5, прислал князю Суворову донесение, ходящее между раскольниками северо-западного края в тысячах списков. Мы укажем здесь только на одно место этого донесения:

“В комнату мою, – писал граф Сологуб, – ворвались крестьянин и крестьянка. С воплем и слезами кинулись они на пол и начали просить защиты против носовского священника. Сбежавшаяся семья моя не могла утешить почти ослепшую, рыдающую мать, вопиющую, что у нее отнимают детей. По сделанной мною справке, дело подтвердилось. Крестьянин деревни Ротчины, Осип Васильев Дектянников, хотя и утверждает, что он родился от родителей, всегда бывших в расколе, но записан по метрическим книгам дерптской Успенской церкви родившимся в 1810 г. и крещенным в православии.

Это послужило поводом, что чрез 47 лет, т. е. в 1857 г., дети его были вытребованы к увещанию, по представлению носовского священника. Детей было трое: Иван 16 лет, Василий 13 и Андрей одного года. Старший, немый и подверженный эпилептическим припадкам, оставлен в покое, но Василий и еще неразумный Андрей были перекрещены. Последний очевидно не мог понять, что с ним сделали, но тринадцатилетний Василий тотчас же кинулся в реку”.

Эти и другие, сему подобные и еще большие, безобразия чиновник граф Сологуб весьма логично и резонно объяснял невежеством раскола, поддерживаемым упразднением школ и отсутствием всякой логической системы в администрации раскола. Граф Сологуб, видевший все это на месте, поднял свой голос не только за полезность дарования раскольникам права возобновить закрытые у них школы, но даже представил необходимость введения обязательного обучения между раскольниками. Вслед за сим мнение графа Сологуба поддерживал другой чиновник прибалтийского генерал-губернатора, г. Шмидт. Донесение Шмидта, о котором мы будем говорить ниже, неизвестно раскольникам; но все, что писал о них граф Сологуб, они знают; донесение его, как выше сказано, распространено между раскольниками северо-западного края во множестве списков и пользуется обширною популярностию. Мысли и мнения графа Сологуба пришлись по нраву лучшим людям раскола, и с того времени в раскольниках снова начинает бродить мысль просить у правительства разрешения устроить у себя школы; а вслед за тем начинается целый длинный ряд просьб и ходатайств, целию которых было добиться, во что бы то ни стало, права поучить своих детей. С этих пор начинается, так сказать, новая эпоха искания школ старообрядцами, и одновременно с тем, в ожидании просимого разрешения, то там, то сям открываются по местам секретные школы, окутанные от призора очес таинственностию. Переходим ко второй эпохе искания школ.

<К ВОПРОСУ О ДОРОГОВИЗНЕ ЗДАНИЙ И КВАРТИР>
С.-Петербург, среда, 18-го апреля 1862 г

Во внутреннем обозрении № 277 “Северной пчелы” 1861 г. сказано, между прочим, что саратовскому городовому архитектору Курзакову г. главноуправляющий путями сообщения предоставил, в виде опыта, право разрешать незначительные поправки и починки в частных домах. К этому прибавлено: “Прежде, бывало, без строительной, она же и дорожная, комиссии и шагу в постройках нельзя было сделать; теперь, конечно, жители чрезвычайно облегчены в этом отношении”.

Многие из читателей “Северной пчелы” не обратили, вероятно, особенного внимания на эту меру г. главноуправляющего путями сообщения и публичными зданиями; а между тем она очень важна и заслуживает общего внимания и общей признательности, несмотря на то, что относится к одной только местности. Удачный опыт, вероятно, побудит нашу администрацию распространить со временем и в большей или меньшей степени эту меру и на другие местности, а подобное распоряжение может быть встречено не иначе, как с искреннею признательностию – по крайней мере людьми, которые понимают значение подобных мер и влияние их на экономический быт общества.

Известно, что не везде позволяется строить что и как кому угодно. В Петербурге, например, равно как и в других городах, не дозволяется не только постройка и перестройка зданий, но и малейшая внешняя починка их без разрешения администрации. Понятно, почему правительство вмешивается в частные постройки. Цель такого вмешательства благодетельна в высшей степени, ибо состоит в том, чтоб здания и жилища по возможности были прочны, безвредны для здоровья обитателей, не безобразны и, в случае пожара или наводнения, представляли возможность спасать жизнь людей и их имущества.

Ясно уже из этого, что подобная цель достойна заботливой о благе общем администрации, а потому и обязывает граждан содействовать ей в разрешении относящихся к этому делу вопросов.

Но все прочное, все положительно-полезное приобретается людьми не даром, а только путем усилий, трудов, жертв, расходов. Так точно и достижение цели вмешательства правительства в построение частных зданий и жилищ невозможно без большего или меньшего количества регламентативных мер, иногда более или менее стеснительных, но стеснительных, конечно, не по цели администрации, а по совершенно другим причинам.

Но каковы ни были бы эти причины, подобные меры сопряжены обыкновенно с расходами, которые падают на домовладельцев и отзываются на цене квартир. Чем дешевле, при других одинаковых обстоятельствах, обходится постройка зданий, тем дешевле и квартиры, тем дешевле и жизнь вообще. Жалующиеся на нынешнюю дороговизну квартир и обвиняющие в том домовладельцев несведущи ни в политико-экономических законах, ни в причинах настоящей дороговизны квартир. Обвинять большинство наших русских домовладельцев можно и должно, пожалуй, во многом, но никак не в дороговизне домов и квартир. Капитальная цена домам и наемная цена квартирам, в общей сложности, зависит не от воли домовладельцев, а от совершенно других обстоятельств. Вот тому доказательства.

Можно было бы, конечно, перестроить почти все дома и переделать почти все квартиры и в каком-либо городе так, чтобы почти вовсе не было на них требователей. Например, если в городе с бедным народонаселением превратить почти все квартиры в большие, роскошные и дорогие жилища, то, конечно, почти никто не наймет их, и они будут почти все стоять без жильцов, а многие домовладельцы не будут получать и малейшего дохода. Если же в городе с преимущественно богатым и привыкшим к роскоши народонаселением превратить почти все квартиры в такие, какие нанимаются только людьми крайне бедными, то, конечно, большинство богатых людей будет этим крайне недовольно, и цена оставшимся в городе удобным для них квартирам подымется не в меру, а на мелкие и бедные квартиры окажется менее требователей, нежели прежде, потому что таких квартир будет более прежнего. Количество, как больших и роскошных, так и небольших и нероскошных квартир в городе, должно соответствовать количеству, средствам, привычкам и требованиям его обитателей. В большей части русских городов потому уже невозможна постройка особенно роскошных жилищ, что никто или почти никто не нанимает их. Вот почему, если б администрация наша потребовала, например, чтоб все дома строились в России из каррарского мрамора, и притом с наивозможною роскошью, то приостановились бы у нас все по стройки частных домов; с увеличением городского народонаселения оказался бы недостаток в количестве квартир, поднялась бы страшно цена на них, и тогда только домовладельцы решились бы на постройку домов из каррарского мрамора и с возможною роскошью, когда наемная цена квартирам поднялась до того, чтобы покрывать расходы на постройку таких почти вовсе невозможных в России домов. Цена квартирам никоим образом не может зависеть от прихоти домовладельцев, что доказывается тем, между прочим, что никто или почти никто не даст двухсот или полтораста рублей за квартиру в каком-либо доме, если такую же квартиру можно нанять в другом доме хоть бы только 10-ю рублями в год дешевле. Предполагать же стачку домовладельцев в больших городах значит предполагать дело невозможное. Разумеется, предпочитаются чистые квартиры и в чистых домах – грязным квартирам и в грязных домах, и за первого рода квартиры требуется и платится дороже, нежели за грязные; но такое требование домовладельцев законно и основательно уже потому, что содержание домов и квартир в чистоте и опрятности невозможно без расходов.

Есть города в России, в которых почти все дома деревянные, и это несмотря на то, что постройка каменных домов более покровительствуется, прямо и косвенно, нашею администрациею, нежели постройка домов деревянных. Причина такого покровительства, конечно, понятна. Почему же не все строят каменные дома? А потому, во-первых, что постройка таких домов в большей части местностей требует более капиталов, нежели постройка домов деревянных, а Россия небогата, относительно, капиталами. Во-вторых, в каменных домах, при других одинаковых обстоятельствах и условиях, квартиры дороже, нежели в домах деревянных, уже вследствие одной дороговизны постройки каменных домов, а требователей на дешевые квартиры несравненно более, нежели на квартиры дорогие. Вот почему противодействие какими-либо мерами постройке деревянных строений ведет у нас очень часто не только к тому, что уменьшается количество деревянных построек без увеличения количества каменных строений, но и к тому, что подымаются цены на квартиры.

В некоторых частях Петербурга (например, в дальних линиях Васильевского острова, на Петербургской и Выборгской сторонах), равно как и других городов, постройка деревянных домов несравненно выгоднее и для домовладельцев, и для жильцов, нежели постройка домов каменных. В каменных домах квартиры по необходимости слишком дорогие для беднейшего городского народонаселения.

Все это очень хорошо сознает, конечно, нынешнее начальство главного управления путями сообщения и публичными зданиями, ибо в последнее время принято этою частию нашей государственной администрации несколько мер, имеющих целию облегчить для частных лиц условия построек новых домов и исправления старых. Прежде, например, редко допускалась починка домов, построенных не по новым правилам; теперь же подобная починка допускается в большей части случаев, а это важная статья не только для домовладельцев, но и для большинства городского народонаселения, ибо подобное дозволение противодействует возвышению цен на квартиры. Вообще всякое облегчение в деле построек частных зданий ведет к такому же благодетельному результату; по этой-то причине нельзя не порадоваться, между прочим, и тому, что главноуправляющий путями сообщения предоставил г. Курзакову право разрешать починки и поправки в частных домах. Желательно, конечно, чтоб г. Курзаков оправдал такое доверие к нему начальства, между прочим потому, что желательно было бы распространение этой меры и на другие местности. С развитием этой меры связано не только устранение важных затруднений для домовладельцев, но и значительное облегчение для самой администрации.

К этому позволим прибавить еще следующее. В разных частях, как Петербурга, так и других городов, есть здания, преимущественно деревянные, которые построены довольно прочно, но, по старому обычаю, без фундамента, низко, а потому и сыры и скоро приходят в ветхость. Чтобы исправить и поддержать такого рода здания без особенно больших расходов для домовладельцев, иногда ничего не имеющих, кроме крошечных домишек, необходимо только подвести фундамент под эти здания и поднять их; но это не всегда, сколько нам известно, разрешается местными начальствами по строительной части. Есть и некоторые другие неудобства и затруднения для домовладельцев, желающих поддерживать свои дома и производить в них починки. Устранение подобных затруднений было бы делом в высшей степени желательным и благодетельным, и нельзя сомневаться в том, что оно вполне соответствует благим видам и целям нынешнего начальства главного управления путями сообщения и публичными зданиями.

Разъяснение и устранение подобных затруднений возможны различными путями и способами. Один из этих способов доступен, по существующим законам, всем и каждому. Он состоит в том, что частное лицо подает прошение, которым просит о чем-либо ту или другую инстанцию той или другой части администрации. Но некоторые из таких просьб не удовлетворяются только потому, что не доходят до высшей административной инстанции, обыкновенно всегда более внимательной, нежели низшие, к нуждам и просьбам народонаселения. Вот почему желательно было бы, между прочим, учреждение в наших городах (при думах, ратушах или городских частях) временных и периодических комиссий или комитетов, или просто сходок домовладельцев и как коронных, так и частных архитекторов, для обсуждения некоторых вопросов по части построек и починок частных домов и для представления начальству главного управления путями сообщения и публичными зданиями донесений или рапортов о выражаемых в этих комиссиях или комитетах мнениях и желаниях как домовладельцев, так и архитекторов. Подобное учреждение представило бы собою одно из самых отраднейших явлений в нашей жизни общественной и увеличило бы собою количество тех благодетельных мер, которыми общество наше уже обязано нынешнему начальству главного управления путями сообщения и публичными зданиями.